Текст книги "Пояс и шлем"

Автор книги: Валерий Мильгром

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА 14

Ипполита. 17 мая. 03:00–06:00 СГВ

Дональд Моррис (окончание)

Мы замолчали. Я снова был ошарашен. Как это «никто никуда не выходил»? А записи Сержа? А, наконец, слова самого Голдина?

– Вот что, Лино, – спросил после некоторого размышления Грег. – Если Земля передает нуль-грамму на Ипполиту, а нуль-прохождения нет, что происходит?

– С Ретрансляционного Кольца постоянно посылается непрерывный сигнал на ПС. Его прием служит сигнализацией нуль-прохождения. Если «дыра» закрыта, нуль-станция Кольца принимает сообщение с Земли, запоминает его, «сжимает» в короткий импульс и посылает сигнал «внимание» на Ипполиту. Пункт Связи этим сигналом при наступлении прохождения включается на прием и принимает импульс с Кольца. Длительность его не больше секунды, так что достаточно мгновенного открытия «дыры» в атмосфере – и сообщение поступает на ПС. А оттуда по подземному кабелю – сюда на дешифратор.

Назад с Ипполиты порядок отправления несколько иной. Мы не имеем возможности при отсутствии нуль-прохождения «буравить» атмосферу непрерывным сигналом «внимание». Прохождения может не быть неделю, а то и две. Такие случаи бывали. Это для нас слишком большой расход энергии. Поэтому мы вынуждены ждать, пока прохождение появится, – это мы узнаем по приему нуль-сигнала с Кольца. И только потом отправляем наш импульс. А с Кольца сообщение мгновенно ретранслируется адресату.

– А если сообщение пришло с Кольца на ПС с опозданием, как оно таймируется?

– Вверху – время отправления с Земли и, соответственно, приема на Кольце. Внизу – время приема Пунктом Связи на Ипполите.

– А если ночью приходит сообщение категории «А»?

– При получении такого сообщения я немедленно должен быть извещен о нем, вне зависимости от времени получения и моего местонахождения. Если вы имеете в виду нуль-грамму о событиях на Сеньоре, то мы получили ее утром.

– Утром? – переспросил я. – Все получили ее ночью.

– Значит, ночью у нас не было нуль-прохождения. Это, как вы уже поняли, обычный случай. Наличие и отсутствие нуль-прохождения объективками Сержа не фиксируется.

– А можно мне взглянуть на эту нуль-грамму? – попросил Голдин.

– Разумеется, – удивился Челли. – Я думал, вы с ней знакомы. Это же категория «А», «всем, всем, всем»…

Он поднялся и вышел в холл. Следом отправился Голдин. Сквозь неплотно прикрытую дверь жилого блока мне было видно, как он подошел к пульту дежурного, поколдовал у дешифратора и вернулся с голубой карточкой нуль-граммы в руках. Через минуту появился Челли с такой же карточкой и вручил ее Голдину. Грег повертел ее, сравнил со своей, отложил себе на журнальный столик и тихо сказал:

– Теперь хоть ясно, зачем выходил Штрайх. Но остальное мы можем узнать только от доктора и Чивилиса, а они говорить не собираются…

– А Ферран? – снова не выдержал я.

– Ферран в этой истории совершенно не замешан.

– Но его никто не видел до снятия второй ступени защиты! – выложил я свой главный козырь. – Он один мог вернуться незаметно, был момент, когда холл уже после снятия регистрации входа-выхода пустовал…

– Он не мог вернуться, – парировал Голдин. – Я уже сказал, что Штрайх выходил один. Ферран всю ночь спокойно проспал в своем блоке. Я даже знаю, что ему снилось…

– Тогда объясни, как можно совместить твои утверждения с тем фактом, что за ночь «электронный сторож» дважды фиксировал выход и ни разу – вход?

Челли, переводивший непонимающий взгляд с меня на Грега и обратно, тут же вскочил:

– Это точно? Я сейчас проверю…

– Не надо, мы уже проверили, – удержал его Голдин. – Это и так, и не так… Лет двести назад ходила такая юмористическая поговорка: «Если факты противоречат логике, тем хуже для фактов». Это шутка, конечно, но в ней есть и доля здравого смысла. Применительно к нашему случаю я бы ее перефразировал так: «Если факты противоречат логике, то чаще всего это либо не факты, либо они неправильно истолковываются».

