Текст книги "100 Великих Книг"

Автор книги: Валерий Демин

79. «ЖИТИЕ ПРОТОПОПА АВВАКУМА»

От этой книги пахнет дымом костра, на котором сожгли ее автора. Непременный признак всякого великого произведения – страстность (гениальность и бесстрастность – понятия несовместимые). Автобиографические записки крупнейшего деятеля церковного раскола XVII века, неистового ревнителя старой веры Аввакума Петрова – одно из самых страстных произведений в русской литературе. Вместе с другой хорошо узнаваемой по картине Сурикова фигурой – боярыней Морозовой – протопоп-раскольник стал символом стойкости и несгибаемости русского духа. Оба выдержали пытки и унижения, массированный нажим властей – вплоть до царя и патриарха, – но оба не отреклись от веры отцов и погибли за нее: одна уморенная голодом, другой – в пламени костра.

Аввакум сызмальства был отмечен печатью страдальца и мученика. За приверженность старой вере и стремление сказать правду в глаза его постоянно преследовали, перегоняли с места на место, из темницы в темницу, из одной глухой ссылки в другую, нещадно били кнутом, жгли каленым железом, бросали в ледяные подвалы, сажали в глубокие ямы и, наконец, сожгли в срубе. Все нипочем – пепел неистового протопопа развеялся по ветру, но осталась книга, из тех, что и поныне «глаголом жжет сердца людей». А писал он просто – как говорил, без ухищрений и замысловатостей.

Русский язык, равно как и вера в Бога, был тем неиссякаемым источником, где черпались силы в самые безысходные дни. «Не позазрите просторечию нашему, понеже люблю свой русской природной язык, виршами философскими не обык речи красить, – скажет потом Аввакум в предисловии к своему «Житию». – Я не брегу о красноречии и не уничижаю своего языка русского…» Недаром Алексей Толстой призывал учиться писать у Аввакума: многие хрестоматийные места его книги легки и прозрачны, как морозное утро, – им может позавидовать любой современный писатель:

Пять недель по льду голому ехали на нартах. Мне подробят и под рухлишко дал две клячки, а сам и протопопица брели пеши, убивающеся о лед. Страна варварская, иноземцы немирные; отстать от лошедей не смеем, а за лошедьми итти не поспеем, голодные и томные люди. Протопопица бедная бредет-бредет, да и повалится, – кольско гораздо! В ыную пору, бредучи, повалилась, а иной томной же человек на нея набрел, тут же и повалился; оба кричат, а встать не могут. Мужик кричит: «матушка-государыня, прости. А протопопица кричит: «что ты, батько, меня задавил?» Я пришел, – на меня, бедная, пеняет, говоря: «долго ли муки сея, протопоп, будет?» И я говорю: «Марковна, до самыя до смерти!» Она же вздохня, отвещала: «добро, Петрович, ино еще побредем».

Курочка у нас черненько была; по два яичка на день приносила робяти на пищу, Божиим повелением нужде нашей помогая; Бог так строил. На нарте везучи, в то время удавили по грехом. И нынеча мне жаль курочки той, как на разум прийдет. Ни курочка, ни што чюдо была: во весь год по два яичка на день давала; сто рублев при ней плюново дело, железо! А та птичка одушевленина, божие творение, нас кормила, а сама с нами кашку сосновую из котла тут же клевала, или и рыбки прилунится, и рыбку клевала; а нам против тово по два яичка на день давала.

Это из описания скитаний в годы первой сибирской ссылки. И всюду его сопровождала верная жена Настя, разделившая с опальным мужем горькое счастье совместной жизни. Она была из того же нижегородского села, что и ее суженый – круглая сирота, младше на четыре года:

Аз же пресвятой Богородице молихся, да даст ми жену помощницу ко спасению. Ив том же селе девица, сиротина ж, беспрестанно обыкла ходить в церковь, – имя ей Анастасия. Отец ея был кузнец, именем Марко, богат гораздо; а егда умре, после ево вся истощилось. Она же в скудости живяше и моляшеся богу, да же сочетается за меня совокуплением брачным; и бысть по воли Божьи тако.

