Текст книги "Ц 7 (СИ)"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

– Олег привез? – Света тронула мягкий поручень, заодно пощекотав «херувимчика».

– Ты не поверишь! – хихикнула подруга. – Из Свердловска! Могут же, когда захотят.

Они неторопливо двинулись к переходу, и вышли к Дому Советов.

– Кого видишь из наших? – живо поинтересовалась Инна.

Светлана скрыла улыбку, догадываясь, на кого именно распространяется любопытство Дворской.

– Альку, Тимошу… Риту частенько. Они поженились с Мишей, ты знаешь?

– Да… – негромко ответила Хорошистка. – Олег мне рассказывал. У них все хорошо?

– Просто отлично! Мише квартиру дали…

– Здорово… – вздохнула Инна.

Помолчав, Шевелёва спросила тихонько:

– Скучаешь?

Дворская тоже ответила не сразу.

– Знаешь… Да, – она задумчиво сощурилась, глядя куда-то в сторону моста через Южный Буг. – Сижу иногда, кормлю Ваську, и твержу себе: «У тебя всё хорошо! И Олег счастлив, и родители. И ты счастлива!» И ведь правда! Больше всего я за Олега переживала – гулёна тот еще… Так он сущим домоседом заделался. Да-а! Ну, выезжает, конечно, на съемки – и раза два в день обязательно звонит, просит, чтобы Васёнок агукнул ему что-нибудь «для вдохновения»… Вот, всё у нас есть! Но… Чего-то не хватает. Знаешь… Только ты никому не говори! Мне было бы куда легче, если бы Миша меня бросил… А! – махнула она рукой. – Не слушай меня! Я знаю массу девчонок, которые мечтают оказаться на моем месте. И ведь я действительно счастлива! Просто иногда начинаешь думать… не о том. А стоит успокоиться, и понимаешь – безоблачного счастья не бывает.

– Да… – покивала Светлана. – Обязательно какая-нибудь тучка на горизонте…

– Во-во! Ну, ладно, Светик, поехали мы – наш автобус!

– Давай, помогу.

– Да я уже привыкла! Ваську под мышку, коляску вдвое… – издав смешок, Дворская бережно подхватила сынишку. – На тогда, подержи…

Шевелёва опасливо приняла ребенка, прижала к себе обеими руками, пока Инна ловко складывала коляску. Маленькое теплое существо таращило глазята, совершенно беззащитное и беспомощное, и в Светлане толкнулось нечто древнее, накрепко зашитое в генах.

– Ну, всё! Спасибо! Пока-пока, как Маша говорит! – отняв «Васёнка», Инна поднялась в «Икарус», счастливая и несчастная. Шевелёва проводила глазами отъехавший автобус, размышляя о тщете сует, и медленно зашагала к дому.

«Сама виновата, – проворачивались мысли. – И… всё равно, жалко человека. Есть поступки, которых ни извинить, ни изменить нельзя».

– Но можно избежать! – молвила Светлана.

Мамин обед уже, наверное, готов… Она качнула своим скромным вкладом – булкой белого – и ускорила шаг, даря улыбку городу и миру.

Глава 6

Глава 6.

Среда, 9 ноября. Ближе к вечеру

Москва, улица Малая Бронная

Солнце село где-то за Химками, но сумерки пока не налились той чудной прозрачной синью, что заволакивает видимый мир, пряча скучную суетность и выставляя напоказ ежевечернее волшебство.

За окнами квартиры Игоря Максимовича скорбно качалась голая ветка, словно отмахиваясь от студеного ветра, а по эту сторону стекол разливалось живое тепло.

– Колоссально! – заволновался Котов, вчитавшись в перевод первых страниц послания Олександра. – Просто ши-кар-но! Ваш пра-пра-пра… служил целителем у Ивана Грозного! А тут… Ох, ты… Рецепты, что ли? Здорово… Тут… так… Если я правильно перевел и верно понял, это настой, растормаживающий подсознание… Это… ага… успокаивающий и расслабляющий, а этот, наоборот, тонизирующий… Слушайте, здорово! И никакой химии! Знаете, Миша, в пору студенчества мы все мечтали, часто об одном и том же, только суть своих желаний понимали по-разному. Мои друзья, как один, хотели оказаться в будущем, где полощутся красные флаги Союза Советских Коммунистических Республик, а вот меня больше тянуло в прошлое. Ко временам Господина Великого Новгорода или вот, к поре целителя Олександра. О-о, как мы спорили! О времени и о себе! Как небрежно жонглировали названиями несуществующих наук, вроде хронодинамики или темпорологии! Понимаете меня?

