Текст книги "Бакунин"

Автор книги: Валерий Демин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

«1. Признается независимость всех народов, составляющих славянское племя.

2. Все эти народы, впрочем, состоят между собою в союзном единении. Это единение должно быть настолько тесно, что счастье или несчастье одного должно быть в то же время счастьем или несчастьем другого, и никто не может чувствовать себя свободным и считать себя таковым, если другие не свободны, и наоборот: притеснение одного есть притеснение другого.

3. Общий союз всех славянских народов есть выражение и осуществление этого соединения. Он представляет все славянство и называется Славянский совет.

4. Славянский совет руководит всем славянством как первая власть и высший суд; все обязаны подчиняться его приказаниям и исполнять его решения.

5. Всякое несправедливое действие какого-либо славянского народа, которое бы стремилось учредить особый союз в среде соединенного всеславянства или подчинить себе другое славянское племя посредством ли дипломатии или насилия, в намерении основать сильную центральную власть, которая бы могла уничтожить или ограничить всего соединенного славянства, – всякое стремление к какой бы то ни было гегемонии над соединенными народами в пользу одного народа или некоторых соединенных, но не к выгоде других, будет считаться за преступление или за измену всему славянству. Славянские народы, которые хотят составить часть федерации, должны отказаться вполне от своего государственного значения и передать его непосредственно в руки Совета и не должны искать себе особенного величия иначе, как в развитии своего счастья и свободы.

6. Только Совет имеет право объявлять войну иностранным державам. Никакой отдельный народ не может объявлять войну без согласия всех, так как вследствие соединения все должны участвовать в войне каждого и ни один не может оставить братского племени в минуту несчастья.

7. Внутренняя война между славянскими племенами должна быть запрещена как позор, как братоубийство. Если бы возникли несчастья между двумя славянскими народами, то они должны быть устранены Советом, и его решение должно быть приведено в исполнение как священное.

8. Из последних трех пунктов ясно вытекает, что если какой славянский народ подвергнется нападению другого славянского народа, находящегося в возмущении, раньше, чем Совет имел бы время постановить что-нибудь или приложить разные посреднические меры, то все соседние племена обязаны помогать его освобождению. Поэтому будет считаться изменником всякий славянский народ, который нападает на другой с оружием или который при нападении чужого не поспешит на помощь подвергнувшемуся нападению брату. Защищать брата есть первая обязанность.

9. Никакое славянское племя не может заключать союза с чужими народами; это право исключительно предоставлено Совету. <…>».

Надо ли говорить, что такая по существу революционная программа не вызвала восторгов у основной массы далеко не революционно настроенных делегатов. Однако Бакунин был включен в комиссию по подготовке резолюции съезда и – уж будьте уверены – сделал всё, чтобы направить ее в нужное ему русло. В принятом же на съезде Манифесте, тотчас же вызвавшем гнев австрийских властей, в частности, говорилось:

«Славянский съезд в Праге есть явление новое как для Европы, так и для самих славян. Впервые с тех пор, как о нас упоминает история, сошлись мы, разрозненные члены великого племени в большом числе из далеких краев, дабы, сознав в себе братьев, мирно обсудить свои общие дела. И мы поняли друг друга не только нашим прекрасным языком, на котором говорят восемьдесят миллионов, но и созвучным биением сердец наших и сходством наших душевных стремлений. Правда и прямота, руководившие всеми нашими действиями, побудили нас высказать перед Богом и перед людьми то, чего мы хотели и какими принципами руководствовались в наших действиях.

Народы романские и германские, некогда прославившиеся в Европе как могучие завоеватели, тысячу лет тому назад силою меча не только добились своей независимости, но и сумели всемерно обеспечить свое господство. Их государственное искусство, основывавшееся преимущественно на праве сильного, предоставляло свободу только высшим сословиям, управляло посредством привилегий, народу же оставляли одни лишь обязанности; только в новейшее время силе общественного мнения, носящегося подобно духу Божию над всеми землями, удалось разорвать все оковы феодализма и снова вернуть людям неотъемлемые права человека и гражданина. Напротив, среди славян, у которых любовь к свободе искони была тем горячее, чем слабее проявлялась у них охота к господству и завоеваниям, у которых тяга к независимости всегда препятствовала образованию высшей центральной власти, одно племя за другим с течением времени попадало в состояние зависимости. С помощью политики, давно уже осужденной по заслугам в глазах всего мира, напоследок лишен был и героический польский народ, наши благородные братья, своего государственного существования. Казалось, что весь великий славянский мир всюду очутился в порабощении, добровольные холопы которого не преминули отрицать за ним даже способность к свободе. Однако эта нелепая вьщумка в конечном счете исчезает перед словом Божиим, говорящим сердцу каждого из нас в глубоких переворотах нашего времени. Дух, наконец, добился победы; чары старого заклятия разрушены; тысячелетнее здание, установленное и поддерживаемое грубою силою в союзе с хитростью и коварством, рассыпается в прах на наших глазах; свежий дух жизни, веющий по широким нивам, творит новый мир; свободное слово и свободное дело стали, наконец, реальностью.