Марковна, как звал ее протопоп, несла свой крест безропотно и отважно. Она справно рожала детей в самых невероятных условиях. Выжили из них двое – Иван и Прокопий. Выросли такими же непримиримыми борцами против церковных нововведений, как и их отец, повсюду сопровождали его, помогали чем могли, вместе с матерью приговаривались к повешению, замененному более «гуманным» наказанием – «быть закопанными в землю» (то есть к заключению в земляной тюрьме, или попросту – яме). Анастасия Марковна пережила мужа на 18 лет.

Из сибирской ссылки Аввакум с семьей был ненадолго привезен в Москву для дознания с пристрастием. Несломленный и еще более укрепившийся в правоте своего дела, он вместе с другими сподвижниками был сослан в Пустозерск – навстречу новым пыткам и испытаниям:

Посем привели нас к плахе и, прочет наказ, меня отвели, не казня, в темницу. Чли в наказе: Аввакума посадить в землю в струбе и давать ему воды и хлеба. И я сопротив тово плюнул и умереть хотел, не едши, и не ел дней с восьмь и больши, да братья паки есть велели. Посем Лазаря священника взяли и язык весь вырезали из горла; мало попошло крови, да и перестала. Он же и паки говорит без языка. Таже, положа правую руку на плаху, по запястье отсекли, и рука отсеченная, на земле лежа, сложила сама персты по преданию и долго лежала так пред народы; исповедала, бедная, и по смерти знамение спасителево неизменно. Мне-су и самому сие чюдно: бездушная одушевленных обличает! Я на третей день у него во рте рукою моею щупал и гладил: гладко все, – без языка, а не болит. Дал бог, во временно часе исцелело. На Москве у него резали: тогда осталось языка, а ныне весь без остатку резан; а говорил два годы чисто, яко и с языком.

Таковы были тогдашние нравы на Руси: тем, кто отказывался принимать никонианскую веру, резали языки и отрубали руки, дабы не молились по-старому и не крестились двоеперстием. Повсюду пылали костры – либо раскольников жгли, либо они сами себя сжигали. За три года до мученической смерти Аввакума его друг тюменский поп Дометиан добровольно сжег вместе с собой на заимке речки Березовки 1700 (!) ревнителей старой веры всех возрастов и званий.

Наконец наступил черед и Аввакума. Шел ему к тому времени шестьдесят второй год – почти полвека непримиримой борьбы и мучений. 14 апреля 1682 года протопопа вместе с тремя ближайшими и безъязыкими товарищами – Епифанием, Лазарем и Федором – при большом стечении народа привязали к четырем углам сруба, забросали хворостом и подожгли. Жарко запылал страшный костер. Но был ли он жарче пламенного сердца Аввакума?

В народе сохранилось предание, что перед смертью неистовый протопоп предрек скорую смерть царя Федора Алексеевича – старшего брата и предшественника Петра Первого. Так оно и случилось: через 13 дней царя настигла Божья кара за все те «царские милости», которыми он одаривал Аввакума и сотни тысяч других раскольников. Но на этом трагедия русского народа не заканчивалась. Впереди кровавой зарей вставала Хованщина – с новыми смертями и самосожжениями. Но уже при другом царе…

80. ЛОМОНОСОВ
ОДЫ

Великий ученый-энциклопедист, мыслитель и поэт, именем которого по праву гордится Россия, оставил заметный след во многих областях науки и практики. Многие его труды имеют одно удивительное свойство – они не стареют, а напротив – время от времени становятся все более и более актуальными (хотя бы в некоторых своих частях). Так, совершенно неожиданными гранями засверкала в наши дни «Древняя российская история от начала российского народа…». Точно так же колоссальное значение сегодня, в условиях демографической катастрофы, приобрела сравнительно небольшая работа с характерным и, видимо, актуальным для любой эпохи названием – «О сохранении и размножении российского народа».

Михайло Ломоносов (так он сам любил себя величать и подписываться) – украшение русской культуры XVIII века. Он реформировал русское стихосложение, усовершенствовал российскую грамматику, обогатил теорию красноречия. Особенно прославили его стихотворные оды, которые он писал на все случаи жизни. Среди них – торжественные (прославляющие царственных особ и выдающиеся события), духовные (несущие глубокое философское и богословское содержание: в частности, сюда относятся переложения некоторых библейских текстов и псалмов), анакреотические (любовные – сюда относится и знаменитый «Разговор с Анакреоном»).

