Текст книги "Ц-5 (СИ)"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 9

Суббота, 28 февраля. После уроков

Первомайск, улица Чкалова

– Подведем итоги, – забубнил инструктор, шелестя исчерканными бумагами. Полное впечатление, что начальник отдела сверяет цифры отчетности.

Светлана незаметно вздохнула, украдкой оглядывая комсомольцев, сгрудившихся за длинным столом, укрытым скатертью темно-зеленого цвета, флагом бюрократов. Глаза у всех осоловелые, блестят, словно пуговичные. Тягомотина…

«Скука пахнет пылью и старыми бумагами», – подумала девушка.

Ах, до чего же жалко, что Миши нет! При нем тут все оживало, появлялся смысл и угадывалось предназначение. Как он тогда сказал, на самом первом заседании: «Ленинский зачет»? На фиг нам этот зачет? Делом надо заниматься, а не тетрадки кромсать!»

Мишу только-только выбрали комсоргом школы – и сразу будто свежим воздухом пахнуло, засквозило, утягивая одуряющую духоту.

– Спортивный сектор… Культурно-массовый сектор… – бубнил инструктор, горбясь над пожелтелыми ведомостями, шуршавшими, как старый пергамент.

То физорг, то культорг слегка вздрагивали, заслышав знакомые сочетания, и опять сникали, словно околдованные нудными чарами.

– Учебный сектор… Трудовой сектор… Пионерский сектор…

А ведь он совсем еще молодой, поразилась вдруг Светлана, посматривая на «освобожденного» комсомольского работника. «Прыщавый даже… – толклись мысли в голове. – И на Алку боится смотреть, вот и гнется… Ну, Сима! Нашел, кем Мишеньку заменить!»

– Всё на этом, – промямлил инструктор, суетливо запихивая бумаги в потертый портфель, и будто снял заклятие.

Старшеклассники сразу ожили, шумно двигая стульями и галдя в манере первоклашек. Опасливо обойдя Аллу, «освобожденный» вышмыгнул за дверь, а Безродная возвысила строгий голос:

– Взносы! Не забываем про взносы!

Светлана смешливо прыснула, углядев, как инструктор вжал голову в плечи, и вышла следом, оставляя за порогом общественно-полезную суету.

В гулкой рекреации она слегка напряглась – Юрка Сосницкий, оттолкнувшись от подоконника, неуверенно приблизился к ней. Борется человек с собой, со своими привычками, въевшимися в душу и плоть… Хотение начать новую жизнь приходит ко всем, но многие ли находят в себе силы исполнить его?

Шевелёва с легким неудовольствием призналась себе, что робость «Сосны» ей приятна. В каких только ипостасях она не перевидела Юрку – жестким и злым, наглым, враждебно замкнутым, равнодушным, насмешливым, но не таким… пугливым и доверчивым. Будто уличный котенок, что тянется к руке, надеясь на ласку, и в то же время боязливо шарахается.

– Привет, – улыбнулась Света и бросила наугад, надеясь на желанный ответ: – А ты чего здесь?

– Привет… – смущенно пробормотал Сосницкий, вскидывая голову в отчаянном вызове: – Тебя жду. Можно… провожу?

– Давай! – обрадовалась девушка. – А то вчера какой-то тип за мной шел, представляешь? Куда я, туда и он. И убежать страшно – вдруг догонит? – и идти. Кошмар какой-то…

Светлана болтала, лишь бы прикрыть действительность. Пусть не думает, что нравится ей. Просто вдвоем будет спокойнее – с Юркой никто не связывается…

– Пошли, – выдавил Сосна, и мигом натянул лыжную шапочку, словно пряча алеющие уши.

– Пошли.

Когда учишься с человеком в одном классе, привыкаешь видеть в нем все того же мелкого нескладеху, впервые севшего за парту. А ребята растут… И ты однажды теряешься, разумея вдруг, что с детства знакомый мальчик стал иным. А у тебя просто в голове не укладывается, когда же это пацанское в нем заместилось мужским?