Теперь поднял голову и давно притеснявшийся славянин, он сбрасывает с себя иго насилия и мощным голосом требует своего старого достояния – свободы. Сильный численностью, еще более сильный своей волей и новообретенным братским единомыслием своих племен, он тем не менее остается верен своим прирожденным свойствам и заветам своих отцов: он не хочет ни господства, ни захватов, но требует свободы как для себя, так и для каждого; требует, чтобы она была повсюду, без изъятия, признана святейшим правом человека. Поэтому мы, славяне, отвергаем и ненавидим всякое господство грубой силы, нарушающей законы; отвергаем всякие привилегии и преимущества, а также политические разделения сословий; желаем безусловного равенства перед законом и равной меры прав и обязанностей для каждого; там, где между миллионами родится хоть один порабощенный, действительная свобода не существует. Итак, свобода, равенство и братство всех граждан государства остаются, как тысячу лет назад, так и теперь нашим девизом…»

Это было не совсем то, что хотел Бакунин, но и в таком виде Манифест содержал главное – призыв к единению славян – настоящему и будущему. Сокровенные свои мысли о славянской революции Бакунин во всеуслышание выразит чуть позже в «Воззвании русского патриота к славянским народам»: «Необходимо все смести с лица земли, дабы очистить место для нового мира. Новый мир, братья, – это полное и действительное освобождение всех личностей, как и всех наций, это – наступление политической и социальной справедливости, это – НЕОГРАНИЧЕННОЕ ЦАРСТВО СВОБОДЫ» (выделено мной. – В. Д.). Кроме того, Бакунин – непримиримый враг государственной бюрократии – предлагал «изгнать и уничтожить всех противников победившего режима, за исключением некоторых чиновников, оставленных для совета и справок».

Славянский съезд завершался уже под грохот баррикадных боев. 12 июня 1848 года в Праге вспыхнуло народное восстание, которое назревало давно. Сначала до предела обострились отношения между студентами и демократической общественностью, с одной стороны, и, с другой, – немалым немецким населением Праги и австрийской администрацией. Главнокомандующим австрийского гарнизона был назначен князь Виндишгрец, немедленно перешедший к решительным репрессивным действиям, запретив уличные шествия и митинги. Однако приказ совпал с празднованием важнейшего для всех христиан Духова дня, и улицы старинного города, как обычно, заполнились толпами людей. Солдаты попытались разогнать народ, не пропуская его к традиционным местам гуляний. В ответ на действия австрийцев улицы Праги покрылись баррикадами. Из тайников было извлечено огнестрельное и холодное оружие, раздались первые выстрелы. Тогда австрийский главнокомандующий приказал начать обстрел Праги из пушек. Артиллерийская канонада продолжалась три дня, в городе было объявлено осадное положение. В это время Славянский съезд и завершил свою работу.

Но Бакунин давно уже был на баррикадах с восставшим народом. По существу, русский эмигрант стал одним из руководителей чешской национальной революции (так во всяком случае позже характеризовали его непосредственные участники событий). Умеренная буржуазия и интеллигенция, как всегда, испугались коренных социальных преобразований в пользу широких народных масс и вступили в тайные переговоры с австрийцами. Восставшим не хватало оружия и боеприпасов. Бакунин предлагал штурмом взять городскую ратушу, разогнать соглашателей и учредить революционный комитет с неограниченными диктаторскими полномочиями. Но было уже поздно. Австрийцы вступили в Прагу. Начались повальные аресты. Бакунину вместе с другими руководителями восстания пришлось срочно покинуть город. А 23 июня в Париже вспыхнуло восстание рабочих, протестовавших против закрытия Национальных мастерских и антинародной политики правительства. Их поддержали демократически настроенные парижане. Борьба народа закончилось кровавой бойней и установлением деспотического режима.

