Текст книги "Пират"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Сухов не стал терпеть нужду: в сельве хватало обезьян, а в траве – змей. И те и другие были довольно вкусны в жареном и печеном виде, а кто брезгует – пускай дохнет с голодухи.

На пятый день в деревушке Барбакоа разведчики отыскали схрон, а в нём мешки с кукурузной мукой.

Морган был твёрд: каша – для самых слабых, иначе они однажды лягут и больше уже не встанут.

– Чёрт бы взял нашего адмирала, – ворчал Бастиан, спавший с лица. – На хрена вообще было брать с собою этих слабаков? Лучше бы солониной запастись да сухарями!

– Все хотят золотишка, – рассудил Айюр.

– Да не все дойдут!

Сухов подошёл к Моргану, мрачному, как ночь в одиночной камере, и сказал тихонько:

– Генри, так и загнуться недолго.

– Знаю, – буркнул адмирал. Покосившись на Олега, он спросил: – Это всё?

– Нет, – спокойно сказал Драй. – Индейцы говорят, впереди должен быть пост Вента-де-Крусес. Он подальше от реки, там есть склады, где хранят товары. Оттуда груз на ослах везут в Панаму. Комендант Франсиско Саладо, что рулил в Барбакоа, бежал туда, говорят. Вряд ли испанцы всё успеют вывезти с поста…

– Ага! – оживился Генри. – Тогда займись им!

Олег тут же взял своих людей и десяток добровольцев с фрегата «Мэри», на котором капитанствовал Томас Харрис.

– За мной, – коротко сказал Сухов.

Пробираясь во главе отряда, он ругал себя за то, что не ознакомился в своё время с описанием Панамского похода Моргана.

Кто ему мешал? А теперь приходится брести, зная о том, что их ждёт впереди, ровно столько же, сколько и Бастиан или сам Генри…

Понятно, что он и знать не знал, куда его забросит прискорбная случайность, только вот от этого не легче.

К деревушке Крус вышли ещё до полудня, учуяв запах дыма.

– Ах, канальи! – взревел Олег. – Они сейчас всё спалят!

Это подстегнуло пиратов лучше всяких призывов – все помчались, как лоси. И опять опоздали.

Халупы по всему Вента-де-Крусес полыхали ясным пламенем. Склады, сложенные из камня, держались, но они были пусты.

А тут ещё краснокожие с Дарьена обстреляли пиратов из луков, крича: «Вот вам, собаки! Знайте, какова саванна!»

Трое корсаров погнались за индейцами, да так и сгинули. «Поисковая команда», рыская по сожжённой деревне, обнаружила только три мешка с сухарями, бочонки с перуанским вином да худущую чушку, решившую вернуться домой.

Бастиан с Айюром поймали её, мигом разделали и зажарили тут же, благо огня было в достатке.

Каждому из отряда досталось всего по куску полусырого мяса, но для многих это была первая порция за целую, считай, неделю.

Честно поделив захваченные сухари, войско «адмирала пиратов» двинулось дальше – изнемогая, теряя силы, ропща и проклиная своих капитанов. Однако никто не захотел повернуть назад – золотые призраки Панамы бередили воображение.

В день восьмой дорога испортилась, больше напоминая глухую окольную тропу. Тут и там валялись скелеты мулов, отполированные труполюбами до блеска. В небе терпеливо вили круги стервятники – эти своего дождутся обязательно…

За местечком Кебрада-Обскура, где пиратов засыпали стрелами из зарослей, тропа почти пропала, извиваясь по дну ущелья, – телега здесь явно протиснуться не смогла бы, места едва хватило бы для навьюченного осла.

Пройдя тесниной, войско Моргана оказалось в обширной зелёной долине, где одного из пиратов убило индейской стрелой. Краснокожие вопили, как прежде: «Вот вам саванна, вот вам саванна, проклятые английские собаки!»

Три десятка индейцев флибустьеры всё-таки положили.

Испанцы тоже нападали, но без особого азарта – не тянуло их воевать с пиратами.

Один капитан-негр по имени Прадо сам вышел на Олегов отряд с поднятыми руками, заявив, что выбирает сторону нападающих.

