Текст книги "Пират"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Глава шестая
в которой Олег испытывает все радости прогулок по сельве

Вице-королевство Перу, аудиенсия Панама.

Городишко с названием Панама выстроили на берегу Южного моря, в семидесяти милях от Номбре-де-Диос, что у моря Северного, каковое всякие еретики-лютеране прозывали Карибским.

Панама была заложена так, что улицы её тянулись с востока на запад, а посему солнце устраивало жителям пекло, не утешая благодатной тенью.

С городом граничила мелкая полулагуна-полутопь, насылающая испарения, и протекала река. В общем, место было нездоровое.

Испанцы, те, что побогаче, старались не показываться в Панаме, проводя свои дни в имениях-эстансиях и усадьбах-грантариях, где они разводили скот и растили плоды земли.

И городом, и всеми землями на перешейке между морями мудро и толково правил президент королевской аудиенсии Панама дон Августин де Бракамонте.

По крайней мере сам он был в этом совершенно уверен.

В Панаме не было ни ткачей, ни кузнецов, город не мог похвалиться своими мастерами или художниками, и всё же богатство и достаток тут были на каждом шагу.

Конкистадоры-основатели давным-давно померли, в Панаме хозяйничали купцы да торговцы, но в чём же они находили источник своего преуспеяния и благоденствия?

А место было такое – не только погибельное для здоровья, но и золотое! В обоих смыслах.

Именно сюда, к причалам панамским, приставали корабли из Кальяо, тяжело гружённые перуанским золотом и серебром. Несколько раз в год этот ценный груз навьючивали на мулов, и длиннущий, самый охраняемый караван в мире отправлялся в путь по Эль-Камино-Реаль – Королевской дороге.

Через сельву, скалы и топи дорога доводила до Пуэрто-Бельо, «Дивной гавани», такого же невзрачного городишки, как и сама Панама, укрытого в глубине бухты на Карибском побережье.

Пуэрто-Бельо был очень хорошо защищён – три крепости грозили пушками кораблям противника, а на крайний случай можно было и цепью громадной перекрыть вход с моря, натянув её между фортами.

В этой-то дивной гавани и бросали якоря галеоны «Серебряного» и «Золотого» флотов, нагружаясь драгметаллами, отобранными у инков.

Так что, где-где, а здесь было что грабить!

…Дон Августин исправно соблюдал обычаи далёкой родины, устраивая с полудня сиесту, – закрывал окна и дремал в тенёчке, пока толстые стены дома хранили следы ночной прохлады.

К вечеру им овладела жажда деятельности.

Де Бракамонте неторопливо облачился, и направил стопы к зданию аудиенсии.

Законы сиесты властвовали и здесь – никого на рабочем месте, кроме пары гренадёров-лансерос у входа, распаренных и вялых, ищущих свежести в тени колонн.

А вот посетитель обнаружился! Высокий, стройный кабальеро в камзоле из коричневой тафты сравнялся темнотой своего загара с цветом костюма.

Обмахиваясь шляпой с пышным пером, кабальеро сидел, развалясь, на деревянном диванчике и явно скучал.

Дон Августин обратил внимание на серьгу в ухе посетителя: украшавшая её розовая жемчужина стоила не меньше трёх тысяч песо.

– С кем имею честь? – церемонно спросил президент аудиенсии.

Посетитель спокойно взглянул на него, улыбнулся и встал, кланяясь непринуждённо – и небрежно.

– Дон Карлос де Бельфлор, – ответил он. – К вашим услугам. Хотя… Мне кажется, сеньор, что в данный момент услугу оказываю я.

– Мне? – вздёрнул голову де Бракамонте.

– Панаме, сеньор, – серьёзно ответил дон Карлос. – И королю Испании.

– Вот как?

Дон Августин почувствовал раздражение – этот хлыщ выводил его из себя. Ни капли почтения, зато гонору…

– Объяснитесь, сударь.

Де Бельфлор кивнул.

– Я представляю здесь не себя самого, – заговорил он, – а одного большого, очень большого человека, имени которого раскрывать не стану. Скажу только, что область его влияния распространяется на всю Новую Испанию и Перу[21]21
  Вице-королевство Перу было частью Испанской империи, охватывавшей практически всю Южную Америку, за исключением её восточной части (Бразилии). Новая Испания занимала всю нынешнюю Центральную Америку, Мексику, Калифорнию, Техас, Флориду, Кубу и пр.


[Закрыть] вместе взятых.

– Допустим. И что же?