* * *

Известие об Июньском восстании в Париже застало Бакунина в Германии. В начале июля он вновь приехал в Бреславль, откуда перебрался в Берлин. В столице Пруссии революция давно сошла на «нет». Здесь Бакунин познакомился с одним из идеологов немецкого анархизма Максом Штирнером (1806–1856), автором книги «Единственный и его собственность». Михаил восхищался этой «библией» беспредельного индивидуализма и безграничной свободы. В свою очередь, Штирнер преклонялся перед славянским духом (именно так!) русского бунтаря и его свободолюбием. Многие немецкие друзья также отмечали его темперамент и одержимость. Так, например, известный писатель Карл Варнгаген (1785–1858), друживший со многими деятелями русской культуры и свободомыслия – Станкевичем, Грановским, Тургеневым, Огаревым и другими, записал 22 июля 1848 года в своем дневнике: «Вчера вечером пришел русский Бакунин, как всегда здоровый и полный мужества, гордый и веселый, полный сладких надежд. Его гигантское тело доставляет ему все удобства…» Верная зарисовка! Остается уточнить, «сладкой надеждой» его по-прежнему оставалась «одна, но пламенная страсть» – революция – и прежде всего общеславянская. По свидетельству современника, в ту пору переполненный энтузиазмом Бакунин, прощаясь с кем-либо, обязательно добавлял: «До свидания в славянской республике!»…

Тем временем в Берлине русского эмигранта настигла вторая волна дезинформации, запущенной еще в начале года графом Киселевым. 6 июля редактируемая Карлом Марксом «Новая Рейнская газета» опубликовала со ссылкой на Жорж Санд информацию о том, что Бакунин является завербованным царским агентом и уже успел выдать несколько польских патриотов. В газете утверждалось, что французская писательница располагает соответствующими документами и готова предъявить их в любое время каждому желающему. Большей подлости придумать было нельзя. Бакунин тотчас же обратился за разъяснениями к человеку, которого имел все основания считать своим другом:

«М[илостивая] г[осударыня]! Вашим именем воспользовались для распространения клеветнических слухов на мой счет. Только что я прочитал в номере 36 “Новой Рейнской Газеты” следующее сообщение из Парижа:

“Париж, 3 июля. – Здесь, несмотря на нашу внутреннюю смуту, весьма внимательно следят за борьбою славянской расы в Чехии, Венгрии и Польше. По поводу славянской пропаганды нас вчера уверяли, что Жорж Занд имеет в своем распоряжении документы, сильно компрометирующие изгнанного отсюда русского М. Бакунина, которые изображают его как орудие или как недавно завербованного агента России и приписывают ему главную роль в недавних арестах несчастных поляков. Жорж Занд показывала эти документы некоторым из своих друзей. Мы здесь ничего не имеем против славянского государства, но никогда оно не создастся посредством предательства польских патриотов”.

Мне не приходится объяснять Вам всю серьезность этого обвинения. Либо корреспондент солгал, либо его сообщение имеет какое-нибудь основание. В первом случае я настоятельно прошу Вас, во имя той симпатии, которую Вы всегда ко мне проявляли, опровергнуть эту публичную ложь. Примите во внимание, сударыня, что дело вдет о моей чести, которая, под прикрытием Вашего имени, недостойным образом задета, и что такие слухи бросают на меня тень как раз в тот момент, когда я больше, чем когда-либо, нуждаюсь в доверии в интересах того дела, которому я служу. Если же Вы, сударыня, вопреки моему ожиданию, действительно являетесь источником этих слухов, то я апеллирую уже не к Вашей симпатии, а к Вашему чувству справедливости и к Вашей порядочности. Я слишком Вас уважаю и считаю Вас слишком благородною и добросовестною для того, чтобы допустить, что Вы могли легкомысленно, и не будучи сама в этом убежденной, высказать против меня такое обвинение. Доказательств Вы не могли иметь, так как для несуществующей вещи не может быть доказательства, но я должен предположить, что у Вас имеются столь веские внешние улики, что они могли даже Вас ввести в заблуждение.

