Текст книги "Ц-5 (СИ)"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава 10

Суббота, 6 марта. Раннее утро

Венеция, пьяцца Сан-Марко

Томаш Платек вышел на площадь, когда зоревые лучи едва затронули колокольную башню-кампанилу, дотянувшись до пирамидального навершия. В такую рань и пьяцетта, и пьяцца поражали безлюдностью. Холодина и сырой ветер отпугивали туристов, а местные отсыпались.

Поляк переложил потертый «дипломат» в правую руку, согретую в кармане старенькой меховой куртки, и подышал на озябшие пальцы левой. И кто только надоумил людей числить земноводную Венецию романтической? Ах, серенады! Ах, гондольеры! А ничего, что тутошние каналы и канализация – это одно и то же? Город вечной вони и вечной сырости…

Замерев на пустынной площади, Томаш перекрестился на собор Св. Марка. Храм не унижал своей парадной величественностью, как ватиканский Санто Пьетро, а смиренно преподносил свои бесчисленные красы, обертывая в каменное узорочье искупление Христово.

«Выходит, – улыбнулся про себя Платек, – если хорошенько поискать, то и в этой клоаке найдешь диковинные чудеса!»

Хотя базилика Сан-Марко нездешняя, она – византийская пришелица. Эти золоченые купола, ажурные арки, античный лес разноцветных колонн и светоносные мозаики – всё оттуда, с окраины Римской империи.

Когда крестоносцы из гнилой Венеции затеяли резню в Константинополе, то поразбойничали вволю, от души; храмы божии, и те обчистили. Или вон, конную четверку Лисиппа стяжали…

Лиловые тучи, беременные холодным дождем, затянули, заволокли небоскат на восходе, но краешек солнца растолкал-таки клубистую хмарь и вызолотил фигурку архангела Гавриила на шпиле кампанилы.

Поляк счел это хорошим знаком, и отворил бронзовую дверь собора. По всему храму стыла тишина, несмелый свет утра проник лишь в окошки у основания куполов, и слабо сиял, отражаясь в золотых паззлах мозаик, словно сеялся драгоценной пылью.

А внизу дрожал полумрак. Трепетавшие огоньки свечей едва отделяли от тьмы круглящиеся колонны аркад и разлеты сводов.

Зябкий холодок, что гулял между пустых сидений для прихожан, слегка бодрил, понуждая двигаться.

Но Томаш застыл, прислушиваясь. Показалось ему, что ли? Ну нет! Платек наметил улыбку – его «разведка» донесла точно, патриарх должен быть на месте!

Шагая к музею, он подумал: вот еще одна крепкая ниточка, натянутая между дожами Венеции и византийскими императорами. Именно с тех давних пор заведено – первосвященника города-хляби именовать патриархом. Впрочем, кардинальская шапка – обязательная опция для этого титула. Ее вручают на первой же консистории…

Томаш неслышно обогнул Золотой алтарь и вышел к престолу. Если верить молве, прямо под ним хранились мощи Святого Апостола и Евангелиста Марка. Возложив руки на престол и склонив голову, тихо молился Альбино Лучани, венецианский патриарх и кардинал.

Платек негромко вплел слова от себя, и молитва зазвучала в два голоса. Лучани обернулся, просветленно улыбаясь и остывая от мистического жара. Круглые стекла очков отразили мерцающие звездочки свеч.

– Кто ты? – голос патриарха звучал спокойно и в меру ласково, как у всякого доброго человека, не привыкшего бояться.

– Меня зовут Томаззо, ваше высокопреосвященство, – поклонился поляк. – Простите, что смею мешать вам, но дело, о котором я должен поведать, не терпит отлагательств.

– Слушаю тебя, сын мой, – Лучани оглянулся на деревянное епископское кресло, но не стал его занимать, предпочтя оставаться на равных. Томаш уловил сие движение души, и смягчился.

