Текст книги "100 Великих Книг"

Автор книги: Валерий Демин

6. «ДХАММАПАДА»

Полная версия буддийского канона «Типитака» («Три корзины [законар), написанного в I веке до н. э. на языке пали, содержит сведения на все случаи жизни. В каждой «корзине» можно отыскать ответ на любой вопрос, волнующий верующего человека: правила поведения и жизни в буддийской общине, нравственный кодекс, метафизические, космологические и эсхатологические основы учения Будды и т. д. Каждая часть «Типитаки» распадается на множество разновеликих трактатов, имеющих достаточно самостоятельное значение. Каждый из них – не просто священный текст, но также исторический и литературный памятник. Среди них немало шедевров, входящих в сокровищницу мировой мысли и поэзии. Шедевр из шедевров – «Дхаммапада» («Путь добродетели»), своего рода компендиум буддийской мудрости и догм, изложенных в краткой афористичной форме.

Для буддиста «Дхаммапада» – как Евангелие для христианина. По существу же она представляет собой 423 рифмованных изречений, сгруппированных в 26 главах. Постигающие истины буддизма используют священную книгу как учебник, заучивая ее наизусть. Им можно только позавидовать: осмысливать, запоминать и при каждом удобном случае озвучивать «мудрость веков» – сплошное удовольствие. Ведь речь идет, как говорится, об истинах на все времена. Главные принципы мировой религии буддизма (1 – существует страдание; 2 – его причина; 3 – возможность освобождения; 4 – путь к нему ведущий) присутствуют в «Дхаммападе», так сказать, в снятом виде и в художественно отшлифованной форме.

Философия «Дхаммапады» – непротивление злу насилием. Лев Толстой, не задумываясь, подписался бы под ее емкими выводами:

Ибо никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью, но отсутствием ненависти прекращается она. «…»

Ведь некоторые не знают, что нам суждено здесь погибнуть. У тех же, кто знает это, сразу же прекращаются ссоры.

(1, 5–6. Перевод – здесь и далее – В. Н. Топорова)

Буддийская мораль, правила поведения и взаимоотношения между людьми зиждутся на самоограничении чувств и подавлении желаний. Отсюда чеканные установки, вдохновляющие лишь тех, кто разделяет идеалы буддийского самосовершенствования:

Как в дом с плохой крышей просачивается дождь, так в плохо развитый ум просачивается вожделение. Как в дом с хорошей крышей не просачивается дождь, так в хорошо развитый ум не просачивается вожделение.

(1, 13–14)

«Плохо развитый ум», конечно, никому не нужен, но и без разумного «вожделения» тоже не проживешь. Тем не менее «Дхаммапада» шаг за шагом, настойчиво и беспрекословно проводит эту – и только эту! – идею:

Серьезность – путь к бессмертию. Легкомыслие – путь к смерти. Серьезные не умирают. Легкомысленные подобны мертвецам. «…»

Избегайте легкомыслия, чуждайтесь страсти и наслаждения, либо лишь серьезный и вдумчивый достигает великого счастья.

(11, 21;27)

Сумевшие обуздать страсти и преодолеть достижимые или несбыточные желания достигают высшей степени мудрости и свободы:

У совершившего странствие, у беспечального, у свободного во всех отношениях, у сбросившего все узы нет лихорадки страсти. Мудрые удаляются; дома для них нет наслаждения. Как лебеди, оставившие свой пруд, покидают они свои жилища. Они не делают запасов, у них правильный взгляд на пищу, их удел – освобождение, лишенное желаний и необусловленное. Их путь, как птиц в небе, труден для понимания.

(VII, 90–92)

Поскольку искомый идеал достигается с помощью несущего истину Слова, постольку в «Дхаммападе», как и подобает священной книге, устанавливается подлинный культ «мысли изреченной»:

Одно полезное слово, услышав которое становятся спокойными, лучше тысячи речей, составленных из бесполезных слов.

(VIII, 100)

Победивший зло, низменные страсти, победивший себя в себе самом – достигает просветления и состояния нирваны (безмятежного самоуглубления и самосозерцания, в результате которых постигается высшее знание):

Здоровье – величайшая победа; удовлетворение – величайшее богатство; доверие – лучший из родственников; нирвана – величайшее благо.

