Текст книги "Ц 7 (СИ)"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

«Бывалый, – оценил его целитель, – но чужак».

Подтолкнув свое суденышко, он ловко запрыгнул, шлепая босыми ногами по узкому днищу и устраиваясь на корме.

– Говори.

Незваный попутчик пристально глянул на него, веселя Аидже. Надо же – эта бледная личинка жаждет убить «краснокожего»! Глупец. Все белые – глупцы, даже их бог.

– Ты из племени бороро? – вытолкнул Ричард пережатым горлом.

– Мать. Она дочь шамана. А отец – такой же, как ты. Пришелец и проходимец.

Бледнолицый хохотнул, и сжал губы, задавливая смех.

– А ты знаешь, что есть на свете белый человек, подобный тебе? Но только он сильнее тебя.

– Все белые врут, – парировал целитель.

– Не-ет! – глумливо усмехнулся Ричард. – Тот человек знает будущее…

– Почему же я не знаю его самого? – скривил губы Аидже.

– Он далеко, очень далеко… Да и с чего ты взял, что интересен ему? – насмешливо сощурился белый. – Разве ты замечаешь каймана на отмели? Или броненосца, роющего нору?

Целитель отложил весло.

– Будем говорить в Пайтити, – выдавил он, опуская тяжелый лодочный мотор.

«Ямаха» взревела, оглашая механическим рыком оба берега, и пирога понеслась по глади вод, задирая острый нос.

Вечер того же дня

Зеленоград, аллея Лесные Пруды

– Ты не спишь? – зашуршала одеялом Рита.

– Не-а, – вытолкнул я, наблюдая, как колышется тюль на сквозняке. Через открытую форточку доносились еле слышные шумы с далекой Сосновой аллеи, и смутные голоса загулявших соседей.

Поворочавшись, девушка навалилась на меня в своей великолепной манере, и мои руки тут же притиснули теплое, гладкое и шелковистое.

– Всё думаешь об этом… повышении? – вымолвили Ритины губы. – М-м?

– Угу… – дрогнул я улыбкой, запуская пальцы в девичьи волосы.

Рита умиротворенно вздохнула, укладывая голову мне на грудь, и водя ладошкой по моему плечу.

– Хочешь на заочное перейти? – пробормотала она.

– Да наверное… Иначе не продохнуть. Не ночью же толкать прогресс!

– Не-е! Не-е… Ночью спать надо, – девушка хихикнула, елозя бедрами.

– Поспишь тут с некоторыми… – пробурчал я, благодушествуя, и мой рот тут же запечатали сухие горячие губки.

Стиснув пищавшую Риту, я перевернул ее на спину, с приятностью ощущая, как вздрагивает подо мной сильный животик, напрягаясь, и податливо опадает, а девичьи коленки сжимают мои бока.

– Миленький… – сорвался жаркий шепот. – Родненький…

На полчаса мы выпали из реальности.

* * *

Лунный свет падал на колыхавшийся тюль, и чудилось, что в форточку вытягивается, завиваясь, сизовато-голубой дымок. На улице было тихо, лишь на грани слышимости наигрывала музыка. Хорошо…

– Тебе хорошо? – разморено улыбнулась девушка, уловив мой настрой.

– Очень, – честно признался я.

– И мне… Где у тебя щека? – нащупав мое лицо, Рита приложила ладонь. – Чувствуешь?

– Горячая… – бормочу я, задирая бровь. – Ничего себе…

– Во, сколько "нашактила"! – счастливо выпалила девушка. – Третий день держится твоя энергия!

– А это уже не моя… – поцеловав ладошку, я приподнялся, опершись на локоть, и губами дотянулся до девичьей щечки. – А твоя!

– Да… Ты… Что… – потрясенно выдохнула Рита, и запищала радостно, шаловливо мутузя меня и чмокая. – Спасибо! Спасибо! Спасибо! О-о, как же здорово…

Я сгреб в охапку свое сокровище, оно угомонилось, притихло, и мы уплыли по волнам сна.

Четверг, 3 ноября. Вечер

Москва, улица Новочерёмушкинская

Маша Шевелёва никогда не считала себя красавицей, даже к хорошеньким свою персону не причисляла. Обычная девчонка. Ну, хоть не страшненькая, и то хорошо.

Светка была куда более оптимистично настроена, хотя тоже самооценку не завышала. Да и как? Они ж близняшки!