– История, которую вы услышите, может показаться возмутительной сказкой, но не спешите с выводами, монсеньор…

Глухим, бесстрастным голосом Платек рассказал о бытии своем в нумерариях «Опус Деи», о приказе убить некоего «Миху», едва ли не нового Мессию, о кознях кардинала Войтылы, и о том будущем, завесу над коим приподнял Миха, встреченный им во плоти.

– Право, мне лестно узнать, что буду… якобы избран папой, – пробормотал патриарх, растерянно улыбаясь и сдерживая улыбку, дабы не обидеть своего странного гостя, – но не слишком ли мрачен конец твоей истории? Уверяю тебя, сын мой, я не тот человек, которого хотят сжить со свету!

– Именно тот, ваше высокопреосвященство, – мрачно улыбнулся Томаш. – Вы добры и порядочны, и непременно захотите смыть скверну со Святого Престола. Вот этого вам и не простят – в Ватикане водится много нечистой силы, а иные бесы облачены в алые кардинальские сутаны.

Лучани беспомощно оглянулся, страстно желая завершить тягостный разговор.

– Это мирские дела, – выпалил он, краснея, – следовательно, требующие доказательств!

– Они со мной, монсеньор, – бестрепетно парировал Платек, щелкая замочками «дипломата». – Вот списки членов масонской ложи «П-2», вот секретные документы, а в этих записных книжках – масса подробностей о всяких генералах, министрах и, увы, кардиналах. Кардинал-епископ Жан Вийо, могущественный статс-секретарь Ватикана, еще десять лет назад стал масоном ложи «П-2» под игривым именем «Жанни». Подкупы, умертвия, мафия, ЦРУ, шальные миллиарды – Вийо просто смердит серой! И это «Жанни» два года спустя поднесет вам бокал шампанского с отравой, а рано утром заметет все следы. Преступление будет неплохо спланировано, вплоть до того, что швейцарская гвардия в ночь убийства получит недвусмысленный приказ: «Сегодня никакой охраны»…

Патриарх листал книжки, брал в руки потрепанные листы с грифами высшей тайны, и его затошнило от брезгливости. Ослабев, Альбино присел на кресло, и понурил голову.

– Где сам Личо Джелли? – пробубнил он, мучительно ища достойный выход из крайне неприятного положения.

– Я убил его, – хладнокровно ответил Томаш.

Венецианский патриарх устало прикрыл глаза.

– Чего ты хочешь, сын мой? Денег?

– На вилле Джелли я позаимствовал не только ворохи бумаг, – Платек небрежно прихлопнул ладонью по крышке «дипломата», – но и кучу краденого золота. Килограмм двадцать с лишним – будет что тратить на богоугодное дело! Ваше высокопреосвященство, я хочу того же, что вы взыскуете в будущем – очистить Святой Престол от слуг Сатаны! Направляясь сюда, я лелеял надежду, что обрету в вас верного соратника, – он молитвенно сложил ладони. – Пожалуйста, монсеньор, не утомляйте свою душу сожалениями! Ибо путь, на который я призываю вас, очень опасен и очень тяжек. Скорее всего, он ведет к смерти. Вы только не беспокойтесь и не переживайте! А я исполню свой долг в одиночку…

Пока Томаш говорил, лицо Лучани наливалось краснотой. И вдруг патриарх вскинулся, закричал тонким срывающимся голосом, переходя на мирской формат почтительности:

– Да за кого вы меня принимаете, Томаззо?! Конечно же, мне страшно! Очень страшно! Но разве можно терпеть подобные мерзости? – он с отвращением отбросил пару книжек. – Кроме житейских желаний, есть еще и долг! Священный долг!

– Вы со мной, монсеньор? – прямо спросил Платек.

– Неужели не ясно? – завелся патриарх, продолжая негодовать на собственное малодушие. – И хватит меня величать! Уж если мы с вами объявили новый крестовый поход, то… Меня зовут Альбино!