В одном из величайших произведений восточной и мировой литературы – поэмы Асвагоши «Жизнь Будды», созданной в начале новой эры и почитаемой верующими адептами наравне с другими священными буддийскими текстами, содержится обширная глава, прославляющая нирвану:

 
И, проникаясь великим
Мученикам состраданьем,
Будда им всем завещал:
«Вот досягну я Нирваны,
Чтите ее, – и за мною
Вы досягайте Нирваны,
Это светильник в ночи.
Камень ее самоцветный —
Клад человеку, что беден.
Что повелел вам, блюдите,
Путь ваш – дорога моя.
Не избирайте другого.
Тело, и мысли, и слово
Вы в чистоте соблюдайте,
Жизнь вашу чисто храня…»
 

(Перевод Константина Бальмонта)

Конечно, если бы все следовали заветам великого Будды, изложенным в «Дхаммападе», мир давно бы приблизился к состоянию, близкому к Золотому веку. Но, увы, праведников как всегда не хватает, а грешников по-прежнему в избытке. Идеального состояния общества достичь пока что никому не удавалось – ни с помощью религиозных доктрин, ни с помощью утопических теорий. И, похоже, никогда не удастся.

7. ЛАО-ЦЗЫ
«ДАО ДЭ ЦЗИН»

Лао-цзы считал, что человек должен жить в уединении и чуждаться славы. Сам же он, прежде чем стать отшельником, служил хранителем архива императорского двора. Однажды его посетил другой величайший китайский мудрец – Конфуций, и между ними состоялась галантная и глубокомысленная беседа. Любопытна реакция Конфуция на эту встречу. Когда он вернулся домой к своим ученикам, то сказал буквально следующее: «Я знаю, что птица летает, зверь бегает, рыба плавает, бегающего можно поймать в тенета, плавающего – в сети, летающего можно сбить стрелой. Что же касается дракона – то я еще не знаю, как его можно поймать! Ныне я встретился с Лао-цзы, и он напомнил мне дракона».

Народная фантазия наделила Лао-цзы и историю его жизни самыми невероятными подробностями. Он – предтеча Будды, в которого в конце концов и превратился. Но задолго до того, также подобно Будде, он постоянно являлся в этот мир то в одном, то в другом облике. Рождению Лао-цзы предшествовало непорочное зачатие, что предвосхищает историю появления на свет другого величайшего Пророка и Учителя человечества – Иисуса Христа. Согласно китайским легендам, когда мать будущего мудреца – Юн-нюй – вдыхала однажды аромат цветущей сливы, в ее приоткрытый рот проникла светящаяся капелька Солнца. В итоге чудесным образом зачалось дитя, которое счастливая мать носила в своем чреве – ни много ни мало – ровно 81 год. Когда ребенок родился, ему было именно столько лет. Потому-то и имя ему было дано Старый Ребенок (впоследствии интерпретированное как Старый Учитель).

Лао-цзы написал только одну книгу, в которой, как любят подчеркивать комментаторы, всего лишь пять тысяч слов. Название трактата – «Дао дэ цзин», переводится примерно так – «Книга о дао-пути и благой силе – дэ». «Цзин» означает «книгу» (это слово входит в состав названий многих китайских литературных, исторических и философских шедевров), а дао и дэ – центральные категории древнекитайской философии и религии, введенные в оборот Лао-цзы.

Особенно емко и многозначно понятие «дао». Это и путь, и метод, и закономерность, и учение, и правда, и истина и еще многое и много другое. По существу весь объективный и субъективный мир можно свести к одному текучему первоначалу – дао. Дао предопределяет весь ход событий во Вселенной и человеческом обществе. Оно соединяет в себе потенции двух других универсальных движущих сил мирового процесса – инь и ян. Первое – темное, женское, пассивное, мягкое, внутреннее; второе – светлое, мужское, активное, твердое, внешнее. Самостоятельно они не существуют, весь смысл космогенеза и антропогенеза – в их взаимодействии, взаимопроникновении, взаимодополнении. Лао-цзы обладал поразительной способностью умещать все эти мысли, выражающие суть его учения, в краткие и образные тексты:

Когда все в Поднебесной узнают, что прекрасное является прекрасным, появляется и безобразное. Когда все узнают, что доброе является добром, возникает и зло. Поэтому бытие и небытие порождают друг друга, трудное и легкое создают друг друга, длинное и короткое взаимно соотносятся, высокое и низкое взаимно определяются, звуки, сливаясь, приходят в гармонию, предыдущее и последующее следуют друг за другом. Поэтому совершенно-мудрый, совершая дела, предпочитает недеяние; осуществляя учение, не прибегает к словам; вызывая изменения вещей, [он] не осуществляет их сам; создавая, не обладает [тем, что создано]; приводя в движение, не прилагает к этому усилий; успешно завершая [что-либо], не гордится. Поскольку он не гордится, его заслуги не могут быть отброшены. «…» Превращения невидимого [дао] бесконечны. [Дао] – глубочайшие врата рождения. Глубочайшие врата рождения – корень неба и земли. [Оно] существует [вечно] подобно нескончаемой нити, и его действие неисчерпаемо.

«Дао дэ цзин» была впервые полностью переведена на русский язык при непосредственном участии Льва Толстого, он же – редактор перевода. Переведенные фрагменты неоднократно включались Толстым в его знаменитые собрания афоризмов. Так, в обширном компендиуме «Круг чтения», где мысли великих людей распределены по месяцам, неделям и дням на каждый год, Лао-цзы принадлежит 32 изречения, а в «Путь жизни», где афоризмы распределены по проблемам, включено 11 изречений китайского мудреца. Одна из величайших заслуг последнего – бесценный вклад в копилку мировой этической мысли. Именно эта сторона его учения была наиболее привлекательна для Льва Толстого.

Безусловно, интересно взглянуть на все это глазами современного читателя. Что же именно привлекало великого русского писателя в книге, написанной две с половиной тысячи лет тому назад? Прежде всего, идеи, близкие по духу самому Толстому, созвучные с его собственными убеждениями:

Честные люди не бывают богатыми. Богатые люди не бывают честны. «…» Умные не бывают учены, ученые не бывают умны. «…» не погибает только то, что живет для себя. Но для чего жить тому, кто живет не для себя? Не для себя можно жить только тогда, когда живешь для всего. Только живя для всего, человек может быть и бывает спокоен. «…» Слабейшее в мире побеждает сильнейшее; низкий и смиренный побеждает высокого и гордого. Только немногие в мире понимают силу смирения. «…» Все в мире растет, цветёт и возвращается к своему корню. Возвращение к своему корню означает успокоение, согласное с природой. Согласное с природой означает вечное. «… » Тот, кто знает, что, умирая, он не уничтожается, – вечен.

Лао-цзы – одновременно афористичен и поэтичен, мудр и прост, как сама мудрость. Многие (если не большинство) изречений в «Дао дэ цзин» – жемчужины глубокомыслия и поэтичной прозы. Например, такие:

Вода – это самое мягкое и самое слабое существо в мире, но в преодолении твердого и крепкого она непобедима, и на свете нет ей равного. Слабые побеждают сильных, мягкое преодолевает твердое. Это знают все, но люди не могут это осуществлять. Поэтому совершенномудрый говорит: «Кто принял на себя унижение страны – становится государем, и, кто принял на себя несчастия страны – становится властителем». Правдивые слова похожи на свою противоположность. «…»

Верные слова не изящны. Красивые слова не заслуживают доверия. Добрый не красноречив. Красноречивый не может быть добрым. Знающий не доказывает, доказывающий не знает.

Совершенномудрый ничего не накапливает. Он все делает для людей и все отдает другим. Небесное дао приносит всем существам пользу и им не вредит. Дао совершенномудрого – это деяние без борьбы.

Провозглашением принципа недеяния и завершается «Дао дэ цзин». Она в одинаковой мере является философско-этическим, литературно-художественным и религиозным произведением. Книга о дао стала первоисточником даосской религии. Потому-то вечна в веках священная книга, состоящая из пяти тысяч слов. Ее автор из нашего суетного и прагматичного времени представляется каким-то нездешним пришельцем. Но он не инопланетянин. Он плоть от плоти людской, но стремился постичь, главным образом, человеческий дух. И сумел сделать это раньше других и намного лучше других. Читая «Дао дэ цзин», нам и самим хочется стать лучше, чем мы есть на самом деле.