Лицемерно усмехнувшись, я покачал головой.

– Эмоционально – понимаю, Игорь Максимович, но, как начинающий ученый…

– Мишенька! – ласково выговорил наставник. – О чем вы? Светила физики имели наглость замахнуться на пространство и время, но даже простейшей гравитации объяснить не смогли! Не зря же квантовая механика и теория относительности никак не сойдутся. Да нам еще десятки лет копить и копить факты, дожидаясь очередного гения, что сможет выстроить их в непротиворечивую версию! Помните, мы говорили о человеческом мозге? Вот же он! – он шлепнул себя по голове. – У каждого из думающих людей, и даже у дураков! А толку? Ученые закопались в синапсы, постсинаптические мембраны, нейромедиаторы, но никто не приблизился ни на ноготок к пониманию элементарного! Как человек мыслит? Что такое душа? Спросишь, а в ответ безмолвие… А наука… Беда в том, Миша, что физика пространства и физика времени отсутствуют напрочь. У меня, например, не пропадает сильное подозрение, что так называемый эффект Казимира связан вовсе не с вакуумом, который пустота и ничто, а с пространством. Возможно, лишь с одним из пространств, сопредельных нашему. Спрашивается, кто может доказать, что я неправ? Или прав? Да никто! А уж время…

– Козырев, вроде, что-то такое исследовал, – припомнил я, – но его ассиметричная механика никого особо не вдохновила.

– Не удивительно, – пожал плечами наставник. – Ученые тоже люди, а человеку свойственно упрощать. Надо довести сложную сущность до убогого примитива, чтобы постичь ее. И никого особо не тревожит мелкий фактик: упрощение искажает суть. Свели пространство к объему, к трем измерениям, и довольны! Но ведь ширина или длина – всего лишь математические абстракции, и они не способны, скажем, искривляться, как реальное пространство. А время… Ха! А что нам время? Измыслили четвертое измерение – и всего делов! Но мы-то с вами живем в реальном, физичном мире… Бесконечном и вечном, и все еще непознанном. Пускай все эти титаны и светила расстраиваются, что никак не выпишут формулу всего, а лично меня радует истинное положение, когда Вселенная таит неисчислимое множество загадок! – встав, он подошел к камину, и склонился, чиркнув спичкой. Наструганные лучины быстро загорелись, подпаливая бересту, облизывая торопливыми языками сухие поленца, и вот затрещал, загудел огонь, разбрасывая по стенам и полу дрожащие отсветы. Котов облокотился о каминную доску из малахита, заняв академическую позу, и повел свободной рукой: – Время, время… Оно приберегло для будущих исследователей поразительные тайны. Хотя ученых из настоящего тоже можно понять. Достаточно вспомнить, что понятие причинности появилось лишь в этом веке!

– Это как? – озадачился я, протягивая ладони к завиткам пламени.

– А вот так! – старик легким пируэтом вернулся к дивану, и упал на жесткое сиденье. – Нет в физике никакого, скажем, всемирного закона причинности! Даже в списке гносеологических принципов рационального мышления ее тоже нет. А что вы хотите? Вон, в микромире сплошь и рядом происходят события без внешних воздействий, стало быть, у следствий отсутствуют причины! Э-э… Что-то мы с вами заболтались, Миша! Ну-ка, давайте-ка повторим наши экзерсисы по столоверчению… Шучу! По ридеризму.

– Я готов.

– Всегда готов… – пробормотал Игорь Максимович. – Кстати, юный пионэр… То бишь, комсомолец. Вы в партию-то вступили?

– А как же! – сказал я солидным голосом. – Подал заявление в партком МГУ, получил рекомендации от товарищей Суслова и Брежнева, – я картинно поднял палец, изображая благоговейное почтение. – На партсобрании меня приняли, и выдали билет кандидата в члены КПСС. И тут же партийное поручение взвалили – углублять и расширять научно-техническое творчество молодежи от Москвы до самых до окраин.