– Шпионы есть у всех великих мира сего, – тонко улыбнулся дон Карлос. – Ммм… Не вдаваясь в ненужные подробности, изложу главное. Нам стало известно, что пират Генри Морган нападёт на Пуэрто-Бельо этим летом, в июле. Он приведёт сюда целую эскадру и полтыщи молодцев с Ямайки и Тортуги.

Де Бракамонте довольно рассмеялся.

– Я не сомневаюсь в ваших словах, дон Карлос, – сказал он, ухмыляясь, – но поверьте: никаким морганам не взять Пуэрто-Бельо! Руки коротки. Пусть эти пираты безумствуют, сколько хотят, удачи на панамских берегах им не видать!

Де Бельфлор усмехнулся неласково.

– Тем не менее, – мягко проговорил он, – Моргану удастся его безумство. Впрочем, я в точности исполнил своё задание, предупредив вас о грозящей опасности, а засим умываю руки. Прощайте, сеньор!

Изящно поклонившись, дон Карлос покинул аудиенсию, покрывая голову шляпой, а левой рукой придерживая шпагу.

Президент проводил его взглядом и покачал головой.

– Придумают же такое… – проворчал он. – Морган нападёт! Пф-ф! Да хоть два Моргана! У Пуэрто-Бельо земли достаточно, похороним всех желающих!

Чувствуя, как у него поднимается настроение, дон Августин решил, что на сегодня долг исполнен и можно, наконец, заняться делом. Ужинать пора.

Генерал-капитанство Гватемала, берег залива Гондурас.

Под утро пролился дождь, и лес запарил ещё пуще, словно кто в бане на каменку плеснул, – дышать стало нечем.

При этом вдыхать следовало носом, ибо раскрытые рты взмокших пиратов тотчас же забивались москитами.

Кровососов было – тучи, и Сухов быстро склонился к тому, что Москитовый берег назван именно в их честь.

Москиты были везде – они запутывались в волосах, заползали в нос и уши.

Шлепки разносились по сельве, сопровождаемые бранью. Шлёпнешь себя по шее – десяток кровавых трупиков на ладони.

А проклятые чёрные мушки буквальным образом грызли потные тела людей, тихо сатаневших от «близости к природе».

Если кто из пиратов и лелеял мысль о ходьбе, о прогулке по лесу, то он жестоко ошибся – нужно было пробиваться сквозь кусты папоротника, лианы и прочие ботанические прелести.

Сухов, как и все, ритмично работал абордажной саблей, как мачете, прорубаясь сквозь живой занавес из ветвей лиан и воздушных корней. Каждый удар распугивал мохнатых пауков, древесных лягушек и змей.

Прошло время, и стихла брань, даже шлепков по телесам было не слыхать – люди Олонэ тупо торили себе дорогу сквозь «зелёный ад».

За день таким манером удалось пройти не более четырёх миль. К вечеру все, в том числе самые сильные, чувствовали полное изнеможение. Не хотелось даже есть. Иные до того уработались, что держали истомлённые руки на коленях, не отмахиваясь от насекомых, лишь мотали по-коровьи головами.

Тут сидевший напротив Сухова Ташкаль оживился, показывая на дерево, росшее неподалёку:

– Это лукава, испанцы говорить – бамия. Моё племя мажется её соком от укусов мух. Я сейчас…

Индеец подхватил свой тесак и направился к бамии.

Высокий подлесок скрыл его ото всех, и только Драю видно было, как Ташкаль надрубил кору дерева и содрал полоску – засочился красноватый сок.

– Капитан!

Олег со вздохом поднялся и перетащил себя к такой далёкой бамии и неугомонному индейцу.

– Твоя мазаться!

Сухов набрал на пальцы клейкий сок и втёр в шею.

Липко, не слишком приятно, зато укусы взаправду перестали болеть. Даже желание зверски, до крови расчёсывать их пропало.

– Неплохо!

Намазав зельем руки и щиколотки, искусанное лицо, Олег ощутил маленькое облегчение.

– Очень даже неплохо! Спасибо тебе, Ташкаль. Спас!

Апач довольно осклабился и тут же построжел.

– Моя видеть плохих индейцев, – сказал он серьёзным тоном, – они крутиться рядом.

– Неуловимые мстители, – усмехнулся Сухов. Краснокожий покачал головой, поняв капитана по-своему.