В раздевалке Юра, едва обретший обычную ловкость, сдобренную ленцой, снова зажался. Его напряженный взгляд заметался по вешалкам, по прутьям решеток, как будто выискивая нечаянных свидетелей. И все же Сосна переборол себя, и подал девушке пальто.

– Спасибо! – кокетливо сказала Света, делая вид, что не замечает, как пылают Юркины щеки. И решилась на коварный тест – протянула свой портфель.

Сосницкий, еще толком не накинувший куртку, хищно ухватил подачу. Таскать за девчонками портфели – это школьный ритуал, признание и посвящение. Светлана развернулась и гордо вышла, по дороге глянув на себя в зеркало. Глазки блестят… Губки вздрагивают в улыбке… Ямочки…

«Хороша!»

Юрка догнал ее, неловко задергивая «молнию» одной рукой. Шевелёва остановилась и, преодолев секундное колебание, молча застегнула потертую куртку из овчины. Сосна одеревенел, закостенел, преданно таращась на Свету. В его серых глазах под короткими ресницами сиял такой восторг, такое обожание, что девушке стало неловко.

– Ну, что, идем? – сказала она с нарочитым оживлением.

Сосницкий, не в силах вымолвить и единое слово, истово закивал.

Обычно Шевелёва быстро, чуть ли не бегом покидала школу, торопясь на секцию или домой, но сегодня девушка замедляла шаг, словно растягивая невинное удовольствие.

Нет-нет, она не потеряла головы, о чем вы? Это Маша – взбалмошная особа, а вот у нее ум на первом месте. Хотя они и двойняшки, но ведь не копии. Наверное, это внутреннее различие возникло позапрошлым летом, в страшные, невыносимые месяцы паралича.

Девчонки в ее возрасте живут ощущениями. Они трепещут, томятся, изнывают от первых симпатий, первых свиданий, первых поцелуев, а о каких любовях мечтать сломанной, раздавленной кукле? Лежишь, как бревно, как… как коровья лепешка на пастбище! Поневоле углубишься в себя, начнешь думать, а мысли твои или серы, как уныние, или вовсе чернее отчаяния.

Светлана встрепенулась. Прочь, прочь, негатив! То мерклое инферно оттого памятно, что обернулось немыслимым раем. Долгие, нещадно долгие месяцы метаться, выбирая – жить, мучаясь и мучая, или, вон, доползти до балкона, перевалиться через перила… И вдруг – здоровье! Избавление! Счастье!

Девушка покосилась на провожатого и прикрыла улыбку ладонью – Юра зыркал по сторонам: никто не видит? Стесняется, дурачок. Только зачем оба портфеля тащить в одной левой? А-а… Вон оно что… Сосна надеется взять ее за руку! Хм… Нет, пожалуй, рановато. Не все сразу…

А солнце-то какое! Прямо, весна. Снега не видать почти – так, грязные остатки в тени, да и то не везде. Деревья голые, зябко колышут ветвями, а из бурой лежалой травы еще не скоро вылезут зеленые стрелки. Хотя… Кто его знает? Лед на реке порыхлел, блестит разводьями. Продержится тепло с недельку – и стронутся грязные, размороженные льдины, только гул пойдет. Подарок к 8-му Марта…

Светлана вытащила зеркальце, пожелав удостовериться, что волосы из-под вязаной шапочки опадают на плечи как надо, а не как попало.

«Да хороша, хороша!» – мелькнула довольная мысль.

А в следующее мгновенье девушка поймала отражение вчерашнего молодчика. Фуфайка, растерзанная кроличья ушанка, штаны с пузырями…

– Опять он! – охнула Света.

– Кто? – округлил глаза Юрий, выпадая из мечтаний.

– Ну, тот, кто за мной вчера… – сбивчиво зашептала девушка. – Я тебе рассказывала! Не оборачивайся! – зашипела она.