– Мне нравится ваша ирония, Миша, – усмехнулся наставник. – Особенно в свете того, что я знаю о вас. Вы свое партийное поручение уже года два выполняете, и у вас это очень неплохо получается… Так, ладно. Я беру вас за руку, и помогу…

Звуки отдалились, затихая и тая, а меня вдруг будто качнуло на холодной, недоброй волне.

Краешек моего сознания затянуло в мир безрадостный и зловещий – багровый закат полыхал над пильчатым контуром леса, окрашивая ели в радикальный черный цвет. Эту картинку я воспринимал через чужое зрение, как вдруг мою голову обожгло, корежа мозг выплеском ненависти. Я сильно вздрогнул, как бывает во сне.

– Хватит, Миша! Хватит! – пробился беспокойный голос Котова. – Выходите!

– Да здесь уже, – выдохнул я, загребая ногами и устраиваясь поудобней. Мои легкие вздувались как мехи, а сердце неистово колотилось. По щекам скатывались капли пота.

– Выпейте.

Не чувствуя вкуса, я выглотал полную чашку травяного настоя.

– Куда это меня занесло? – спросил, отпыхиваясь.

– Странно, очень странно… – наставник обтер мое лицо влажным полотенцем, как тренер боксеру после тяжкого раунда. – Я узнал мысли Аидже, целителя из Бразилии. Он индеец-полукровка, и белых терпеть не может. Пару раз мне приходилось бывать в Сан-Паулу… Хм. Ничего не понимаю, – нахмурился он. – Аидже где-то у нас, в Советском Союзе! В границах «Золотого кольца»!

– Может, по линии «Интуриста»? – вытолкнул я.

– Мо-ожет… – с сомнением затянул Игорь Максимович. – Ну-у, ладно… Как вы?

– Нормально.

– Наверное, хватит на сегодня? – за внимательностью во взгляде Котова угадывалась тревога.

– Ну уж, нет уж! – выразился я. – Буду тут… из-за всякого Волдеморта… – и прикусил язык.

По счастью, наставник не стал допытываться, кого я поминаю всуе.

– Ну-у… – затянул он, успокаиваясь. – Тогда начнем урок. Внушение одним словом вы усвоили на «пять», теперь разучим тему посложней – как отдавать команды мысленно…

Пятница, 11 ноября. Утро

Москва, улица Госпитальная

Палата не поражала метражом, зато хранила своеобразный уют, насколько это вообще возможно в военном госпитале. Большое арочное окно впускало много света, хоть и неяркого в предзимние холода, но ведь и шторы были раздернуты, лишь бы не препятствовать лучам.

Пациент лежал один – изрядно поседевшая голова тонула в кипени взбитой подушки, а худые руки вытягивались поверх одеяла. Глаза, полуприкрытые набрякшими веками, безучастно смотрели в потолок или скользили по стенам, словно изучая географию трещинок на побелке.

«Сегундо» поправил докторскую шапочку, и уверенным шагом приблизился к койке, оставив дверь наполовину открытой – далекие голоса, разносившиеся по больничному коридору, доходили смутными отгулами.

– Доброе утро, Иван Степанович! – бойко поздоровался он, касаясь бутылочек на стойке капельницы. Лечебный раствор сочился помаленьку, поддерживая силы болезного.

– Доброе, – сипло отозвался Густов, приоткрывая глаза. – А следователь скоро подойдет?

– Ско-оро, скоро… – пропел «Сегундо», незаметно вынимая шприц, заправленный спецпрепаратом. Цэрэушная «сыворотка правды» на базе тоже была, но он больше доверял кагэбэшным разработкам. Проколов трубочку, игла впрыснула зелье.

«Обратный отсчет…» – мелькнуло у лжеврача.

Вскоре пациент ожил, порозовел, заворочался.

– А чекисты и вчера к вам наведывались, и позавчера… – «Сегундо» присел на стул, и сжал пальцами безвольное запястье Густова, нащупывая пульс. – Что ж вы там такого интересного заметили, в оперотделе? Говорят, официально у КПК нет оперативников…

– Говорят… – глухо отозвался Иван Степанович. – А они есть. И один из них явно не наш! Сам видел, как этот Кленов изымал закладку! Совершенно случайно пересекся… Гулял, свежим воздухом дышал… Смотрю – Кленов. И ведет себя как-то… как-то не так!

«Сегундо» внимательно дослушал до конца вынужденную исповедь, понимающе кивая головой, в нужных местах огорченно цокая языком, и достал второй шприц – всё точно, тревогу подняли не ложную.

