Текст книги "Прекрасный белый снег (СИ)"

Автор книги: Валерий Арефьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Всё это она рассказала ему уже в кафе, где-то на Большом. Глядя друг на друга больными, счастливыми глазами они сидели за маленьким столом, пили шампанское полночи и разговаривали...

Первые дни она ждала его на Ленсовета, в танцевальной студии, ведь он же знал где её искать, ей казалось отчего-то, да нет, она была уверена на сто процентов: уж об этом-то она ему успела рассказать. Она ждала, а он всё не приходил и не приходил, потом, перестав уже надеяться, и ждать вроде перестала, и наконец, устав от ожиданий и от самой себя, решила найти его сама. Он что-то говорил о СКА, о боксе, рассказывал о новом спортивном комплексе на Ждановской, и что они туда переезжают, это она запомнила отлично. "Даже если и не встречу, – думала она, – наверняка, хоть кто-то там его да знает."

А потом они целовались на мокром после ночного дождя асфальте, и он поймал машину, и они поехали к нему, ей хотелось, чтобы он спел ей под свою гитару. На следующий день она снова уезжала, на неделю, куда-то в подмосковье на очередной какой-то конкурс, теперь же ей захотелось услышать как он играет и поёт...

– Только, – посмотрела она очень серьёзно на него, – давай договоримся: ничего лишнего! Идёт? – И как бы извиняясь добавила: – Мне кажется, ещё немного рано. Я так быстро не умею...

И у него тоскливо и радостно вдруг защемило под сердцем. "Ну вот! Наконец-то она это и сказала, – обожгла его тревожная, сумасшедшая до боли мысль. – Вот и сказала. "Немного рано..." Ну и правильно... Всё верно! Наверное, так и надо... Очень даже хорошо... Действительно, не стоит... Так быстро... Можно ведь и счастье распугать... Но всё-таки сказала... Значит думала об этом..."

– Ну что ты, Светик! – только и сумел произнести он ей в ответ, – Что ты! – И глядя прямо ей в глаза добавил улыбнувшись: – Как скажешь, так и будет! Даже и не думай, душа моя! Ну разве я похож...?

На кого он мог бы быть похож уточнять они не стали...

Всю дорогу они просто промолчали, он нежно прижал её к себе, взяв за руку тихонько перебирал тонкие родные пальцы, она же, прикрыв глаза казалось просто спит, или задумалась о чём-то. Теребить её Веньке не хотелось, тихая какая-то нежность накрыла их огромным тёплым покрывалом, они плыли по набережным и мостам, в машине негромко играла музыка, а они уже летели, прижавшись друг к другу летели навстречу своему, казавшемуся уже так близко счастью...

Дома Венька откупорил бутылку красного вина, теперь у него всегда в запасе бывало красное вино, он где-то слышал: красное, в небольших дозах, очень помогает измученному сердцу.

Он налил обоим по фужеру:

– Ну что, Светик, давай, – поднял свой фужер, – за наше случайное знакомство... Помнишь? Для дома для семьи...

– Помню, помню, – счастливо улыбнулась она в ответ. – Врачи рекомендуют...

Они сидели друг напротив друга на этой прокуренной, пропахшей его недавней болью кухне, маленькими глоточками прихлёбывали вино, он вытащил из кладовки свой любимый, за бешеные деньги купленный в Апрашке джазовый Epiphone, включил усилок на подоконнике, и проверяя звук покрутил тумблеры настройки.

– Ну что, – присел на табуретку, взял жёстко мажорный Ми, как это играл сам Майк, взглянул на Светку: – поехали?

"Здесь нас никто не любит, – и пальцами по дэке: та-да, улыбнулся:

А мы не любим их

Все ездят на метро,

Ну а мы не из таких

Ага, мы берём мотор,

Хотя в кармане голяк...

И мы киряем свой портвейн

Мы пьём чужой коньяк

Я не люблю Таганку

Ненавижу Арбат...

Ещё по одной, и пора назад...