Выведав у Прадо кой-какие секреты, Сухов приказал ему послать донесение де Гусману в Гуйабаль, деревеньку по соседству с Панамой, где обретался незадачливый президент аудиенсии, и обрисовать положение дел в самых мрачных тонах – мол, озлобленные пираты числом две тысячи наступают, и скоро вам будет весело.

Прадо так и сделал, не чувствуя ни малейших угрызений совести, ибо писал он чистую правду, хоть и не всю.

На день девятый своего скорбного пути пираты взошли на гору, с вершины которой увидали синий разлив Великого Южного моря.

Хорошо был виден галеон, следующий на острова Товаго и Тавагилья, – это жители обреченного града Панамы спешили укрыться от грозного набега. А вон и башни Панамы…

Пираты блаженно улыбались. Надо было видеть этих обросших, вонючих людей в стоптанных сапогах и рваных рубахах, худущих – все кости вон. Но упрямый, опасный, алчный блеск в их глазах выдавал бешеную волю к жизни, жестокое желание отомстить за все потери и невзгоды, дорваться до сокровищ Панамы – и запустить в них руки по локоть…

Один вид, открывшийся с горы, придал войску новых сил, а уж когда бойцы спустились на пастбище, то многие возблагодарили Господа, ибо на них, помахивая хвостами, тупо смотрели овцы, коровы и бычки. Говядина и баранина! Еда!

Пираты просто ошалели – перебив всё стадо, они тут же, не сходя с места, стали разводить костры и жарить мясо.

Наблюдая за тем, как нутряные хотения берут верх над велениями долга, Сухов поручил готовку буканьерам, знавшим толк в говядине, а всем остальным велел зарядить мушкеты и залечь.

Его опасения оправдались – показался отряд испанцев, человек в двести. Залп из мушкетов проредил их нестройные ряды, и доблестные защитники Панамы умчались прочь, крича: «Завтра, завтра, собаки, мы вернёмся!»

Пираты, поднятые по тревоге Морганом, почти сразу построились, в одной руке сжимая мушкет или палаш, а в другой – кусок мяса.

– Генри, – крикнул Олег, – испанцы оставили дозор, человек десять! Снять?

– Зачем? – отмахнулся Морган. – Нам они не страшны!

– Я тоже так думаю.

– Завтра… – выдохнул Генри. – Завтра мы вступим в Панаму!

Пираты, осоловевшие от мяса, принялись резать траву, умягчая свои «постели». Караульные выступили в дозор.

Сухов накосил себе злаков и разлёгся, чувствуя, как довольно урчит желудок, набитый говядиной и бараниной.

Было тихо, и даже пушки, бухавшие со стороны Панамы, не могли нарушить сна тех, кто завтра с утра намеревался ворваться в один из богатейших городов Западных Индий.

Накануне штурма дон Хуан де Гусман сходил в церковь, где перед ликом Богоматери поклялся умереть, защищая Её, и оставил кольцо с бриллиантом по цене сорок тысяч песо – в знак покорности.

Молебны и колокола звучали не переставая. С жаром било поклоны, служило мессы и устраивало шествия духовенство из собора Святого Франциска, монахини из обителей Росарио, Ла-Мерсед и Сан-Доминго.

В среду утром дон Хуан выстроил своё воинство, плохо вооружённое и набранное на треть, а то и на половину из сущего отребья.

Командиром левого крыла президент назначил дона Алонсо де Алькаудете, коменданта Пуэрто-Бельо. Правым крылом командовал дон Хуан Портуондо Боргеньо, губернатор Верагуа.

В центре стояли люди сержант-майора Панамы дона Хуана Хименеса. Дон Франсиско де Харо командовал кавалерией.

Пять полевых пушек вряд ли могли оказать серьёзное воздействие на ход сражения, и тогда президент аудиенсии придумал, как он сам считал, блестящий ход – разогнать толпу пиратов, напустив на них стадо быков и волов.

Сие мычащее воинство согнали отовсюду полсотни вакерос.

И вот до испанцев, измученных тревогой и ожиданием, донеслись бодрые зовы труб и барабанный дробот.

Морган не повёл своих людей большой дорогой, где его ждали засады, а двинулся лесом, по холмам Толедо, откуда спустился на равнины Матаснильос и занял позицию на склонах Передовой горы. И вот горнисты возвестили о начале баталии.