С самого начала я проверил показания регистратора и установил, что до выхода Чивилиса поле за ночь снималось дважды, примерно в 5:04 и в 5:05. Оба раза на выход. Отсюда мы с Дональдом вывели, что кроме Штрайха из-под Купола вышел кто-то еще и не вернулся до снятия регистрации входа-выхода, то есть до 6:35. Но при дальнейшем изучении обстановки мне стало ясно, что этот вывод (заметьте, я не говорю «факт») противоречит всем остальным фактам и положениям данного дела.

Во-первых, между снятиями поля прошло менее 40 секунд. В то же время, чтобы выпустить из шлюза, уже герметически закрытого, земной воздух и заполнить его атмосферой Ипполиты, нужно не менее двух минут, я это проверял. В шлюзе спрятаться негде, кроме как на складе, вы оба это знаете. Но, зайдя на склад за космокостюмом, Штрайх обязательно обнаружил бы Второго. Значит, если в ночь на 16 мая из-под Купола вышли двое, то находиться в шлюзе они могли только вместе. А тогда Штрайх должен был сообщить об этом в бортжурнале. Но он этого не сделал.

Далее. Физическую возможность выйти из-под Купола ночью и незаметно вернуться утром имел только Ферран, это верно. Но я с самого начала установил, что все дело крутится вокруг непонятно откуда взявшегося ридолита, – Голдин кивнул на стоявший рядом с креслом контейнер, – а Ферран не является служащим «Россыпей» и никакого отношения к ридолиту иметь не может.

Он перевел дыхание и продолжал:

– С другой стороны, те, кто заведомо имеют отношение к утаенному ридолиту, о чем я буду говорить ниже, – Чивилис и Сайто, – не могли выйти из-под Купола со Штрайхом и вернуться утром после снятия регистрации хотя бы потому, что на момент двукратного снятия поля на выход со склада не было взято ни одного баллона кислорода. На их космокостюмах были баллоны с запасом воздуха не более чем на 40 минут, в то время как между последним снятием поля ночью и выходом Чивилиса прошло более часа.

Вы можете возразить: они могли взять баллоны со склада и сразу после возвращения накануне. Я предусмотрел этот вариант и запросил Сержа о количестве баллонов на складе по состоянию на 23:00 15 мая (до их возвращения, которое было зафиксировано Сержем в 23:27) и на 04:30 (до выхода Штрайха), на 05:30 (после его выхода) и на 06:30 16 мая (после выхода Чивилиса). Из ответа следовало, что начиная с 23:00 15 мая баллоны со склада первым взял Чивилис в 06:17. Таким образом, никто из группы, летавшей на Рудник 15 мая, не мог ночью сопровождать Штрайха. Оставались только вы, Лино, Ферран и Кушнир. Но ваше алиби безупречно, а алиби Кушнира подтверждаете вы и Гайданович.

– Разумеется, – согласился внимательно слушавший Челли.

– Этот факт действительно выводил на Феррана, у которого не было алиби. Но тогда я нашел последний – и самый важный – довод в пользу его абсолютной непричастности к смерти Штрайха. Я ведь не случайно спрашивал вас о порядке контроля за использованием космокостюмов… На Станции их всего 15. На половину пятого утра 16 мая все они были на складе. На половину шестого их осталось 14, на половину седьмого – 13. Следовательно, Штрайх действительно вышел один, а в 6:20 за ним, как вы и рассказывали, вышел в Ангар Чивилис…

Итак, вроде бы мы пришли к противоречию. С одной стороны, рассуждаем мы, налицо регистрация двух выходов и ни одного входа, то есть выхода двух человек. С другой стороны, выйти мог только один. Тут-то и пора вспомнить старую поговорку! Потому что это противоречие – кажущееся, мы и не заметили, как наше мышление подменило правильную формулировку «регистрация снятия защитного поля на выход» на почти такую же по смыслу, однако в данном случае неверную – «регистрация выхода».