– Идем, как шли, – негромко сказал Сосна, перекладывая портфели в другую руку. – И не бойся.

– Я и не боюсь… – слабо откликнулась Светлана, не особо веря себе. Впрочем, она несколько успокоилась, чувствуя, что наползающий страх притаился будто, не забираясь в душу, но и не исчезая. За этими переживаниями девушка даже не заметила, что уступила Сосницкому.

– Сейчас за угол, направо, – тихонько скомандовал Юрка. – Есть там одно местечко…

Неторопливо свернув в тихий переулок, Сосна сдавленно шепнул:

– Бегом!

Схватив Свету за руку, он помчался мимо высокой дощатой ограды, и резко свернул, прячась за ребристым контейнером.

– Идет! – перепуганно пискнула девушка.

– Тс-с!

Торопливо загрюкали сапоги, и преследователь остановился совсем рядом – протяни руку, и наткнешься. Но стальная облупленная дверца контейнера разделяла двоих и одного.

Светлана неслышно качнулась, и Юра сжал ее ладонь крепче. А она только посмотреть… Глянув в отверстие, оставленное ржавчиной, девушка увидела узкое лицо с чуток раскосыми глазами и жестким очерком тонкогубого рта. Лишь мясистый нос смазывал общее впечатление холодной, опасной силы.

– Факинг ши-ит… – выцедил узколицый, потеряв след, и резко развернулся, удаляясь к улице Чкалова.

Целая минута истекла, прежде чем Света шевельнулась и свободно вздохнула.

– Этот тип… – насупился Сосна. – Он по-американски ругался.

Шевелева покосилась на одноклассника, не отпускавшего ее руки.

Похоже, порыв решительности миновал…

– Юр, проводишь меня, – Света деловито отобрала свой портфель. – Так будет легче. И проще.

– До самого дому? – уточнил Сосницкий, компенсируя потерю.

– До самого, – слабо улыбнулась девушка. – Потом сходим к Рите, и еще раз до дому…

– Ух, ты… – Сосна даже растерялся перед открывшимися перспективами.

Светлана весело рассмеялась и с испугом прикрыла рот ладошкой.

– Не бойся, – спокойно сказал Юра, – я с тобой.

Тот же день, чуть позже

Первомайск, улица Дзержинского

Рита встречала друзей в коротком халатике, но Юрку он впечатлил не особо – в его воображении витал образ Светланы, вытесняя прочих прелестниц.

«Молодец, Сосна! – благодушно подумала Сулима. – Хватит Светке одной гулять! А то уже и на Мишечку моего заглядываться стала…»

– Проходите, гости дорогие! – заговорила она нараспев. – Юр, чего стоишь?

– Да я тут…

– Раздевайся, – улыбнулась Светлана, и Сосницкий мигом стянул куртку.

– Рит, есть дело, – Шевелёва посерьезнела и вытащила из бокового кармана пальто сложенный вдвое альбомный лист. Она показала глазами на Юру, и Рита молча развернула одноклассника, подталкивая к кухне.

– Давай, поухаживай за дамами! Чайник поставь, пошарь по холодильнику…

– Да ладно, – снисходительно улыбнулся Юра, не противясь девичьему напору, – секретничайте…

Фыркнув, Сулима увела подругу в комнату, где блистал и переливался новый аквариум – живность красовалась в подсвеченной воде. Гуппи и прочая радужная мелочь носились, будто рикошетируя, а пышный вуалехвост вился и полоскал, как распущенный красный бант, пуча глаза на ртутные шарики пузырей.

– Классно… – затянула Света. – Даже вечером все видно, да?

– При погашенной люстре красивей, – подтвердила Рита. – И телевизора не надо! Ты что-то там о деле говорила…

– Да! В общем… – Шевелёва закусила губку. – Второй день за мной следит один человек. Сегодня мы от него спрятались, и… Он нам попозировал. Вот! – девушка развернула лист. – Это Маша нарисовала с наших слов, вроде фоторобота. А вот так он выругался, когда нас упустил… Это Юрка записал.