Впервые ее убежденность в своих ординарных внешних данных поколебал Миша. Тогда еще, на дне рождения. Ему исполнилось шестнадцать, и она пришла вместе с обеими признанными красавицами – Инной и Ритой. А Миша уверил ее, что и в ней самой скрыта прелесть, просто не нужно ее прятать или стесняться.

Удивительно… Они со Светкой всегда были лучшими Мишиными подругами. Как познакомились в детсадике, так и до сих пор. Вот только классе в восьмом что-то между ними разладилось, они как бы отошли друг от друга, увлеченные своими, никак не пересекающимися интересами. А после той самой днюхи снова сблизились.

Долгими неделями Мишка пропадал у них, сначала делая Светке массажи, а потом таская ее по комнате – поддерживая, руками переставляя малоподвижные «лапы», лишь бы мозг «опомнился», освоил ходьбу заново.

Ее тогда в жар бросало – Гарин лапал сестричку везде, а та в одной комбинашке… Она даже притворилась однажды Светой! Миша, правда, фокус раскусил, но не сразу…

А потом для нее еще одно солнышко зажглось – Женя Зенков. Маме он очень нравился. Как же, сын офицера, «очень, очень воспитанный мальчик!» А вот она сама воспринимала Жеку с настороженным удивлением. Не верила, что может понравиться? Да нет, не уродина же, в самом деле! Просто не понимала – слово «любовь» таило в себе множество значений, оставаясь влекущей загадкой. А поняла, когда сама влюбилась.

Уж после какого по счету взгляда, неведомо. Чувство прорастало в ней медленно, но захватывая все существо. На первых робких свиданиях ее полнили страхи, стыд и жаркое любопытство, а потом… Вот, непонятно, когда и что случилось…

Светка сказала, что количество перешло в качество. Может, и так… Просто Жека стал ей необходим. И днем, и… ночью. Сладкие переживания до сих не ослабли, не затерялись в памяти.

И вот… Четырнадцать недель уже. Маша просияла, непроизвольно кладя руку на живот. Заметно уже выпирает, но еще не до такой степени, чтобы ей место в метро уступали.

Слава богу, тошнота и жуткий токсикоз миновали. «Ничего, – подбадривает вредная Светка, – усталость и тяжесть еще впереди!»

Утешительница…

Шевелёва вздохнула. Тут и так… Понаслушаешься разговоров в консультации – страшно делается. Получается, что она сама обрекла себя на вечные муки! Последние месяцы… Роды… Бессонные ночи… Круговорот бутылочек с молоком и обкаканных пеленок…

Но изо всей этой пачкотни вырастает нечто светлое, необъяснимое словами. У нее будет ребенок. Мальчик или девочка? Похожий на папу или не очень? Ласковый, капризный, зареванный – он будет делать губешку «сковородником» и ковылять, протягивая руки ей, своей маме…

Дрогнув лицом, Маша упрямо заулыбалась безвестному будущему – да оно просто обязано стать для нее счастливым! Для нее, для Жени и для того или для той, чье имя пока скрыто.

Тот же день, позже

Москва, улица Полярная

– Дюха! Жимани!

Жуков подбежал грузной трусцой, и навалился на рычаг. Облупленный кузов «Волги» неохотно скособочился.

– Ага! Держи… Глаза!

Кузьмич в грубой брезентовой робе подлез, кряхтя, к самому лонжерону. Полыхнула сварка, донеся яростное скворчание тока, и затрещала слитно – электрод, плавясь и дымя, заливал трещину прочным швом.

Андрей старательно отворачивался, поглядывая то на старенькую «Победу», что раскорячилась над смотровой ямой, то на узкие оконца автомастерской. Невесть когда побеленные, изрядно закопченные стены будто вздрагивали в лиловых отсветах сварки. С улицы в распахнутые ворота сквозил холодный воздух и слабый запашок перегоревшего бензина – Проскурин гонял перебранный двигатель.

Жуков гордо улыбнулся – он и перебрал. Сбоя быть не должно, всё, как надо – промыл, подшипники кое-где заменил, кольца, прокладки… Кулачки Кузьмич наварил, так что… Моторесурс, как вторая жизнь!

«Точка – и ша!»

Звонко заколотил молоток, сбивая окалину.

– Порядок… Опускай!

Андрей послушался, и кузов мягко осел на подставленные шины.

– Нормально… – закряхтел сварщик, разгибаясь. – Пройдешься пескоструйкой, обдерешь до металла – я там мелом обвел – и в покраску.