Вязкий яд выталкивался туго, но вот поршенек уперся. Всё, этого хватит на пятерых, но, как говорят сами чекисты, «лучше перебдеть, чем недобдеть».

– Следователь придет часам к девяти, чтобы вы успели выспаться, – «Сегундо» мягко улыбался под марлевой маской.

– Я… – слабо вымолвил Густов, и вдруг задышал часто и сипло. Лицо его налилось нездоровой бледностью, а грудь сотряс сухой кашель.

Досматривая чужую смерть, обряженный доктором прислушался – нет, ему показалось, никакого цокота каблучков не слыхать.

Иван Степанович вздрогнул, страдальчески выкатывая глаза, и сник. Застывший взгляд мертво косил в бок тумбочки.

«Сделал дело – гуляй смело!»

«Сегундо» отвернулся, и вышел, аккуратно прикрыв за собою дверь.

Суббота, 12 ноября. Вечер

Москва, улица Строителей

– А тебе совсем не жалко? – пройдясь ломким шагом, Рита плюхнулась голой попой мне на колени.

– А чего мне жалеть? – улыбнулся я, притискивая «дорогую подругу мою». Уж сколько раз руки обхватывали гибкий Риткин стан, а услада по телу сквозит все тем же холодком, будто в самый первый раз.

– Ну… эту… энергию твою, неизреченную!

– Честно? – я чмокнул Риту в плечо, и уложил на него небритый подбородок.

– Колючка! – хихикнула она, ежась. – Честно!

– Бесит она меня, эта неизреченная, – сказал я чистосердечно. – Слишком ее много!

Девушка замотала головой, щекоча мое лицо кончиками волос.

– Ничего ты не понимаешь! Это же так здорово – хотеть и мочь! Знаешь, как я радовалась, когда ты со мной в первый раз поделился? Я пищала, я пела! Вот, взаправду – упоенье! А могла-то всего – щеки нагреть ладонями! Или злую собаку отогнать – смотрю на нее, а она хвост поджимает, скулит и пятится!

Мои губы дотянулись до Ритиной шеи.

– А я радуюсь, когда ты радуешься! «На зарядку»?

– Давай, давай! – жена захлопала в ладоши, словно маленькая девочка, которой пообещали новую куклу.

Скользнув руками по узенькой талии – страшно подумать, что может сотворить с нею первая же беременность, искажая восхитительную амфорную линию! – я уложил ладони на вздрагивавший девичий живот. Рита тут же переложила их к себе на грудь. Мой прерывистый вздох оборвался огорчением:

– Тогда не выйдет сосредоточиться…

– Ну, ла-адно…

Жадные пятерни вернулись обратно, и я напрягся, перепуская поток энергии, названия которой еще не придумали.

– Жжется… – обронила девушка. – Словно кипяточком в виски плеснуло…

– Это хорошо! – довольно улыбнулся я. – У тебя наверняка были скрытые способности… Да они почти у всех женщин в достатке!

– А мы их теперь раскроем, да?

– Да, моя хорошая…

– А вдруг на бой с врагом не останется?

– Вот ты мне и поможешь… Спину прикрыть…

– Ладно! – издав смешок, Рита сменила тон на просительный: – А Светку с Машкой? Зарядишь?

– А чего ж! – коварно улыбнулся я. – И близняшек, и Алю с Тимошей… Пускай раздеваются – и ко мне на коленки!

– Ага! – грозно сказала девушка. – Пусть только попробуют!

Вывернув голову, она подозрительно глянула мне в глаза, успокоилась и чмокнула в нос.

– А Инна как?

– Никак, – буркнул я. Настроение стало портиться, и Рита сразу уловила перемену.

Поелозив на моих коленях, девушка села боком, и обняла меня, успокоительно гладя по голове.

– Ну, не обижайся… – заворковала она. – Чего ты? Я же просто так спросила. Правда! Ну, было у тебя что-то с Инкой… Так ведь до свадьбы! Я даже на нее и не злюсь ни капельки! Знаешь, очень хочется посмотреть на твоего… на ее сыночка. Миленький, наверное, такой! Херувимчик!

– Да там смотреть не на что! – фыркнул я. – Личинка запеленутая! А Инка… Инка счастлива.

Рита обхватила мою шею руками, и приблизила лицо вплотную.