– «Факинг» пишется через «ю», а не через «эй», – машинально заметила Рита. – Блин-малина… Наш человек не станет материться по-американски…

– Так и я о чем! – горячо выдохнула Света.

– Знаешь… – потянула Сулима задумчиво. – Такое создается впечатление, будто я уже видела этого типчика… А как он был одет?

– По-рабочему. Фуфайка… Ушанка… Сапоги. Как сантехник или шофер…

– Точно! – хлопнула в ладоши Рита. – Шофер! Я ж говорю, что видела… У папы на работе! Ну, в продснабе. Водила на развозе! Попа-ался…

– Тогда мы сами его выследим! – развоевалась Света.

– Ну уж, нет уж! – отрезала Сулима. – Надо звонить Марине.

– Марине? – удивилась Шевелёва. – А зачем Марине? Разве она здесь?

– Второй день уже. Видела ее, и Славина…

– А-а… – глубокомысленно завела Светлана.

– Да нет! – отмахнулась Рита. – Славин глаз с той мелкой… как ее… с Наташки, не сводит. Как Юрка – с тебя.

– Да ну, скажешь тоже! – зарделась близняшка.

– Что есть, то есть! – пропела Сулима намсешливо. – Марина столько всего порассказала… Я ее почти простила уже, – она задумалась. – Блин-малина… До меня только сейчас дошло… А если этот типус… Да точно! Он хочет через тебя на Мишу выйти! Понимаешь? Мишечку просто так не сыщешь, но он оставляет следы – людей, которых спас! И вот этот шоферюга словит тебя и будет пытать. Притащит Машку, связанную, и заорет: «Или говори, кто тебя вылечил, или я твоей сестренке сиську отчикаю! Обе, если будешь выкобениваться!» Представляешь? У тебя на глазах режут сестричку! А она верещит, ревет, корчится… Ты это вынесешь?

Побледнев, Светлана медленно закачала головой.

– То-то и оно… – вздохнула Рита. – Плохо только…

– Что еще плохо? – на лице Шевелёвой явно проступила тревога.

– Да эта Маринкина спецгруппа… – поморщилась Сулима. – Они сворачиваются потихоньку. Начальство уже в Москву умотало…

– Вот же ж… – огорчилась близняшка. – Да что ж это такое…

– Ничего! – ослепительно улыбнулась Рита. – Есть у меня одна идейка. Задержатся, как миленькие!

– Девчонки! – донесся голос Сосницкого. – Чай стынет!

– Идем! – громко отозвалась Сулима, и сказала Свете приглушенно: – Завтра с Машкой приходи. И… Да, я еще Тимошу позову и Альку, а то обидятся!

Воскресенье, 29 февраля. Позднее утро

Первомайск, улица Революции

Длинный ключ от гаража подошел. Он гладко, жирно провернулся в скважине, и тяжелая дверь дрогнула, приоткрываясь.

– Заходим, быстро! – Рита пропустила девчонок внутрь, огляделась и вошла последней, задвинув грюкнувший засов.

– Ой, темно… Да где же… – возня во мраке закончилась щелчком. Под низким потолком вспыхнули лампы, освещая сырой пол, выложенный керамической плиткой, и дощатые стеллажи, забитые ломаными телевизорами, радиолами, осциллографами…

Напротив полок чернела «буржуйка», кое-где меченная ржавыми потеками, а впереди светлел проем в крошечную мастерскую – зарешеченное окошко впускало солнечные лучи. Они отражались от верстака со старой пишмашинкой, от фотоувеличителя, от перекошенного, развалистого кресла…

– Это и есть Мишина «тайная комната»? – шепотом спросила Тимоша.

– Она самая, – улыбнулась Рита, чувствуя себя хозяйкой – по доверенности.