– Сделаем, – солидно кивнул Жуков.

– Володь!

В воротах показался завгар Проскурин, обряженный в изгвазданную спецовку. Вытирая руки ветошью, он вопросительно глянул на Кузьмича.

– Спросишь академика, какая масть нужна? А то я могу и в светло-гов… к-хм… в цвет детской неожиданности!

Дюха усмехнулся про себя – старый сварщик будто стеснялся выражаться при нем.

«Боится травмировать нестойкую детскую психику!»

– Спросим, – кивнул завгар.

Из тускло освещенного коридора донесся женский взвизг.

– А ну, убрал грабки!

Сердитый голос Алины, бойкого диспетчера таксопарка, угас в басистом гоготе.

– Черт патлатый… – поправляя жуткую мохеровую шапочку, молодая женщина вышла в мастерскую. Стрельнув глазками в упор по Дюхе, она громко воззвала:

– Товарищ Проскурин! Там новое такси пригнали, экспериментальное!

– ВНИИТЭ-ПТ? – оживился Андрей.

– Слыхал чего? – обернулся к нему Владимир Ильич, метко зашвыривая ветошь в мусорный ящик.

– И слыхал, и видал! – авторитетно выдал Дюха. – ПТ – это «перспективное такси». Оно на минивэн похоже, вроде «буханки». Движок сзади и поперек, пол в салоне гладкий, дверь раздвижная. Четыре пассажира сидят друг против друга, а багаж между ними помещается. И сесть удобно, и выйти! А еще там перегородка, так что, если пассажиры чихают и кашляют, водитель не заразится…

– Самое то, – оценил Проскурин.

– Поглядим еще, как бегать будет это ваше «ПТ», – заворчал Кузьмич.

– Андрей, – хитро заулыбалась Алина, – там твоя звонила.

– Да? – покраснел Жуков.

– Ага! – довольно засмеялась диспетчерша. – Пошли, я номер записала, перезвонишь…

* * *

В диспетчерской было светло и пусто. За окнами открывался просторный двор, где стояли в рядок, приезжали и уезжали такси, а за бетонным забором белели высотки вдоль Полярной.

Дюха, сверяясь с четким почерком Алины, набрал номер.

– Алло? – провод донес нежный голос Зиночки.

– Привет! – расплылся Андрей. – Звонила?

– Ага… Ты еще долго будешь?

– Да нет, всё уже, – мигом заторопился Жуков. – А что?

– Зайдешь за мной? Я у Маши.

– А-а! В Черемушках? Жди!

– Жду, жду! – хихикнула трубка.

Дюха осторожно положил трубку, и нарвался на добрый и печальный взгляд Алины.

– Да не красней ты так, – улыбнулась она. – Тебе стыдиться нечего. Всё же хорошо, а будет еще лучше!

– Думаете? – пробормотал Жуков, рдея.

– Знаю!

– Ну, я побежал?

– Беги уж… – проводив взглядом студента, женщина вздохнула, ловя себя на том, что завидует его девушке. У этой Зины всё впереди – и радости, и горести… Хотя… Ей самой всего тридцать четыре!

Алина решительно сорвала шапочку, и распустила по плечам роскошную волну волос.

Глава 5

Глава 5.

Суббота, 5 ноября. Утро

Псков – Дахла – Эль-Аюн

На утро вылета небо провисло серыми, клубистыми тучами, а под ногами хрупал снежок. Морозов особых не чувствовалось, но ветруган по-над «Крестами» задувал студеный – пока дошагал до рампы, лицо онемело. Десантники расселись в гулкой самолетной утробе, навьюченные рюкзаками, парашютами, оружием, сухпаями, и «семьдесят шестой» взлетел.

«Летайте самолетами «Аэрофлота»…» – подумал Зенков.

Ребята, возбужденные дальней дорогой, перешучивались да пересмеивались, пока не утомились. Где-то над морем залегли дрыхнуть, а Жека, пользуясь лычками сержанта, устроился у маленького иллюминатора. Высмотрел он немного, но синий гофр Атлантики и красноватые наметы Сахары запечатлел на всю оставшуюся.

В новенькой форме пустынной расцветки было зябко, однако, стоило «Илу» сесть в Дахле, как грузовую кабину заволок зной. Плюс тридцать!

– Пацаны! – заорал «Квадрат», поводя широченными плечами. – Готовим мыльно-рыльные! Сегодня банный день!