– Я тоже очень, очень счастлива, – серьезно и тихо вымолвила она. – Каждый день, каждую ночь. Просыпаюсь, а ты рядом! Мой! И сразу хочется визжать, как в детстве, и смеяться, и болтать ногами! Ой… – девушка замерла, бледнея и тараща глаза. – Я, кажется… – пролепетала она. – Ой, вот опять! Я взяла твою мысль, да?

– Не знаю, – мои губы дернулись в улыбке. – А что я подумал?

– Что любишь меня… – Рита зарумянилась. – «Прелестью» назвал, и… «любименькой»…

Я теснее прижал ее к себе, и прошептал на ухо:

– Поздравляю, ты стала ридером!

Меня и самого эмоции захлестывали. Пусть и рядом совсем, вплотную, телом к телу, но Рита уловила-таки таинственную эманацию мозга! Я смутно представлял себе, каково это – жить с девушкой, от которой у тебя не может быть тайн, но в том заключалась и пикантная приятность…

«Люблю тебя еще сильней!» – подумал я, напрягая волю.

Рита вздрогнула, и ослепительно улыбнулась.

– Я тоже люблю тебя! Сильно-пресильно!

Воскресенье, 13 ноября. День

Париж, Рю де ла Мар

Генерал-лейтенант Питовранов не любил мундиров, предпочитая удобную одежду штатского. Правда, костюмы он предпочитал шить в Лондоне, когда удавалось попасть на туманные берега Темзы.

Как «человека Берии», его обошли званиями и чинами, не слишком разбираясь в сложной системе госбезопасности. Андропов выдвинул Питовранова? Или Питовранов выдвинул Андропова? А все зависит от выбранной системы координат…

«Ю Вэ поддерживал Е Пэ», – усмехнулся Евгений Петрович, и поморщился. Бельвиль меньше всего напоминал Париж – тут арабов развелось, как в Касабланке, а об руку с мигрантами пришли грязь, беспорядок и азиатчина.

Хотя никто, кроме Хромого Али, не умеет так готовить кофе.

Питовранов устроился в плетеном кресле в углу, и толстенький сириец подкатился тут же.

– Кофе, мсье Эжен? – засиял он.

– И круассан.

– Сей секунд!

И трех минут не оттикало на часах, а чашка кофия уже исходила бесподобным ароматом. Прихлебывая, Е Пэ благодушно разглядывал прохожих за окном, провожая взглядом парижаночек помоложе, когда жгучего вида молодчик подсел к нему за столик.

– Ты как всегда бесцеремонен, Амаззал, – усмехнулся генлейт.

– Натура такая! – засмеялся молодчик. – Французы – наглецы, но они теряются, когда я сам им хамлю. А русские могут и в морду дать! Вот за это я вас и уважаю…

– А иудеи? – прищурился Питовранов.

Амаззал пожал плечами.

– Да там половина из России! Мне главное, что израильтяне, как и мы, терпеть не можем арабов. Но есть разница: Тель-Авив помогает нам, надеясь в будущем получать нефть, или фосфаты, или еще что, отобранное у нас арабами, а у Москвы и своего добра полно. Так что чистая политика!

Посмаковав, Е Пэ отставил чашку.

– Ты не совсем прав, Амаззал. Да, помогая берберам, мы не рассчитываем на ваши ресурсы. Нам желательно расширить сферы влияния, усилить позиции, закрепившись на военных базах или затеяв большие стройки, вроде ГЭС в Эфиопии. Просто мы играем в долгую, Амаззал. Вкладывая сейчас, получим выгоду лет через десять… надцать… Но давай ближе к делу.

– Давай! – заерзал бербер.

– Ни ты, ни я не решаем стратегических задач. Мы оба – посланники своих вождей. Так вот… Было бы желательно испортить настроение Муаммару Каддафи, а то он заигрался. Если затеять хорошую партизанскую войну, можно было бы отторгнуть от Ливии Триполитанию – и создать первое берберское государство.

– Ух, ты… – пробормотал Амаззал.

– Вот именно, – Питовранов наметил улыбку. – Сейчас нам будет проще – оружие можно перебросить самолетами из Дахлы, а «семьдесят шестые» сядут на любом такыре. Если выступление вашего народа реально перерастет в войну, наша помощь тоже пойдет в рост. Получите и танки, и самолеты, и ракетные установки…

– Нашим вождям это понравится, – медленно выговорил бербер, и навалился на стол: – Скажи, а зачем вам вот это все? Хотите победить империалистов?