8. КОНФУЦИЙ
«Лунь Юй»

Для всего мира Конфуций – почти что символ Китая, для самих китайцев – больше чем символ. Неспроста во времена пресловутой «культурной революции» с Конфуцием боролись, как с живым врагом, не колеблясь вовлекали многомиллионные массы в изнурительную (и надо добавить – абсолютно безрезультатную) кампанию по разоблачению «чуждого элемента» и истерично призывали разбить «собачьи головы» тех, кого заподозрили в симпатиях к великому соотечественнику. Действительно, Конфуций – тогда, сейчас и всегда – олицетворял незыблемость устоев Поднебесной и менталитета ее подданных, независимо от того, какие силы и люди находились у власти.

Конфуций учил и служил, проповедовал и скитался, предпочитая (как впоследствии Сократ у эллинов) устное слово письменному. После смерти Учителя его ученики собрали и систематизировали все сколь мало-мальски известные высказывания. В итоге получилась ставшая сразу же канонической священная книга «Лунь юй» («Суждения и беседы») – один из величайших и известнейших памятников человеческой мысли. Величие его – в простоте. Пять понятных всем и каждому принципов: 1) мудрость; 2) гуманность; 3) верность; 4) почитание старших; 5) мужество. На их основе выстраивается логически безупречная система идей, призванных упорядочить общественную жизнь, связать воедино интересы государства и личности.

Что необходимо для достижения всеобщего блага?

– Процветание государства.

Что необходимо для процветания государства?

– Благосостояние народа.

Что необходимо для благосостояния народа?

– Благоустройство в семье.

Что необходимо для благоустройства в семье?

– Умиротворение сердца, успокоение самого себя.

Достижение подобного идеала вполне возможно, если только не изменять правдивости и постоянно стремиться к высшей премудрости.

Этические взгляды Конфуция опираются на естественное стремление человека к счастью. Такой подход в поисках первофундамента нравственности присущ многим философским учениям Запада и Востока. Конфуций в этом не оригинален. Он лишь внес специфический «китайский аромат» в копилку общечеловеческих ценностей.

Нравственные принципы вытекают из всей сути учения Конфуция. Само же учение, как оно формулируется в классическом каноне «Лунь юй», представляет собой собрание кратких (по преимуществу) изречений и лаконичных диалогов с учениками, распределенных на 20 небольших глав. Каждая из них распадается на ряд самостоятельных эпизодов, связанных с тем или иным высказыванием Конфуция. В этом случае обязателен зачин: «Учитель говорил (сказал)»:

Учитель говорил:

– Не радостно ль учиться и постоянно добиваться совершенства? И не приятно ли, когда друзья приходят издалека? Не тот ли благороден муж, кто не досадует, что неизвестен людям? «…»

Учитель сказал:

– Правитель, положившийся на добродетель, напоминает северную полярную звезду, которая замерла на своем месте средь сонма обращенных к ней созвездий.

В обычной практике изложения конфуцианских идей приведенные рефрены опускаются. Зато каждое изречение, каждая фраза, каждое слово подвергается разностороннему толкованию и выявлению содержащейся в них многозначности – сообразно с подходом самого Конфуция:

Три сотни песен заключены в одной строке, гласящей:

«Его мысль не уклоняется».

Есть такое философское понятие – «абстрактный гуманизм», когда о человеколюбии рассуждают вообще, как правило, высокопарно и без всякой практической направленности. Гуманизм Конфуция не имеет ничего общего с подобным идеологическим и теоретическим фантомом – он конкретен, обращен к живым людям – его современникам, а от них через головы многих поколений – к нам с вами:

– Прекрасно там, где человечность. Как может умный человек, имея выбор, в ее краях не поселиться?

– Лишенный человечности не может долго оставаться в бедности, не может постоянно пребывать в благополучии. Кто человечен, тому человечность доставляет удовольствие, а умному она приносит пользу.

– Лишь тот, кто человечен, умеет и любить людей, и чувствовать к ним отвращение.