Десантура захохотала, а Женька, улыбаясь заранее, как бы авансом всем тропическим кудесам, сбежал на горячий бетон впереди своего отделения. Красота!

Налево двинешь – к океану выйдешь. Волны блестят, как пряжка дембельского ремня. Направо пойдешь – в бухту Дахла упрешься. За нею истинная пустыня виднеется, а на ее фоне сереют корпуса БПК – узнавались силуэты "Упорного" и "Стройного".

– Ну, ва-аще! – выразился рядовой Кузин, азартно крутя головой.

– Африка, мон шер «Кузя»… – сощурился Зенков, и повысил голос: – Отделение! Очки надеть! Тут солнце злое…

Достав темные очки, нацепил их – глазам полегчало.

Хотя все эти телодвижения совершались Женькой почти бессознательно, на рефлексе, вбитом учебой и тренировками. А вот в голове полный кавардак – и чисто детский восторг.

В армию он пошел по призыву души, еще классе в пятом решив для себя, кем быть. Родину защищать – вот его профессия. А тут…

Кто ж знал, что еще и мечты о дальних странах сбудутся!

Африка же! Самая настоящая! С гориллами, крокодилами и Бармалеями…

Валкой трусцой подбежал офицер, и бойцы выстроились, не дожидаясь команды. Капитан Марьин был свой – одолеть его в спарринге не мог никто, даже «Квадрат», КМС по дзю-до. И кроссы Марьин пробегал первым, и… Да что там говорить – воин. Лапа у него железная, но уставными строгостями командир не увлекался. «Мне без разницы, – говорит, – как вы тянете носок. Торжественным маршем войну не выигрывают».

– Все здесь? – осмотрелся капитан, щуря глаза.

– Так точно! – отозвался лейтенант Бергман.

Вот взводный был помешан на «орднунг унд дисциплинен». Правда, не пасовал – ни в жаркие бакинские денечки, ни в душные ферганские. «Нациков» гонял, как все. За что «Бормана» и терпели…

– Поесть, оправиться – на всё у вас два часа, – Марьин выпростал запястье из рукава, краем глаза ухватывая «Командирские». – Ждем еще три борта – и готовимся к десантированию. Место высадки – город Эль-Аюн, столица Сахарской Арабской Демократической Республики, оккупированная марокканцами. Оттуда до границы с королевством – семьдесят километров, до морского порта – тридцать. Мои два взвода выбрасываются на северную окраину Эль-Аюна, и перекрывают дорогу на север. Никого не впустим и никого не выпустим. Уличные бои – этим местные займутся. У сахарцев там техники нет вообще, так что не ошибемся: едет танк – подбиваем к такой-то матери. Парочку АСУ-57 гарантирую. Взвод товарища Бергмана захватывает аэропорт на западной окраине, две БМД вам в помощь.

– Есть! – вытянулся лейтенант.

– И держим связь с мариманами – в океане наш ракетный "Севастополь", и авианесущий крейсер «Киев». Если что, вызываем «Яки», путь долбят по скоплениям техники… – смолкнув, капитан приставил ко лбу ладонь козырьком, и глянул в бледно-голубое небо, словно выцветшее на жаре. – Летят, орёлики…

Две расплывчатые черточки в блеклой лазури оформились в «семьдесят шестые».

– Вольно! Разойдись!

* * *

Ниже безымянной высоты скучились розоватые здания Эль-Аюна. Оттуда наплывали звуки стрельбы, то близкой, то отдаленной. Тарахтели «калаши», долбили пулеметы. Война…

Обернувшись, Зенков оглядел не слишком сахарский пейзаж – среди песков протекала хилая речушка Сегиет-эль-Хамра, питая зелень по берегам.

Зачуханные овцы щипали травку на фоне песчаных дюн… Отстреленные парашюты полоскали белым шелком, цепляясь за финиковые пальмы…

А товарищ капитан еще переживал насчет «неправильной» окраски самоходок! Куда, мол, в пустыню на зеленой АСУ? А в масть! «Пятьдесят седьмая» дерзко задирала орудие на месте развороченного блок-поста – мешки с песком и марокканцев из Королевской гвардии расшвыряло прямым попаданием.

– Товарищ сержант! – гаркнул «Квадрат». – Разведка!

– Вижу.

БМД неслась с севера, вынырнув из-за холмов. Затормозила, подняв тучу охристой пыли. Наводчик-оператор, высунувшись из люка, отчитался перед капитаном, и боевая машина живо развернулась, откатываясь под защиту невысокой насыпи – одна башенка выглядывает.

