Текст книги "100 Великих Книг"

Автор книги: Валерий Демин

44. «РАМАЯНА»

«Рамаяна» вчетверо короче своей старшей эпической сестры «Махабхараты». Но все равно по объему она соответствует примерно четырем Гомеровым «Илиадам», а по значению ничуть не уступает поэме о великой битве Бхаратов. Народ даже считает ее более родной, что ли. Особенно это касается главных героев – благородного царевича Рамы, его блистательной жены Ситы и их друга – царственной обезьяны Ханумана.

В центре сюжета «Рамаяны» – тоже грандиозная битва, но более сказочная. Рама, его сподвижники и помогающий им сверхсовершенный обезьяний народ сражаются с сонмом ракшасов (кровожадных демонов) и их предводителем десятиглавым Раваной, похитителем Ситы. В общих чертах сюжет с похищением чем-то напоминает «Руслана и Людмилу», с той разницей, что у Пушкина нет царственных обезьян, а в «Рамаяне» они играют исключительно важную роль. Нет сомнения, что в основе эпоса о подвигах Рамы лежат архаичные представления древних ариев, некогда мигрировавших с севера на юг.

Символом Полярной прародины в арийской традиции выступала золотая гора Меру, которая располагалась на Северном полюсе и являлась центром Вселенной. Она упоминается во всех древнеиндийских сказаниях. В окрестностях Полярной горы обитали не одни только могущественные Боги, но и другие удивительные существа. Среди них целый «обезьяний народ», мудростью своей и могуществом не уступавший самим Небожителям. К нему и принадлежал Сугрива – тот самый Царь обезьян, который помог великому Раме одержать победу над демоном Раваной, дав в помощники царевичу своего главного советника – мудрейшую из мудрейших обезьян – Ханумана.

Действие «Рамаяны», как известно, развертывается на сугубо индийской почве. Но в ней отчетливо прослеживаются многочисленные северные реминисценции, восходящие к арийскому и доарийскому периоду истории индоевропейцев. Сказанное как раз и относится ко всей «обезьяньей линии» древнеиндийской мифологии. Лишним подтверждением тому может служить и известный эпизод «Рамаяны». Первоначально «обезьяний» царь Сугрива отправляет свое многочисленное войско на поиски похищенной Ситы – жены Рамы – не куда-нибудь, а на Север (!), красочно и довольно-таки точно описывая предстоящий маршрут. Сначала спасителям Ситы предстоит преодолеть область ужасного мрака (читай: область полярной ночи). За ней посреди Вечного Океана лежит Счастливая обитель света с Золотой горой Меру, где повсюду растут чудесные плоды, реки текут в золотых руслах, и царит золотой век. Любопытно, что здесь временное описание заменяется пространственным. Причем эту пространственную последовательность (сначала Царство тьмы – затем Царство света) следует понимать и во временном плане (сначала полярная ночь – затем полярный день)

Таким образом, индоарийских сверхсовершенных «обезьянолюдей» приходится признать уроженцами Севера. Того же Ханумана (дословно «Имеющий (разбитую) челюсть» – из-за увечия, нанесенного ему Богом Индрой). О, это была удивительная до неправдоподобности «обезьяна»! Сподвижник Рамы обладал воистину бесценными качествами. Чего стоили только его летательные способности! Хануман вырастал до исполинских размеров и проносился по поднебесью, как летучая гора. Ветер, рожденный его стремительным полетом, рассеивал облака на небе и гнал по морю бурные валы. Тень Ханумана бежала внизу по волнам, словно судно, движимое попутным ветром. А он летел в вышине, то ныряя в тучи, то снова появляясь из них, словно ясный месяц.

Батальные сцены в «Рамаяне» столь же захватывающи и изобилующи невероятными подробностями, как и в «Махабхарате»:

 
В бронях златокованых демоны с томною кожей
На горы огромные в сумраке были похожи «…»
На рать обезьянью, вконец ослепленные гневом,
Ужасные ракшасы лезли с разинутым зевом.
На ракшасах темных брони златокованы были,
Но войском Сугривы они атакованы были.
На древки златые знамен обезьяны кидались,
В коней, колыхавших густые султаны, вцеплялись.
В клочки разрывали они супротивные стяги,
Слонов и погонщиков грызли в свирепой отваге.
И стрелы, что были, как змеи, напитаны ядом,
Метали два царственных брата, сражавшихся рядом.
И ракшасов тьму сокрушили, незримых и зримых,
Опасные стрелы царевичей необоримых.
В ноздрях и в ушах застревая, взвилась крутовертью
Колючая пыль меж земной и небесною твердью.
Мешая сражаться, она забивалась под веки.
По ратному полю бежали кровавые реки.
Гремели во мраке мриданги, литавры, панаши.
Воинственных раковин слышался гул величавый.
Им вторили вопли пронзительные обезьяньи,
Колес тарахтенье, коней исступленное ржанье.
Тела вожаков обезьяньего племени были
Навалены там среди темени, крови и пыли.
Там ракшасов гороподобные трупы лежали,
И дротиков груды, и молотов купы лежали «…»
Лишь стрелы во мраке сверкали огня языками
Да грозные ракшасы гибли в огне мотыльками.
Сражения ночь озарилась обильным свеченьем,
Точь-в-точь как осенняя ночь – светляков излученьем:
Там стрел мириады блистали златым опереньем…
 

(Перевод Веры Потаповой)

Победа над демоном Раваной и его несметным воинством отнюдь не положила конец трагедии в личных взаимоотношениях Рамы и Ситы: царевич заподозрил жену в супружеской неверности. Сначала он публично, в присутствии многочисленных свидетелей обвинил только что освобожденную возлюбленную в любовной связи с Раваной. Опозоренная Сита, чтобы доказать свою невиновность, на глазах у всех бросается в костер. Однако ее спасает сам Бог огня Агни, убеждая Раму в его неправоте.

Инцидент вроде бы исчерпан. Но не успели счастливые супруги вернуться домой, как Рама с подозрительностью, достойной Отелло, вновь поддался чувству ревности и пошел на поводу у народа, не поверившего в невиновность молодой женщины. Под влиянием людской молвы Рама прогоняет жену в лес, где она рожает двух сыновей. Спустя некоторое время, когда дети подросли, Сита задается целью раз и навсегда перед всем народом доказать свою чистоту. В свидетели она берет самое священное – Мать Сыру Землю, и та, дабы подтвердить невинность отлученной женщины, разверзает свои бездны и принимает ее в свое лоно. Только оставшись один, Рама наконец понимает всю чудовищную нелепость содеянного им же самим. Отчаянию царевича, ставшего уже царем, нет предела, но вновь соединиться с Ситой ему удается только после смерти, когда его вместе с супругой взяли в свои небесные чертоги бессмертные Боги. Теперь уже навсегда.

45. ГОМЕР
«ИЛИАДА»

С Гомера, собственно, начинается европейская авторская поэзия. Вот уже более тридцати веков все новые и новые поколения читателей прикасаются к его творениям, как к волшебству. Так было и в далекие античные времена, ничего не изменилось и теперь:

 
Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся…
 

Осип Мандельштам

Книг у Гомера всего две – «Илиада» и «Одиссея». Есть еще так называемые Гомеровы гимны, связанные с именем великого слепца чисто условно – олимпийской тематикой и стихотворным размером. Значение обоих Гомеровых шедевров равновелико. И все же «Илиада» традиционно ставится на первое место. Отчасти из-за хронологической последовательности: события в ней предшествуют описываемым в «Одиссее». Но не это, пожалуй, главное. В «Илиаде» Гомер сумел глубже проникнуть в души своих героев, дать неповторимые образцы человеческих характеров и столкновения страстей. И хотя «Одиссея» более панорамна и в ней больше захватывающих приключений, – за живое все же берет именно «Илиада» – своей психологичностью, гуманизмом, проникновенностью в самые сокровенные уголки человеческой души.

Сюжетно «Илиада» даже не связана с наиболее впечатляющими событиями Троянской войны. По существу здесь описываются рутинные стычки и сражения, каковых на протяжении 10-летней осады Трои было великое множество. И хотя в ходе боевых действий с обеих сторон гибнут два главных героя – Патрокл и Гектор, – их смерть ничего не решает со стратегической точки зрения. Главные события – штурм Илиона и победа греков – остаются за пределами поэмы. Казалось бы, вот где мог бы развернуться поэтический пафос Гомера! Но его обессмертило описание именно самых заурядных событий, в которых, однако, как в эпицентре, пересеклись молнии воль, чувств и надежд.

Непосредственным поводом, который породил ураган страстей под стенами осажденной Трои, послужило событие, на первый взгляд, совсем уж малозначительное. Верховный вождь ахейцев Агамемнон, пользуясь безраздельным правом главнокомандующего, отобрал у самого строптивого из своих полководцев Ахилла прекрасную пленницу, захваченную в ходе одного из рейдов «по тылам противника» и предназначавшуюся, естественно, в наложницы. Но гневу, в который не мог не впасть при этом оскорбленный военачальник, в поэме приданы эпические масштабы. С этого, собственно, и начинается «Илиада». Начальную строку: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына» – вот уже три тысячелетия повторяют миллионы почитателей Гомера (она даже превратилась в упражнение для актерского тренинга).