Первым поэтическим шедевром, в котором проснулось поэтическое дарование Ломоносова, была «Ода на взятие Хотина в 1739 году», написанная за границей в честь блестящей победы русской армии над турками и пересланная в Петербург, где она произвела фурор. Вообще же свои стихотворные творения Ломоносов – в духе своего времени – озаглавливал многословно и величаво. Например, одно из наиболее знаменитых его поэтических сочинений полностью звучит так – «Ода на день восшествия на всероссийский престол ее величества государыни императрицы Елисаветы Петровны, 1747 года». Именно в этой оде, исполненной величайшего патриотизма и торжества, прозвучали пророческие слова:

 
О вы, которых ожидает
Отечество от недр своих
И видеть таковых желает,
Каких зовет от стран чужих.
О ваши дни благословенны!
Дерзайте ныне ободренны
Раченъем вашим показать,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать.
 

Свои философские и космологические взгляды Ломоносов также нередко излагал на языке поэзии – в одах. Среди них наиболее известны «Утреннее размышление о Божьем величестве» и «Вечернее размышление о божьем величестве при случае великого северного сияния». Вселенная, светила и звезды, свет и Солнце, пространство и время, бесконечность (бездна) и вечность – излюбленная ломоносовская тема:

 
Скажите ж, коль пространен свет?
И что малейших доле звезд?
 

 
Великий россиянин сам и отвечает на поставленные вопросы:
Там разных множество светов:
Несчетны солнца там горят,
Народы там и круг веков.
 

(Характерно, кстати, и употребление слова «светов» (вместо «миров»), что являлось нормой для XVIII века) В других своих произведениях Ломоносов продолжал развивать идею о множественности населенных миров:

Некоторые спрашивают, ежели-де на планетах есть живущие нам подобные люди, то какой они веры? проповедано ли им Евангелие? крещены ли они в веру христову? «…» Ежели кто про то знать «…» хочет, тот пусть «…» поедет для того же и на Венеру. Только бы труд его не был напрасен. Может быть, тамошние люди в Адаме не согрешили…

Мысль Ломоносова пронзает пространство и время мгновенно, быстрее света устремляется она и в бездну Космоса, и в бездну Солнца:

 
Там огненны валы стремятся
И не находят берегов,
Там вихри пламенны крутятся,
Борющись множество веков;
Там камни, как вода кипят,
Горящи там дожди шумят.
 

В духе активной борьбы за народное просвещение и пропаганду прогрессивных научных идей Ломоносов включал в свои стихи физические и астрономические идеи, прослеживая единую линию развития естествознания от Коперника до Ньютона:

 
Астроном весь свой век в бесплодном был труде
Запутан циклами, пока восстал Коперник,
Презритель зависти и варварству соперник.
В средине всех планет он солнце положил,
Сугубое земли движение открыл.
 

Ломоносов как бы распахивает окно в Космос, который он именует «горящий вечно Океан»:

 
Открылась бездна звезд полна;
Звездам числа нет, бездне – дна.
Песчинка как в морских волнах,
Как мала искра в вечном льде,
Как в сильном вихре тонкий прах,
В свирепом как перо огне,
Так я в сей бездне углублен
Теряюсь, мысльми утомлен!
 

Он точно предчувствует новые невиданные открытия на безграничных просторах Вселенной:

 
Бесчисленны тьмы новых звезд…
В обширности безмерных мест.
 

Ломоносов преуспел практически во всех научных областях – физике, химии, астрономии, геологии, истории, философии. Но всюду и всегда на страницах его творений просвечивает поэзия и в сухие формулировки постоянно врывается мощный поэтический голос. Даже говоря о техническом усовершенствовании телескопов, или ночезрительных труб, Ломоносов не в силах удержаться от высокого поэтического «штиля»:

Красота, важность, обширность, величие астрономии не только возвышают дух мудрых, возбуждая их пытливость и усердие, не только прельщают умы граждан просвещенных и находящих отраду в звуках, но и необразованную толпу приводят в изумление.