– Так, мужики, – Марьин вернулся бегом, серьезный, но спокойный, – колонна идет. Танковая. Авиацию я вызвал, только начинать все равно нам.

– Начнем, товарищ капитан! – бойко ответил Зенков. – Пуркуа бы и нет? На ля гер, как на ля гер…

Зенков махом обошел позиции. БМД, как в полукапонире. Одну самоходку прикрыли мешки с песком, другая затаилась за грядою щербатых останцев. Гранатометчики засели вдоль узкого шоссе. «Ждем-с», – как Миха Гарин говорит…

– Танки! – разнеслось над позициями.

На подъеме, куда восходило шоссе, заклубилась пыль, и показался легкий танк АМХ с уродливой, будто обглоданной башней. За ним катились М60, куда более основательные.

Марьин медленно поднес к губам тангету.

– Первый, огонь!

Шипенье гранаты, выпущенной из РПГ-16, совершенно затерялось в рокоте и лязге, но вот танк в середине колонны замер, будто споткнулся на ровном месте, и в тот же миг его башня приподнялась на клубах огня. Сухой воздух раскололся взрывом.

– Пятый и шестой, огонь!

Дуплетом рявкнули АСУ, хороня легкий танк в авангарде, и колонна остановилась. М60 разворачивались, съезжая на обочину, выстрелила парочка орудий, но без толку, лишь вздыбились лежалые пески вдалеке.

– Четвертый, огонь!

Оставляя копотный след, вынеслась граната и впилась в борт танку, над которым хвастливо реял красный флаг с зеленой звездой. Долю секунды спустя сдетонировала боеукладка, и пламя рвануло изо всех люков.

– Кузя, хватай двоих, приветишь БТР!

– Есть!

По обочине запылил гусеничный бронетранспортер «Брэдли», рассыпая пулеметные очереди. Спрыгнувшие с брони пехотинцы открыли огонь, короткими очередями пропалывая кусты тамариска.

Едва Зенков открыл рот, чтобы дать команду автоматчикам, как рявкнула пушка БДМ, а соло «Калашниковых» слились в нестройный хор.

– Отсекай! – орал «Кузя». – Отсекай! Ма-акс!

Снаряд, предназначавшийся рубке АСУ-57, угодил ниже – в насыпь, швыряя песок и каменное крошево. Самоходка пальнула прямо через клубящийся дым разрыва, и тут на перемежавшийся грохот боя наложился новый звук – далекий свистящий гул. Он близился, переходя в надсадный вой турбин, и лишь тогда Женька поднял голову выше поросли верблюжьей колючки.

С моря налетали звенья «Як-38». Их хищные силуэты стремительно скользили в голубой вышине, а ракеты, управляемые или не очень, уже вытягивали дымные шлейфы и прыскали огнем стартовиков.

– Наши! – завопили от блок-поста. Зенков узнал голос «Квадрата».

Ракеты «воздух-поверхность» впивались в танки, как гвозди в трухлявую доску – одним ударом по шляпку, и курочили броню всею силой своих БЧ. Отдельное звено палубных штурмовиков прошлось над танковой колонной, сбрасывая кассетные бомбы с кумулятивными боевыми элементами. Они рвались часто и ярко, язвя М60 – ослепительные клубочки яростного огня вспыхивали десятками, вызывая в ответ грохот детонаций или чадный огонь расколоченных дизелей.

Жека стянул голубой берет, и утер им потное лицо. Победа…

* * *

Дорогу к океану БМД одолела за полчаса, и вынеслась на широчайший песчаный пляж. Пустынный, он тянулся от горизонта к горизонту, манил прилечь на горячий песок или разбежаться – и в воду.

Десантники, вопя, как мальчишки, сбежавшие с уроков, рванули к воде, скидывая форму на ходу, окунаясь в набегавшие валы.

Зенков чуть ли не первым ворвался в прозрачные волны, на удивление прохладные. Но и это – в радость. После духоты на солнцепеке, хотелось свежести, а не парной.

Отмахав саженками на закат, Жека ощутил, как смывается грязь и пот, усталость и смертное томление. А в море, утверждая мир и покой, синела громада флагмана 5-й оперативной эксадры – на палубу "Киева" как раз садился припоздавший «Як». Самолет опускался замедленно и плавно, он словно тонул в мареве воздуха, взбаламученного турбуленцией.

Зенков пожелал летуну счастливой посадки, и завернул к берегу.