То, что случилось дальше, можно изложить в одном абзаце. Ахилл со своим отрядом отказывается участвовать в дальнейших сражениях, и перевес оказывается на стороне троянцев. В непрерывных вылазках они начинают одолевать греков. И если бы не смерть в бою друга Ахилла – Патрокла, – то неизвестно, чем бы все еще могло закончиться. Но тут уж Ахилл обернул свой гнев на врагов. В поединке он беспощадно убивает наследника троянского трона Патрокла, долго издевается над трупом, но затем, уступив мольбам царя Приама, отдает тело отцу. Описанием погребения обоих погибших героев – Патрокла и Гектора – «Илиада» завершается. Все! Восемь строк скупой информации – и вся «Илиада». Но Гомер развернул их в 24 главы величайшей из поэм, которую когда-либо знало человечество. И в каждой главе – от полутысячи до восьми сотен сладкозвучных стихов. 8 глав (с XI по XVIII), то есть свыше 5 тысяч стихов, посвящены событиям только одного дня. Знаменитое описание щита Ахилла занимает почти 140 гекзаметрических строк. Так ведь в этом и заключается гениальность поэта, его божественный дар.

Образный, насыщенный неповторимыми сравнениями язык Гомера не спутаешь ни с кем. Еще в старину ему пытались подражать – совершенно бессмысленное и бесполезное дело. Только Гомер способен был несколькими поэтическими штрихами описать, к примеру, гнев Аполлона так, чтобы у читателя забегали мурашки по телу (1, 43–47):

 
«…» И внял Аполлон среброрукий:
Быстро с Олимпа вершин устремился, пышущий гневом,
Лук за плечами неся и колчан, отовсюду закрытый;
Громко крылатые стрелы, биясь за плечами звучали
В шествии гневного Бога: он шествовал, ночи подобный.
 

(Перевод – здесь и далее – Николая Гнедича)

Олимпийские Боги – такие же равноправные и полнокровные действующие лица, как и другие персонажи «Илиады». Если отвлечься от их бессмертия и всемогущества, это – те же люди, со всеми достоинствами и пороками. На Гомеровом Олимпе так же смутно и не спокойно, как и под стенами осажденной Трои. Спровоцировав в свое время Троянскую войну, Олимпийцы на всем ее протяжении принимают деятельное участие в ее протекании. Каждый при этом занимает чью-то сторону или покровительствует конкретным героям.

Герои Гомера превратились в классические образцы для подражания еще в стародавние времена. И в античном мире, и в эпоху европейского классицизма «Илиада» и ее герои – как Солнце, вокруг которого вращаются эстетика и искусство, поэзия и проза, скульптура и живопись. Герои Гомера обожествлялись наравне с Богами. В Саламине, к примеру, был построен храм Аякса Теламонида. Здесь греки молились и приносили жертвы накануне величайшего в их истории Саламинского сражения, где был уничтожен персидский флот.

Тема героического вообще немыслима без «Илиады», а для европейской культуры непосредственно начинается с нее. Гомер был первым в шеренге европейских гениев, кто научился средствами языка не только воссоздавать бездонный мир людских характеров и сложнейшие нюансы человеческой души, но и превращать их в идеал. Непревзойденным героем на все времена благодаря «Илиаде» остался Ахилл, несмотря на сложность и противоречивость его характера. Впрочем, быть может, именно это сделало его самой выпуклой и неповторимой фигурой античного эпоса. С одной стороны, необузданные и непредсказуемые страсти, импульсивность и жестокосердие (это ведь он кричит, обезумев от крови, в ответ на мольбы умирающего Гектора: «Тело сырое твое пожирал бы я; то ты мне сделал!»). С другой стороны, – беззаветная храбрость, глубокий патриотизм и нежнейшее отношение к друзьям. Только Гомер способен передать скорбные чувства, нахлынувшие на Ахилла после известия о гибели Патрокла (XVIII):

 
Черное облако скорби покрыло Пелеева сына.
В горсти руками обеими взяв закоптелого пепла,
Голову им он посыпал, прекрасный свой вид безобразя.
Весь благовонный хитон свой испачкал он черной золою,
Сам же, – большой на пространстве большом растянувшись, – лежал он
В серой пыли и терзал себе волосы, их безобразя.
 