Я предлагаю Вам немедленно опубликовать все те бумаги, которые меня якобы компрометируют, дабы я мог их опровергнуть и узнать имена авторов этой бесстыдной клеветы. Я имею право требовать этого, так как, обвинив меня, Вы этим самым взяли на себя священную обязанность передо мною и перед общественным мнением доказать свои обвинения.

С почтением – М. Бакунин».

Ответ Жорж Санд последовал незамедлительно – настолько быстро, насколько позволяла работа европейской почты: «Нет, никогда у меня не было в руках никаких обвинений против Вас, да я бы им не придала никакой веры, будьте в этом уверены. <…> Статья “Новой Рейнской газеты”, которую я самым формальным образом опровергаю, представляет ни на чем не основанную возмутительную выдумку, которой я чувствую себя лично задетой. Я полагаю, что корреспондент, доставивший эту заметку, спятил с ума, если мог сочинить подобную нелепость на Ваш и на мой счет. <…> Я выражаю Вам уважение и симпатию, каких Вы заслуживаете и какие я никогда не переставала питать к Вашему характеру и к Вашим действиям, примите же в них уверение в большей мере, чем когда-либо. <…>».

К чести «Новой Рейнской газеты», она опубликовала и это письмо писательницы, и протест Бакунина, однако атаки на него не прекратила. 15 и 16 февраля 1849 года в ней была напечатана статья Фридриха Энгельса «Демократический панславизм», содержащая беспрецедентную критику в адрес брошюры Бакунина «Воззвание к славянам», самого автора и развиваемой им идеи славянского и общедемократического единства. В «Воззвании», написанном на одном дыхании и по горячим следам бурных событий истекшего года, не только подведены некоторые неутешительные итоги, но и намечены дальнейшие пути по преодолению разобщенности революционных масс. Главная идея – славяне не должны действовать изолированно, им необходимо искать союзников в лице прогрессивных сил Австрии, Венгрии, Германии, России и других государств.

Именно это и вызвало категорическое неприятие со стороны Энгельса и Маркса. В то время будущие вожди Интернационала очень схематично и приблизительно представляли насущные проблемы славянства. Лишь к концу жизни они увидели, что центр революционной активности смещается в Восточную Европу и Россию. До этого же славяне вообще и русские в особенности представлялись им сплошной темной, дикой и реакционной массой. Кто не верит или не согласен, может открыть 6-й том Собрания сочинений Маркса и Энгельса (2-е издание) и собственными глазами прочитать следующие суждения:

«<„.> На сентиментальные фразы о братстве, обращаемые к нам от имени самых контрреволюционных наций Европы (то есть Бакунина, выступающего от имени русского народа и всего славянства. – В. Д.), мы отвечаем: ненависть к русским была и продолжает еще быть у немцев их первой революционной страстью; со времени революции к этому прибавилась ненависть к чехам и хорватам, и только при помощи самого решительного терроризма против этих славянских народов можем мы совместно с поляками и мадьярами оградить революцию от опасности. Мы знаем теперь, где сконцентрированы враги революции: в России и в славянских областях Австрии; и никакие фразы и указания на неопределенное демократическое будущее этих стран не помешают нам относиться к нашим врагам, как к врагам. И если… революционный панславизм принимает эти слова всерьез и будет отрекаться от революции всюду, где дело коснется фантастической славянской национальности, то и мы будем знать, что нам делать. Тогда борьба, “беспощадная борьба не на жизнь, а на смерть” со славянством, предающим революцию, борьба на уничтожение и беспощадный терроризм – не в интересах Германии, а в интересах революции!»

В пылу полемики Энгельс договорился до того, что заявил: просвещенная Европа должна как можно скорее избавиться от балласта славянского варварства путем поголовного истребления во время ближайшей войны реакционного этноса, тормозящего социальный прогресс других народов. Но Бакунину, объявленному в памфлете Энгельса международным террористом и врагом «цивилизованных народов», не было никакой нужды отвечать на злопыхательские наветы. «Воззвание к славянам» говорило само за себя. В нем начисто отсутствовали и померещившаяся Энгельсу ксенофобия к неславянским нациям и надежды на свертывание европейской революции. Вместо мнимого славянского шовинизма мы видим протянутую Бакуниным «братскую руку немецкому народу и всей демократической Германии» (а также другим народам Европы). Спустя год он так оценивал свои действия:

«<…> Я бросился между славянами и немцами, между двумя великими, но, к сожалению, взаимно друг друга ненавидящими расами, бросился, чтобы предотвратить гибельную борьбу и повести их соединенные силы против русской тирании, не против русского народа, нет, а для его освобождения. Это было гигантское предприятие. Я был один, не имея ничего, кроме доброй, честной воли, и, может быть, меня могли упрекнуть в том, что с моей стороны было донкихотством думать о такой гигантской работе. Я же рассчитывал на более продолжительный прилив в движении. Я ошибся в расчете: отлив наступил раньше, чем я ожидал. <…>».