Воскресенье, 6 ноября. Утро

Псков, улица Профсоюзная

Выйдя к «палатам», я повеселел – работа шла по всем стройотрядовским правилам, с полузабытым звонким девизом: «Даёшь!»

Бортовой «газон», набитый мусором, как раз съезжал с небольшого пригорка, заросшего неопрятной кудлатой травой, а синий «МАЗ» грузился потихоньку – студенты выскакивали с носилками и, поднатужившись, вываливали груз в кузов.

– Видал? – хмыкнул довольно Ромуальдыч. – А ты боялся!

– Нельзя начальству вот так вот, прямо, – попенял я ему. – Покорректней надо, как бы вскользь: «Испытывал определенные сомнения».

Вайткус рассмеялся, и хлопнул меня по плечу:

– Миша, даже не пробуй! Чиновника из тебя не выйдет все равно – натура не та! – вскинув руку, он повысил голос: – Етта… Привет труженикам!

– Деда! – завопила Ирма, неузнаваемая в робе и каске. – И ты здесь!

Чмокнув меня мимоходом, да и то в щечку, она порывисто обняла Ромуальдыча, воркуя:

– Деда… Деда…

А «деда» таял и плыл.

– Внученька моя, – журчал он, – любименькая!

– Здорово, шеф! – откуда ни возьмись, материализовался Данька Корнеев. Гордо сияя, он пожал мою руку.

– И ты здесь! – улыбнулся я. Покосился на девушку, стыдливо опустившую ресницы, и хмыкнул: – Всё с вами ясно…

– Ну, показывай, – бодро велел Вайткус, – чего вы тут натворили.

– Да тут работы еще – вагон и маленькая тележка, – оживленно болтал Данил, неосознанно тулясь поближе к Ирме. – Мы тут сблатовали второкуров – строителей и реставраторов…

– Целый автобус набрался! – воскликнула девушка.

– Ну! – радостно подтвердил Корнеев. – И мы из Ленинграда прямо сюда. Думали, волокита начнется с горисполкомом… Ага! Как родных встретили! Им уже позвонили из Москвы, так они тут просто изнывали от желания помочь и обеспечить… – он торжественно, обеими руками указал на стильную табличку, золотым по черному извещавшую: "Областной Центр НТТМ", и сделал жест, как будто забрасывал что-то в двери: – Заходьте!

Едва Даня исчез за распахнутой створкой, как Ирма затеребила меня:

– Так ты один сюда? А Рита где? Или она с тобой?

– Да куда ж без нее, – мягко заулыбался я. – Мы сюда на все ноябрьские. Жди, в обед заявится. Ее Корнилий в монастырь повез.

– В мужской? – прыснула «любименькая внучечка».

– А он тайно! Нарядит Ритульку иноком…

– Везет же…

Временная проводка и голые лампочки высвечивали убожество запустения, но можно было и по-другому взглянуть – как на ремонт и наведение порядка.

Невысокие шаткие леса загромоздили все пространство. Девчонки в спецовках аккуратно счищали со сводов «накипь» ХХ века, замазывали выбоины и сколы. Стрельчатые окна накрепко заделали рамами, по углам гудели вентиляторы, нагнетая теплый воздух, а двое сноровистых мужичков выкладывали огромную печь.

– Мы, когда с пола весь бетон скололи, – обернулся к нам Данька, – вот туточки нижний слой кирпичей вскрыли – печной под, или как он там называется… А Ирма реконструкцию забабахала!

Девушка глянула на «экскурсовода» с укоризной, и я тут же подхватил, для пущего педагогического эффекту:

– Вульгарный тип, м-м?

– Он исправится! – пообещала Ирма, грозно хмуря бровки.

– Уже! – преданно вытаращился Корнеев.

– Етта… – прогудел Ромуальдыч за витой колонной. – Ого! Вы что, весь подвал выгребли?

– Да! – мигом возгордился Данил. – Вон, второй «МАЗ» грузим! Столько культурного слоя накидали…

– Скорее, бескультурного! – подхватил высокий бородач в каске и чистеньком комбинезоне. – Михаил! – сунул он лопатообразную пятерню.

– Тоже, – улыбнулся я, пожимая мозолистую руку.

– Ой! – воскликнула Ирма. – Дайте я между вами стану!