Он пел грустные блюзы и рок-н-роллы своего любимого Майка, и Гребня, и Цоя и СашБаша, и про лето, и что он изжарен как котлета, о везущей куда-то электричке, о мёртвом рок-н-ролле, и разрывая пальцы в кровь своего любимого Ванюшу, и водовоза Грибоедова, и ещё что-то, а она сидела молча подперев голову руками, глядела на него не отрываясь, и ему казалось что она его почти уже не слышит...

И тут он ясно осознал, чего хочет больше всего на свете. Он опустил свою гитару, отодвинул немного стол, присел с ней рядом.

– Знаешь, – он подбирал слова с трудом, медленно, словно боясь её обидеть, спугнуть своё неожиданное счастье, – так хочется прикоснуться к твоей коже... Просто дотронуться... Прижать к себе покрепче и не отпускать больше никогда...

– Ну может стоит, – тут уже она посмотрела на него, – может стоит иногда себе позволить... Уж если очень хочется...

И он её обнял и прижал к себе, и они долго ещё сидели покачиваясь, пока она, выпростав руки из его объятий не повернулась к нему сама, прикоснувшись к лицу тёплыми губами.

Он встал, приподнял её за обмякшие тут же плечи:

– Пойдём. Пойдём со мной, родная...

...Уже обхватив его ногами, прижавшись плотно тем местом, где у нормальных женщин обычно случается живот, или животик, кому как повезёт, раздирая в кровь ногтями спину она ещё долго, будто не желая пускать его в себя, извиваясь уворачивалась как горячая маленькая змейка, а потом вдруг неожиданно сдалась: охнула громко на всю квартиру, расслабила бёдра, и позволив ему наконец войти, тихонько простонала: ААУУОО... Господи... Как же я тебя хочу...................

А уже на следующий вечер, почти ночью, он посадил её в поезд до Москвы, и она уехала, на целую неделю, и он знал что будет без неё скучать, и опять грустить, и снова волноваться, как там она и всё ли у неё в порядке, но теперь он знал и верил: это будет совсем другая грусть, светлая и без тоски, какой-то маленький её кусочек уже остался рядом с ним, и Венька понимал: остался этот кусочек навсегда...

И вот здесь, в этом самом месте, автору опять захотелось вдруг остановиться, на минутку, подумать немного, а как же дальше быть? Да простит автору читатель эту маленькую слабость, отчего-то ему пришла вдруг в голову шальная мысль: а может здесь пора и завершать уже грустное сие повествование? Оставить наших героев, Веничку и Светочку в покое, не мучить больше ни их и ни читателя, и ни самого себя! Вроде, показалось автору, всё так здорово сложилось: сначала они друг друга потеряли, потом нашли, ну и чего ещё желать-то людям? Пускай себе поссорятся ещё разок-другой, помирятся да и простят друг друга. Они ведь любят?! А если любишь, обязательно простишь! Ведь правда? Ну хорошо, пускай они разок поссорятся серьёзно, и Венька наш, с неудавшейся попыткой суицида попадёт-таки в дурдом, ничего страшного автор в том не видит, дело житейское, с кем такого не бывает? Но ведь она же заберёт его в конце концов! И будут они вместе плакать, и обниматься, и поклянутся что такое никогда не повторится, и снова будут плакать и обниматься вновь, а после, наплакавшись, улягутся в постель и будут трахаться как бешеные кролики... Ну разве это плохо, скажи, любезный мой читатель? И станут они жить-поживать, да добра наживать... И будут как все люди. И Светка родит ему сынишку, или дочку, а может и обоих, и бросит свои дурацкие танцульки, и растолстеет как корова, и превратится наконец в злобную, вечно раздражённую чем-то стерву. А Венька, как и положено, будет пить пиво маленькими вёдрами, и тоже отрастит средних размеров пивной животик, и будет трахаться с соседкой, но любовь свою ради неё не бросит, сдалась ему эта соседка, и дети вырастут, а они состарятся, и умрут, конечно, в один день. Тут наступит и сказочке конец, а кто слушал – молодец... Как тебе, уважаемый читатель? Подойдёт такая сказка? Или всё же, помучаем их ещё немного? Попробуем вытащить из этого дерьма, дать им ещё немного счастья, места под солнцем, если уж и не в этой жизни, то хотя бы там, на небесах... Автору кажется отчего-то, что они это заслужили... И сами заодно, даст Бог, уроним где-нибудь в концовочке случайную слезинку...