– Очень приятно, Альбино, – ухмыльнулся Томаш. – С чего начнем?

Лучани задумался, успокаиваясь.

– С аудиенции у понтифика, – решил он. – Действовать будем сами, но папа должен… как это… быть в курсе. Согласен, Томаззо?

– Да, Альбино, – склонил голову Платек.

Он был совершенно серьезен. Их ждали могущественные враги и недолгая жизнь, полная мук и потерь, но страха не было. Даже один в поле воин, а уж двое, спиной к спине… Вера их крепка, и Господь с ними!

Томаш скупо улыбнулся. Вот и надежда зареяла…

Тот же день, позже

Москва, улица Дзержинского

Андропов уяснил этим утром смысл словосочетания «не находить себе места». Он бродил по кабинету, то раздергивая плотные коричневые шторы, то задергивая их «на обратно». Задумчиво приседал за стол, резко вскакивал, заглядывал в «потайную комнату», чтобы наскоро выхлебать стакан разбавленного сока, и возвращался.

Наконец, приняв решение, нагнулся к селектору, но в этот самый момент приоткрылась дверь и заглянул порученец.

– Там товарищ Иванов… – сообщил он с долей неуверенности, будучи свидетелем начальственных метаний.

– Проси, Василь! – обрадовался председатель КГБ, бросая трубку. – Пусть заходит!

– Есть!

Мгновенье суеты – и бравый генерал-лейтенант перешагнул порог.

– Разрешите…

– Разрешаю, Боря, разрешаю, – отмахнулся Андропов от чинопочитания. – А то я уже звонить тебе хотел! Для зачина… – он схватил со стола желтоватые листки, пересыпанные цифирью, и белую страницу с расшифровкой. – Читай!

Иванов нацепил очки.

– Та-ак… «15 марта Анвар Садат разорвет советско-египетский договор о дружбе и сотрудничестве от 1971 года». Вот же ж гад какой! – прокомментировал он. – Мы им Асуанскую плотину, а они нам свои худые загорелые задницы кажут… Хм… «20 июля произойдет крупное землетрясение магнитудой 7,8 в китайском городе Таншань. Погибнет более 240 тысяч человек». М-да… Представляешь, Юра? Сидишь себе, сидишь – и вдруг дом ка-ак зашатается! На тебя валится потолок, и…

– Боря!

Иванов живо уткнулся в расшифровку.

– «6 сентября советский летчик Виктор Беленко угонит перехватчик «МиГ-25П» с секретной аппаратурой в Японию, где передаст его американцам»… Вот этот – точно гад… «9 сентября в Пекине скончается Мао Цзэдун»… – генерал-лейтенант аккуратно сложил бумаги, подравняв стопочке края. – Не хреново девки пляшут по четыре сразу в ряд… Миха вернулся?

– Это я у тебя хотел спросить, – сварливо пробурчал Ю Вэ. Вернувшись за стол, он сложил ладони перед лицом, и уткнул в них подбородок. Его глаза, увеличенные стеклами очков, смотрели выжидающе – и смятенно.

– Спецгруппа на паузе, – доложил Борис Семенович. – В разработке один подозрительный товарищ, Исаева им занимается. Одно я знаю точно – Михи в Первомайске нет.

– Куда ж он подевался? – Андропов расцепил руки, поводил ладонями по столешнице. – Ты знаешь, Борь… Я вот сейчас подумал… Уж слишком легко Миша принял свое раскрытие! А если тут не простота, а тонкий расчет? И мы вычислили лишь его одного – из целой группы?

Генерал-лейтенант молча покрутил головой, разминая шею.

– То есть, Миша принял удар на себя, отводя нам глаза – и уводя в сторону от товарищей?

– Именно! – Юрий Владимирович размашисто хлопнул ладонью по столешнице, а затем поднял указательный палец: – Он не просто исчез, Боря, ему помогли! Оперативно и профессионально.

– Очень даже может быть, – согласился Иванов, поправляя очки.