Пиратская армия, развернув красные и зелёные знамёна, выходила на бой…

Глава пятнадцатая,
в которой Олег провожает даму

У дона Хуана де Гусмана вытянулось его породистое лицо – пираты вовсе не шли толпою. Морган выстроил своё войско в виде ромба, разделив людей на три батальона.

Впереди шагали три сотни буканьеров и пиратов под командованием подполковника Лоуренса Принса и майора Джона Морриса. Средняя часть ромба была вдвое больше авангарда. Правое крыло возглавил сам Морган, а левое – Эдвард Коллир. Арьергардом из трёхсот корсаров командовал полковник Бледри Морган.

– Атакуйте! – взвизгнул де Гусман.

Испанские кавалеристы помчались, хотя нанести особый вред пиратским флангам они не могли – те упирались в холм и болото.

И конники атаковали бойцов Моргана в лоб, наплевав на все каноны тактики и стратегии.

Фронтальная шеренга буканьеров, шагавших в авангарде, на острие ромба, опустилась на колено, вскидывая мушкеты.

Задний ряд стрелял стоя. Потом и они присели, позволяя внести свой вклад третьему ряду, четвёртому, пятому…

Дружные залпы внесли сумятицу в ряды испанской конницы, ибо редкая пуля не находила свою цель – уж что-что, а стрелять буканьеры умели.

– Нападаем, нападаем, чтобы рассеять их! – вопил де Гусман.

Его рать отвечала вразнобой:

– Да здравствует король!

Однако похоже, что мужества испанцам только на клич и хватило, – потеряв множество народу убитыми, кавалерия рассеялась.

– Обойдите холм, – заорал президент индейцам-вакеро, – и пустите быков в тыл пиратам!

С отчаянием наблюдая, как малая часть его армии наступает под пение «Магнификат…», а большая разбегается, де Гусман принял командование над эскадроном.

– Вперёд, ребята! – закричал он, взгромоздясь на коня. – Теперь осталось лишь одно – или победить, или умереть! За мно-ой!

Воодушевлённые, испанцы бросились на врага, но стоило им увидеть, что творит с плотью увесистая мушкетная пуля, как они покинули своего командира и стали драпать.

Де Гусман продолжал двигаться по инерции, хотя и видел, что с ним остался лишь один чёрный невольник да верный слуга.

Тут зудящая пуля расщепила жезл, который президент аудиенсии держал на уровне головы, и ему стало не до героизма – развернув коня, он поскакал с поля боя…

Даже быки не отличились в сражении – вакерос напустили их на арьергард, однако пираты быстренько перестроились, замахали флажками, а после открыли стрельбу по скоту и по вакерос.

Мыча от ужаса, крупный рогатый скот обратился в бегство по примеру своих хозяев…

«Битва» закончилась, не продлясь и двух часов, покрыв испанцев позором, а пиратам открыв путь на Панаму.

В городе царил полный кавардак, бардак и столпотворение.

– Они идут! Они идут! – голосили панамцы. – Пираты идут!

Люди разбегались, хватая пожитки. Кто-то подался в близлежащие деревни, а большая часть искала спасения на дальних островах.

Обезумевшие толпы заполонили пристань. Люди сваливались с причалов, ломали ноги, спрыгивая в пироги и шлюпки, добирались вплавь до стоявших на рейде кораблей. Логично же – если пиратам не достанется ни единой посудины, то как эти мерзавцы покинут сушу? Да никак! И панамцы спасутся…

Всё, что могло держаться на воде, отчаливало и уходило в океан: приблудившийся фрегат, два объёмистых нао, рыбацкие баркасы, индейские пироги.

Крики, плач, ругань, стоны висели над городом, взывая к небу, и таяли в ясной лазури.

На один из причалов вышла молодая женщина, «краше которой в Европе не было и нет никого». Её скромное дорожное платье плоховато скрывало великолепную фигуру. Удивительно, но девушку не задевали, не толкали и не оскорбляли – словно магический круг отделял «Прекрасную Испанку» от всеобщего падения и пакостей, что натуры трусливые и подлые чинят ближним.

Мигом спустившись в лодку, она крикнула высоким звонким голосом:

– На Товаго!

Старик лодочник, похожий на пирата, торопливо схватился за вёсла, а чуть позже, когда пристань отдалилась, поднял на мачте латаный парус.