Русский гений своим неисчерпаемым творчеством наглядно продемонстрировал, что наука и поэзия могут идти бок о бок, взаимодополняя и взаимообогощая друг друга.

81. ГРИБОЕДОВ

«ГОРЕ ОТ УМА»

В первой четверти XIX века Провидение подарило России абсолютно гениальную личность – Александра Сергеевича Грибоедова. Вот уж действительно предтеча Александра Сергеевича Пушкина. С детства владел французским, немецким, английским и итальянским языками, знал латинский и греческий, в зрелом возрасте изучил восточные языки – персидский, арабский и турецкий Играл на фортепьяно мастерски, и сам сочинял музыку. Грибоедовский вальс № 2 – входит в мировую фортепьянную классику. В Московском университете учился (1806–1812) по программам трех факультетов филологического, юридического и физико-математического. В 1812 году доброволец-офицер. Блестящий дипломат, активный общественный деятель. Писал стихи и пьесы. Произведений не много, но зато одна комедия-шедевр обогатила мировую классику.

Это тот случай, когда титан входит в человеческую культуру всего лишь одним своим творением. «Дон Кихот», «Робинзон Крузо», «Манон Леско», «Конек-Горбунок». «Горе от ума» занимает в русской литературе совершенно особое место и, по выражению И. А. Гончарова, «появившись раньше Онегина и Печорина, пережила их, прошла невредима через Гоголевский период и до сих пор живет нетленной жизнью, переживет и еще много эпох и все не утратит своей жизненности».

В пьесе соединились комедия (яркая сатирическая панорама барской «Фамусовской» Москвы) и трагедия главного героя – Чацкого. Сила и реализм «Горя от ума» в том, что осмеивая современное ему московское общество и подметив характерные для этого времени черты, Грибоедов осмеял и общечеловеческие пороки, которые во все времена остаются те же: ложь, безделье, лесть, низкопоклонство, соединенное с важничаньем перед низшими, сплетни, взяточничество, корыстолюбие, невежество. Все выведенные в комедии персонажи типичны, не карикатурны. Сам автор говорил: «Карикатуры ненавижу, в моей картине ни одной не найдешь».

«Эта картина нравов, галерея живых типов и вечно-острая жгучая сатира и вместе с тем комедия, больше всего комедия. Соль, эпиграмма, этот разговорный смех, кажется, никогда не умрут» (И. А. Гончаров). Имена действующих лиц (Молчалин, Скалозуб) сделались нарицательными, из 3000 строчек 100 стали пословицами, поговорками, крылатыми словами, меткими, точными, лаконичными:

А впрочем, он дойдет до степеней известных,

 
Ведь нынче любят бессловесных.
А судьи кто?
Ах, злые языки страшнее пистолета.
Ба! знакомые все лица.
Блажен, кто верует, тепло ему на свете!
В мои лета не должно сметь
Свое суждение иметь.
Времен очаковских и покоренья Крыма.
Все врут календари.
Герой не моего романа.
Да, водевиль есть вещь, а прочее все гниль.
Дверь отперта для званных и незванных.
Дистанция огромного размера.
Дома новы, но предрассудки стары.
Есть от чего в отчаянье прийти.
Поверили глупцы, другим передают,
Старухи вмиг тревогу бьют,
И вот общественное мненье!
И дым отечества нам сладок и приятен.
Как посравнить да посмотреть
Век нынешний и век минувший.
Кричали женщины ура
И в воздух чепчики бросали.
Мильон терзаний…
Минуй нас пуще всех печалей
И барский гнев, и барская любовь.
Не поздоровится от эдаких похвал.
Нельзя ли для прогулок
Подальше выбрать закоулок.
Ну как не порадеть родному человечку!
О Байроне, ну, о материях важных.
Подписано, так с плеч долой.
Пойду искать по свету,
Где оскорбленному есть чувству уголок.
Свежо предание, а верится с трудом.
Служить бы рад, прислуживаться тошно.
Смешенье языков французского с нижегородским.
Счастливые часов не наблюдают.
Уж коли зло пресечь,
Забрать все нынче бы да сжечь.
Французик из Бордо.
Числом поболее, ценою подешевле.
Что за комиссия, создатель,
Быть взрослой дочери отцом!
Что станет говорить
Княгиня Марья Алексевна?
Чтоб иметь детей, кому ума недоставало?
Шел в комнату, попал в другую.
Шумим, братец, шумим.
Я глупостей не чтец,
А пуще образцовых.
 