Е Пэ прищурился, глядя на противоположную сторону улицы, на покатые крыши и окна мансард.

– Мы хотим построить новый мир, Амаззал, – сказал он, будто рассуждая вслух, – чистый и безопасный Мир Справедливости.

Бербер выпрямился и расправил плечи.

– Я передам твои слова, – торжественно вытолкнул он. – Мы тоже хотим жить в таком мире!

Белая и смуглая рука сплелись в крепком пожатии.

Глава 7

Глава 7.

Пятница, 18 ноября. Утро

Москва, проспект Калинина

Первый снежок давно растаял, а больше осадков мы не видали. Лишь холодина поджимала, да небо провисало серой, рваной ватой облаков, прячущих негреющее солнце. Предзимье…

Риту я довез до Московского Финансового, чмокнув в подставленные губки. Выйдя, девушка заглянула в окно:

– Ты не забыл? Сегодня девчонки придут!

– «На зарядку»? – мурлыкнул я плотоядно.

– Прибью ведь! – душевно наобещала жёнушка, но не выдержала строгого режима – послала воздушный поцелуй.

Проводив долгим, облизывающим взглядом стройную фигурку, я медленно тронулся, размышляя о странностях судьбы. Ведь именно Ритка Сулима нравилась мне всегда и больше всех, еще с седьмого класса, но в прошлой жизни мы переехали на Дальний Восток, и я женился совсем на другой девушке. А жизнь новая по-своему вильнула в сторону – «попаданец» влюбился в «Хорошистку»…

Если бы не настойчивость Риты, не ее великодушие после моего «зигзага», так бы и жили врозь.

– Хорошо, хоть понял, – проворчал я, и плавно разогнал «Ижика».

* * *

Под Центральный штаб НТТМ выделили пол-этажа в «доме-книжке», что раскрывалась выше кафе «Печора» и «Новоарбатского» гастронома. Пока что, кроме меня и технического директора, никто не примерял просторные кабинеты, да и те были далеки от киношных стандартов – всех этих кожаных кресел, лакированных столиков, пальм в кадках и длинноногих секретарш. Нет, лично я ничего не имею против красоток в приемной. Пусть себе клацают на пишмашинке, а нахальных посетителей морозят леденящим взглядом василиска из-под накрашенных ресниц. Но у нас другой формат.

В моем кабинете покоится монументальный стол, и даже несгораемый шкаф фирмы «Джувел», вот только столешницу занимают два монитора, а за толстой дверцей итальянского сейфа я храню бутерброды, захваченные на обед. Не портятся, будто в холодильнике…

Выйдя из лифта на тринадцатом этаже, я зашагал по гулкому коридору. Двери с обеих сторон стояли распахнутыми настежь, выставляя напоказ одно и то же – белые стены и чисто вымытый линолеум. Отличались только виды из окон – слева томно потягивался Арбат, справа наводил суету проспект Калинина.

А я и не спешил забить помещения совслужащими, скучающими на работе до пяти, с перерывом на обед. Зачем мне эти зародыши будущих креаклов? Я искал людей, желающих странного! Людей, для которых понедельник начинается в субботу! Готовых «безвозмездно, то есть даром», творить, выдумывать, пробовать! Вот пусть и займутся этим здесь. А моя задача – обеспечить их авансом, получкой и идеями.

Заслышав смех и выкрики, я улыбнулся – посетители нагрянули.

В приемной было людно. Огромный развалистый диван, похожий на отдыхающего бегемота, заняли три девушки. Рядком сидели хрупкая шатенка с печальным взглядом огромных серых глаз, смутно напомнившая мне кого-то, и роскошная блондинка. Всё, как полагается – золотистая волна кудрей и локонов, голубые глаза в опуши ресниц, яркие губы, изломленные в неласковой усмешке. Ноги от ушей и великолепное декольте прилагаются.

А с краю притулилась Аня Синицына, с интересом наблюдавшая, как Иван Скоков пушит хвост перед грудастенькой златовлаской.

Я вошел неслышно, и Ваня, не замечая меня в тылу, вдохновенно играл в театре одного актера для одной зрительницы:

– …А я и говорю: «Леонид Ильич, это совершенно безопасно, томограф ничегошеньки не излучает, там сплошное магнитное поле!» А он мне: «Ну, давайте, товарищ Скоков, надеюсь на вас!»