Оглянувшись в тревоге, старик воскликнул:

– Они жгут город!

– Нет, Хосе, – покачала головой донна Флора, – это наш глупый губернатор приказал взорвать пороховые склады, как только первые пираты войдут в Панаму. Теперь весь город сгорит…

– Ах, сеньора, – вздохнул старик, мощно загребая, – мы заслужили такое поношение. Это нам кара Господня за лиходейства наши, за жадность необоримую!

– Может, ты и прав, Хосе… – сказала красавица задумчиво.

Олег со своими наступал в авангарде и в числе первых прорвался к Панаме. Город был брошен, так сказать, наполовину: некомбатанты «штурмовали» порт в попытке к бегству, а вояки готовились отразить атаку пиратов.

Улицы были перегорожены баррикадами из мешков с мукой, усиленными стволами деревьев, бочками и прочими подручными средствами. Испанцы, прятавшиеся за импровизированными редутами, палили из ружей и аркебуз, не имея в достатке мушкетов. Была у них и артиллерия – бронзовые пушки раз за разом напускали дыму и грохоту. Правда, их ядра причиняли больше вреда домам вдоль улиц, чем пиратам, но, видимо, сама пальба поддерживала в испанцах дух сопротивления.

Пиком ожесточения стал бой на рыночной площади Пласа-Майор, но и он затух как бы сам собою.

Двумя часами позже Панама была взята. Пираты практически не понесли потерь, а самый большой ущерб испанцам принесли бездарные командиры дона Хуана Переса де Гусмана, да и сам президент, велевший взорвать порох в цитадели.

Грохнуло так, что человек сорок солдат тут же отправились на небеса, а над городом встало грибовидное облако, в темноте подсвеченное багрецом. Деревянные хибары занялись немедленно, а тушить их было некому.

Правда, пираты не слишком-то и горевали по этому поводу. Ясно же, что сокровища надо искать в каменных хоромах!

К утру разведка донесла, что от пожара не пострадали разве что сотни негритянских хижин в пригородах Пьерда-Видас и Маламбо. Но было что грабить, было – огонь не тронул здания Королевской аудиенсии и Бухгалтерии, монастыри Мерседес и Сан-Хосе, особняк де Гусмана и ещё целый ряд богатых домов.

Морган ещё вечером дал приказ не пить вина – дескать, оно отравлено, и послал людей на северный берег, к Сан-Лоренсо-де-Чагрес, с радостной вестью: Панама взята.

Двое суток пираты грабили опустевший город – добыча была знатная! Тем не менее даже юнги понимали – основные богатства уплыли от них на острова Товаго и Тавагилья, Ислас-дель-Рей и Опоке.

В это самое время галеон «Ла-Сантиссима-Тринидад», нагруженный сокровищами, уходил в океан под одним парусом, однако Морган, поглощённый дармовой выпивкой и доступными женщинами, упустил его.

Малость протрезвев, «адмирал пиратов» скомандовал:

– Догнать беглецов, улизнувших на острова, и вытрясти из них всё, до последнего реала!

Пираты и рады стараться. Хоть де Гусман и приказал сжечь все суда, паника не позволила испанцам исполнить повеление. Нашлись и барки, и паруса.

А Морган лично приказал своим людям, отправлявшимся на острова, ни в коем случае не убивать и не насиловать самых красивых женщин. Эти дамы, дескать, понадобятся для выкупа.

И «призовая команда» отправилась трясти несчастных «островитян».

Ах, как же беглецы надеялись, что лихоимцы пограбят Панаму и уйдут, позволив им вернуться на родное пепелище! Увы!

С ужасом и отчаянием они увидали паруса барок, приближавшихся к островам. Это был конец.

Донна Флора, нервно сжимавшая в руках пистолет с серебряными насечками, безропотно отдала своё оружие пиратам, поняв, что не сможет выстрелить в живого человека, даже если тот покусится на её честь и самую жизнь.

– А тебя, красотка, – грубо расхохотался предводитель, капитан Сирл, – мы пока запрём!

Содрогаясь от похотливых взглядов, донна Флора послушно спустилась в подвал, где уже плакали и молились три хорошенькие женщины.

– Что с нами будет? – стонали они наперебой. – Зачем они нас заперли здесь? О Пресвятая Дева Мария, спаси нас и помилуй!