– Моя видеть не мескито, – молвил он. – В лесу ходить майя. Мескито – охотники, майя – воины. Ташкаль знать: моя быть пленником у майя и бежать. Майя иметь… отсюда дальше на запад свой последний царство Ковох, оно вокруг озера Петен-Ица.[22]22
  Этот последний оплот майя (города Тайясаль (Та-Ица), Сакпетен и Эйшекиль) был завоёван испанцами лишь в 1697 году. Тогда же всё его население совершило коллективное самоубийство – утопилось в озере.


[Закрыть]

– Усилим бдительность, – кивнул Олег, – упрочим обороноспособность.

Краснокожий помялся.

– Моя думать… – проговорил он неуверенно.

– Говори, Ташкаль.

– Моя думать, майя объявить войну всем испанцам и… тебе, капитан.

– Мне? – удивился Сухов. – А при чём тут я?

– Моя не знать, капитан, только тот балам, которого ты убить на Тортуге, был из майя. Моя видеть его раньше.

– Вот оно что… Хм. И что плохого я сделал майя?

– Моя не знать…

Олег обшарил глазами чащу, задумчиво потирая небритую щёку.

– Что, – послышался писклявый голос, – воркуете?

Джеронимо Перон стоял в пяти шагах от Сухова и довольно ухмылялся.

– Удивляюсь я тебе, Драй, – хмыкнул он. – Не мог уже для своих утех бледнолицего выбрать? Вон хотя бы Мейсонье! Смазливый вьюнош. А ты – с туземцем!

Олег сделал знак Ташкалю: не вмешивайся.

– Ты что, квадратная задница, ревнуешь? – тонко улыбнулся Сухов.

Перон побагровел, а Олег отвлёкся – и слегка насторожился.

Нет, флибустьер его пугал не особо, но что-то странное происходило в самом лесу. Майя? Да нет…

Мимо, шарясь по траве, пробежали кошмарные сколопендры, за ними торопливо ковыляли пауки и ещё какая-то многоногая нечисть.

Пожар, что ли? Да какой мог быть пожар в лесу, сочившемся от влаги?

А вот и пекари прошмыгнул, и мохнатый кинкажу. Вывод мог быть только один.

Олег встретился взглядом с индейцем, и тот, собранный, хоть и побледневший, утвердительно кивнул. Видимо, пришёл к той же мысли.

– Пахнуть, – вымолвил краснокожий.

Сухов втянул в себя воздух – тот наполнился диковинным ароматом мускуса. Это был резкий запах испарений муравьиной кислоты.

Вскоре в затихшей сельве послышался тишайший, но отвратительный шум – словно ветер перебирал сухие листья.

Только Перон ничего не замечал – нетерпеливо поглаживая рукоять палаша, он наслаждался испугом убийцы брата.

Первым желанием Олега было бежать отсюда, отступить как можно скорее, но было и другое хотение – отомстить наглецу Джеронимо, наказать так, чтоб неповадно было даже смотреть в его сторону.

– Они близко! – выдохнул Ташкаль.

– Знаю, – процедил Сухов.

– Ну? – рявкнул Джеронимо и с презрением сплюнул в траву жёлтую струю табачной жвачки. – Струсил?

– Да как тебе сказать… – медленно заговорил Олег, шаря глазами по кустам гибискуса и бегонии. Вот они!

Красно-бурые муравьи-кочевники полезли из зарослей плотным шевелящимся ковром, живым потоком футов в семьдесят поперечником.

Вооружённые кривыми жвалами-мандибулами, они шли, наступали, валили со скоростью человека, бегущего трусцой. Бесстрастно и бесстрашно, гоня перед собой любых хищников, орда насекомых текла слепо и неотвратимо, как вулканическая лава.

Перон, обуреваемый злобным торжеством, чуток промедлил, не упредил угрозу – и тысячи Муравьёв с ходу набросились на него.

Не испытывая ничего, даже ярости, насекомые деловито уничтожали врага, кусая, жаля, поедая поедом, проникая под одежду, во все щёлочки.

Джеронимо заорал, завертелся на месте, стряхивая с себя мурашей, размахивая зачем-то бесполезным палашом, но мелкие бестии брали числом, живой, кусучей волной поглощая пирата.

Мгновение – и того накрыло с головой, погребая вонючее тело под толстым слоем копошащихся насекомых.

Перон сделал пару шагов, подгибая колени, взмахивая руками, и упал. Крики его смолкли, сменившись противным шорохом миллионов хитиновых лапок, и на Олега повеяло удушающими парами муравьиной кислоты, да так, что слёзы брызнули, а горло драло, будто наждаком.