Типы Грибоедова явились прообразами последующих персонажей русской литературы. «Разве Фамусов в миниатюре не повторен в образе Сквозник-Дмухановского, Молчалин – в Чичикове, Скалозуб – в Собакевиче, Репетилов – в Хлестакове, Чацкий – в Рудине?» [Энциклопедия С. И. Южанова.]

Совсем не просты, как может показаться на первый взгляд, отношения двух главных героев «Комедии в стихах» Александра Андреевича Чацкого и Софьи Павловны. Порывистая, активная натура Чацкого сталкивается, высекая искры, с достаточно твердой личностью Софьи, начинающей уже от романтических воззрений ранней юности переходить к трезвой оценке сложностей реальной жизни. Кажется, что победу одерживает Софья, объявив Чацкого странным и сумасшедшим. Но измена, предательство Молчалина делает и ее проигравшей. Все это изображено в великой пьесе настолько естественно, логично, психологично, что до таких высот в драматургии миру пришлось идти потом еще две трети столетия.

История создания комедии сложная. Еще в 1812 году Александр Сергеевич читал первые фрагменты друзьям. В Тифлисе в 1821–1822 годах он читал сцену за сценой своему другу В. К. Кюхельбекеру. В марте 1823 года Грибоедов прочитал своему приятелю С. И. Бегичеву первые два акта комедии. Тогда же пьеса была дописана вчерне. Но и после этого Грибоедов улучшал текст, вставил сцену с Молчалиным и Лизой в четвертом действии. Первые отрывки из комедии были напечатаны в 1825 году. И есть еще «отшлифованный» «Булгаринский список» 1828 года. Произведение распространялось в рукописях, позднее печаталось в подпольных типографиях (в том числе с участием декабристов). Вообще-то правительству было за что преследовать гениальное творение Грибоедова. Каждый мыслящий человек легко мог почувствовать, читая текст, политическую едкую сатиру на государственное устройство, на крепостное право, состояние суда, казнокрадство. Полный текст был напечатан лишь после гибели автора, в 1833 году. Первое же представление состоялось 26 января 1831 года.

А. С. Пушкин, восторженно относившийся к Грибоедову и его талантам, тем не менее ехидно заметил о Чацком: «Что такое Чацкий? Пылкий, благородный и добрый малый, проведший несколько времени с очень умным человеком (именно с Грибоедовым) и напитавшийся его мыслями, остротами и сатирическими замечаниями. Все это очень умно, но кому говорит он все это? Фамусову, Скалозубу? На бале московским бабушкам? Молчалину? Это не простительно. Первый признак умного человека: с первого раза знать, с кем имеешь дело, и не метать бисера перед Репетиловым и т. п.»

82. ПУШКИН
«ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН»

В величайшей литературе мира – величайшее имя – Пушкин. А роман в стихах «Евгений Онегин» – главное и величайшее творение Пушкина. И это действительно так. Пушкинскому гениальному произведению нет сколько-нибудь близких аналогов в мировой литературе.

Роман есть одновременно и панорама всей русской жизни в первой трети XIX века и страстная исповедь самого автора, хотя он от этого отказывался. Но отказывался небрежно, в шутку, потому как хорошо понимал, что в таком писании поэт не может не выложить свою душу полностью и до конца.

Много было книг о любви и до Пушкина, но отношения Евгения Онегина и Татьяны Лариной рассказаны с таким проникновением в их души, с таким поэтическим мастерством, что они становятся родными для каждого, кто прочел роман.

Несомненно, это самая личная, самая исповедальная книга России за два столетия, за 8–9 поколений русских читающих людей. Иностранцам тяжело. Тот, кто поймет «Онегина», поймет сущность русского человека. Но стихотворный текст необычайно труден для перевода. И чем гениальнее оригинал, тем труднее его адекватно перевести.