Чувствуя опустошённость и странное равнодушие, Прекрасная Испанка опустилась без сил на бочонок с вином. Поразительно, но своего будущего она ведать не могла – туман скрывал его, как и у каждого смертного, не позволяя спорить с Провидением.

Прислушиваясь к крикам и гоготу, доносившимся с улицы, донна Флора вздрагивала, рисуя себе в воображении разные ужасы и нащупывая рукой маленький острый кинжал: она не выдержит тех терзаний, которым пираты подвергают свои жертвы. Лучше будет умереть от собственной руки…

Сутки спустя красавиц вывели наружу. Пираты, вдоволь накуролесив, возвращались на материк.

Правда, один из лихоимцев, нетвёрдо стоявший на ногах, вдруг возымел желание овладеть донной Флорой прямо на берегу, но путь ему преградил высокий мужчина в чёрном.

– Не трогать! – холодно сказал он, заступив дорогу прелюбодею.

– А если трону? – Пьяная ухмылка обнажила жёлтые зубы.

Ледяной взгляд, брошенный на него, отрезвлял не хуже ведра воды.

– Тогда ты умрёшь.

Охотник до женщин отступил, а заступник приблизился и почтительно поклонился, снимая шляпу перед дамами.

– Есть ли среди вас та, кто зовётся донной Флорой?

– Это я, – робко призналась Прекрасная Испанка.

– Здравствуйте, Шочитль, – сказал заступник с улыбкой.

Девушка сильно вздрогнула.

– К-как? Откуда вы… Я…

– Не узнаёте? Меня зовут капитан Драй. Олег Драй. Или Сухов, как вам будет угодно.

Донна Флора мучительно покраснела.

– Я вас не различала в своих… видениях, – промолвила она. – Вы были для меня как тень…

Посмотрев капитану Драю в глаза, девушка замерла. Этот взгляд… В нём плескалась ирония и печаль. Так не мог смотреть молодой человек, а лишь пожилой, на плечи которого давит груз памяти и опыта жизни.

– Когда вы родились, Шочитль? – негромко спросил Олег.

Флора ощутила, как напрягся её защитник, но впала в недоумение: при чём тут её возраст?

– В одна тысяча шестьсот сорок шестом году от Рождества Христова, – честно призналась она.

Капитан Драй вздрогнул.

– Правда? – пробормотал он.

– Конечно! Олего…

Девушка положила ладонь на сильную руку Драя, и телесный контакт открыл ей много больше, чем она могла уразуметь.

– Вы надеялись узнать у меня путь домой? – прошептала она.

– Да, – глухо ответил Олег.

– Не понимаю… – бормотала Флора. – Какие-то врата…

– Межвременной портал, – вздохнул Драй. – Это через него я попал в ваш мир, в ваше время. Я надеялся, что вы тоже из будущего, как и я.

– Из будущего?! – изумилась девушка. – Но… Разве можно путешествовать во времени?

– Я же смог, – усмехнулся Олег.

– А-а! Так вот почему я не видела вашего лица! Вы же не отсюда, вас не было среди живущих здесь! И я не могу предсказать ваше будущее. Постойте…

Она провела пальцами по мужской руке, словно ища жилку.

– Я вижу скалу у берега, похожую на опрокинутую чашку…

– Это и есть портал, – равнодушно проговорил Сухов, как экскурсовод, которому до смерти надоели посетители музея. – Такой ход между разными временами.

– Да? А ведь я видела эту скалу, когда наш корабль шёл из Испании в Веракрус. Над нею или в ней самой плавало такое красивое радужное сияние… Я такое видела чуть позже, на берегу, что за островом Косумель…

– Пирамида?

– Да-да! Древняя пирамида майя, и там тоже вилась, текла эта вот радужная лента. Никто её не видел, только я одна. А впервые что-то подобное я заметила ещё на Варварском берегу…

– Как? – вежливо удивился Олег. – В краю берберов?

– Да! Моя мать умерла, когда мне было десять лет, и отец мой, Мигель Состенес, отправился в Новый Свет, дабы утолить грусть и добыть средств, а я была отдана в монастырь в Неаполе, где и пробыла до шестнадцати лет. Когда отец прибыл за мной, мать настоятельница рада была избавиться от меня. Она шёпотом поведала отцу, что дочь его – ведьма. Я видела то, что было невидимо, распознавала людскую суть, находила воров, могла даже вылечить болезнь наложением рук! Правда-правда! Игуменья была доброй и ничего не сообщила обо мне инквизиторам, но отца предупредила…

Мы сели на корабль с другими искателями счастья и отбыли. Буря застала нас и носила по морю, пока не утихла, а мы не оказались южнее Балеарских островов – как раз на пути у берберских пиратов. Они захватили наш корабль и привели в свой порт. Нас не трогали, почти не били – берегли, чтобы продать на невольничьем рынке, а девственницы стоят дороже…

И вот, когда нас повели через пустыню, мы и прошли мимо очень старой, полуразрушенной крепости, где витало то самое радужное сияние, очень яркое. Уже был вечер, и следовало искать стоянку, но берберы обошли крепость стороной. А когда я спросила почему, один из них, одноглазый, сказал, что в крепости живут страшные ифриты, и всякий правоверный, попадая за её стены, становится их добычей. Одноглазому было скучно, и он рассказал, что по ночам в крепости бывает виден свет – это открываются врата. Всякий смертный, кто шагнёт за их порог, пропадает. И горе тому, кто повстречает человека, вышедшего из врат! Ибо оттуда являются только шайтаны… черти, по-нашему. Одноглазый называл некоторых из этих «шайтанов», которые были очень похожи на людей, а принесли берберам много горя. Какой-то «Цэ-рэ-ушник Боб», «Белый офицер», чей флот «проржавел в Бизерте», хотя, как корабли могут ржаветь?

– Понятно… – затянул Олег, понемногу оживая, увлекаясь новой надеждой. – Значит, и мне туда, на Варварский берег… Чем я не шайтан? А как же вы освободились?

– Это всё мой отец, – с гордостью сказала Флора. – Он убил троих конвоиров, и мы смогли бежать на верблюдах. А на берегу отбили трофейную галеру и вышли в море. Берберы бросились в погоню, и не миновать нам беды, но тут показался французский фрегат. Так мы и спаслись. Во второй раз мы с отцом отплывали уже из Кадиса, а в Веракрусе отца похоронили… Где-то лет через пять мы с тётей Эстерситой решили, что лучше всего будет, если я отправлюсь в Панаму, к дальним родственникам. Но мне опять не повезло – на корабль, который вёз меня и других на юг, напали индейцы. Судно они сожгли, а пленников увели с собой. Так я увидала ту самую пирамиду, а потом чуть не стала наложницей противного, гадкого касика.

– Кан Балам Икналя? – проявил Олег осведомлённость.

– Да! Ты знаешь его?

– Надо же было исполнить твоё пророчество, – улыбнулся Драй.

– Так он мёртв?

– Мертвее не бывает.

– Фу-у… Это плохо, когда радуешься смерти, но я рада! Меня держали взаперти, и я каждую ночь видела то, что стрясётся скоро или гораздо поздней. И тебя… И вас я тоже видела. Я всё тогда высказала касику, много больше, чем надо было, и он решил избавиться от тебя. От вас…

– «От тебя» звучало куда приятней, – улыбнулся Олег.

– Да? – покраснела Флора. – Просто… Я настолько привыкла к тому, что есть такой капитан Драй, что… Я даже скучала по нему, хоть и не видела никогда воочию. Разве так бывает?

– Ну случилось же, – мягко сказал Сухов.

– Да-а… А потом я бежала, и… и всё. Когда я добралась до Панамы, то не стала обращаться к родне, а поселилась в доме одного купца, внушив ему, что я его жена. Он носил ту же фамилию, что и я, был старый, постоянно пропадал в Перу и ничего не мог, только гордился своею супругой…

– Я бы тоже гордился.

Девушка заалела.

– Вот и вся моя жизнь, – вздохнула она, отнимая руку.

Олег задержал её пальчики в своей пятерне.

– Не бойся ничего, – сказал он негромко, – я буду рядом.

В Панаме повторилось то же, что было на островах, – донну Флору заперли в комнате на втором этаже губернаторского дворца.

На третьи сутки после нашествия туда заглянула мулатка из прислуги, доставившая большой серебряный поднос, уставленный кушаньями и питьём.