Да, в результате тяжкого раздумья решился-таки автор, давайте-ка мы с ними вместе пошалим ещё немного, глядишь, хоть что-то интересное у Светки с Венькой и получится... А может быть и грустное, любви ведь без грусти не бывает... Хоть грусть, случается, бывает и без любви, в том правда, весьма прискорбном для одной стороны и несколько досадным, но зато столь приятно возвращающим подзабытое ощущение свободы другой стороне случае, когда любовь внезапно тает как осенних яблок дым... Так может быть у них, у Венички со Светкой, хоть что-нибудь ещё, волнующее сердца читателей да и произойдёт? Любовь или разлука... Или нелюбовь... А может, неразука... Посмотрим... Ну что, попробуем? Согласны? Если да, тогда продолжим:

Глава четвёртая

Всю неделю Венька почти летал, он давно, а может и никогда не чувствовал себя таким счастливым. У него будто выросли огромные белые крылья за спиной: обдавая удивлёных прохожих свежим ветерком он не ходил, парил над городом, глупо и счастливо улыбаясь здоровался с совершенно незнакомыми людьми и ощущал себя абсолютно на седьмом, даже на восьмом каком-то небе. Он совсем завязал с пивком после тренировок, стал меньше курить, и пошаливавшее последние недели сердце, тоже как-то, постепенно отпустило.

Дома он теперь старался не дымить, только если на балконе, навёл порядок, всё намыл, начистил, разложил по полкам аккуратно: ему не хотелось, чтобы Светка, а ждал он, конечно, именно её, наткнулась на бардак в его маленькой квартирке. Квартиру свою, однушку, доставшуюся ему в общем-то случайно, он любил, и по возможности старался всегда держать в порядке.

Получил он её в итоге сложной, почти двухлетней многоходовой комбинации, проведённой родной сестрой, Татьяной, вскоре после его дембеля. Комбинация, блестяще разыгранная Танькой оказалась хоть и не нова, но очень даже продуктивна: в результате фиктивного брака с иногородней её подругой, Вероникой, в последний момент чуть было не превратившимся в совершенно реальный, со всеми последствиями брак, на деньги Вероники и родителей Танькиного мужа они купили двушку, очень приличную, вне очереди, в кооперативе. И вскоре, через годик с небольшим после развода довольно успешно эту двушку разменяли. А остальное было делом техники: после обмена одной квартиры на другую, с небольшой доплатой, Венька оказался в своём родном районе, где он родился, вырос, ходил в школу, хулиганил на улице с пацанами и научился пить стаканами портвейн.

Временами, и сам того побаиваясь, он представлял себе и Светку в этом доме. Выходило плохо. Просто, никуда не годно. Что-то не складывалось в этой иддилической картинке. Увидеть её у плиты, в фартуке, над дымящимимися сковородами и кастрюлями казалось просто невозможным. Не для кастрюль и сковородок рождаются на свет подобные тонкие натуры, уж это он понимал прекрасно. И тем не менее, какие-то смутные надежды у Веньки всё же были: давно уже он привык обустраивать свой быт самостоятельно, а где один, казалось Веньке, там и двое. Ну почему бы и нет, временами думал он, и у нас тоже может всё сложиться... Всё как у людей...

Впрочем, как там у людей, автор и сам того не знает, доподлинно ему это неизвестно. У всех, кажется автору, по разному, а Венька и тем паче, не очень понимал, чего же в действительности ему ждать от Светки. И лишь одно ему было ясно совершенно: никакая любовь не заставит её бросить танцы и уйти с паркета, и все эти бесконечные переезды и турниры – надолго и всерьёз.

Описывать в подробностях следующие несколько месяцев их жизни автору кажется занятием бессмысленным и не очень благодарным: всё это уже тысячу раз описано до нас, да и к тому же, уж если все счастливые, как известно, счастливы одинаково, то и все влюблённые тоже влюблены как-то примерно схоже, и происходит там у них у всех, по крайней мере на первом, романтическом этапе, приблизительно одно и тоже.