Как происходит снятие защитного поля второй ступени? Вы входите в шлюз, надеваете космокостюм, даете Сержу запрос на выход. Шлюз герметизируется, земной воздух отсасывается в резервуары, а снаружи всасывается атмосферный воздух. После этого поле снимается автоматически при контакте с материалом космокостюма. В этот момент и происходит регистрация снятия поля на выход. А если вы сделали шаг, поле уже снято, но вы вдруг раздумали выходить и двинулись назад? Поле восстанавливается, как только окончится контакт с материалом, обладающим определенными характеристиками… Но вы-то еще в шлюзе, хотя запрос на выход удовлетворен! Поэтому, если вы снова захотите выйти, Серж зарегистрирует повторное снятие поля на выход, но на вход поле ни разу снято не будет.

Голдин с победоносным видом оглядел нас. Возможно, он ожидал аплодисментов, и он, безусловно, их заслужил, но аплодисментов не последовало, и он вынужден был продолжать:

– Как же все известные на сегодня факты можно объяснить? Некоторое время назад кому-то из троих работников вашей вахты, Лино: Чивилису, Сайто или Штрайху – а может быть, и всем троим сразу, пришла в голову мысль завладеть частью добываемого на Ипполите ридолита…

Лино хотел что-то вставить, но Голдин его остановил:

– Я излагаю вам гипотезу, которая, на мой взгляд, расставляет по местам все известные на сегодняшний день факты. Она пока и меня не очень удовлетворяет, но другой у меня, увы, нет. Поэтому я предлагаю вам дослушать до конца, а потом уже критиковать.

Мы вынуждены были согласиться:

– Так вот… Реальной возможности сделать это им до последнего времени не представлялось. Но вот на Ипполите резко возрастает сейсмическая и вулканическая активность. Во время возвращения с Рудника, возвращения – заметьте, с ридолитом, – Чивилис, Сайто, Штрайх и Гайданович теряют катер. По возвращении Штрайх остается дежурить по Станции и узнает от вас, Лино, что планету ждет серьезнейший катаклизм не далее чем послезавтра. Вы просите его отправить на Землю запрос о разрешении на эвакуацию. И у Штрайха, а может быть, у Чивилиса или Сайто рождается очень простой план. Если использовать Большой Гипноизлучатель, можно внушить Натали Гайданович, участвовавшей в полете на Рудник, вам, Лино, очевидно, знавшему, что экспедиция вернулась с ридолитом, а заодно Кушниру и Феррану, что катер погиб на пути ТУДА, а не ОБРАТНО. И естественно, ридолит остался на Руднике. Думаю, они надеялись, что ожидаемый катаклизм уничтожит все следы их аферы: и Рудник с пустыми контейнерами, и Станцию с БГИ, использованным в преступных целях.

Итак, Штрайх дежурит ночью. Нуль-прохождения нет. В 3 часа ночи с Земли отправляется сообщение о катастрофе на Сеньоре. Около половины пятого открывается нуль-прохождение, и это сообщение приходит на Ипполиту. Кассета с гипнопрограммой еще не запущена: из практики известно, что наилучшие результаты дает внушение перед самым пробуждением, и Штрайх рассчитывал запустить свою гипнопрограмму около пяти утра. Но теперь ситуация изменилась: вас нужно будить и ставить в известность о нуль-грамме категории «А». Неужели придется отказаться от плана, сулящего миллионы?

И Штрайх находит выход: надо оттянуть время получения нуль-граммы. Поверх часовой кассеты с записью саванны, львов и сафари он пишет небольшую гипнограмму длительностью до 20 минут. И запускает свою кассету. Поэтому всем вам под утро снилась Африка. Для твердого усвоения внушенной информации теоретически требуется по меньшей мере 2 часа. Следовательно, с 6 до 8 утра необходимо обеспечить на Станции спокойную бесстрессовую атмосферу. Штрайх фабрикует поддельную нуль-грамму, которую таймирует новым временем получения – 08:00 СГВ. Он блокирует кабельную связь между Пунктом Связи и дешифратором Купола, закладывает на ПС сфабрикованную нуль-грамму и монтирует там простейшее реле времени. Если теперь вернуться на Станцию и отключить сигнализацию нуль-прохождения, то очень просто объяснить вам, Лино, почему за ночь так и не был отправлен запрос: нет прохождения. А, допустим, в без двух минут восемь можно сигнализацию незаметно включить. Через две минуты на ПС сработает реле времени, и на Базу придет сфабрикованная нуль-грамма категории «А», на которой вместо времени получения 04:27 проставлено 08:00. Такое несоответствие едва ли кто-нибудь когда-нибудь заметит, для этого надо затребовать копию нуль-граммы из памяти ПС, что я и сделал… – Голдин подал нам две карточки, и мы смогли убедиться в том, что он прав.