– Адмирал посылает всё это вам, – белозубо улыбнулась мулатка.

Едва дверь закрылась за служанкой, как сеньора Состенес набросилась на еду – два дня ни крошки во рту.

Отобедав, девушка подошла к окну. Бежать не имело смысла – ей открывался сад с дорожками, подстриженными кустами, бассейном с черепахами и фонтаном, и весь этот маленький парадиз огораживался высоченной стеной, вдоль которой прогуливались вооружённые пираты. Дорога отрезана.

Вспомнив Олега, Флора ощутила непривычное волнение, отогнавшее даже мучивший её страх. «Он рядом, – напомнила себе девушка, – он рядом!»

Прошёл долгий день, минула ночь. Ближе к полудню пленницу навестил сам «адмирал пиратов» – невысокий, широколицый, Морган хорошо говорил по-испански.

Поклонившись, он снял шляпу и сделал шаг навстречу.

Девушка отступила, торопливо убеждая пирата:

– Не делайте этого! У вас дома осталась жена… Не надо!

Морган побурел.

– Донна Флора… – еле выговорил он, приближаясь ещё на шаг.

Девушка выхватила кинжал и приставила его к левой груди.

– Лучше я умру!

– Господи Иисусе! – простонал «адмирал пиратов» и рявкнул: – Нет!

Круто развернувшись, он направился к двери, за которой стоял Олег.

– Капитан, – буркнул Морган, – доставите сеньору куда она скажет.

Драй кивнул, отходя в сторону и пропуская адмирала.

– Постойте, – сказал он.

– Чего ещё? – сморщился Генри.

– Донна Флора, откройте сеньору Моргану его будущее.

Адмирал вздрогнул и стремительно обернулся к девушке.

– Да! – выпалил он. – Да! Да!

Прекрасная Испанка прижала руки к груди, словно собираясь с силами, и заговорила:

– Адмирал… Я чувствую, что вы не пропащий человек, как многие из тех, кто у вас под началом… Вот только… А нужно ли вам знать, что произойдёт с вами в грядущем?

– Я мечтал об этом, сеньора, – вырвалось у Моргана, – мечтал с тех самых пор, как прочёл ваше письмо, адресованное Старику!

– Старику?

– Мансфелту! Эдварту Мансфелту! Все звали его Стариком.

– Ах, вот оно что. Хорошо, адмирал…

Генри застыл и даже дышать перестал.

– На Ямайке вас встретят как героя, – продолжила сеньора Состенес, – но тучи сгущаются… Испанский посол Молина будет брызгать слюной, требуя от короля Англии наказать виновных и угрожая войной. Вместе с губернатором вас вызовут в метрополию, «дабы держать ответ за оскорбления, нанесённые королю и престижу его короны». Вы подниметесь на борт корабля «Уэлкам» и сойдёте с него в Лондоне, где вас предадут суду. Все будут думать, что вы окончите свои дни на виселице, тем более что ваш секретарь Джон Пик покажет под присягой, будто вы знали о заключении мира между Испанией и Англией до того, как напали на Панаму, но королевский суд окажется весьма милостив.

Вас выпустят под честное слово на свободу, и вы три года проживёте в Лондоне, где будете пользоваться большим успехом. А после судьи вынесут вердикт: «Виновность не доказана». И вы отправитесь обратно на Ямайку в должности вице-губернатора.

Пиратству в Карибском море потихоньку приходит конец, адмирал, вскоре наступит момент, когда среди морских разбойников останутся исключительно враги человечества, и любой из флотов, Испании ли, Англии или Франции, будет вправе вздёрнуть таких на рее. Новый губернатор Ямайки, лорд Воэн, в 1676 году станет жаловаться правительству на то, что вы, мистер Морган, «восхваляете капёрство», мешая ему сократить число флибустьеров. Весной 1678-го лорд, не сумев добиться своих антипиратских целей, убудет в Англию, и вы до самого лета будете исполнять обязанности губернатора. Летом король пришлёт графа Карлайла, он займёт должность вашего непосредственного начальника, и вы с ним быстро подружитесь, поскольку граф и сам поддерживает пиратов.