Мы с тезкой с удовольствием дали, а затем по истертым каменным ступеням спустились в подвал. Здесь держался холод, но сырость не чувствовалась. Каменные своды сходились над головой, и у двух лампочек-соток не получалось осветить обширную площадь – в углах темнота сгущалась, пугая тайнами старого замка.

Двое студентов скребли лопатами, подбирая остатки «бескультурного слоя», а хрупкая, миниатюрная девушка ширкала метелкой, открывая взгляду неровные каменные плиты пола.

– Чистота – залог здоровья! – выдал я начальственную мудрость.

Девушка с метлой смутилась, но решилась-таки на ответ, словно отзыв выговаривая:

– Порядок прежде всего!

– Пустовато как-то, – заозирался Вайткус.

– Ну, звиняйте! – развел руки Данька. – Прикованных скелетов нема!

А меня всего будто теплом обдало, и закопошилось понимание, отчего именно здесь, в «родовом гнезде», так легко и просто давались ментальные штудии.

– Ромуальдыч… – вытолкнул я дрогнувшим голосом. – Скажи, чтобы все вышли. На минутку.

Глянув на меня, Вайткус кивнул, ничуть не дивясь причуде начальника Центрального штаба НТТМ.

– Ребята! Девчата! Вы… етто… наверх!

– А что будет? – страшно заинтересовалась «девушка с метлой».

– Узнаешь первая, Томочка!

Подвал опустел, лишь сверху наплывали молодые голоса, и я прошелся из угла в угол, сам плохо понимая, что же ищу. «Не та натура» ловила даже не знак, а след знака, некое указание предка. Минута истекла, и мне пришло в голову, что лучше всего не напрягать мозги, а «отпустить» их, позволив всё еще загадочному подсознанию «найти то, не знаю, что».

Тактика удалась. Меня потянуло к дальней стене. Я прикладывал руку к плотно уложенным глыбкам, нащупывая кончиками пальцев полустертые метки, и замер, ощутив за камнем пустоту.

– Ромуальдыч!

Вайткус ссыпался по лестнице, и я улыбнулся, перехватив его горящий взгляд. Верна истина, что мальчишки не взрослеют, стареют только.

– Зубило и молоток!

– Етта… Щас!

Выбить твердейший известковый раствор оказалось непросто, но неведомый каменщик заделал щели лишь снаружи, для видимости нерушимой кладки.

Подчистив швы, я расшатал отесанный камень и вынул его. Еще один, и еще… На меня пахнул воздух, застоявшийся за четыре века.

– Посвети! – мой голос сорвался на сиплый шепот.

Дрожащий луч фонарика отразился от бронзовых полос, оплетавший ларец с высокой резной крышкой.

Громко сопя, я потянул его, перехватился и опустил на пол.

– Да он не заперт! – вырвалось у меня.

Сундучок прятал в себе пухлые рукописные книги – желтоватый пергамент покрывали четкие строки, а миниатюры поражали нетленной яркостью красок. Сверху же лежала стопка листов коричневатой бумаги, сшитая в толстую тетрадь.

– Ох… – выдохнула Тамара, заглядывая мне через плечо, и тоненько запищала: – Ребята, ребята! Сюда! Тут клад! Тут культурные ценности! Скорее…

Я осторожно открыл тетрадь, ухватывая зрением первые строчки: «И понеже смотрения Божией милости всюду исполняшеся, пишу во еже слово мое доиде и до правнука правнуков…»

Понедельник, 7 ноября. Позднее утро

Первомайск, улица Шевченко

Колонны давно разошлись, но ощущение праздника осталось. Нарядные толпы запрудили площадь Ленина – люди гуляли, степенно расхаживая или со смехом перебегая, встречаясь или знакомясь впервые. Малышня, осененная воздушными шариками, баловалась, играя в догонялки, но сегодня всё было можно.

А музыка из громадных репродукторов продолжала греметь, взвеиваясь маршами, как жизнеутверждающими гимнами, и повсюду, куда ни глянь, полоскали алые стяги. Весь город будто сместился в красную полосу спектра – на асфальт, на стены и крыши домов ложились розовые отсветы. Даже в голых ветвях облетевших каштанов путался шалый протуберанец.

Светлана Шевелёва счастливо вздохнула, вбирая воздух, заряженный радостью. Да, Москва надолго оторвала их с Машкой от здешнего неяркого бытия, закружила, завертела разноцветной каруселью, вот только все эти блестки мели поверху, не трогая глубинные пласты души. А то, что в ней залегло на всю жизнь – отсюда.