– Утром под любым предлогом нужно будет в общей суматохе вернуться на Пункт Связи, разобрать реле времени, что, по-видимому, сделал Чивилис, и все останется в тайне. Никому и в голову не придет проверить, что за кассета находится в БГИ, которым за 7 месяцев ни разу не пользовались…

Но на обратном пути Штрайх попадает под камнепад, вызванный очередным подземным толчком, и погибает… Сигнализация нуль-связи не выключена, но линия до 8 утра заблокирована, поэтому вы, Лино, в 7:50 не можете отправить нуль-грамму на Землю, хотя прохождение появилось…

Голдин немного помолчал.

– Итак, эта гипотеза объясняет многое, но возникает и множество вопросов. Почему Штрайх действовал один, не разбудив своих сообщников? А о том, что Чивилис и Сайто знали о БГИ и ридолите, свидетельствуют все их дальнейшие действия. И в то же время ночью они преспокойно спят, заблаговременно отключив свои малые гипноизлучатели от каналов БГИ.

– Это точно, – подтвердил я. – МГИ в блоке Чивилиса, который я занял, был отключен. А доктор сам мне сказал, что гипноизлучением не пользуется.

– Вот-вот. Идем дальше. Почему весь день до вечера ридолит открыто стоит на складе? Лишь по редкому стечению обстоятельств первым его обнаружил я, а не кто-нибудь из вас. Случись по-другому, и вся затея с внушением оказалась бы напрасной. Если действительно все затевалось ради ридолита – а 7 килограммов его стоят не один десяток миллионов – то слишком уж легкомысленно воры обращаются со своей добычей, не правда ли? Наконец, как наша троица собиралась обойти трудности, связанные с реализацией ридолита? Лично мне они представляются непреодолимыми… И что означают слова доктора о том, что он будет молчать «до Земли»? Какой в этом смысл? Не-ет, во всем этом, право, есть какая-то неестественность!

ГЛАВА 15

Ипполита. 17 мая. 10:00–13:00 СГВ

Дональд Моррис

Как и предполагал Челли, мы стартовали в 10 утра. До последнего момента Голдин слонялся по Станции, что-то укладывал в свой бездонный саквояж и выглядел очень недовольным. Я причин этого недовольства не понимал. По нашему общему с Челли мнению Голдин блестяще справился с расследованием. В очень короткий срок он сумел не только разгадать тайну гибели Уве Штрайха, но и предотвратить еще одно преступление, даже более того – сберечь к бурному восторгу Челли для Компании месячную добычу ридолита. Я очень надеялся (думаю, не без оснований), что такая Компания, как «Россыпи», сумеет отблагодарить за возвращенные миллионы всех участников событий. В мыслях я уже видел чек на кругленькую сумму, который без особых хлопот будет превращен в небольшой частный космогрузовик со славным именем «Грегори»…

Итак, мы с Челли были довольны, доктор с Чивилисом до самого старта находились взаперти и выразить свое отношение к итогам расследования, естественно, не могли, а остальные это сделать не спешили. Думаю, все они были весьма озадачены драматической развязкой нашего спектакля. И только Голдин, постоянно бурчавший что-то себе под нос, выводил меня из состояния полного блаженства.