Два года спустя граф покинет Ямайку, и вы снова будете единолично править островом, вплоть до 1680 года, когда пришлют Томаса Линча, преемника графа Карлайла. Вот с ним у вас будет вражда – Линч снимет вас с должности вице-губернатора. Вашего кузена Чарльза Моргана отстранят от командования фортами Порт-Ройала, а друг ваш, Роджер Эллетсон, потеряет хлебное место судьи. Когда Линч умрёт в 1684-м, то новый губернатор Ямайки, сэр Кристофер Монк, второй герцог Альбемарль, вернёт в Совет Ямайки и вас, адмирал, и Эллетсона… Продолжать?

Морган смертельно побледнел.

– Да! – выдохнул он.

– 25 августа 1688 года вы умрёте, адмирал, в чине вице-губернатора. Со всеми почестями вас похоронят в церкви Святой Екатерины. А четыре года спустя землетрясение разрушит Порт-Ройал, и гигантские волны смоют ваш прах в море…

– Вот и славно… – прошептал адмирал.

Встряхнувшись, он светло улыбнулся. Склонившись, поцеловал донне Флоре руку, и сказал:

– Я узнал всё, что хотел, прекрасная сеньора, и теперь спокоен. В душе моей установилось равновесие – я знаю, сколько мне осталось, мне известны имена моих друзей и моих недоброжелателей. Кажется, я догадываюсь, о чём вы думаете, Драй. Как же это, мол, знать дату своих похорон! Вы полагаете за лучшее быть в неведении, строить планы, бояться – а вдруг скоропостижно скончаешься? А я устал бояться. Теперь я точно знаю, когда меня приберёт Господь, и осталось мне немало. Прощайте, сеньора, и – благодарю вас!

– Адмирал Морган, капитан Драй, – несколько смущённо заговорила девушка, переводя взгляд с одного на другого. – Я хочу покинуть эти места и уехать в Европу.

Генри посмотрел на Олега.

– Я тоже, – кивнул Сухов.

– Из Сан-Лоренсо сообщают, – сказал Морган, – что задержали испанский флейт, гружённый продовольствием. Я дарю его вам, капитан, за верную службу. Берите свою команду или наймите новую и отплывайте. Проводите сеньору туда, куда она скажет.

– Слушаюсь, адмирал, – улыбнулся Драй.

Генри кивнул и энергично зашагал вон. Олег и Флора смотрели ему вслед.

– Куда ты хочешь направиться? – спросила девушка. – И что делать?

Сухов пожал плечами.

– Хорошо бы сразу к берберам, да не выйдет – сила у них великая. Отправлюсь для начала в Париж, представлюсь королю. Выражу горячее желание послужить его величеству на поприще борьбы с пиратами Варварского берега… А там видно будет.

– Я с тобой! – Флора покраснела. – Я знаю, что ты женат, но… у меня не осталось в этом мире человека более близкого мне, чем ты.

Олег бережно обнял девушку за плечи, и та доверчиво к нему прижалась.

– Всё будет хорошо, Шочитль. Вот увидишь.

14 февраля пираты покидали разграбленную и порушенную Панаму. Они вели за собой сто пятьдесят мулов, гружённых серебром и золотом, – более пятисот тысяч песо!

А всего несколько дней спустя после их ухода к берегам Панамы пристали восемнадцать кораблей, посланных вице-королём Перу. Поздно.

Сухов «сделал ход конём» – увёл табун лошадей вместе с испанскими сёдлами и прочим. Выйдя к своим людям, он сказал:

– Наш адмирал даёт мне флейт, отобранный у испанцев в Сан-Лоренсо-де-Чагрес. На нём я отплываю во Францию, дабы сопроводить сеньору Состенес и послужить королю Людовику – хочу дать жару пиратам-берберам. Галиот и баркалона остаются здесь. Кто пойдёт со мной к французским берегам – милости просим на борт «Ретвизана», так я окрестил флейт. Кто решит попытать счастья у берегов Испанского Мэйна – поднимайте паруса на «Ундине» и «Пилар». Я никого не тороплю с ответом, решите, как быть, в устье Чагрес. Так что – по коням и марш, марш!

Несколько дней спустя суховская команда, ведя в поводу запасных лошадей и вьючных с добычей, добралась до крепости Сан-Лоренсо.

Пока корсары делились впечатлениями, Олег поднялся на борт флейта «Сан-Педро» и велел местным работягам из деревни Чагрес сбить старое название и выложить новое.