Замерев у двери, я приложил палец к губам. «Синичка» радостно блеснула глазками, и незаметно пожала ладонь блондинистой дивы. Та покосилась на меня, не дрогнув лицом, и лишь прозрачные голубые глаза ее потемнели, набирая сапфирной сини. А вот и улыбочка протаяла…

Да-а, Ванюшка, многое отдашь за поцелуй, сорванный с таких губок!

– …И тут он останавливает врачей, – заливался Иван, – и прямо с носилок говорит: «Считайте, товарищ Скоков, что значок лауреата Ленинской премии уже ваш!»

В принципе, неразборчиво-ворчливая речь Брежнева ему удалась.

– Нэ так всё было, товарищ Скоков, – неторопливо, глуховатым голосом Сталина выговорил я, – совсэм нэ так.

Смутился Ваня? Растерялся? Да ничуть! Повернулся живо, крутнувшись на пятке, и весело завопил:

– Шеф! Это вынужденная мера! Должен же я как-то очаровать девушку? Должен! Обязан просто! А для этого надо… что? Правильно! Украсить скучную истину элементами художественного вымысла!

Блондинка негромко рассмеялась, и гибко встала, небрежно поправляя восхитительно короткую юбку.

– Здравствуйте, Михаил, – произнесла она, глядя прямо в глаза. Разумеется, ее грудной голос был приятен и волнующ. – Меня зовут Наташа.

Я принял ее руку, будучи в легком затруднении. В театре или на дипломатическом рауте я обязательно поцеловал бы изящную конечность, но у нас же неформат… Поглаживая пальцами нежнейшую кожу, я повернул ручку ладонью вверх, ощущая шероховатость.

– Вы врач? – вздернулась моя бровь. – Или химик?

– Фельдшер, – Наташа улыбнулась тепло и как-то искренне. – Приходится постоянно мыть руки, вот и стали ладони, как пятки! Я из Новосибирска, меня ребята послали в Москву… – она замешкалась. – Понимаете… Я, еще когда на «скорой» работала, засела за математику и программирование. Меня это настолько увлекло, что так и не поступила в мед. Зато у нас есть клуб в Академгородке, мы там пишем разные программы, и… Летом приезжал сам Колмогоров… Он нам посоветовал найти вас. Ну, пока мы всё отладили, пока я отпуск взяла… А вы уже тут!

Мельком глянув на бубнящего Ивана, которого морально уничтожала Аня, зажав в углу, я снова погрузился в голубое и золотое сияние.

– Вы привезли программу? – сказал я, невольно придавая голосу чуточку обволакивающей бархатистости.

– Да! – выдохнула сибирячка. – Графический редактор!

Мне было приятно наблюдать за тем, как кровь приливает к ее лицу, нежно румяня щеки… но вычтех превыше всего.

– Не спрашиваю, растр или вектор, – проговорился я, досадуя на рассеянное внимание. – А сколько… м-м… Сколько строк кода в ядре программы?

– Тысяча, на Паскале и Ассемблере… Нет, больше, – смутилась Наташа, – но точно не помню. Мы назвали программу «АмРис». Ну, сокращенно – «Ампара – Рисунок». На экране появляется такое… как бы окно, и в нем работаешь с картинкой. Изображение можно двигать, увеличивать, менять по-всякому, и даже возвращаться к предыдущему состоянию, если что-то не нравится.

– Отмена последнего действия? – быстро спросил я. – Замеча-ательная функция! Мой комп… моя микроЭВМ в вашем полном распоряжении, Наташа! Загружайте свой «АмРис».

– Ой, сейчас! – осчастливленная блондинка процокала каблучками в кабинет, а я, проводив ее исключительно платоническим взглядом, переключился на грустную шатенку.

– Здравствуйте, – прошелестела она. – У нас – там, во Владивостоке, тоже клуб. Только проект совсем другой, мы… Ой, извините! – девушка протянула руку, и представилась: – Я – Даша Томина.

Весь мир словно погрузился в прозрачное желе, остановившее всякое движение. Я медленно, очень медленно поднял руку и слабо пожал девичью ладонь.

Передо мной стояла та самая Даша. Дашенька. Дашечка. Именно в нее я влюбился в прошлой жизни. Мы встречались около года, пока я не сделал предложение. Осенью… Вот в такой же хмурый день…

Даша согласилась выйти за меня замуж, и мы прожили вместе тридцать лет.