Они, как и все нормальные влюблённые, хотя, тут надо отдать должное их выдержке, всё же не ежедневно, но довольно часто встречались, вечерами, после работы и тренировок. Под выходные, бывало, ходили и в кино, прогуливаясь вечерними мостовыми под руку, заходили в какие-то кафешки, ели мороженое, смеялись под дождём, целовались в парках, покупали шампанского или красного вина и ехали к нему. Там они сходу, прямо с порога, впивались друг в друга как безумные, он тут же, в коридоре, трясущимися от возбуждения руками снимал с неё туфли, платье, вечно путаясь в замке расстёгивал упрямый лифчик и стаскивал колготки. И начиналось какое-то безумие, забыв о шампанском и вине они любили друг друга где попало: на еле дышащем, кленным-переклеенным большом тяжёлом стуле, на кухне, в ванной, в прихожей или на ковре, хотя чаще всё же на кровати. Всё как у людей... Пили шампанское на кухне, курили в открытое окно, иногда Венька доставал гитару, пел свои грустные блюзы и рок-н-роллы, подперев голову руками, она слушала прикрыв глаза, но происходило это всё реже и реже, мало-по-малу, как-то незаметно и Веньке песенные эти вечера слегка поднадоели, он словно ждал чего-то большего, но большее всё никак не приходило. Он чувствовал уже: что-то у них остановилось, и будто даже развернулось. Прошло не так уж много времени, и гитару он уже не доставал. Занятия свои, музыкальные занятия, он забросил тоже, теперь у него появилась Светка и Веньке стало не до них. И в довершение всему, может им это было и не нужно, но отчего-то так сложилось, что и друзей общих у них тоже так и не возникло. Не то чтобы они прятали своё счастье от других, нет, просто им вполне хватало и друг друга. Вводить Веньку в свой театрально-танцевальный круг Светка не спешила, знакомить с мамой вообще не собиралась, а Веньке и её вполне хватало. Вести же её в боксёрский зал, или знакомить с друзьями детства? Никакого смысла в этом он не видел...

Случалось, и довольно часто, Светка оставалась у него и до утра, иногда же, глубокой ночью он ловил машину, и даже если это было обычное такси записывал номер на ладошке, или хотя бы делал вид, так чтобы водитель непременно это видел. Но время шло, в город пришла настоящая зима, по набережным и паркам они больше не гуляли, и Светка всё реже оставалась у него. Всё чаще он записывал номера такси, увозящих его любимую в ночную неизвестность, а потом и этого не стало: ехать куда-то на ночь, тем более на полночи Светке не хотелось.

Время от времени он заводил с ней разговоры о совместной жизни, довольно глупые и нудные, он и сам это прекрасно понимал, звал замуж, она же как-то отшучивалась постоянно: чего, мол, усложнять, и так всё здорово, да и рано ей ещё, она так молода, танцует и ещё сто лет будет танцевать, и к семье она как-то не готова, а детей лучше любить чужих, да и тех на расстоянии. И разговоры эти очень скоро Светку стали раздражать, и он их на всякий случай прекратил. "Да и действительно, – думал он теперь, – всё так хорошо, жизнь длинная, куда спешить? Семья не убежит..."

Однажды, в середине февраля, день этот он запомнил очень ясно – как-то внезапно потеплело, вдруг повеяло весной: в надежде вытащить её к себе он заехал к ней на Петроградскую, они так долго не встречались... Нет, ехать к Веньке, пить вино и слушать в сотый раз его гитару она не захотела, у Светки было другое предложение. Довольно неожиданно, чего с ней прежде не случалось она предложила сходить в театр, на балет. В отличие от Веньки, который театр совсем не понимал, а уж классический балет и вообще терпеть не мог, и то и другое она любила, по её словам могла ходить в театр чуть не ежедневно, было бы время, да деньги позволяли. А тут ей досталось два билета, в Мариинку, по случаю, на её любимых Ромео и Джульетту, в какой-то обалденной постановке, да ещё и чуть ли ни в первые ряды.

– Такой чудесный шанс, – говорила она Веньке, – упускать нельзя! Ты подумай, сам Бежар! Тебе понравится, вот увидишь! Ещё спасибо потом скажешь!