– Работаем!

Вечер того же дня

Первомайск, улица Офицерская

Офицерская оставалась девственно пыльна – асфальт миновал ее – и прихотливыми заворотами спускалась к речке Синюхе, притоку Южного Буга. На каждой уличной извилине выдавался заросший неопрятным бурьяном взгорбок, где крепко сидел забор из серых, битых дождем досок – с дороги он чудился палисадом форта.

Ну, если уж об осадках речь зашла, то вода с небес вела себя прилично – не размывала проезжую часть, а текла по сторонам, выточив русла по колено глубиной. Иногда, после сильного ливня, мутный поток до того растаскивал грунт, что оголял костяки павших и ржавые остовы винтовок.

Знать, и ассоциация с фортецией не зря зацепилась – бои тут шли страшные…

…Саймон поднажал, выруливая, и верный «каблучок» тоненько взревел, одолевая крутой подъем. У крошечного магазинчика «Продукты» Грин затормозил и вышел, поднимая «ижевский» капот. Условный сигнал: «Всё в порядке».

Мельком Саймон глянул на часы. Файв о`клок.

Приняв озабоченный вид, Грин заглянул под капот. Потрогал, подергал провода – и деловито вытер руки ветошью.

«Долго ждать не буду, – подумал он, – минут пять, от силы».

Завывая мотором, подкатил «газон», груженый опилками. Наверное, с мебельной фабрики. Из кабины выпрыгнул водитель, курчавый парень лет тридцати, в теплых суконных штанах, пятнистых от следов масла, и в байковой рубашке. Изгвазданную куртку из болоньи он забросил обратно на сиденье – вечер баловал теплом.

– Проблемы? – кивнул курчавый на движок «Ижа».

– Да нет, – вежливо ответил Грин, в очередной раз изумляясь этой русской присказке, совершенно размывавшей понятия.

Водитель «ГАЗа» осклабился – и выдал пароль:

– Если что, могу занять свечу. У меня целых три запасных.

– Спасибо, – медленно отозвался Саймон. – Просто искра в скат ушла.

– Держи, – «коллега» протянул ему пять рублей. Грин принял «пятерку», удоволенно хмыкнув – звезда на Спасской башне перечеркнута крестиком.

– Саймон Грин, – протянул он руку. – Временно Семен Зеленов.

– Питер Смит, – отозвался напарник. – Он же Петр Ковалев. Даже так – Петро́, чтобы с местным колоритом!

– Рад, – искренне сказал Грин. – Одному тут тошновато. Новости есть?

– Ждем третьего, Сёма! – ухмыльнулся Питер. – Тебя уже просветили местные насчет выражения «сообразить на троих»?

– Пару раз соображал, – скривился Саймон. – «Столичная» хороша, но здешний самогон… Гадость!

Отсмеявшись, курчавый пнул колесо «Ижа».

– Насчет пополнения, – переключился он на деловой тон. – В Первомайске работает наш агент, он входит в спецгруппу генерала Иванова, как аналитик…

– Знаю, – проявил Грин осведомленность. – Глеб Лукич Новаго. Мне было рекомендовано не контактировать с ним.

– Мне тоже, – кивнул Смит. – Как успехи?

– Да так… – дернул плечом Саймон. – Вышел на одну деваху. Миха ее на ноги поставил…

– М-м-м… – затянул Питер, щелкая пальцами. – Светлана!

– Она, – буркнул Грин, недовольный информированностью партнера. – Последнюю неделю не ходил за ней. Кажется, девчонка заметила слежку. А вот, если вдвоем… – он поморщился: – Shi-it… Все так несерьезно… Какая-то малохудожественная самодеятельность!

– Так на это и расчет! – энергично отмахнул Смит. – Chief of station здорово рискует, но тактика «профи действуют как любители» может сработать… Да, насчет агента Новаго. Мне намекнули, что как раз третий и выйдет с ним на связь.