Здесь они родились, здесь прошло их счастливое детство. Да, им с Машей редко перепадали пирожные, зато становились подлинным лакомством! А какие баба Нюра выпекала «вкуснючие» паски, в Москве зовомые куличами!

Мама никогда не ходила в церковь – комсомольская юность не позволяла, и бабушкина икона пылилась на антресолях, но… Но яйца на пасху красили обязательно, сохраняя ритуал безо всякой божественной сути, просто предвкушая истинную – семейную – благодать.

Света ласково улыбнулась. Мама сейчас суетится на кухне, напевая. Строгает салаты, творит свои изумительные котлеты…

«О! – вспомнила девушка. – Хлеба же надо купить!»

Шагая мимо Дома Советов к гастроному, она, едва ли не впервые в жизни ощутила накат теплой волны ностальгии. Здесь ей всё, всё знакомо…

Во-он за теми монументальными воротами – стадион. А левее, в конце тополиной аллеи – тир. Как-то они с Машей, в третьем или в четвертом классе, долго дожидались, пока тамошний заведующий – строгий дядька, хромой с войны, – уйдет. Было уже поздно, когда дядька, навесив на плечо несколько винтовок-мелкашек, удалился, заперев свой спортивный объект. Тогда они перелезли через высокий забор, и насобирали целую кучу гильз. Спроси сейчас: зачем? Ответа и тогда не нашлось, зато дома им попало… А вы не шляйтесь допоздна!

Еще там – чуть дальше тира и Старой башни, на краю пляжа, они совершили страшное открытие. Паводок размыл берег, и из грязного песка проступил чей-то костяк – желтый, хрупкий скелет лежал в обнимку со ржавым остовом винтовки. Правда, испуг не выстудил детские души – сестрами правило одно лишь любопытство, влёк сам факт чужой смерти, а уж вопросом: кого замыло в войну – нашего, немца или румына? – они не задавались…

А вон там, через дорогу, в парке, она в первый раз целовалась. Их, будто шторкой, скрывали плети ивы – весь мир скрылся в нежно-зеленом мареве, а стук сердца заглушил все звуки. Правда, имени тогдашнего своего «увлечения» она не помнит – девочка опытным путем нащупывала верную тропу в жизни.

«Житие мое…»

Светлана взбежала по ступенькам, и толкнула тяжелые двери гастронома. Изнутри пахнуло хлебным духом – бравые грузчики как раз заносили поджаристые буханки белого по двадцать две. Сама она привыкла к «Орловскому», но вот мама не изменяет «караваям». Наверное, это тоже эхо войны – три года под оккупантами, три года страха и голода…

Мимоходом девушка углядела примету времени – чай «со слоном» продавался свободно. Она даже посочувствовала растерянным теткам в небольшой очереди – бедные не знали, как им быть. Хватать дефицит, пока не разобрали? Так его и завтра «выбросят»… Но нет, лучше взять, пока есть!

– Светка, ты?!

Шевелёва резко обернулась, узнавая в стройной молодой женщине Инну Дворскую – и всё же знакомый образ не сочетался с увиденным. Модное пальто сидело на Инне идеально, изящные сапожки подчеркивали длину ног, вот только холеные руки одноклассницы сжимали не сумочку, а ручку детской коляски – наверняка, импортной, складной.

Малыш в вязаном костюмчике сосредоточенно изучал погремушку, и вот поднял головку, изумленно распахивая синие глазенки. Беззубо улыбнулся незнакомой тете.

– Привет! – обрадовалась Светлана. – И ты здесь?

– А мы с Олегом приехали к моим погостить, – оживленно заговорила Инна. – Папка как раз вернулся… Еле увела Васёнка, а то затискали бы!

– Дождались внука! – захихикала близняшка.

– Ага! А ты как? На ноябрьские?

– Ну да! Мамулька сорок рублей выслала, а я думаю: чего каникул ждать? Съезжу!

– Ну, и правильно… – Инна нагнулась, ущипнув сына за пухлую щеку. – Я как-то Альбину видела… Не здесь, в Москве. Маша что, и вправду беременна?

– Четвертый месяц! – с гордостью ответила Светлана.

– Плодимся и размножаемся! – рассмеялась Дворская. – Ты сейчас куда?

– Домой! Я тут за себя и за Машку.

– Ну, пошли тогда? Пройдемся немного…

– Ага!

Расплатившись и кинув в авоську пахучую, теплую еще буханку, Шевелёва придержала дверь, пока Инна выволакивала коляску.