– Ты на морду-то мою посмотри внимательно, – оправдывался Венька. – Ну где ты здесь видишь театрала? С кривым-то носом... Да и к тому же, Мариинка! У меня и костюма-то нет давно... Лучше, поехали ко мне... Я уже и забыл, когда ты последний раз была. Такой балет устроим... Поедем, а?

– Да иди ты, со своим балетом, – обиделась она. – Чего я там не видела... Не хочешь, так и скажи. С кем-нибудь другим схожу...

"Ничего себе, – изумился Венька. – вот это да! С кем-нибудь другим... Очень интересный поворот..." – но виду не подал.

– Ну хорошо, – ответил он и, правда натянуто, натянуто немного, но всё же улыбнулся: – О кей! Уговорила. Я и сам в театре сто лет как не был. Может, действительно понравится! Раз уж сам Бежар...

Встречу назначили вечером, у Мариинки. Дома он вытащил из шкафа, почистил и отгладил свои единственные, со студенческих ещё времён чудом сохранившиеся брюки, для свадеб как шутил один его товарищ, побрился, чего днём не делал никогда, принял душ и даже на всякий случай почистил зубы. Из трёх имевшихся в наличии свитеров выбрал песочный в клетку с низким воротом, показавшийся ему наиболее подходящим для такого случая, до блеска начистил тёмно-коричневые, больше уже похожие на болотные, зимние ботинки, у зеркала подравнял начавшие рано седеть усы. Побродив немного по квартире достал-таки свою любимую Изабеллу в картонной упаковке, пополам с водой налил большую кружку, открыл окно и закурил. Внезапно его охватила смутная тревога, он как-то боялся этой встречи, будто чувствовал: что-то у них вдруг пошло не так.

Последнее время она стала какой-то нервной, даже раздражительной, вытащить её к себе казалось просто невозможным, и даже губы её, при редких теперь, только на прощанье поцелуях, из мягких, тёплых и родных всё больше превращались в какие-то жёсткие холодные резинки. Она, Венька это видел, всё больше отдалялась от него, причину он понять не мог, и что с этим делать ему тоже было неизвестно. "Ладно, – думал он, – хоть в театр пригласила. Значит, что-то всё-таки осталось..." Но больше всего Веньку беспокоила эта её фраза: "С кем-нибудь другим..." Именно этого он и боялся. "Свято место пусто не бывает, – думал Венька, – если где-то чего-нибудь убавится, в другом месте того же самого обязательно прибавится. Закон сохранения энергии..." И это тревожное обстоятельство его ужасно беспокоило, и даже немного злило...

"Ладно, – подумал он, пора. – Не дай Бог, опоздаю, ещё обида будет." Он докурил сигарету, одним глотком опрокинул в горло остатки Изабеллы, ещё раз, на всякий случай почистил зубы, оделся и вышел из дому. Солнце давно зашло, ощущение приближающейся весны пропало будто и не было его, и с неба, злым февральским ветерком заметая всё вокруг, мелкой холодный крошкой летел на город белый снег...

Нет, это оказался не Бежар. Даже Венька, человек далёкий от искусства, где-то читал, или что-то слышал об этом, знаменитом на весь мир балете – Ромео и Джульетта Мориса Бежара. Хотя, возможно, возможно... Что-то от той могучей постановки вероятно там и было. Очень даже может быть... И хотя Венька ничего в этом не понимал и в балете совсем не разбирался, спектакль ему неожиданно понравился, в первую очередь, конечно, музыка. Тоскливые и нежные, будто бы целой тысячи влюблённых скрипок, льющиеся, казалось, откуда-то из подземелья звуки, его, выросшего на Led Zepprlin и Rolling Stones, подвергли в какой-то тихий шок.