– Устремленность к человечности освобождает от всего дурного. «…»

– Каждый ошибается в зависимости от своей пристрастности. Вглядись в ошибки человека, и познаешь степень его человечности.

Когда же у Царя всех китайских мудрецов однажды поинтересовались, как наилучшим образом выразить суть понятия «человечность», он ответил: «Это – любовь к людям». Конфуций не был ни отшельником, ни аскетом. Однако, Воздержание и Умеренность были возведены им почти что в идеал:

– Я радость нахожу и в том, когда живу на отрубях с водой, сплю, положив ладошку вместо изголовья. Богатство, знатность, обретенные нечестно, мне кажутся проплывшим мимо облаком. «…» Расточительность ведет к непослушанию, а бережливость – к захудалости. Но лучше захудалость, чем непослушание.

Ориентир же в человеческих отношениях таков:

– Главное будь честен и правдив; с теми, кто тебе не равен, не дружи и не бойся исправлять свои ошибки.

Во всем мире известен и другой афоризм Конфуция:

– Бывают три полезных друга и три друга, приносящих вред. Полезны справедливый друг, чистосердечный друг и друг, который много знает. А вредны льстивый друг, двуличный друг и друг красноречивый.

Самосовершенствование должно быть направлено не на самого себя, а на всеобщее благо, или, говоря словами самого Конфуция: «Совершенствовать себя, – чтобы тем самым обеспечить благоденствие других». В «Лунь юй» сохранилось немало драгоценных свидетельств о характере самого Учителя, бережно и с любовью собранных его учениками:

В своей деревне Конфуций казался простодушным и косноязычным, а при дворе и в храме предков он говорил красноречиво, хотя и мало. В ожидании аудиенции, беседуя с низшими чинами, он казался ласковым, в беседе с низшими чинами – твердым. В присутствии князя он двигался с почтительным и важным видом. «…» Он носил черный кафтан с халатом из каракуля. Белый – с дохой из пыжика и желтый – с лисьей шубой. Для дома у него был длинный меховой халат с коротким правым рукавом. Во время сна всегда пользовался коротким одеялом в половину своего роста. Сидел на коврике из толстых шкур лисицы и енота. «…» Он не отказывался от облущенного риса и мелко нарезанного мяса. «…» Ел немного «… » Даже когда ел грубую простую пищу, то всегда приносил из ее немного в жертву и при этом выражал всем своим видом строгую почтительность.

Уже здесь содержится намек на одну из характернейших черт традиционного китайского мировоззрения – культ предков и почитание родителей. Конфуций много сделал для укрепления данного устоя социального бытия и общественной гармонии. Ритуал – вообще одна из центральных категорий «Лунь юй». Регламентация знаменитых «китайских церемоний» во многих своих в последствии канонизированных моментах восходит именно к Конфуцию и основанному на его учении конфуцианству, не без основания названному религией ученых. Конфуцианская концепция этикета неотделима от общих гуманистических установок:

– Быть человечным к ритуалу – значит победить себя и возвратиться.

Если однажды победишь себя и возвратишься к ритуалу, все в Поднебесной согласятся, что ты человечен. От самого себя, не от других, зависит обретение человечности.

Знание и ученость возведены Конфуцием в подлинный культ. Достичь их вершин невозможно без изнурительного ученического труда и учета тех многочисленных опасностей, что подстерегают подвижников на этом пути:

– Когда стремятся к человечности, но не хотят учиться, то это заблуждение приводит к глупости. Когда стремятся проявить свой ум, но не хотят учиться, то это заблуждение ведет к распущенности. Когда стремятся быть правдивым, но не хотят учиться, то это заблуждение приносит вред. Когда стремятся к правоте, но не хотят учиться, то это заблуждение приводит к грубости. Когда стремятся быть отважным, но не хотят учиться, то это заблуждение приводит к смуте. Когда стремятся к непреклонности, но не хотят учиться, то это заблуждение приводит к безрассудству.

Китай велик и могуч. Потенциал китайского народа неисчерпаем. Главной заботой великих сынов Поднебесной во все времена было – процветание государства. Из недр народных, из самых глубин народного духа вышло немало великих мудрецов. Конфуций на две головы выше любого из них. Его фигура заметна из любого уголка земли. Так было, так есть и так будет всегда!