Гомер – первый греческий (и европейский!) поэт. Но он же – и первейший мыслитель, которого никому и никак невозможно обойти. Нет ни одной мало-мальски известной антологии античной философии, которая бы ни начиналась с Гомера. Он создал целую философию жизни, вдохновенный гимн жизни во всей ее полноте. А та «философия жизни», которая вошла в европейскую моду в конце прошлого – начале нынешнего веков – всего лишь слабый отсвет пламени Гомеровой поэмы(IХ,401–409):

 
С жизнью, по мне, не сравнится ничто «…»
Можно, что хочешь, добыть, – и коров, и овец густорунных,
Можно купить золотые треноги, коней златогривых,
Жизнь же назад получить невозможно, ее не добудешь
И не поймаешь, когда чрез ограду зубов улетела.
 

Так вот почему бессмертна «Илиада»! Вот почему к неиссякаемому источнику ее образов и поэтического благолепия припадают вот уже три тысячелетия и будут припадать пока существует поэзия! «Илиада» учит: Жизнь прекрасна! Она прекрасна во всей своей полноте, несмотря на все ужасы войны и трагизм человеческих отношений!

46. ЭСХИЛ
«ПРОМЕТЕЙ ПРИКОВАННЫЙ»

Эсхил по праву считается «отцом трагедии» Но из 80 написанных им пьес (каждая являлась событием в культурной жизни античной Греции) уцелело лишь семь. Среди них – самое обширное драматическое произведение древности – трилогия «Орестея», посвященная событиям, которые последовали после завершения Троянской войны и возвращения ее героев на родину, умерщвление вождя ахейцев Агамемнона (он пал от рук собственной жены Клитемнестры и ее любовника Эгиста), месть сына Ореста за смерть отца и убийство им родной матери, кара, ниспосланная за это Богами, и под конец – оправдание в кровопролитии по воле тех же Богов.

Но самым прославленным из всех, шедевром из шедевров, остается трагедия «Прометей прикованный» (Такое словосочетание в названии обусловлено тем, что было еще продолжение «Прометей освобожденный», но от него сохранилось только несколько разрозненных фрагментов, цитируемых другими древними авторами). В трагедии воспроизведен известный сюжет античной мифологии жестокое отмщение громовержца Зевса своему двоюродному брату Прометею за похищение огня с Олимпа и передачу его людям. Фактически похищение огня явилось лишь заключительным аккордом благодеяний Прометея – подлинного учителя и наставника человечества. Он научил людей всему – наукам, ремеслам, искусству, грамоте, мореплаванию, врачеванию, магии и гаданию, выплавке металлов, земледелию, приручению животных и т. д. Вот собственный рассказ титана-просветителя:

 
А про страданья смертных расскажу.
Ведь я их сделал, глупых, словно дети,
Разумными и мыслить научил «…»
Раньше люди Смотрели и не видели и, слыша,
Не слышали, в каких-то грезах сна
Влачили жизнь, не знали древодел я,
Не строили домов из кирпича,
Ютились в глубине пещер подземных,
Бессолнечных, подобно муравьям
Они тогда еще не различали
Пример зимы, весны – поры цветов —
И лета плодоносного, без мысли
Свершали все, – и я им показал
Восходы и закаты звезд небесных
Я научил их первой из наук,
Науке числ и грамоте, я дал им
И творческую память, матерь Муз
И первый я поработил ярму
Животных диких »»
 

(Перевод В. О. Нилендера и С. М. Соловьева)

Прометей – прозвище, дословно означающее Провидец (Прозорливец, Промыслитель) Он и в самом деле мог предвидеть будущее. За то – не в последнюю очередь – и пострадал: ибо точно знал, что ждет впереди не только людей, но и богов, и наотрез отказался сообщить Зевсу, кто низвергнет его с Олимпа, как когда-то он сам сверг своего отца Крона. Тем изощренней была и месть. Зевс распорядился не просто навечно приковать Прометея к скале, но еще и сделать его муки нестерпимыми: к месту пыточных страданий регулярно прилетал драконо-подобный коршун и выклевывал у титана печень.

Прометей – один из великих героев-мучеников в мировой истории. Истинное же величие трагедии, написанной Эсхилом, состоит в том, что здесь впервые в полный голос заявлена тема самопожертвования во имя человека и человечества, тема сознательного принесения себя в жертву во имя других. Носитель этой «жертвенной идеи» – Прометей. Жертвенность – его отличительная черта и опознавательный знак в сонме богов и героев.