– А нам, значит, не доверяют? – кисло усмехнулся Саймон.

– Да нет, тут другое… По секрету, между нами, ждать надо не третьего, а третью!

– Ну, что ж, – Грин флегматично пожал плечами, – «любовь втроем» – не худший вариант.

Старушка, вышедшая на крылечко магазина, кротко улыбнулась, глядя на гогочущих парней.

«Молодежь… – подумала она. – Небось, о девках судачили. Охо-хо-нюшки…»

Воскресенье, 7 марта. Около трех часов дня

Восточный Берлин, Карл-Маркс-аллее

Мне выделили квартиру в панельной десятиэтажке рядом с рестораном «Москва». Смотришь с проспекта – полное впечатление, что шагаешь по столице СССР, где-нибудь у площади Гагарина. Всей разницы, что московские панельки – в девять этажей, а берлинские довели до круглого счета. Да, и еще над соседским домом ракетирует берлинская телебашня с нанизанным шаром из нержавейки – с виду несерьезная конструкция, а ведь тридцать метров в поперечнике, и весит, как полсотни загруженных вагонов!

Закрыв за собой дверь квартиры, я мысленно выдохнул. Всю дорогу от Александерплатц проверялся, но вроде чисто. «Шпицели» не страшили особо – Маркус на моей стороне, а вот ребятишки из Карлсхорста или с Кляйналлее…[1]

Беспокойство вцепилось в меня еще в Москве, и освободиться от него не получалось. Тревог добавляла утрата сверхскорости – раньше-то я мог так стартануть, что не удержишь в поле зрения! Мелькнул размытым пятном – и нет меня. Мог и плюх надавать особо наглым оперативникам. А теперь – всё, списан в обычные смертные.

Лишь в детской фантастике семнадцатилетний пацан способен оказать сопротивление крутому спецназовцу. В реале я и вякнуть не успею. Вот это унизительное ощущение беспомощности и раздувало тлеющие страхи.

Даже здесь, в тихой квартирке, меня не покидало чувство близкой опасности. Уверенности в том, что Штази не поддалось искушению насовать повсюду «жучков», не было. Одно хорошо – миниатюрных телекамер пока не создано.

– Трусишка зайка серенький… – проворчал я. Вспомнил о звукозаписывающей аппаратуре, и выдал в импульсе раздражения: – Да пошли они все!

Схомячив рыбку из Варнемюнде, переоделся, натянув трико, и «пошел на работу». В комнате, на большом письменном столе, блестел «Comintern-1», моя микроЭВМ в экспортном исполнении. И «клава», и «мыша», всё как у людей. Займусь сервером домена…

* * *

Юэерствовал до самого вечера, и то, что получилось, сбросил на ГМД. Правда, дискеты на полтора «метра» пока не выходило, как не бились в Центре микроэлектроники, но мне и триста «кило» – с избытком.

– Весь в трудах, – простонал я, разгибая спину, – аки пчела…

Именно под конец рабочего дня в дверь постучали. Натура моя, как водится, вздрогнула, прислушиваясь. Тук-тук-тук. Тук. Тук-тук.

«Маркус!»

Я открыл, впуская «Человека без лица». Вольф выглядел несколько смущенным.

– Простите, Михаэль, что вот так, запросто, не предупредив…

– Вообще-то, Маркус, это я у вас в гостях!

Начальник Штази прошел в комнату, потирая широкие ладони, будто сметая остатки неловкости.

– Да как-то разволновался с утра. Смешно, наверное, сокрушаться о будущем, но… Воссоединение Германии… Падение берлинской стены… «Остальгия»… Ведь всей этой катастрофы можно было избежать! Вот, что не дает мне покоя!