– Бегом отсюда! – заорал Сухов.

Ташкаля уговаривать не пришлось, он и так стоял в позе «На старт… Внимание…»

Вдвоём они одолели поляну и ворвались в становище с криками:

– Спасайтесь! Муравьи идут!

Люди опытные тут же подпрыгнули как ужаленные, похватали оружие да прочие причиндалы морского разбойника и дунули прочь.

Те, кто смутно представлял себе опасность, ворчали, но стоило добраться до них первым муравьям-солдатам, как их движения сразу обрели быстроту.

– Не к морю! – надрывался Олег. – Муравьи идут туда же и нагонят нас! На север! На север!

Обходя по дуге муравьиный прилив, пираты устремились прочь от ползучего ужаса сельвы.

Как бы не час они ожесточённо врубались в заросли, пытаясь уйти как можно дальше, и их усилия оправдались.

А ещё час спустя передовой отряд выбрался на узкую, но хоженую тропу. С обеих сторон над путниками нависала густая листва красного имбиря и генекена, подлеска, каким-то образом выживавшего под мощными кронами капоковых деревьев.

Непередаваемое счастье – просто идти, переступая через корни, накалывая палашом очередную змею и отбрасывая её в сторону.

И никакой рубки!

Бивак разбили на возвышенности, в редкой роще хлопковых деревьев, где ветер с близкого моря сдувал москитов. Избавиться от кровопийц вовсе не удалось, зато они уже не брали, как прежде, неисчислимым количеством.

Когда стемнело, колья были вбиты и гамаки натянуты, навесы в виде шалашей без стен выставлены, а костры разожжены.

Правда, пировать особо не выходило – зажарили пекари, смахивавшую на маленькую мохнатую свинку, и пару обезьян. Закусили подгнившими фруктами. Скудная трапеза, но хоть такая…

– А что с Пероном? – поинтересовался невозмутимый Олонэ, развалившись меж двух сильно выступавших корней, как в кресле.

Сухов пожал плечами, глодая кость.

– А что бывает с человеком, которого кусают сто тысяч здоровенных муравьёв? – ответил он вопросом, по сути, риторическим. – Или триста тыщ…

– По мне, так хватило бы и полсотни, – проворчал Франсуа, потирая места укусов.

Пламя костров разогнало мрак на вершине пологого холма, где пираты стали лагерем, и тьма над сельвой сгустилась ещё больше. Кроме витающих светлячков да первых звёзд – ни огонька.

Но если глазам не удавалось ничего увидеть, то слуху работёнка нашлась – тишины в джунглях отродясь не знали, тем более ночью.

Кричали обезьяны, вспугнутые змеями, трещали ветки, слышался топот. Гулкие удары, производимые золотогрудым дятлом, завершились пронзительным воплем большехвостого гракла – полное впечатление, что кого-то мутузили-мутузили, да и добили наконец.

А потом из леса донёсся гулкий, рокочущий звук, словно там кашлял человек, только громче и гортаннее.

– А это ещё кто? – прислушался Голова.

– Ягуар, – спокойно объяснил Ицкуат и добавил: – Голодный.

– Ну тогда я гулять не пойду, – решил буканьер и завалился в гамак. – Спать буду!

Вскоре, выставив охранение, заснул весь лагерь, три сотни лбов, грязных, потных, жадных до золота и не жалевших чужой крови.

Сухов усмехнулся и закрыл глаза. Голодный ягуар, бродивший вокруг, милый котик по сравнению с ними…

…Разбудила Олега тишина. Храп и стоны, кашель и бранливый шёпот не в счёт.

Утихли «позывные» ягуара, смолкли птицы.

Хорошо, если пернатые притомились и решили отдохнуть, а вдруг спугнул кто?

Полив на ладонь из фляги, Сухов омыл лицо и малость взбодрился. Покинув гамак, к которому так и не привык, он приблизился к костру и пихнул в плечо шатавшегося в полудрёме пирата:

– Ступай в мой гамак, я за тебя посижу.

Обрадованный флибустьер даже спасибо не сказал, сил не было, и живо занял Олегово место.

Не глядя на потрескивавший костёр, Олег внимательно осмотрелся. Часовых было немного, да и половина из них бессовестно дрыхла.

Сухов покачал головой – никакой дисциплины. Подходи и режь.

Не-ет, с таким стратегом, как Олонэ, благосостояние трудящихся вырастет не скоро. Бросать надо это дело.