Он просто закрывал глаза и слушал музыку, и Светка толькала его локтем и наклонившись шептала громко: не спи, это неприлично! А он и не спал, совсем. За происходящим на сцене Венька почти не наблюдал, балет как таковой ему и правда был неинтересен, он слушал музыку, временами только, вопросительно-ищуще поглядывая на Светку, полностью погружённую в спектакль, подпихивал свою руку под её, лежавшую на подлокотнике бархатного кресла, она же в ответ моршилась, локоток свой тут же убирала и вопросительного смотрела на него: ты что, мол, сюда, балет смотреть пришёл, или обниматься? Тогда Венька забывал и о музыке и о прекрасных скрипках, и задавал себе тупой как дерево вопрос: а зачем он, действительно, сюда припёрся? Провести вечер с любимой девушкой, или смотреть этот дурацкий, ненужный ему балет? Что он здесь делает? И он опять прикрывал глаза и уходил в себя под звуки скрипок и виолончелей. А под конец и правда, будто начал засыпать. Уже не видел и не слышал ничего, бесконечные эти па и пируэты ему наскучили, он просто ждал, когда уже это всё закончится. Наконец прозвучали финальные аккорды, танцоры вышли на поклон, занавес закрылся и народ протянулся к выходу. Соседи справа продвигались по проходу, Венька тоже поднялся с кресла и протянул Светке руку. Она же, раздражённо как-то вдруг поморщившись, свою убрала.

– Ну что, выспался, любимый? – с акцентом на "любимый", язвительно улыбаясь подняла брови Светка. – Я, помню, где-то слышала, скрипичный оркестр очень ко сну располагает...

– Ладно, пойдём... – отвечать на подобные вопросы Веньке не хотелось. – Пошли уже, пока весь народ не вышел, в гардеробе на час ещё застрянем.

В фойе театра хорошо одетые мужчины под ручки вели своих дам в направлении гардероба. Венька плёлся немного сбоку, позади сверкающей великолепной красотой Светки, и в этом свитере, студенческих штанах и стоптанных чуть не до пяток чешских ботах почувствовал вдруг себя каким-то лишним на этом чудесном празднике. Уже почти у гардероба, в ожидании, пока народ немного рассосётся, оживлённо что-то обсуждая стояла небольшая компания средних лет мужчин и молодых, таких же красивых как его Светка женщин. И тут один из них, раскинув руки, будто собираясь обниматься и немедленно, с чарующей улыбкой шагнул вдруг к Светке:

– Светик! Вот те на! Какая встреча!!!

Светка остановилась на секунду, словно не веря своим глазам сделала маленький шажок назад, и тоже раскрыла руки для объятий:

– Вадим?! Привет! Сто лет не виделись.

И все они, и эти мужики в костюмах на пошив, и эти намазанные девки, все её действительно обнимали, и целовали, и хлопали по спине, и казалось, были страшно рады встрече.

– А ты как, где, ты с кем? – сыпались вопросы. – Танцуешь?

– Танцую, – счастливо улыбалась она в ответ. – А здесь... Она замялась на секунду, будто смутившись немного, совсем чуть-чуть и буквально на секунду, не больше, но всё-таки смутившись, Венька это понял сразу, – Вот, знакомьтесь, Вениамин...

И его они тоже обнимали, и хлопали по спине, и называли каким-то идиотским дружищем, и улыбались, только, слава Богу, подумал Венька, целоваться никто не лез.

– А что, поехали с нами! – говорили они Светке. В Метрополь. Бери своего Веника под мышку, и айда! Сейчас ловим тачку, и вперёд, понеслась нелёгкая по кочкам...

Светка вопросительного посмотрела на него:

– А что, может правда? Поехали?! Мои хорошие друзья, целую вечность их не видела...

Нет, в Метрополь с этими улыбчивыми старыми друзьями Веньке не хотелось. Он чувствовал: это не его. Не его это люди, он им чужой, другой, и будет просто лишним. Да и к тому же, студенческие штаны и стоптанные боты... Нет, в Метрополь с этими ребятами Венька точно не хотел...

– Ты извини, – сказал он Светке, – что-то я устал. Домой наверное поеду. А ты иди, ну что, старые друзья, действительно... Сто лет не виделись...

– Ну смотри, – она как будто даже обрадовалась немного, – смотри сам. Тогда я поехала. Ладно? Ведь ты не возражаешь?

А Венька и не возражал. Ей он никогда не возражал. Ангелам, скажите, разве можно возражать..?