– Можно было… – передернулся я. – Нужно было! Убрать дурака, а не чмокать его в меченую лысину! – помолчал, успокаиваясь, и продолжил задумчиво, глядя на потемки за окном: – Знаете, Маркус, если подумать, то история России – это летопись предательств. Я не отношу себя к поклонникам Империи, но вспомните семнадцатый! Разве Николай не мог остановить в феврале тогдашнюю либерально-демократическую вакханалию? Мог! Должен был! Обязан просто! Призвал бы гвардию, и та бы живо зачистила Питер от дезертиров и агитаторов. Взял бы за гузно Гучкова, спровоцировавшего хлебные бунты, разжаловал бы в рядовые генерала Алексеева, устроил бы заградотряды из ударников-корниловцев… Гадство… И время-то какое выбрали! Самый подходящий момент для удара в спину. Ведь Россия «сосредоточилась» как раз к весне семнадцатого года – военные заводы раскручены, склады забиты боеприпасами, даже форму новую припасли! Еще какая-то пара месяцев – и наши войска перешли бы в наступление, гнали бы кайзера до самого Берлина. А Черноморский флот овладел бы Проливами… Всё бы так и вышло, если бы только не предательство царя-батюшки! Согласитесь, тяжело это – спасать страну, когда ее правитель – изменник и слабак! Правда, большевикам это удалось. И не их вина, что семьдесят лет спустя нашелся еще один Иуда-идиот…

Маркус скинул куртку, и встал рядом со мной, глядя за окно.

– Миша… – произнес он задумчиво. – А вам не кажется, что в грязных делишках Февраля явно наследил английский лёва?

– …А в восьмидесятых нагадил штатовский орёлик, – кивнул я. – Согласен. Все равно… Будь у нас в начале века сильный император, Россию удалось бы спасти. А рулил бы КПСС умный и волевой генсек, устояли бы и Советский Союз, и ГДР.

Вольф покивал, горестно поджимая губы.

– Вот это и лишает меня спокойствия! – в его мужественном голосе чувствовался надрыв. – Я должен был, обязан был противостоять измене! У меня не было лейб-гвардии, но «Боевые группы рабочего класса»[2] – были!

Маркус, как и я когда-то, путал времена, сопрягая грядущее в былым.

– Ага! – фыркнул я ехидно. – Чтобы потом немецкие дети проходили бы на уроках истории, как зловещий «Человек без лица» развязал в Германии гражданскую войну? Нет, Маркус, исправить что-то в будущем не получится, слишком поздно. Работу над ошибками нужно делать сейчас, вот в этом настоящем! Времени очень мало, цейтнот, но если хорошо постараться, можно успеть.

– Нужно успеть, – Вольф растянул губы во вздрагивающей улыбке, словно извиняясь за разгулявшиеся нервы.

Я замедленно кивнул, глядя на вечерний Берлин. В опадающей темноте зажигалось все больше окон. Их свет складывался и умножался, вычитая мрак.

Понедельник, 8 марта. Позднее утро

Сомали, Могадишо

«У всех праздник, как праздник, – думал Ершов, выглядывая в узкое окошко, больше схожее с амбразурой, – только у нас вечный бой. И даже во сне покоя нет, сплошные догонялки со стрелялками…»

С четвертого этажа отеля «Аль-Уруба» различались белые дома, оттененные метелками финиковых пальм, желтые коробочки такси, и картинка, не лишенная символизма – кафедральный собор с двумя башнями, зажимавшими главный портал напротив белокаменного карандаша минарета. Плоские верха соборных башен были оторочены зубцами и больше подходили замку, чем храму. На левой засел сиадовец с РПГ, а внизу, уткнув орудие в битый «Фольксваген», весело горел кубинский танк.

Гулко свиристя лопастями, закладывал вираж «Ми-24», прозванный летунами «крокодилом». Зависнув в наклоне, вертолет часто мигал злыми огоньками четырехствольного пулемета – крупнокалиберные пули хлестали, вычищая «гнездо» гранатометчика, копотя фонтанчиками пыли и ошметков.

– Манифико! – воскликнул Хорхе. – Трабахо бьен!

– Чистота – залог здоровья, – усмехнулся Григорий.