И не дожидаться, пока кто-то покинет отряд, а сделать это первым. Такое поведение не понравится Олонцу? Его проблемы!

Олега отвлекла какая-то возня.

Мигом откатившись от костра в тень, он разглядел несколько смутных фигур. Послышался сдавленный стон, тихо звякнула сталь.

Сухов ухватил охапку более-менее сухого хвороста и швырнул её в огонь.

Света сразу прибавилось, позволяя разглядеть согбенные силуэты индейцев с перьями в волосах.

Не раздумывая, Олег выхватил «Флинтлок» и нажал на спуск.

Грохот выстрела произвёл волшебное действие – туземцы исчезли. Упав наземь, они быстро, как ящерицы, уползли в ночь, канув в лес.

Толстяк Люка, привстав на колено, выстрелил им вдогонку из мушкета, но завалил ли кого, вопрос.

А вот пираты не затеяли ровно никакой суматохи. Они не вскакивали, не метались в панике, но и грамотной погони тоже организовывать не спешили.

Просыпались, ругались, пряча среди брани вопрос: кто стрелял?

Некоторые даже садились, свешивая ноги с гамаков, а Франсуа Олонэ воздвигся во весь рост, громогласно вопрошая:

– Какого чёрта стреляли?

– Отбили атаку индейцев, капитан, – насмешливо ответил Сухов.

Тут к нему приблизился Ташкаль, вздохнул с облегчением и поманил за собой.

Олег, подхватив факел, двинулся, куда звали.

Индеец подвёл Сухова к его же спальному месту, куда давеча завалился дежурный. Он и сейчас занимал его место, только в гамаке покачивалось мёртвое тело – сразу пять шпаг вонзились в тело несчастного, решившего вздремнуть.

Три измазанных клинка валялись на земле, куда сквозь плетёный гамак сочилась кровь, а два изделия толедских оружейников так и покачивались, торча из ран.

«Вовремя я, – подумал Олег, – а то бы сейчас с меня капало…»

Сопя, Олонец наклонил руку Сухова, державшую факел, и рассмотрел лицо жертвы, искажённое болью и страхом.

– Ксавье? – хмыкнул «генерал пиратов». – Эк тебя угораздило… Ладно, с утра похороним!

На пятый день пути флибустьеры вышли к Пуэрто-Кавальос, зачуханному городишке, приткнувшемуся к пристани между сельвой и морем.

Зато у хлипких причалов покачивалось трое мелких судёнышек, вроде торговых навиетто, и один флейт побольше, нёсший на борту две дюжины железных и бронзовых пушек.

Пираты будто обезумели. Мигом захватив корабли, они принялись грабить и жечь немногие постройки. Сожгли и склад с кожами аллигаторов – видимо, страсть к разрушению пересилила даже обычную алчность.

Нахватав пленников, их стали пытать, вызнавая, как пройти к городу Сан-Педро.

Франсуа Олонэ и сам приложил руку к истязаниям, пока не утолил жажду крови.

Оставив командовать подошедшими кораблями Моисея Воклена, «генерал пиратов» повёл флибустьеров на штурм Сан-Педро.

А Сухов подумал, что с него довольно. Спору нет, долг губернатору Тортуги вернуть надобно, это вопрос чести, но бестолково таскаться по лесам, рассчитывая, что где-то среди дебрей их ждут испанцы с сундуками, полными золота?

Извините, капитан Олонэ, это не наш путь.

– Бастиан! – крикнул Олег, поднимаясь на борт «Ундины». – Что нам досталось из добычи?

– М-мешки с индиго, к-капитан! Немного в-ванили, к-какао… А, я ещё десяток т-тюков крокодильих кож с-спас! Не то б с-сгорели. А я мыслю, ч-чего зазря т-товар жечь? В хозяйстве п-пригодится…

– Правильно мыслишь. Эй, люди! Поднимаем якоря!

– Мы уходим, капитан? – спросил с надеждою Айюр.

– Уходим! У Олонэ ни ума, ни удачи. Это самое… Сам сгинет, ладно, а ежели нас за собою потащит… Нам это надо?

– Не-ет! – заревела команда, изрядно оживляясь – таскание по лесам с живодёрами Олонца обрыдло всем.

– Отдать швартовы!

Наблюдая со шканцев за беготнёй матросов, Олег чувствовал две радости сразу – облегчения, освобождения от неприятных, тяготящих обязанностей и предвкушения пути.

Во всяком случае, приоритеты сменились.