Учитывая, что необходимость в изоляции после старта отпадает, Голдин предложил преступникам разместиться на катере вместе со всеми, но доктор и Чивилис дружно и односложно отказались. По-видимому, им тяжело было находиться среди своих бывших товарищей, и они выразили желание во время взлета и пребывания на Кольце содержаться отдельно от остальных. Голдин согласился. Чивилис, неподвижно, с закрытыми глазами лежавший на какой-то подстилке, поинтересовался еще, погружен ли в катер «Мышонок», и, получив утвердительный ответ, снова погрузился в дремоту.

На катере мы с Голдиным и двумя арестантами расположились в рубке управления. Позже к нам пришел Челли, который намеревался пилотировать катер сам, отказавшись от моих услуг. Натали, Лева, Жак, которым Челли сообщил просьбу арестантов, выдав ее за требование Голдина, остались в грузовом отсеке.

При других обстоятельствах я, возможно, настоял бы на том, чтобы самому сейчас сидеть в кресле первого пилота. Но в данном случае от Челли требовалось только взлететь, выйти за пределы этой проклятой атмосферы и состыковаться с Кольцом. Выполнение этой программы не требовало серьезной квалификации, и я с удовольствием развалился в кресле второго пилота, готовый, впрочем, в любой момент взять управление на себя.

Взлетели мы, в общем, нормально, хотя к моменту выхода из атмосферы и, соответственно, установления связи с Кольцом из-за бесконечной болтанки не знали, где находимся. Уже в космосе расчеты показали, что до Кольца около трех часов лету…

Лино настроил автопилот на нуль-привод Кольца и включил прозрачность стен, а освещение рубки выключил. Все молчали. Справа под нами медленно плыл громадный темно-лиловый шар, словно бы скатанный из комьев ваты… Эти комья ни на секунду не оставались в покое, переплетаясь в немыслимые узоры, волнуясь, разглаживаясь и снова собираясь в вихревые потоки. Ипполита была повернута к нам дневной стороной, а слева мерцал далекий Гектор.

Через некоторое время Челли, незаметно покинувший до этого рубку, ворвался в нее в сопровождении Кушнира. Он подскочил к пульту первого пилота и принялся тыкать в один из дисплеев пальцем, возбужденно твердя:

– А ты посмотри сюда, что ты на это скажешь?

– Ничего не скажу, – пробасил Лев. – Этого не может быть. Как говорят дети, так не бывает.

– Здесь многое бывает, чего нигде не бывает, – резонно заметил Лино. – Я тебе точно говорю, она поворачивается.

– Кто поворачивается? – спросил я.

Голдин, Чивилис и доктор тоже оторвались от прозрачных стен и повернулись к Челли.

– Кто-кто… Ипполита за последний час повернулась на шесть градусов! То есть наклон оси вращения планеты по отношению к плоскости эклиптики увеличился с двадцати восьми до тридцати четырех градусов.

– Не может быть, – не поверил я.

– Может, – вдруг вмешался Чивилис. – Лино, увеличьте скорость, если можно. Чем мы быстрее попадем на Кольцо, тем лучше. Там экраны помощнее наших…

Он повернулся к нам спиной и снова впился глазами в Ипполиту. Доктор, а затем и мы с Голдиным последовали его примеру.

– Но что все это значит? – растерянно спросил Челли и сел в кресло. Лев недоуменно пожал плечами и ушел опять в грузовой отсек.

Еще минут через 20 доктор, сидевший напротив меня, впервые за весь полет подал голос:

– Юлиус, взгляните, пожалуйста, во-он туда… Не правда ли, любопытно?

– Там полюс. И Пояс Ипполиты, – хрипло сказал Чивилис.

Я посмотрел туда, куда показывал маленький доктор, и замер. Огромная воронка словно проколола снизу слой лиловой ваты. Стремительно вращаясь, она все увеличивалась в диаметре. Вскоре стало возможно далеко внизу и спереди-справа, у противоположной внутренней стенки воронки, увидеть кусочек поверхности Ипполиты. Воронка приобрела форму усеченного конуса, причем меньшее его основание было почему-то вверху, а не внизу, как у обычных атмосферных явлений. Оно все расширялось.

Конус на наших глазах превращался в цилиндр, основанием которому служил Пояс Ипполиты.

Челли включил связь с грузовым отсеком:

– Все смотрят вниз?

– Все, – ответил голос Феррана. – Но никто ничего не понимает.