Мартинес рассмеялся. Он бегло говорил по-русски – учился в Союзе, и понимал советский юмор.

Отвалив в сторону, «Ми-24» потянул вдоль Найгерия-роуд, к возвышенности, где белела вилла «Сомалиа». Эти двухэтажные палаты в стиле «ар-деко» строили еще при Муссолини, когда высушенное, прожаренное Сомали звалось Итальянским. В ту пору на вилле селились губернаторы колонии, а президенты доморощенные прописались гораздо позже.

Сиад Барре неплохо закрепился – резиденцию окружали ряды кольев с густо намотанной колючей проволокой, траншеи и доты, собранные из «кубиков» – бетонных блоков. Засевшего в подземном бункере диктатора защищала гвардия – «красные береты». Со страху они палили во всё, что шевелится, из автоматов, пулеметов и пушек. Особенно доставалось морскому порту – снаряды рвались, вздымая в гавани пенные гейзеры, а вдали синели корабли – крейсера «Владивосток» и «Ленинград», БПК «Василий Чапаев». Мариманы ждали, когда угомонят ретивых защитничков. Ближе всего к берегу подошел большой десантный корабль «50 лет шефства ВЛКСМ» – видать, морпехи сильно разозлились…

– Грего! – завопил Мартинес из темного коридора. – Камарада хенераль!

Ершов с сожалением покинул свой НП – над виллой «Сомалиа» кружили в зловещем танце уже три «крокодила». Они долбили укрепления из пушек и пулеметов, всаживали НУРСы, разваливая блиндажи – пыль и гарь поднимались непроглядной тучей, заволакивая резиденцию.

Мельком оглядев свою мятую, задубевшую от пота форму, Григорий натянул панаму – и усмехнулся отражению в расколотом зеркале: на передовой особый лоск.

Выскочив в коридор, забитый ломаной мебелью, он столкнулся с Очоа. Дивизионный генерал щеголял в выцветшем, латаном комбезе, а простреленное кепи лохматилось вихрами ниток.

– Капитан Ершов! – лихо представился военсоветник.

Белозубая улыбка словно осветила обветренное, загорелое до цвета седельной кожи лицо Очоа.

– А мне больше нравится Грегорио! – он протянул руку. – Зовите меня Арнальдо, капитан. Привык, знаете ли, что люди и звания не всегда совместимы! А уж оборона Зейлы… Знатное батальное полотно, просто эпическое!

Ершов пожал сухую, крепкую ладонь кубинца, подумав: «Сработаемся!»

Очоа – боевой генерал. У него за спиной не только «барбудос» и Сьерра-Маэстра. Арнальдо дрессировал бойцов в Конго, воевал с юаровцами в Анголе… Было, где загореть.

– Пройдемте на ту сторону, камарада хенераль? – улыбнулся капитан. – А то здесь шумно…

– О, нет, нет! – экспрессивно воскликнул Очоа. – Досмотрим кино «Взятие «Сомалиа»!

Из разграбленного номера открывался шикарный вид на Могадишо. Кое-где над плоскими крышами, частенько обрамленными зубцами, вился, вяло закручиваясь, серый дым. Изредка бухали взрывы, а на окраине гоготали пулеметы.

– Камарада хенераль… – обеспокоенно напомнил Мартинес, адъютант Очоа. – Стреляют…

– Но не попадают! – рассмеялся генерал. – Местные не умеют стрелять, Хорхе! О, смотрите, Грегорио! Мои мальчуганы!

Вздымая винтами пыль и песок, «Ми-24» кружили по-над самой землей – «красные береты», оглушенные и совершенно деморализованные, сдавались пачками, а на посадку заходил «Антей» – аэропорт Петрелла принимал кубинцев из Браззавиля.

– Пока пятьсот бойцов, – развел руками Очоа, – но все проверены в бою. «МиГи» перебросим попозже, а танки уже в пути – сухогрузы «Эль-Пинеро» и «Камило Сьенфуэгос» скоро обогнут Африку.