Нынче ему не столько злато-серебро требуется, сколько адресок одной сеньоры…

И тут они с Морганом сходятся. Так почему бы и не объединить усилия?..

На палубу «Медузы» вышел Моисей Воклен. Заметив, что галиот отплывает, он прокричал:

– Куда вы, капитан Драй?

– За удачей, Воклен, в Порт-Ройал!

Моисей задумчиво поскрёб в бороде, переглянулся с Пикардийцем. Тот, поболтав керамическую бутылку с ромом, допил её содержимое, утёр рот рукавом и молча кивнул. Пора, мол, и нам сваливать.

И никто из капитанов не приметил индейской пироги, мелкосидящей посудины, что покинула неприметную лагунку и скользила с волны на волну, догоняя галиот…

Глава седьмая,
в которой Олег идёт в гости

Олег с наслаждением вдыхал «подсоленный», йодистый ветер с моря, будто отгонявший недавние воспоминания о парилке сельвы, о комарье и прочих удовольствиях тропиков.

А простор-то какой! Никакие стволы не застят горизонта, никакие кроны, где наперебой орут обезьяны с попугаями, не скрывают небо. Лепота!

Конечно, теперь, когда впереди не маячит спина Олонэ, надо обо всём самому кумекать, ну да ему не впервой. Знамо дело, на том стоим.

Скудная добыча позволит продержаться недолго, не даст с голоду помереть, а там, глядишь, и подвернётся чего. Вся надёжа на Генри Моргана…

Эта восходящая звезда пиратства женился недавно, взяв в жёны дальнюю родственницу по имени Элизабет, дом выстроил в Порт-Ройале, нынче поместье высматривает в долинах Ямайки.

Растёт человек. Чего бы не последовать достойному примеру?

О недостойных средствах достижения цели умолчим…

Вечерело, когда Сухов сдал вахту, но уходить к себе в каюту не спешил. Особая сонливость не донимала, можно было просто постоять на палубе, попринимать воздушные ванны, поразмышлять…

Думать было о чём. Покоя не давали странности, которые копились-копились, множились-множились, а подсказки никакой.

С чего, с какой стати пристали к нему эти майя?

Судя по обрывкам разговоров, Ташкаль с друзьями бежал из плена, захватив пирогу.

Помотало их по морю изрядно, пока на кубинские берега не выбросило. Там индейцев едва рабами не сделали, да те, зная испанскую натуру, решили снова доверить свои жизни морю.

Так и добрались до Тортуги.

С этим-то как раз всё понятно, вопросов нет.

Но майя-то тут при чём? С какого перепугу в Бастере появился «человек-ягуар»? Что он там забыл и кто его до Тортуги подбросил?

Как ни крути, как ни верти, а выходит, что балам оказался не просто индейским берсерком, но и киллером. Кто-то «заказал» капитана Драя… Кто?

Полон этих жизнеутверждающих дум, Олег прогулялся по палубе, почти пустынной в этот час.

У штурвала, как памятник рулевым, стоял Бастиан, у дверей носового кубрика расселся кто-то из буканьеров, то ли Айюр, то ли Голова – в неверном сумеречном свете было не разобрать, а у борта копошился Муйаль – Сухов узнал его по рваной красной накидке, вылинявшей до светло-бурого цвета.

Олег осмотрел пустынное море и усмехнулся своим мыслям.

Как же отличны понятия Старого и Нового Света!

Взять того же Моргана. Чего он, собственно, добился?

Семью завёл? Дом выстроил? Два трёхмачтовика имеет? И что? Это считается великим достижением? Да любой купец средней руки владеет в Европе тем же самым!

Стоило ли так надрываться, жизнью рисковать для подобного итога?

Находись Олег сейчас при дворе Людовика XIV, он бы живо выдвинулся! Дайте ему место при дворе, да пару-тройку лет, он и титулом обзаведётся не хилым, и в замке пропишется! А здесь…

Чего можно добиться в глухомани? См. выше: «Великие достижения Г. Моргана»…

Муйаль сидел в тени фальшборта, сильно сутулясь и сплетая обрывки канатов. Неожиданно он отбросил их и мягко вскочил, делая плавное, почти неуловимое движение рукой.

Но Сухов углядел, как с тёмной ладони срывается в броске острый нож, и развернулся в манере тореро, пропуская клиночек мимо себя.

В этот момент он не думал, не испытывал никаких эмоций: ни изумления, ни гнева – ничего. Рассудок будто отключился, позволяя рефлексам править телом.