– Ой, настоящий «Ундервуд»! – восхитилась Альбина. – Надо же…

– Девчонки, девчонки! – воззвала Маша. – А давайте печку растопим? А то зябко как-то…

– Давайте! – согласилась Сулима, оглядывая «тайную комнату».

Светлана запихала в зев «буржуйки» скрученные газеты, уложила щепки, а Маша чиркнула спичкой. Огонек живо побежал по бумаге, черня ее белизну, пыхнул, охватывая трепещущими языками растопку.

– Закрой, а то дыму напустишь…

Дверца с визгом вошла в чугунные пазы. Пламя затрещало, загудело, требуя продолжения банкета. Света подбросила дошечек, уложила пару поленьев и сыпанула полсовка угля.

– Нашла! – воскликнула Рита.

– Что, что? – подскочила Маша. – Где?

Сулима уложила набок тяжелый табурет с толстыми точеными ножками, и открутила одну из них.

– Ой, тайни-ик…

Высверленная в ножке полость хранила тоненькую стопку листов писчей бумаги, свернутых в трубочку.

– Куда? – Сулима шлепнула Альбину по руке. – Пальцами нельзя! Отпечатки останутся. Перчатки где?

– Ой, сейчас…

Волны тепла потихоньку выдавливали знобкую сырость из гаража, унося в трубу, и Рита скинула пальто, найдя ему место на вешалке.

– Письмо – вот оно. И конверт есть. Я, знаете, что придумала? Мы напишем адрес все вместе, по очереди! Каждая пусть впишет по букве, и ни один графолог не разгадает, чей почерк!

– Точно, точно! – загорелась Маша энтузиазмом. – А на какой адрес?

– Московский, – ровным голосом проговорила Сулима. – Юрия Владимировича Андропова.

– Ой… – шепнула Ефимова, впечатляясь.

– Нет, ну какая же я тупая… – огорченно вздохнула Тимоша. – Я только сейчас все поняла! Мы отошлем письмо – и в КГБ решат, что Миша вернулся? Так?

– Именно! – шлепнула ладошами Рита. Шлепок в хирургических перчатках прозвучал глухо. – Ну, что они там решат, не знаю, но Маринкина группа обязательно должна остаться!

– И слежка, и письмо… – покивала Светлана. – Да, это сработает.

– Пишем адрес!

– Ой, а почитать? – заныла Ефимова.

– А не боишься? – вкрадчиво спросила Сулима.

– Боюсь! И все равно…

– Ладно уж… – Рита развернула лист, пробегая глазами по строчкам и столбцам. – А тут сплошь цифры!

Кто-то из девчонок выдохнул:

– Шифр!

– Пишем адрес!

– По очереди! По очереди!

– Ой, а письмо кому в ящик бросать?

– Может, ты? Тут целый ящик с париками! Блондинкой хочешь?

– Нет, я! Нет, я!

– Вельми понеже… Девчонки, давайте по жребию!

– Ой, давайте!

– Пишем!

Пятеро граций склонились над верстаком, старательно, строго по очереди, выписывая буквы: «г. Москва, ул. Дзержинского, 2…»

Пятница, 5 марта. Ближе к обеду

ГДР, Варнемюнде

– Данке, – церемонно сказал я пышнотелой продавщице, принимая хрусткий бумажный пакет. Колбаски со шпикачками пахли одуряюще.

«Консум» – магазин кооперативный, здесь всё дороже, чем в государственных «ХО»,[1]зато – выбор. И очередей нет.

За десять дней «каникул» я вполне освоился. Обошел весь Варнемюнде, от канала Альтер Стром до отеля и дальше, по Паркштрассе. Бродил, дышал целебным воздухом, думал.

С утра гулял по променаду: с одного боку – море клокочет, с другого – виллочки выстроились в рядок. Хотя вся эта немецкая упорядоченность бытия начинала приедаться – мой непутевый организм требовал действия и кантовал вопрос: «А не пора ли домой?»