Великая трагедия Эсхила населена и другими символами, даже в «чистом виде». Таковы, к примеру, Власть и Сила – слепые исполнители воли Зевса. Они первыми появляются перед зрителями, но монолог произносит только первая, вторая же молча помогает Гефесту опутывать титана цепями и прибивать (в буквальном смысле) железным клином-гвоздем к скале. Здесь же дается точная привязка к конкретным географическим реалиям. Почему-то современные комментаторы упорно связывают события трагедии с Кавказом. У Эсхила об этом нет ни слова. Зато черным по белому написано нечто иное. Место действия обозначено так – дикая гористая местность на берегу океана. А в двух начальных строках дается расшифровка:

 
Вот мы пришли в далекий край земли,
В безлюдную пустыню диких скифов.
 

«Край земли» на берегу океана, безлюдная пустыня диких скифов – какой уж тут Кавказ! Это напоминает северные российские территории на берегу Ледовитого океана, где-нибудь в районе Кольского полуострова или Новой Земли! Эсхил был первым после Гомера, кто попытался дать совокупное географическое описание мира. И именно в «Прометее прикованном». Происходит это в эписодии, где появляется очередная возлюбленная Зевса – Ио, преследуемая гигантским оводом, натравленным на нее ревнивой Герой. Плутарх считал Ио дочерью Прометея, но Эсхил придерживается иной версии. Так или иначе, примчалась обезумевшая Ио именно к Прометею, дабы выспросить о своей судьбе. Титан-провидец охотно поведал несчастной беглянке об ее великом будущем: она станет родоначальницей египетской цивилизации. Действительно, достигнув берегов Нила, Ио была впоследствии обожествлена там под именем Исиды, родила Эпафа (будущего Аписа), зачатого от Зевса, и тем самым положила начало всей династии, в четвертом поколении которой оказался и Эгипт (Египет), давший название стране, языку и народу.

Но сначала Ио предстояло преодолеть долгий путь с Севера на Юг. В трагедии Эсхила устами Прометея как раз и рисуется этот маршрут, содержащий основные знания древних греков об ойкумене:

 
Отсюда ты к восходу солнца путанный
Направишь шаг по целине непаханной
И к скифам кочевым придешь. Живут они
Под вольным солнцем на телегах, в коробах
Плетеных. За плечами – метко бьющий лук,
Не подходи к ним близко! Беглый путь держи
Крутым кремнистым взморьем, глухо стонущим.
Живут по руку левую от этих мест
Железа ковачи Халибы. Бойся их!
Они свирепы и к гостям неласковы…
 

(Перевод Адриана Пиотровского)

Здесь описываются народы, населявшие во времена Эсхила территорию России. Упомянут и Кавказ, но только где-то на полпути к Средиземноморью (лишнее подтверждение и без того очевидного факта, что действие самой трагедии никак не может развертываться на Кавказе).

Внешне трагедия не слишком богата событиями: приковали Прометея к скале и к нему поочередно наведываются, помимо Ио, то титан Океан с дочерьми Океанидами, то посланник Олимпийцев Гермес, который безуспешно пытается выведать, кого следует опасаться Зевсу. Но зато до предела накален стихотворный текст Эсхила. Колоссальное внутреннее напряжение пронизывает монологи главного героя:

 
О свод небес, о ветры быстрокрылые,
О рек потоки, о несметных волн морских
Веселый рокот, и земля, что все родит,
И солнца круг, всевидец, – я взываю к вам:
Глядите все, что Боги Богу сделали!
«…» Напрасен ропот!
Все, что предстоит снести,
Мне хорошо известно. Неожиданной
Не будет боли. С величайшей легкостью
Принять я должен жребий свой. Ведь знаю же,
Что нет сильнее силы, чем всевластный рок.
 

(Перевод С. Апта)

Последняя строка содержит положение – ключевое для, правильного понимания всего античного мировоззрения, что, в свою очередь, обусловливало философскую и теологическую подоплеку эпоса, драмы, поэзии, прозы, исторических и иных сочинений. Боги – отнюдь не последняя, а по сему и не самая главная, инстанция и первосущность. Есть сила и пострашнее: это – неотвратимый Рок (Судьба, Необходимость), имеющий космическое происхождение. Прометей знает это как никто другой. Во имя неминуемой свободы, которую он тоже не может не предвидеть, непокорный титан не страшится бросить вызов самим небесам:

 
Знай хорошо, что я б не променял
Моих скорбей на рабское служенъе «…»
Я ненавижу всех Богов: они
Мне за добро мучением воздали.
 

(Перевод В. О. Нилендера и С. М. Соловьева)

Эти слова впоследствии вдохновляли ни одного глашатая свободы – во все времена, у всех народов!