Выхватив увесистый матросский нож, Олег отбил удар дубинкой, усеянной блестящими осколками обсидиана. Дубинка улетела в море, а лезвие ножа распороло Муйалю руку…

Да какому Муйалю! Не он это был! Опять майя?!

– Ну вы меня достали! – обронил Сухов.

Не замахиваясь, он врезал Лжемуйалю кулаком, сжимавшим рукоять ножа, да так, что того отбросило на борт, вышибая дух. Заработав удар между ног, напавший тихонько заскулил, убеждая Олега в своей половой принадлежности, а потом налетели Ташкаль, Ицкуат, Тлачтли и задали «гостю» изрядную трёпку.

– Только не до смерти! – прикрикнул Сухов, отходя в сторонку.

– Это Тотенеу! – злобно крикнул Чамал. – Он убил Муйаля!

Понаблюдав за процессом членовредительства, Олег спокойно сказал:

– Хватит его месить, ребята, а то он говорить будет неразборчиво.

«Ребята» без охоты разжали кулаки и отошли. Избитый майя не подавал признаков жизни.

– Голова, – негромко позвал Олег, – ведро воды. Он по-нашему понимает? По-испански хотя бы?

– Он по-английски говорит! – сказал Ицкуат.

Скоро буканьер притащил тяжёлое деревянное ведро и окатил наёмного убийцу. Тот затрепыхался, приходя в себя, отполз к фальшборту и откинулся на него спиной.

Ни единого стона не сорвалось с расквашенных губ, майя выглядел бесстрастным, как и подобает воину.

Сухов присел на корточки, сложил руки на коленях и сказал:

– Ну, здравствуй, Тотенеу.

Тот лишь открыл глаза, не издав ни звука.

– Я знаю, что у твоего народа бытует манера давать два имени, – терпеливо заговорил капитан. – Вон Ицкуат – Бьющая Птица… Даже у меня такое имеется. Правда, я не проходил обрядов, но ирокезы прозвали меня Длинный Нож.

Тотенеу едва заметно вздрогнул.

– Ты лжёшь, бледнолицый, – хрипло проговорил он. – Длинным Ножом звали капитана Эша много лет назад. А ты – капитан Драй.

– Эш – кличка, Тотенеу, – усмехнулся Олег, – а Драй – так, по правде, зовут мой род.

– Эш мёртв! – повысил голос майя.

– Я жив, – парировал Сухов.

Желая устроиться поудобней, он сел по-турецки.

– Продолжим наш разговор. Твоё второе имя, Тотенеу?

Майя, уверенность которого оказалась сильно поколебленной, оглядел строй враждебных ему бойцов, поугрюмел и ответил с кривой усмешечкой:

– Дымящееся Зеркало.

– Враньё! – зашумели апачи. – Это имя бога Тескатлипоки!

– Да и чёрт с ним, – махнул рукой Олег. – Не хочет говорить, ну и не надо. Кто тебя послал?

– Тот, кто отдаёт приказы.

– А имя у этого… приказчика имеется?

Молчание.

– И зачем я ему занадобился?

– Ты должен умереть.

– С этого места поподробней, пожалуйста. Кому это я должен? Зачем меня убивать? Я этого вашего приказчика-заказчика знать не знаю и знать не хочу. Лично мне от него ничего не надо, а ему что неймётся?

Помолчав, майя ответил:

– Мне это неизвестно. Больше я ничего не скажу.

– Ладно, герой, – серьёзно сказал Сухов, вставая. – Ты как попал-то на борт?

– У него каноэ привязано за кормой, – ответил Ицкуат.

– Понятненько. Пытать его, как я понимаю, бесполезно, всё равно ничего не скажет. Верно?

– Верно, – насупился Ташкаль. – Тотенеу подл, но он – воин.

– Тогда убей его, – спокойно сказал Олег.

Небо раскрасилось во все закатные краски, когда индейцы завершили похоронный ритуал. Их враг и их друг одинаково канули в бездну моря, хороня незаданные вопросы и невысказанные ответы.

Попутный ветер на восток не дул, приходилось лавировать, но долго ли, коротко ли, а Ямайка показалась-таки на горизонте.

Чуть больше десяти лет минуло с тех пор, как бойцы лорда Кромвеля отняли остров у испанцев, а нынче Ямайка служила этаким украшением английской короны.

Самым же ценным в этой «ювелирке» был Порт-Ройал, отстроенный на песчаной косе Палисадос и вытянувшийся полумесяцем у гавани.