– Ну тогда пока! Пока-пока! Звони, не пропадай! – и с этими словами она попыталась поцеловать его в щёку, но Венька неловко как-то, однако все же увернулся.

Его даже немного затрясло, он посмотрел на неё зло и прямо и сказал только:

– Так не надо! Больше так не делай! Никогда...

– Ну хорошо, – мелькнула в её глазах какая-то живая искра. Больше не буду. Слово пионера. – И притянув его к себе, коротко поцеловала в губы. – Так лучше?

– Лучше, – грустно улыбнулся он. Так лучше. Ну я пошёл...?

На улице мело, трамвай никак не подходил, тогда он плюнул и пошёл пешком. Минул мосты, злую холодную Неву, стрелку Васильевского, на тёмной Петроградской нашёл открытый ещё кабак, спросил бутылку коньяку. В ту ночь, впервые за полгода, Венька опять напился...

Глава пятая

Светка сама ему больше не звонила, он злился, переживал и обижался, по десять раз на дню снимал трубку и набирал до боли знакомый номер, но только услышав длинные гудки, словно испугавшись, что на том конце услышат, аккуратно опускал обратно, на жёлтые, наглыми рачьими глазками коротенькие рычажки. Однако, всё как известно, имеет своё начало и свой конец, и терпения нашего героя хватило всего на неделю с небольшим. В один прекрасный вечер Венька не выдержал и дождался наконец ответа.

– Привет, – очень бодрым голосом сказала в трубку Светка. – Как дела? Куда пропал? Чего не звонишь? – она, казалось, совсем не переживает, будто даже и не заметила что они дней десять как даже не созванивались, не говоря уже о встречах; в голосе её по крайней мере, никакой грусти, а уж тем более печали Венька не услышал. Она была как всегда энергична, оптимистична до предела и немного занята.

– Да я вроде нормально, – промямлил он в ответ. – Ничего. Живой. Только, – он внезапно решил приврать немного, помните, спасительная ложь, "Хотя, – тут же подумал он, – а ведь и правда, неделю уже весь в соплях хожу, с той ночной прогулочки..." – тогько вот, пгиболел слегка, – произнёс он немного в нос. – Вот и не звонил.

– Да? А что с тобой? – теперь в её голосе он услышал вдруг ноту какого-то сочувствия. Или показалось? – Что, простудился?

– Ну да. Типа того. Как обычно, ты же знаешь. Нос кривой, вот и закладывает чуть что.

– Ну так лечи свой нос, – как-то уж очень бодро ответила она. – Капли хорошие купи. За тебя его никто не вылечит...

– Да толку от этих капель, – грустно ответил Венька. – Привыкнешь, так потом вообще не слезешь. И сердце с них потягивает... Операцию надо бы делать, по хорошему. Перегородку выправлять.

– Слушай, Венька, хватит поднывать! – да, вот теперь он и правда услышал настоящее "тепло" в её словах. Мужик ты или нет? Есть проблема – решай сам! За тебя твои проблемы решать никто не станет! Болеешь – иди лечись. Не хочешь лечиться, нечего и жаловаться. Всё в твоих руках. Мы ведь сами творцы своего счастья, правда?

Ему даже показалось что он видит её перед собой, красивую, смелую и свободную, с бесподобным своим, развевающимися в порывах свежего ветерка хвостом...

– Вень! Ну правда ведь?! Ну ты согласен?

И тут он вдруг не выдержал, большая слеза внезапно выкатилась из его глаза, он то ли вздохнул, то ли всхипнул тихонько в нос и неожиданно для самого себя спросил:

– Скажи, Светка, а я тебе ещё нужен? Я хоть немножко тебе нужен?

– Венька, – каким-то, учительским немного тоном, и в то же время даже как-то нежно, будто увещевая его, произнесла она в ответ, – ну что ты говоришь? Что за глупые вопросы? Нужен, не нужен... Ей Богу, детский сад какой-то!

– Светка, – повторил он снова, – ты меня слышишь? Я задал очень простой вопрос. Совсем простой! Скажи, Я ТЕБЕ НУЖЕН? Просто, да или нет. Просто скажи...