– Интересно, есть там какая-нибудь атмосфера, – пробормотал Челли, – или полный вакуум?

Картина внизу теперь напоминала дуло гигантского орудийного ствола, глядящего в космос с поверхности Ипполиты.

– Лино, а можно определить, куда направлена ось воронки? – спросил Чивилис.

– Можно, наверное, – сказал Челли. – А какой в этом смысл?

Чивилис не ответил.

Я прикинул расстояние от нас до ближайшего края воронки. Получилось около семисот километров. В это время автопилот начал торможение: мы приближались к Кольцу. Но никто, кроме меня, не обратил на это внимание, все смотрели на атмосферный феномен.

– Это какой же энергией надо обладать, чтобы устроить такую свистопляску, – пробормотал доктор, стоя спиной к пульту.

Я не успел подумать, кому это «надо обладать такой энергией», как увидел, что Чивилис мгновенно обернулся, посмотрел на светящееся табло внутренней связи и коротко, но больно ткнул доктора в бок. Доктор тоже оглянулся, увидел табло и испуганно зажал себе рот. Мы с Челли, бывшие невольными свидетелями данной пантомимы (Голдин стоял у другого окна), удивленно переглянулись. А доктор тем временем как бы невзначай дотянулся до клавиши внутренней связи и выключил ее со словами:

– Если никто не возражает…

Никто не возразил, всем было не до этого. Никто не заметил даже, что катер уже состыкован с Ретрансляционным Кольцом.

Размеры и форма воронки к тому времени уже стабилизировались, ее края почти не вибрировали, а только бешено вращались, как вращалась бы глиняная пустотелая заготовка для кувшина на гончарном круге… Волны от этого вращения возмущали всю атмосферу планеты, куда хватало глаз.

– Лино, – снова повернулся к нам Чивилис, – пожалуйста, отключите все приборы на катере и Кольце, но включите защитное поле на максимум мощности.

– Что-о?! – изумился Челли.

– Все, что можно отключить, должно быть отключено, – повторил Чивилис. – И я прошу вас сделать это немедленно! Оставьте только аварийные системы регенерации воздуха и жизнеобеспечения и защитное поле на максимуме. Сейчас что-то будет!

– Я поддерживаю эту просьбу, – неожиданно включился в разговор молчавший до сих пор Голдин. – Выполняйте все, о чем попросят Чивилис и Сайто.

Подавленный авторитетом Наблюдателя СГБ, удачно раскрывшего преступление, Челли защелкал клавишами своего пульта. Яркий электрический блеск Кольца погас.

А Голдин повернулся к Чивилису и Сайто и произнес ошеломляющую фразу:

– Я хочу уже сейчас, господа, принести вам свои искренние и глубочайшие извинения за те ошибочные предположения, которые привели меня к глупой гипотезе, а вас – к изоляции.

Надо было видеть глаза Челли, готовые выскочить из орбит! Я, наверное, выглядел так же. А Чивилис всего лишь пожал плечами и негромко ответил:

– Так даже получилось лучше…

– Юлиус! – раздалось в наступившей тишине восклицание доктора, который, по-видимому, ничего не слышал. – Вы только посмотрите! Вы это предполагали?

Мы бросились к иллюминаторам правого борта, поскольку стены уже потеряли прозрачность. Описать увиденное было трудно. Из глубины воронки поднимался ослепительный белый столб. Я бы сказал, что это было похоже на луч чудовищного прожектора, но рос он медленно, словно столбик ртути в старинном градуснике. Вершина его была слегка закруглена, хотя это могло быть и оптическим обманом… За десять минут он достиг верхних слоев атмосферы и продолжал расти. Все мы изумленно взирали на это зрелище.

Через полчаса столб был примерно шестисоткилометровой высоты при четырехсоткилометровом диаметре. Больше он пока не рос.

– Что это может быть за материал? – прошептал я, не допуская мысли о том, что это, возможно, обман зрения.

– Это не материал, – услышал меня Голдин. – Думаю, это…

– Я понял, я все понял, Минору-сан! – закричал вдруг всегда хладнокровный Чивилис. – Это аккумулятор!