Если не считать рифов в бухте, Порт-Ройал был идеальным местом для швартовки – даже у причальных стенок глубина достигала тридцати футов.[23]23
  Около 9,15 м.


[Закрыть]

Хоть на мелкосидящем галиоте подваливай, хоть на многопушечном фрегате.

На юго-западной оконечности косы был выстроен Форт-Чарлз, охранявший вход в гавань. За ним отстраивался Форт-Уокер. Виднелись ещё три стройплощадки на местах будущих крепостей.

С моря город не впечатлял, хотя его деревянные, саманные и каменные дома поднимались кое-где в три-четыре этажа.

Не подавлявший пышной растительности, Порт-Ройал выигрышно смотрелся на фоне зелёных и синих холмов.

Тем не менее в столице Ямайки было построено восемьсот домов – на триста зданий больше, чем в Нью-Йорке. И каких зданий!

Здешние пираты, купцы и плантаторы словно соревновались друг с другом, пытаясь выставить свой дом как можно пышнее.

А деньжата для этого водились, Порт-Ройал жил за счёт грабежей и поборов, за счёт пиратства.

Одни брали испанские корабли на абордаж, другие скупали добычу, третьи обслуживали «джентльменов удачи», предлагая всё – оружие, припасы, вино, покладистых женщин – оптом и в розницу, с предоплатой и в рассрочку.

Рынки соседствовали с церквями и сефардской синагогой, военные плацы – с лавками и тавернами, склады – с мостами. Даже зверинец тут был! А с виду не скажешь…

– Отдать швартовы!

«Ундина» плавно толкнулась в причал, наваливаясь бортом на плетёные кранцы.

– Бдите, ребята, – сказал Олег. – В одиночку по берегу не шарахайтесь, местных не задирайте. Ежели сами пристанут, дайте сдачи. А я пошёл в гости!

Ещё на подходе к гавани он углядел моргановскую «Лилли», стоявшую у причала. Стало быть, хозяин дома.

Сухов выглядел настоящим пиратом, как их изображают в Голливуде: чёрные кожаные штаны заправлены в ботфорты и подвязаны алым кушаком, за который заткнут «Флинтлок». Поперёк белой рубахи с кружевами на вороте и манжетах – перевязь с палашом в ножнах, а на голове – чёрная шляпа с распушенными перьями.

«Первый парень на деревне, – усмехнулся Олег, – а в деревне один дом!»

Набережная была лишь наполовину вымощена каменными плитами, покрывавшими песчаную косу.

Сюда, к пристани, выходили фасадами конторы купцов, приземистые склады и масса таверн, дабы морячкам не надо было далеко ходить в поисках выпивки.

Толпа этих самых морячков в разной степени алкогольного опьянения как раз и бродила вдоль пристани, пропивая последние пенни и реалы, задираясь, шатаясь, повисая друг на друге, цепляясь за стены или хватая вертлявых шлюх.

Попадались среди них персонажи, весьма экзотичные даже для Порт-Ройала.

Вон как тот здоровенный негр в тюрбане, красных шароварах и безрукавке на голое тело, расшитой блёстками.

Или как этот пьяный монах в рясе, вонючей от пота. Чмокая слюнявыми губами, он то и дело прикладывался к огромной кружке – если и с молоком, то «от бешеной коровки».

К Сухову пока никто не приставал – рассеянный взгляд его холодных глаз внушал почтение местным забиякам, и те решали, что лучше не связываться.

– Эй, любезный! – окликнул Олег скучающего забулдыгу. – Это самое… Как пройти к дому капитана Моргана?

Забулдыга сделал вид, что не видит и не слышит Сухова.

Однако стоило в воздухе сверкнуть брошенному пенсу, как он махом оживился и очень ловко поймал монетку.

И тут же повёл «дорогого гостя», показывая дорогу к Куин-стрит – в надежде на достойную награду.

Расставшись ещё с одним пенсом, Олег остановился возле ограды, разглядывая дом Генри Моргана – двухэтажный, сложенный из дорогущего кирпича.

Кровля, правда, была дощатой, вроде как тесовой, а в окнах отсутствовали стёкла, одни лишь плашки жалюзи, но для местного климата подобное несущественно.

Несколько чёрных невольников усердно трудились в небольшом садике, пышная негритянка бегала с огромной медной сковородкой, переваливаясь утицей, а единственный белый слуга выстаивал у дверей, важный, как придворный церемониймейстер.