Томина ослабила оковы стеснения, заговорила бойчее, повествуя о «радиофонах», и о чем-то вроде сотовой связи, а я в это время вспоминал нашу совместную жизнь – редкие счастливые моменты, тонувшие в черном вязком разливе ссор, сцен, свар…

«Она одного года рождения со мной, – тянулись безрадостные мысли. – Сейчас ей, значит, девятнадцать…»

Встряхнувшись, я натянул улыбку и пообещал обязательно помочь с проектом. Не знаю уж, докуда упало бы мое настроение, но тут в приемную вошел человек, появления которого я не ждал точно.

Андропов в старомодном черном пальто появился в дверях, внимательно оглянулся, и выдавил улыбку.

– Здравствуйте, Миша. Я вижу, жизнь бурлит!

– Здравствуйте, Юрий Владимирович, – чувствуя накат облегчения, я реально порадовался приходу чекиста № 1. – Пока еще первые бульки пошли!

Заглянув в кабинет, я полюбовался Наташиным задиком, красиво обтянутым юбкой, и решил не смущать девушку.

– А пройдемте к техническому директору! – решил я. – Тем паче что его там нет – Арсений Ромуальдович отъехал в Ленинград что-то выбивать…

У Вайткуса было так же пусто, как и у меня, но кресло нашлось.

– Прошу! Чай не предлагаю – чайника нет. Заварки, впрочем, тоже.

– Перебьюсь! Я ненадолго, – посмеиваясь, Андропов уселся, расстегнув пуговицы на пальто. – Для зачина… Вы следите за… м-м… всенародным обсуждением новой Конституции, Миша?

– Признаться, не очень, – смутился я. – Как-то… не в курсе.

– Да ну? – не поверил Ю Вэ. – И о новой государственной структуре не имеете понятия?

– Ни бум-бум, – вздохнул я, понурясь.

– Типичный технарь! – развеселился председатель КГБ. – Ладно, проведу вам политинформацию, тем более что вопросы госустройства не обсуждаются в газетах… В общем, предложена такая схема. Кроме генсека, в КПСС появится председатель партии – он будет царствовать, но не править. На Пленуме этот пост закрепили за Брежневым.

– Ага… – затянул я.

– Да, – усмехнулся Андропов, – уйти сразу и насовсем он не в силах. А вот в генеральные секретари выдвинули Машерова.

– Нормальный мужик, – оценил я.

– Советом Министров останется рулить Косыгин, а Президентом СССР… – голос Юрия Владимировича дрогнул, едва не слетев в фальцет. – Стану я.

– Поздравляю! – я был и обрадован, и немало удивлен. – Оптимальный вариант!

Андропов странно улыбнулся – немного жалко, немного смущенно.

– Устал, Миша, если честно… Вышел с Пленума, а самого качает и ведет, будто воздушный шарик на веревочке. И внутри такая же пустота…

– Понимаю… – я задумался и криво усмехнулся. – У вас все нормально с целеполаганием, просто… Вы достигли власти – и чувствуете опустошение? Мечты сбылись, желания исполнились? Конец пути? Начало, Юрий Владимирович! Самый зачин!

– Пожалуй, вы правы, Миша, – председатель КГБ облокотился на пухлые боковины, и сложил ладони перед собой. – Чего это я… Всё только начинается, да! А работы… Море! – вздохнув, он приставил сложенные ладони к носу, и взглянул на меня исподлобья. – Миша… Вы будете мне нужны.

– Всегда к вашим услугам, товарищ Президент, – улыбнулся я.

– Благодарю, товарищ советник, – отзеркалил улыбку Андропов, – А пока позвольте обеспокоиться вашей безопасностью. Центральный штаб – звучит, конечно, сурово, но у вас даже дежурного нет! А теперь – будет. Юра! – повысил он голос. – Зайди, пожалуйста!

И посетило меня третье удивление за утро. Слегка алея ушами, в кабинет шагнул мой одноклассник. Сосницкий.

– Юрка?! – вытаращился я.

Сосна подтянулся, и отчеканил:

– Курсант Высшей Краснознаменной школы КГБ имени Дзержинского! Направлен в Центральный штаб НТТМ для прохождения практики!

– Вольно… – вырвалось у меня. – Так ты ж вроде в ВДВ…