Вернулся я в «Нептун» слегка на взводе. Включил телик, а там, по DDR TV-1, пресс-конференция! Прямая трансляция из Кремля. «Малое Политбюро» до того перестроилось, что созвало целый батальон гиен пера и аллигаторов эфира – подвести итоги съезда urbi et orbi. Наши, с Центрального телевидения, потерялись среди всех этих Би-Би-Си, Эй-Би-Си, Эн-Эйч-Кей, А-Эр-Дэ…

– Ну вы, блин, даете, – я малость ошалел от подобной эволюции.

На большом подиуме сидели в рядок Суслов, Устинов, Громыко, Косыгин, Брежнев. Михаил Андреевич, навалившись на мягкий подлокотник кресла, что-то рассказывал Леониду Ильичу, а тот кивал с умным видом – эту сценку, почти невозможную для советского телевидения, показали крупным планом.

Ведущий глянул на генсека с легким испугом, и тот величественно кивнул. Микрофон достался сухопарой даме с крашеными волосами.

– Газета «Фигаро», – энергично объявила дама, и затянула, часто ставя ударение на последний слог: – Господин Брежнев, на съезде принято решение о ликвидации республиканских Верховных Советов и Советов Министров. Означает ли это, что КПСС опасается выхода национальных окраин из состава СССР?

Леонид Ильич белозубо улыбнулся.

– Мадам, у нас одна страна и один народ, советский народ. Зачем же нам пятнадцать парламентов и пятнадцать правительств? Вот здесь, в Кремле, работает Верховный Совет СССР и Совет Министров – их вполне достаточно. Более того, мы изменим статус братских республик – они станут автономными. Мы сделаем всё, чтобы сохранить самобытную культуру той же Украинской АССР, или Казахской АССР, или Эстонской АССР, но не позволим культивировать национализм. Зачем нам пятнадцать языков? Хватит и одного русского, его знают все.

– Йеш! – воскликнул я, жуя сосиску, не отрываясь от экрана.

– «Нью-Йорк таймс»! – подскочил хиппующий корреспондент. – Не означает ли это, что Советский Союз возвращается к имперским порядкам? В частности, к русскому шовинизму?

Генсек улыбнулся неласково.

– Пока ваша страна истребляла индейцев, – сказал он внушительно, – наши мужики женились на туземках – по любви и согласию. Процитирую лгунам-антисоветчикам горький анекдот: «Русские варвары врывались в аулы, кишлаки и стойбища, оставляя после себя лишь школы, библиотеки, больницы, театры, дороги, детсады…» Передайте микрофон… Нет-нет, рядом… Да.

Маленькая большеглазая девушка взволнованно пропищала:

– «Юманите»! Наши читатели с пониманием встретили отказ КПСС от финансовой поддержки ФКП, других партий и революционных движений. Но они также высказывают опасения, что переход советских заводов к рынку подорвет социализм!

– Я бы дал слово Алексею Николаевичу.

Косыгин кивнул, и перекосился, клонясь к микрофонам.

– Не подорвет, – сказал он серьезно. – Всё производство останется в общенародной собственности, а управляющее звено предприятий будет назначаться государственными органами. И именно госорганы зададут своим назначенцам целевые параметры. А это, прежде всего, экономическая эффективность. Ну, и плюс еще пару показателей, отражающих общественные интересы.

– Йес… – заурчал я, глотнув «Клуб-колы».

Осторожный стук подействовал на меня, как выстрел. С гулко бьющимся сердцем, на цыпочках, я подбежал к двери, отдышался маленько, и щелкнул задвижкой.

За порогом стоял огромный человек в плаще, с мужественным лицом викинга на заслуженном отдыхе.

– Проходите, геноссе Вольф, – улыбнулся я, пряча опаску, – заждался уже.

– Вы узнали «Человека без лица»? – отзеркалил улыбку шеф Штази.