О немцах, впрочем, он судил вполне объективно. Свидетельство тому письмо Георгу Гервегу от 8 декабря 1848 года: «<…> Если бы немецкая нация состояла исключительно из широкой, к сожалению, слишком широкой массы мещан, буржуа, из того, что теперь можно назвать официальной, видимой Германией, если бы под этой официальною немецкою нациею не имелось городских пролетариев, а особенно многочисленной массы крестьян, то мне пришлось бы сказать: нет больше немецкой нации, Германия будет завоевана и уничтожена. Только анархическая крестьянская война с одной стороны и исправление буржуазии банкротством с другой могут спасти Германию».

Бакунин мечтает о широкомасштабном выступлении крестьян, наподобие того, какое потрясло Германию в XVI веке. Он пророчествует: «Весной в Германии обязательно произойдет новая революция!» Бакунин не ошибся – революция в Саксонии вспыхнула в самом начале мая 1849 года, но она не стала новой Великой крестьянской войной. В раскритикованной Энгельсом брошюре – то же: вместо пораженческих настроений – призывы к решительным революционным действиям:

«На два стана разделен мир. Никакой средней дороги не проложено между ними. И не может безнаказанно ни одна часть отделиться от великого нерасторжимого союза, в котором все, преследующие одинаковую цель, или вместе должны победить, или вместе быть побежденными. На два стана разделен мир. Здесь революция, там контрреволюция.

Вот лозунги. На один из них должен решиться каждый из нас, как мы, так и вы, братья. Средней дороги нет. Те, кто такую дорогу указывает и прославляет, – или обманутые или обманщики. <…>

Братья! Я – русский, я говорю вам как славянин. И намерения мои, и чувства, и мысли я откровенно изложил вам на съезде в Праге. Вы знаете, что я как русский вижу спасение моих земляков только в союзе со всеми остальными братьями, только в объединении всех славянских народов в федерацию свободных племенных союзов. Вы знаете, что стремление к этой великой цели я поставил главной задачей своей жизни. Это дает мне право говорить с вами так, как я говорю, потому что ваши дела – вместе с тем и мои собственные, ваше дело есть наше дело, ваше спасение – наше спасение, ваша честь – наша честь, ваш позор – наш позор и ваша гибель – наша гибель. <…>

Именно русская демократия своими огненными языками поглотит державу и кровавым заревом осветит всю Европу. Чудеса революции восстанут из глубины этого пламенного океана; Россия есть цель революции; ее наибольшая сила развернется там, там же она достигнет своего завершения. С тою же первобытною твердостью упорной выдержки, с какою русский народ отстоял свою внешнюю независимость при всех бурях, потрясавших славянский мир, овладеет он теперь революцией и завоюет и удержит свою внутреннюю свободу. В Москве будет разбито рабство соединенных теперь под русским скипетром и всех вообще славянских народов, а вместе с тем и все европейское рабство и навеки погребено под своими собственными мусором и развалинами; в Москве из моря крови и пламени высоко и прекрасно взойдет созвездие революции и станет путеводною звездою для блага всего освобожденного человечества.

Встаньте же, славянские братья! Вы, призвание которых – бороться в передних рядах, встаньте! Во имя миллионов, которые должны скоро дать главное сражение, во имя северных славян, которые когда-нибудь потребуют от вас строгого отчета о том, что вы сделали для нашего святого дела, во имя этого народа еще и еще раз взываю я к вам: Раз навсегда порвите с реакцией, порвите с дипломатией, со всякой половинчатой и недостойной вас политикой и бросьтесь отважно и всецело в объятия революции!»

В мае 1849 года Бакунин стал одним из вдохновителей, активных участников и руководителей восстания, вспыхнувшего в Саксонии…