– Веня, ну что ты меня терзаешь? – Теперь в её голосе слышалось уже и небольшое раздражение. – Ну ты что, хочешь услышать нет? Хорошо: нет. Так устраивает? Подойдёт? Хочешь, чтобы я сказала да? Хорошо, скажу: да! Тебе как лучше? Ты сам, как больше хочешь?

– Конечно ДА, – пробормотал он ей. Конечно, я бы хотел услышать: да! Ведь я же люблю тебя! И ты ведь, Светка, совсем недавно о нежности какой-то говорила. Слова такие произносила! Люблю... Услышь меня, Венька... Совсем недавно ведь! Куда всё это делось? Просто испарилось? Что стряслось? Что с тобой случилось, Светка?

И тут в ней, что-то, похоже лопнуло. Понять до конца всё сказанное ей он так и не сумел, но главное конечно понял.

– Венька, ну ты как дитя, честное слово! – жёстко, уже без всякого сочувствия отрезала она. – Ты что, так и не понял ничего? Неужели сам не видишь? Да была у тебя возможность все сохранить и изменить! Сто раз была! Но ты ей так и не воспользовался! А во мне что-то вдруг закрылось. И всё. Понимаешь? Венька! Понимаешь ты меня? Ты разве сам не видишь?

– А как же твои слова, Светка, – он уже чуть ли не кричал ей в трубку, – О наших сердцах! О нежности, переполнявшей твою душу! Вспомни, Светка! Я переполнена тобой! Нам так хорошо с тобой вдвоём! Просто вспомни это!

– Да помню я Венька, помню, – ему даже показалось, что он видит её грустную улыбку. – Всё я помню! Только зря ты цепляешься к словам. Я и сейчас твои чувства ценю, очень, поверь! И отношусь к тебе с огромной нежностью! Только это уже другая нежность, понимаешь? Другая! А той больше нет, и боюсь, уже не будет. Так что, давай лучше, просто останемся друзьями. Просто, хорошими друзьями. Будем иногда ходить в кино! Ты ведь пригласишь меня в кино?

Остаться с ней друзьями? После всего того, что между ними было? Нет, такой дружбы Венька не хотел... Такой дружбы он от неё принять не мог...

– В кино? – растерянно переспросил он. – Ты серьёзно? Ну хорошо, давай в кино... Когда? Сегодня?

– Да ладно, Венька, ну ты что, не понимаешь? Я фигурально... Сейчас не до кино. Работа как обычно навалилась, подготовка к очередному отбору на Союз. Давай недельки через две... Ты как, согласен?

Венька был согласен. Он всегда был с ней согласен. Ну разве можно не согласиться с ангелом...?

С того дня созваниваться они перестали, совсем, набирать знакомый номер Венька отчего-то не решался, да и она ему тоже не звонила. Заезжать к ней на Петроградскую Венька не хотел, боялся услышать что-нибудь о новой, другой какой-то нежности, очередного поцелуя в щеку или совета решать проблемы самостоятельно. Он вдруг подсел на красное винцо, курил почти без остановки, и у него снова, злой тягучей болью заныло где-то слева, под соском. С утра он набирал литрушку Изабеллы пополам с водой, прятал на дне сумки. А в зале, все эти несколько томительных часов занятий думал только об одном: когда же наконец он сможет выйти на свободу, на свежий воздух, скрутить синенькую крышку в соседнем скверике на маленькой скамейке, и выпуская длинной сизой струйкой дым просто сидеть молча и думать о своём...

Он вдруг заметил: всё чаще он разговаривает сам с собой, просто ловил себя на этом: дома, в метро или в маршрутке, сидя или лёжа на кухонном диване он будто нашёптывал что-то на ухо тихонько, то ли Богу, то ли Светке, то ли самому себе:

– Господи, ведь нам так хорошо было вдвоём! Мы же друг друга одним каким-то общим сердцем чувствовали...

И тогда ему казалось что когда-то, в совсем недавней и уже такой далёкой, прошлой жизни, у них и правда, было одно сердце на двоих. А потом это вдруг закончилось. "Как мне хорошо было с тобой! Как НАМ хорошо было вместе! И за что, за что мне только эта мука??!!" – беззвучно шевеля губыми обращался он к ней в который раз.