– Три года спустя один из ваших агентов – его зовут Вернер Штиллер – сбежит в Западную Германию и передаст БНД фотокарточку своего шефа.

Вольф негромко выругался, причем, по-русски.

– Вы говорите совсем чисто, без акцента, – ухмыльнулся я.

– Я вырос в СССР, – смутился Маркус, – а к предательствам так и не привык.

– Ну, привычка к мерзостям сходна с копрофагией, геноссе Вольф…

– Просто Маркус.

– Просто Миша.

Бывает так, хоть и крайне редко, что вы чувствуете симпатию к человеку, едва с ним познакомившись. Оказываетесь в радиусе действия его обаяния, а он – вашего. Если это женщина, вспыхивает любовь с первого взгляда, если же мужчина, то из вашей случайной встречи может вырасти крепкая, верная дружба.

Со мной такое произошло однажды – в прошлой жизни, и вот, кажется, повторяется в нынешней.

– Социалистическая демократия превосходит буржуазно-либеральную, – увесисто заявил Брежнев с экрана. – В чем? Прежде всего в том, что для избрания нашему депутату требуются не деньги, а уважение коллектива, опыт и знания. И это именно народные избранники! Вот, скажите, заседают ли в западных парламентах рабочие и фермеры? То-то и оно. Да, согласен, у наших выборов был серьезный изъян – людям предлагалось голосовать за одного кандидата, то есть самого выбора не существовало! Но теперь он появится, и… Пусть победит достойнейший!

– Чтоб мы жили в эпоху великих перемен… – пробормотал Вольф, и покачал головой, отворачиваясь от телевизора. – Столько мыслей теснилось в голове, столько вопросов… Миша, что будет с ГДР?

– А не будет ГДР, – кривая усмешечка изломила мои губы. – Ни ГДР, ни СССР… Если вот они, – я кивнул на экран, – не начнут экономическую борьбу с Западом, а мы не придем им на смену, не подхватим, не победим…

– Так они вроде начали уже… – оробело заметил Маркус.

– Ну-у… – ухмыльнулся я. – Тогда им всем понаставят памятников! А лет через тридцать «весси» побегут в ГДР, чтобы пожить, как люди!

* * *

После обеда ветер стих и небеса перестали колоться иголочками мороси. Море катало волны по-прежнему, гнало валы к берегу, чтобы расплескать по холодному песку, мелкому, как мука. На променаде кое-где стыли лужицы, а просохшая трава неживого серо-желтого цвета шелестела, кланяясь ветру.

– Миша, – Вольф поднял воротник и, щурясь, пригладил взлохмаченные волосы. – Вот я вас замучил вопросами, а вы что-то скромничаете… Скажите, чем я могу вам помочь сейчас и… в будущем?

Я подумал.

– Мне, как нелегалу какому-нибудь, не достает двух вещей: информации и связи. Я не знаю, что сейчас творится в Москве и каков там расклад сил. Мне нужно вернуться, очень нужно, но угодить в секретный «ящик» с добродушной охраной по периметру… Не тянет как-то. И хорошо бы позвонить – маме, друзьям… А если на домашний телефон уже поставили прослушку?

Маркус внимал, пригнув голову.

– Я понял, – кивнул он. – Мои люди прозондируют ситуацию в Политбюро, подходы и контакты у нас есть. А насчет связи… Есть кое-какие мыслишки. Помните Дитриха Цимссена и Ганса Мюллера?

– Еще бы!

– Они помогут.

– Тогда… – затянул я, веселея. – Тогда остается лишь одна проблема: где бы тут поесть?

Вольф рассмеялся, запрокидывая лицо, и ветер снова растрепал ему волосы.

– Пойдемте, Миша! Семга, лосось и скумбрия ждут нас!

[1] Handelsorganisation (нем.), сокр. НО – «Торговая организация». Сеть государственных магазинов в ГДР; включала в себя также универмаги Centrum Warenhaus. Система кооперативной торговли Konsum существовала отдельно.