– Отлично, – кивнул Ершов. – У меня для вас тоже хорошие вести… Арнальдо.

В генеральских глазах мелькнула смешинка – понимаю, мол, дисциплина не дает избавиться от лишней почтительности. Нахмурившись, капитан продолжил:

– В Москве решили поддержать идею товарища Фиделя Кастро о создании социалистической федерации, куда войдут Сомали, Джибути, Эфиопия и Южный Йемен.

– Манифико! – вырвалось у Хорхе.

– Манифико, – кивнул Очоа.

– Сомали более-менее под контролем. С Джибути особой возни не будет. Йеменские товарищи в курсе. А вот Эфиопия… Там самая работа, – рублено заговорил Григорий, сбиваясь на официальный тон диктора из программы «Время». – Нашу задачу облегчил Менгисту Хайле Мариам – этот «красный негус» перестрелял массу народа. В Аддис-Абебе на площадях, на рынках, у церквей – кучи трупов. Мы нашли более разумного, покладистого товарища… К-хм… Это генерал Аман Андом. Кстати, именно он организовал переворот в Эфиопии, но оказался слишком честным для политических бандитов, вроде Менгисту…

– Позвольте, – нахмурился Очоа, – но Андома расстреляли в ноябре позапрошлого года! Или он застрелился сам – были и такие сообщения… Хм… Темная, конечно, история.

– Еще какая темная! – ухмыльнулся Ершов. – Той самой ночью, когда люди Менгисту затеяли двухчасовую перестрелку с охраной генерал-лейтенанта, ему помогли спастись… – он подумал, что об участии группы «А»[3]лучше умолчать. – Проблема в том, что Менгисту удалось бежать из императорского дворца. Сейчас он скрывается в провинции Огаден, куда подтягиваются и сторонники, и наемники. В распоряжении подполковника танки, артиллерия, авиация…

– Во-оздух! – вскричал Хорхе.

Ершов резко повернулся к окну. Казалось, прямо на него, немного кренясь, пикировал «МиГ-17». Заблистала огнем авиапушка, 37-миллиметровые снаряды угодили этажом ниже – пол задрожал от взрывов, но слышно их не было, все звуки мира покрывал надсадный турбореактивный рев.

Григорий, не думая, скинул с плеча «калаш» и дал очередь. Рядом, скалясь, палил Очоа. Летчик не выдержал, резко завиражил, уходя влево. Гулко, с расстановкой, задолбила зенитная спарка на крыше отеля. Бой длился, от силы, две или три секунды, но Ершов ясно видел, как прорывались дыры в тускло блестевшем днище истребителя, как заглох двигун, сыпля искрами.

«МиГ» вильнул, скользя на бреющем, задевая крылом листья-опахала пальм, и врезался в белый минарет, распухая черно-оранжевым клубом огня. Каменные обломки и ошметки дюраля сыпанули по улице.

«Отлетался!»

Бравый генерал повесил автомат обратно на плечо, продолжая разговор:

– Значит, нам нужно оперативно перебросить войска в Эфиопию. Лучше всего в Дыре-Дауа. Там отличный аэродром, а из Джибути подходит железная дорога… – он расплылся в улыбке. – Хорошие места! В Конго меня выбешивали влажность и комарьё, а тут… Сушь да гладь!

Из коридора долетел топот бегущих ног.

– Камарада хенераль! – адъютант так резко влетел в двери, что едва не растянулся. – Сиаду Барре удалось уйти!

– Поймаем! – отмахнулся Очоа.

– И повесим, – неласково усмехнулся Ершов.

[1] В Карлхорсте, окраинном районе Восточного Берлина, находилось представительство КГБ. На Кляйналлее (Западный Берлин) располагалась штаб-квартира ЦРУ.

[2] Народная милиция ГДР, более 200 тысяч человек.

[3] Известна как группа «Альфа».