Вся музыка, вся тайна стиха в таких оттенках, что невозможно поверить, будто кто-то может сотворить чудо и создать перевод. Чтобы не быть голословным, приведем только один маленький пример:

 
Еще предвижу затрудненья,
Земли родной спасая честь,
Я должен буду, без сомненья,
Письмо Татьяны перевесть.
 

И вот это-то «перевесть» выражает удивительно много. И пушкинскую легкую иронию, и мастерское знание русской просторечной речи, и много, много другое… Ну конечно, это ошибка – правильно сказать надо было: «перевести». Но это-то изменение всего одной буквы, одного звука, ползвука, создает настрой, образ и фон действия.

 
Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю.
 

В центре повествования – петербургский молодой аристократ, «денди», вобравший в себя уже европейскую бытовую, художественную культуру, где фетишем является утонченность вкуса и поведения, независимость от властей, загадочность натуры, остроумие и осведомленность во всем. Но для чего все это? Для каких высоких дел такая великая подготовка? Перед его мысленным взором стоят античные герои, титаны Возрождения, страстные бунтари недавнего европейского прошлого. Но у всех них была, как правило, высокая благородная цель. Только такие люди остаются в веках и на скрижалях истории. И вся декоративная онегинская романтичность и таинственность быстро надоедают прежде всего ему самому. Здесь главная пружина противоречивого характера Онегина. Он уже понимает бессмысленность и опасность «актерской игры» в вольнодумство. Но противостоять ей еще не может. Его несет на конфликт с друзьями, с обществом, как корабль на скалы. И трагедия разражается. Нелепо приняв вызов на поединок от своего друга – Владимира Ленского, нелепо убив его, отвергнув любовь Татьяны – Онегин терпит полный жизненный крах. Он едет по России и еще раз убеждается, что в его времени места для высоких подвигов нет. Удивительно это второе рождение Евгения, когда, вернувшись в Петербург, он на балу встречается с Татьяной. Это самые патетические страницы романа. Повествование обрывается на самом драматическом моменте…

Как все продуманно, выверено Пушкиным; и снова, как во времена золотого века русской поэзии, мы видим стиль абсолютного гения. И как хочется, чтобы это блаженство разделили все читатели Земли.

 
Вот уж действительно:
Письмо Татьяны предо мною,
Его я свято берегу,
Читаю с тайною тоскою
И начитаться не могу…
 

Жизнь русского человека в начале XIX века (причем любого сословия) представляется сегодня по роману Пушкина. Да и за самим этим периодом русской истории прочно закрепилось, наименование – Пушкинская эпоха. Вот крепостные девушки собирают ягоду в барском саду, вот зимний праздник в поместье, столичный балет (а кучера греются у костров), вот городские аристократы. И здесь же дворовый мальчик в зипуне, тишина деревенских просторов, столичный бал, путешествия в возке и т. д. Все это видишь настолько ярко и образно, что никакие рисунки не нужны. Но в романе не только быт. Здесь – круг философских и политических идей, эстетические споры того времени. И конечно, главный вопрос бытия: зачем живет человек? Есть ли у жизни цель и смысл, а если есть, то в чем они.

Все главы романа драгоценны, как бриллианты, но первая глава все же совсем особенная. Школьники учат начало ее наизусть, но учить ее надо всю. Знающий наизусть первую главу «Онегина» – это человек, постигший тайну русского языка. Только так. Отбор слов, звуков создает ни с чем не сравнимую музыку стиха. Ирония уменьшается, доверительность разговора с читателем нарастает:

 
Увы, на разные забавы
Я много жизни погубил!
Но если б не страдали нравы,
Я балы б до сих пор любил.
Люблю я бешеную младость,
И тесноту, и блеск, и радость,
И дам обдуманный наряд;
Люблю их ножки; только вряд
Найдете вы в России целой
Три пары стройных женских ног.
Ах! Долго я забыть не мог
Две ножки… Грустный, охладелый,
Я все их помню, и во сне
Они тревожат сердце мне.
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
Нет, никогда средь пылких дней
Кипящей младости моей
Я не желал с таким мученьем
Лобзать уста младых Армид,
Иль розы пламенных ланит,
Иль перси, полные томленьем;
Нет, никогда порыв страстей
Так не терзал души моей!
Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою