Текст книги "Прекрасный белый снег (СИ)"

Автор книги: Валерий Арефьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Ты что, Светик! Девочка моя! – вскочил Марат. – Господи, да что случилось?

– По.... По... Подожди! – содрогаясь от приступов кашля прохрипела сквозь слёзы Светка. Она внезапно, удивившись самой себе, перешла вдруг с ним на "ты". – Подавилась... Сейчас... Сейчас пройдёт. По спине лучше стукни...

Марат подошёл к ней сзади, немного сбоку, и аккуратно постучал ладошкой между её лопаток.

– Так ничего?

– Да стукни ты нормально, со всей силы, – сквозь слёзы и кашель приказала ему она. – Мужик ты или нет?

– Что, ку-кулаком? – заикаясь от волнения громко прошептал Марат.

– Да чем хочешь! Хоть ку-ку-лаком! Стучи уже! Давай!

И Марат со всей силы, с размаху треснул её ладонью по спине. Потом ещё раз, и ещё.

Светка судорожно, содрогаясь всем телом кашлянула, потом ещё, чихнула на всё кафе так что у посетителей ложки в блюдцах зазвенели, вдохнула хрипло, кашлянула что было сил, ещё чуть-чуть покашляла, высморкнулась в салфетку отвернувшись, и тут же с удивлением вытаращила глаза на крохотный кусочек миндального орешка в середине.

– Вот, смотри, – повернулась она к Марату, – Орехом подавилась. Ничего себе! Чуть не задохнулась! – Она достала платок, вытерла глаза, мгновенно вспотевший лоб, ещё раз, уже не прячась, высморкалась как следует. – Ну всё. Извини! Вроде всё в порядке... – виновато улыбнулась она ему. – Нормально всё. Обошлось, как видишь...

– Ну вы, девушка, даёте, – посмотрел на неё ошарашенно Марат. – Ты чего такая впечатлительная? Меня чуть кондратий не хватил... Ничего себе, шуточки у вас...

Он обошёл вокруг стола, снова сел напротив, достал пачку сигарет, вытащил одну, растерянно глядя на Светку размял слегка между подрагивающих ещё немного пальцев, немного подумав положил на стол, ногтями постучал по тёмной лакированной поверхности стола, взял снова:

– Выйду-ка я, пожалуй, покурить. Ты не возражаешь? И коньячка глоточек закажу... Если вы... Если ты не против...

Она была не против... Совсем не против... Она не возражала...

Так и попала Светочка к Марату, в школу спортивных бальных танцев...

Первое время у неё, конечно, ничего не получалось. Вставать снова к балетному станку, пять лет уже прошло... Да и занималась она всё-таки гимнастикой, вовсе не балетом, и хотя хореография, как и у всех гимнасток, у неё тоже, естественно была, но здесь всё же, казалось Светке, совсем другое дело. Да и возраст: шестнадцать лет, семнадцатый уже пошёл, для начала карьеры балерины, это она отлично понимала, возраст далеко не самый подходящий! Но Светка старалась, старалась изо всех сил, заново тянула давно забытые шпагаты, растягивала до жгучей боли в икрах и задней поверхности бедра в наклонах спину, вставала на пуанты, стоя с Маратом перед зеркалом часами ставила неподвижные, деревянные как ей казалось руки, на занятиях по ритмике маленькими приставными шажочками на раз-два-три, коровой поначалу но уже очень скоро всё быстрее и увереннее скользила по паркету, и у неё пошло. Потихоньку, помаленьку, всё лучше и лучше, потом они с Маратом встали в пару, и всё пошло ещё быстрее. День ото дня его уверенные ноги всё настойчивее влекли её в такт музыке, она всё реже ошибалась, и это ей всё больше нравилось. А потом Марат предложил ей постоянного партнёра, Вадима, полноватого, но очень подвижного, пластичного рябого парня с отличным музыкальным слухом, старше Светки года на два, много уже умевшего и выступавшего по взрослым. Его девочка-партнёрша из школы ушла, совсем недавно, он оставался пока один, вот Марат и предложил им поработать в паре. «Танго всегда танцуют двое, – говорил Марат. – Попробуйте хотя бы. Для начала...» И они начали работать вместе. Танцами Вадим занимался третий, или даже четвёртый год, и в школе считался одним из лучших. Партнёром он оказался довольно лёгким, без лишних претензий и капризов, и Светка довольно быстро с ним освоилась. Он учил её всему тому, чему за эти годы научил его Марат, у неё же, не с листа конечно, но всё же получалось, они сработались и даже как-то подружились. На что-то большее чем дружба и совместные тренировки Вадим не претендовал, а Светке это даже нравилось. Целоваться он не лез. «Не стоит смешивать работу с отношениями – рассуждала она почти как взрослая. – Ничего хорошего из этого не выйдет.» И хотя, конечно, об этих самых отношениях она, бывало, и задумывалась, в жизни её до сей поры ничего подобного как ни странно не случалось.

С Маратом на тренировках она, естественно, тоже танцевала, и довольно часто, он всё же был их наставником как минимум, как максимум же – танцором, мастером балета высочайшего уровня и класса. И танцы с ним, всё больше и больше доставляли ей какое-то особенное, ни с чем не сравнимое, странно волнующее её удовольствие на грани наслаждения...

Часть третья

Глава первая

Утренний обход давно закончился, а Венька всё никак не мог прийти в себя. Собраться с мыслями ему мешал настойчивый стук костяшек домино из левого угла палаты, время от времени перемежавшийся довольным гоготом вперемешку с незлобливым матюжком и громкими возгласами психов:

– А пару шестёрочек, не желаете? Ась? Как вам? Что на это скажете?

– Вот гад какой! И откуда он только их берёт? Рожает он их, что ли? Вы только гляньте на него! Пузо выкатил, и сидит себе довольный! Носорог беременный! Бутылочку лучше бы родил, умник толстопузый! Хоть польза от тебя была бы, какая-никакая! Правда, мужики?

В ответ он слышал дружный хохот шизиков на всю палату. Время от времени развлечение прерывалось громким голосом Костяна:

– Всё, психи, считаем спички, открываем портсигары. У кого курево осталось, айда на перекур.

Судя по этим комментариям, народ играл на сигареты, самый ходовой товар в закрытом отделении.

Венька лежал в своей койке-каталке на колёсиках и закрыв глаза пытался хоть как-то сосредоточиться, понять: что же ему теперь делать. Влиться в сплочённый коллектив палаты? Забивать с другими шизами козла? А если завтра всё же выпишут, какой смысл? Нафига? А если нет? Не лежать же тут с утра до вечера на койке две недели?

И курева у Веньки тоже не было. "Что же, – спрашивал он себя, – в банк тогда поставить? Надо бы Светку попросить... Но как с ней связаться? Телефона нет, да и сюда так просто, тоже не попадёшь..." Но больше всего его беспокоил новый доктор, борода лопатой. Точнее даже и не доктор, плевать он на доктора хотел, его заявление по поводу возможной выписки. "Через недельку-другую можно будет и о выписке подумать...". "Хорошенькие новости, – думал он. – Это что такое было? Что ещё за номер? Недельку-другую! Шуточки такие! И куда Станиславович пропал?"

Однако, никаких ответов на свои тревожные вопросы он пока не находил. "Ладно, подумал Венька. Ну их... Пойду-ка я и правда, в душе с полчасика посижу. Отмокну немного, глядишь, в мозгах хоть чуть-чуть и посветлеет." Вздыхая и кряхтя он слез со своей высокой койки, взял полотенце и отправился в душевую, с кашалотом на двери.

Такой, вчера ещё весёлый кашалот на двери теперь совсем не улыбался, показался Веньке каким-то настороженным и грустным. Пара железных ржавых раковин, две полуржавых, оранжевыми подтёками ванны, в таких же точно, вывалив словно напоказ синеющие пятки, раскинув руки в ожидании последней экзекуции лежали покойники в длинном, широкой кишкой полуподвальном коридоре анатомички института физкультуры где он учился: он словно почувствовал опять приторный, знакомый запах формалина, отвратительный запах ужаса и смерти. "Да ладно, – подумал он, – это ещё не дорога к Богу. И надо-то всего, помыться. Может и правда, полегчает." В углу, у мутного, такого же ржавого окошка он обнаружил круглый железный табурет, пустил воду погорячее и с полчаса сидел под колючим жёстким душем, склонив голову и прислушиваясь как бежит вода. На простеночке между кабинок нашёл большой кусок хозяйственного мыла, общественную рваную мочалку, и долго, сморкаясь и отфыркиваясь тёр себя со всех сторон. После растёрся маленьким, накрахмаленным до жёсткости наждачки полотенцем и наконец почувствовал себя почти нормальным человеком: водные процедуры, даже в этом скорбном месте, своё воздействие всё же оказали... Венька расслабился, противная ноющая боль в затылке отпустила окончательно, внезапно он ощутил себя почти счастливым. Не хватало разве что бутылочки пивка...

В палате, как ни странно, было тихо: в комнате отдыха включили телевизор, и любители игр в домино, на интерес, переместились туда вместе с костяшками, немногочисленные же некурящие, или проигравшиеся в дым (забавный каламбур, подумал Венька) мирно спали, или перелистывали старые журналы. И Венька, размякнув немного после душа, тоже решил просто спокойно полежать. Подумать о своём пока никто не теребит, а может, если получится, и поспать немного. Спешить ему теперь было явно некуда...

Отчего-то, он и сам не понял, отчего, может, из-за серой этой гадости за окном, а может душ подействовал так странно, но Венику вспомнилось вдруг море.

Он помнил этот запах, солоновато-горький, его ни с чем не перепутаешь, лёгкую дымку над водой, мелко подрагивающую под утренним, нежарким ещё солнцем зеленовато-голубую, до самого горизонта гладь, жёлтую выжженую траву на высоком берегу, орла, одиноко паряжего где-то в поднебесьи. Отчётливо врезался в его память тот высокий берег, кривые тропинки к узенькому, каменистому, человек на десять пляжу, огромные, пахнущие рыбой и немного тиной раковины: они не покупали их в сувенирной лавке, насобирали у берега штук по десять каждый, пьянящий нежно и крепко, терпко-сладкий как долгожданный поцелуй Чёрный полковник из погреба хозяйки, и любовь... Жаркую как полуденное солнце Светкину нежность и любовь...

На море Венька не бывал давным-давно, с юности, почти что с детства, толком и забыл уже что это такое, а в Крыму и вообще ни разу не был. Получилось всё тогда совсем случайно и абсолютно неожиданно даже для него. Не говоря уже о Светке...

Ни в какой Крым он тогда не собирался, вообще ни о чём таком не думал, а занимался с утра до вечера делами: готовился к очередной поездке: мотался по магазинам оптики в поисках фирменных очков. К тому времени он уже больше года как челночил: регулярно, почти без передыху гонял в Поляшку – торговал на местных рынках завоёванными с боями в Гостинке, ДЛТ, и прочих универсальных магазинах Ленинграда качественными и совсем не дорогими по польским меркам отечественными товарами.

Как и у многих многих, да в общем, у большинства мелких коммерсантов-челноков, промышлявших в те годы нелёгким этим бизнесом, началась вся эта историю у Веньки в общем-то случайно. Довольно долго, почти целый год он торговал всевозможным хозяйственным добром – домашним инструментом, постельным бельём из Белоруссии, детским игрушками и прочими житейскими мелочами. Скоро однако, продавать на польских рынках пробойники, молотки, плоскогубцы Вене слегка поднадоело, денег особых этот странный бизнес не приносил, а геморроя было много. К тому же, как-то случайно, совершенно неожиданно Венька наткнулся на интересную, денежную как оказалось тему – импортные оправы, скорее даже и не оправы, готовые очки в фирменных оправах.

Дело было в самом начале лета, помнится ещё, солнце ярко так светило, глаза устали, Венька снял свои, в ГДР-овской, типа позолоченной оправе, недорогие но вполне приличные, большими каплями очки, в то время такие были ещё в моде, протёр стёкла мягкой тряпочкой и положил на стол, просто чтобы глаза немного отдохнули. Минут через пятнадцать пробегавший мимо дядька, поляк лет сорока, ткнул пальцами в его очки:

– Иле? /Сколько?/

– Это мои. Это не продаётся, – растерялся немного Венька.

– Длятшего втеды полОжил? (Для чего тогда положил?) ПолОжил – спшедавай! (Положил – продавай!) Сто пеньчдещёнт дам! – поляк был явно недоволен туповатым русским.

– Но это же мои, – оправдывался Венька. – Я же без них не вижу... Сам ношу... – и в подтвержение напялил очки на нос.

Тот достал лопатник:

– Добже. Сто шестьдещёнт. ДАвай! Спшедай!

Постепенно вокруг начала собираться небольшая толпа сочувствующих и зрителей. Какая-то, очень прилично одетая дама в возрасте, предложила Вене двести. Ситуация из анекдотичной постепенно превращалась в абсурдную, в чём-то даже невыносимую. И Венька сдался. "А что, подумал он, десять баксов, дома штук пять таких куплю. Обойдусь пока, товар весь свой вроде почти продал, через пару дней уже и к дому можно..."

И сделка состоялась. С этого собственно, и начался его бизнес на очках, дело быстро пошло в гору, и уже через полгода с небольшим Венька знал всех заведующих магазинами Оптика в Ленинграде и окрестностях. В Поляшке, на городском рынке в Гдыне у него появилось уже и своё, относительно постоянное место, а также прикормленный круг клиентов, купивших когда-то баксов за пятнадцать-двадцать какой-нибудь крутейший французский Essilor, да ещё и с теми же французскими стёклами в придачу. В магазине за углом что-нибудь подобное стоило баксов двести, если не побольше. Благодарные клиенты возвращались, приводили друзей, родственников, знакомых, те приводили других знакомых, и так, потихоньку, помаленьку, дело у Венички пошло. Уже очень скоро в рядах русских челноков он больше не стоял, переместился в более дорогой, в чём-то даже элитный сегмент в поляцкой зоне рынка, где торговали одни поляки, турецким в основном, да эмиратским барахлом.

Со Светкой к тому времени они не виделись почти год, не встречались вообще, даже не созванивались. Только раз, случайно, он столкнулся с ней прямо нос к носу на Конюшенной, тогда ещё улице имени бомбиста-террориста Желябова. Она бежала куда-то опустив голову, прямо ему навстречу по бульвару, похоже очень торопилась, а он тоже спешил, уже опаздывал, должен был успеть забрать заказ в оптике у ДЛТ. Они чуть лбами не столкнулись, как те два барана, в детском стишке: «В этой речке утром рано утонули два барана...». Нет, конечно они не утонули, и даже не расшибли головы друг другу. Она выставила вперёд руки, почти на автомате и успела только произнести немного раздражённо:

– Молодой человек, вы смотрите вообще, куда бежите? – как тут же, осёкшись на полуслове, выставилась удивлённо на него: – Венька! Привет! Ты как здесь оказался?

"Можно подумать, человек не может оказаться в центре Питера, на Невском, – подумал было Венька, но ничего такого, конечно, не сказал. Он и сам немного растерялся.

– Привет! Да я тут... – замялся он как-то, – по делам... Спешу...

Выглядела она, как обычно, на шесть с плюсом, ничего другого от Светки ожидать было невозможно. К началу октября всё ещё здорово загоревшая лицом, с вечным своим, белым развевающимся хвостом и улыбкой чуть не до ушей.

– Как ты? – Она мельком глянула на свои маленькие часики. – Куда пропал? Не звонишь совсем..."

– Да это ты вроде пропала, – промямлил Венька. – У тебя же там... Чего звонить-то?

Что у неё там уточнять они не стали.

– А выглядишь ты отлично! На пятёрку! – улыбнулась она ему. – Бодрячком!

– Ты тоже ничего, как всегда на позитиве! Танцуешь?

– Ну так, – смутилась она, – немного. – Для себя. Ладно, давай свернём тему. Вижу, ты опаздываешь! Звони. Не пропадай... – И она побежала дальше.

А он ещё минут пять стоял растерянно посреди бульвара, достал пачку Винстона, закурил, и долго смотрел в ту сторону куда ускакала его бывшая любовь. "Что же это было? – задавал он себе тупой вопрос. Во даёт! Куда пропал...? Будто ничего не понимает!" Затушил недокуренную сигарету, щёлкнув пальцами бросил окурок в ближайшую урну и пошёл дальше, по своим делам. И они не встречались ещё почти целый год... Целый год... Целый год...

– Эй, братан, просыпайся! Гляди, так целый год проспишь! – услышал Венька голос сверху, – ты что, поспать сюда приехал? Обедать будешь?

Над ним, со своей щербатой кривой улыбочкой, стоял Костян.

На обед в этот день в дурдоме подавали рыбу. Рыбный какой-то суп, ухой это безобразие назвать было невозможно, а на второе – от души разведённое водичкой картофельное пюре и тоже, рыбий какой-то хвост, неизвестной даже Господу породы. На десерт был компот из сухофруктов в большой эмалированной кастрюле с половником внутри: санитар Коля аккуратно разлил его по белым железным кружкам, но судя по кастрюле, допускалась и добавка. «Почти как в армии, – грустно подумал Венька – суп из семи запуп и рыба, сверху чешуя, а под ней нифуя. Сейчас ещё и построение объявят...» Он похлебал немного мутной жижи из тарелки, выискивая хоть сколько-нибудь рыбьей плоти поковырялся минут пять в пюре, и отодвинув в сторону тарелку, тремя глотками опрокинул содержимое кружки в горло. Потом перевернул её вверх дном, потряс немного и вопросительно взгянул на санитара. Тот, одобрительно кивнул и указал глазами на кастрюлю: давай, мол, наливай. Из всего этого гастрономического великолепия самым питательным и вкусным Веньке показался именно компот.

– Ну что, Витамин-Вениамин, как тебе наша кухня? – поскольку Костя являлся единственным обитателем палаты, с кем он хоть как-то общался, дурацкие его вопросы Веньку не сильно раздражали. К тому же, с ним можно было нахаляву покурить.

– Да как тебе сказать? Не Метрополь. Хотя... Бывало и похуже. А так, в общем, ничего. Когда проголодаешься. Почти как в учебке. Первые три дня воротит, а потом от миски не оторвать.

– Ну да, – согласился Костя, – типа того. – Пошли что ли, подымим? Пока на тихий час в палаты не загнали. Я сегодня в выигрыше, угощаю.

– Слушай, Костян, – затянувшись пару раз спросил Венька своего нового приятеля, – а что это за чудо такое, бородатое, утром приходило? Это кто вообще такой?

– Чего, обломал он тебя, похоже? С выпиской... – ухмыльнулся Костик. – Да ладно, Вень, не переживай! Расслабься, это вообще не наш. Со второго отделения, тоже главврачом у них. Так, заходит иногда, если Станиславович в отсутствии.

– А Станиславович-то...? Когда будет? – с надеждой посмотрел на него Венька. – Неизвестно? Не слышал ничего?

– Да откуда же мне знать, – задумчиво ответил Костя. – Мне тут не докладывают. Завтра, говорят. Вроде, вызвали куда-то. А тебе-то что? Лежи себе и отдыхай. Пайка есть. Никто не напрягает. Почти как в санатории. Только бесплатно...

"Да уж, – подумал Венька. – И правда, чем не санаторий? Всю жизнь мечтал."

– Слушай, Костя, – спросил он, – а как тут вообще, народ? Лежит подолгу?

– Да кто как..., – задумчиво ответил Костя. – Кто как... Тут такой народец, знаешь... Ты Веня, посмотри на них... Повнимательней немного... Куда им спешить-то? Чего им там делать-то? Ты сам подумай! Ну а так, бывает и нормальные люди попадаются, вроде тебя вот, – он с усмешкой взглянул на Веньку, коммерсанты-суицидники. Бизнесмены, вашу мать! Кто от налоговой прячется, кто от суда, а кто и от клиентов. Хотя, бывает и по любви. Ах, несчастная любовь, ах она меня бросила, и давай вены в ванной резать. Или с балкона, как голуби сигать... Он думал, что взлетит как птица, но реальность оказалась несколько иной... – язвительно продекламировал Костя. – Но некоторые, случается, и выживают. И так бывает. И тоже, к нам в итоге попадают. Хотя, и не все, конечно. Инвалидов-колясочников сюда везти, как ты наверное понимаешь, смысла никакого не имеет. А остальные, не тяжёлые, ну тут уж как карта ляжет. Но вообще, здесь такие долго не задерживаются. В себя придут немного, и всё, спасибо-до-свидания.

– А ты-то сам? – вопросительного посмотрел на Костю Веник. Ты-то, чего здесь делаешь? Так, по виду, ты здесь вроде старожил...

– Ну да, – глубоко затянувшись криво усмехнулся Костя. – Старожил. Жил-был старожил... – Он ещё раз затянулся напоследок, выпустил огромное кольцо и бросил окурок в унитаз. – Пошли уже. Старожил... Много будешь знать, плохо будешь спать. Расскажу как-нибудь. Потом... Если задержишься...

Глава вторая

После обеда психи разбрелись по своим палатам, телек в комнате отдыха выключили, и настольные, они же азартные игры тоже на время оказались под запретом. В отделении наступила тишина. Венька улёгся набок, подтянул коленки к животу и прикрыл глаза. Он лежал тихо, ему опять вспомнилось то море, крик чаек поутру, он снова вспомнил Светку, как она осторожно, придерживаясь руками пробиралась по скользким под мелкой водой камням к самому большому, метра под три, огромному, тёмной лысиной возвышавшемся над зеленовато-голубой поверхностью валуну, за ним шла уже чистая, глубокая вода, народ использовал его как тумбу для ныряния, и Светка тоже, вполне ничего себе ныряла. Когда-то в детстве, по её словам, правда рассказывала она об этом редко и с неохотой, она занималась гимнастикой, спортивной, даже что-то там выигрывала, и это дало себя знать, нырять она умела.

"Как же всё это началось? – думал Венька. – Ведь я так её любил. И она! И она ведь тоже! Прошло не так уж и много лет, хотя, нет, – перебивал он сам себя, – конечно много. И столько всего было. А как закончилось? Или не закончилось? "Ты не мужик... Пигмей какой-то. Глупый злобный карлик с отбитыми мозгами... Ты мне отвратителен... И зачем я только с тобой связалась... Видеть тебя больше не могу..." – И хлопнув дверью, так что стёкла зазвенели, убежала в комнату. А он помчался в лавку, за добавкой. А потом... – Господи, – думал Венька, – ну почему так??!! Ведь мы же так любили, совсем ещё недавно!"

Венька опустил начавшие было набухать подозрительно веки и задумался. Только мысли его не неслись вскачь весёлыми быстрыми лошадками, тяжёлыми каменными жерновами перекатывались в голове.

Горячей волной нахлынули на него воспоминания, и тут же накрыли с головой. Он вспоминал то лето, ту жару, тот поезд из Москвы, молоденькую ту, нахальную девчонку с дерзкими весёлыми глазами, как она пыталась подколоть его остренькими своими шипами, а у неё всё не получалось, как смешно поднимала она свои выгоревшие на солнце, пшенично-соломенные брови в ответ на его дурацкие шутки, как он катил её здоровенный чемодан на маленьких колёсиках по раскалённому июльскому асфальту, и как одно из них внезапно с треском отвалилось, а после, со словами: "Ну пока! Выручил, спасибо! Вечером приходи, буду ждать...", она прикоснулась к нему мягкими тёплыми губами на прощанье.

Зачем-то он был тогда в Москве, по старым, спортивным ещё делам, они переезжали в новый зал и начальство отправило его в командировку, подбирать спортинвентарь на фабрике: мешки, груши и прочие боксёрские снаряды. Возвращался он одним из самых поздних, какими обычно ездят нищие студенты с рюкзаками за спиной и прочая безденежная мелюзга, самым дешёвым поездом.

Московская тридцатиградусная жара к ночи отступила, но от разогретого под раскалённым солнцем дотемна, мягкого асфальта до сих пор пахло битумом и жаром. В ларёчке у вокзала он купил три бутылочки пивка, одну выпил тут же – за день по жаре из него вышло литра три воды, не меньше, а две другие оставил на дорогу.

В поезде Венька вытащил из сумки чистую футболку, труселя, лёгкие тоненькие треники и резиновые тапки-шлёпанцы. В грязном, засраном пассажирами и мухами сортире, дабы не вонять на всё купе дневным прогорклым потом, разбрызгивая воду умылся по пояс с головой и переоделся. Футболку свою, второпях, он забыл в купе, она так и осталась на матрасе, вместе со стопкой постельного белья. Осторожно, стараясь не шуметь он вошёл в купе, прикрыл тихонько дверь, включил ночник. Он даже не успел её одеть, как сверху тихий звонкий голосок пропел ему негромко:

– Ничего себе! Какой мужчина! Вот это фигура! Впечатляет... – С верхней полки, слева, на него смотрел прекрасный ангел... Прекрасный ангел, с пшенично-светлым хвостиком и озорными, голубовато-серыми глазами...

Её звали Светой, она торжественно поклялась, что по поводу фигуры не шутит абсолютно, при этом добавила что-то знакомое из песенки Высоцкого насчёт рельефа мускулатуры и крепких мышц спины, вспомнила по пути Геракла, Голиафа и Давида, и совершенно несуразно и ни к месту закончила вдруг Дарвиным, прозрачно при этом намекнув, что хотя, согласно теории эволюции мы все и произошли от обезьяны, но с одними это несчастье случилось миллионы лет назад, а с другими чуть ли не вчера. Своим тонким юмором она, похоже, была вполне довольна, а Венька и не обижался, совершенно. "Ну во-первых, – подумал он, – мог бы и действительно, не светить тут голым торсом в присутствии незнакомой девушки, а во-вторых... А во вторых, ну как, – казалось ему, – как вообще можно обидеться на такое чудо, на этого светлого ангела с длинным, раздвоенным на конце, тонким язычком..."

Светлый ангел не отказался от бутылочки пивка, поначалу правда она как-будто немного сомневалась, а потом махнула: "Да ладно! Одну можно. Спать лучше буду..." И как ни странно, выяснилось что ангелы, даже светлые, случается и покуривают, иногда и не в затяжку, под бокал красного вина, или, за отсутствием такового, под бутылочку холодного пивка.

Она, по её словам, танцевала, занималась бальными танцами, спортивными, в основном латинос, всякими там танго, сальсой, джайвом, и чем-то ещё таким, Венька в этом совсем не разбирался и ничего так толком и не понял. Светка, как и он, оказалась ленинградкой: «Да, – думал Венька, – а ведь мы тогда действительно, совсем ещё недавно называли друг друга ленинградцами... как быстро всё меняется...». В Москве у неё был какой-то отборочный турнир, их пара прошла его успешно, потом её партнёр уехал в Питер, а она ещё пару дней отдыхала у родни, гуляла по Москве. И завтра, точнее уже сегодня вечером, ей предстояло новое выступление, во Дворце молодёжи – ЛДМе, на всероссийском конкурсе, считай, чемпионате России по бальным танцам.

"А ведь это, – казалось тогда Веньке, – было чудо! Наверняка! Таких совпадений просто не бывает. Ну не могло же так случиться, чтобы всё вот так совпало. Просто, не могло! И всё сразу! Один к одному. Сначала не было билетов на приличный поезд, а те что были стоили почти как самолёт, и ему пришлось взять на этот, уходивший в третьем часу ночи. Потом ему выписали тринадцатый вагон, а к числу тринадцать Венька давно относился с подозрением, основания для этого у него были, и весомые. Переписывать билет кассирша не желала, пришлось идти к старшему по кассам и устраивать скандал, после чего билет всё же поменяли. Потом эта забытая в купе футболка. И она, тоже, в Москве зачем-то задержалась, хотя давно могла уехать. Потом выяснилось, что им не просто по пути, а вообще, чуть не в одно место во всём огромном Ленинграде. Ей на Песочную, в ЛДМ, ему в новый дворец СКА, на Ждановской. Минут пятнадцать пешком, всего-то, не больше. К тому же, её здоровенный, правда на колёсиках, но всё же действительно огромный, неподъемный чемодан, просто какой-то монстр, настоящий чемпион в загадочном мире чемоданов. Там имелась куча маленьких полочек и вешалочек, на которых, по её словам, в огромном количестве лежали и висели танцевальные платья, костюмы, расшитые золотом рубашки, туфли и лосины, там, где-то в утробе этого монстра, был даже электрический утюг!

Ну не мог же он бросить такого хрупкого на вид, милого беленького ангелочка на произвол судьбы с этим ужасным чемоданом. Конечно, он вызвался проводить её. Проводить до... "Да, Господи, – думал он, – да куда угодно! Хоть к чёрту на куличики! Он провожал бы её до самой Антарктиды! С чемоданом, без чемодана... Хоть на край света! А потом ещё это колесо. Нет, – казалось Веньке, – таких случайностей просто не бывает! Чтобы всё вот так совпало! Ну просто не бывает!"

На Петроградской они вышли из метро, дошли до Малого, свернули на Зеленина, и уже на Чкаловском, на какой-то выбоине в асфальте у этого монстра вдруг с треском отвалилось колесо. Просто, хрустнуло и съехало куда-то набок.

– Что это? – Светка в растерянности нагнулась над чемоданом. – А как же я... Как же я теперь...

Венька молча наклонился рядом с ней, ему было ужасно неловко, он чувствовал себя полным идиотом. Взять и сломать такую вещь, почти на ровном месте! Хорошо хоть, там имелась ручка, обычная пластмассовая ручка, чтобы просто нести это капиталистическое чудо. Нести в руках, а не катить за откидную ручку на колёсиках. Наверное, будь Светка одна, она справилась бы и сама, но! О чудо! Сегодня ангелы были рядом с Венькой... Он молча поднял эту свою сладостную ношу, взглянул на Светку:

– Пошли. Тут недалеко.

Они потихонечку доковыляли до ЛДМа, поднялись по ступенькам, остановились ненадолго на крыльце. Идти с ней дальше она не предлагала, ей не хотелось, чтобы их видели.

– Не обижайся, – немного грустно улыбнулась он Веньке, – дальше я сама. Тут столько лишних глаз...

А он и не обижался. Он никогда на неё не обижался. Ну разве можно обижаться на ангелов...?

И тогда, коротко оглянувшись по сторонам, совсем ненадолго, буквально на секунду она прижалась к его рту своими мягкими, горячими губами:

– Вечером придёшь? Приходи! Я буду ждать...

Изогнувшись всем телом она подняла свой тяжеленный чемодан, он придержал стеклянную дверь на входе, и она ушла. А он ещё долго, глядя через стекло как она тащит его через широкий холл и поднимает на второй этаж по лестнице стоял и ждал, пока она не скрылась где-то в глубине. Он вытащил пачку сигарет, в раздумьи закурил, постоял ещё немного и не спеша пошёл на Ждановскую, в СКА, к новому спорткомплексу, куда армейская секция бокса совсем недавно переехала с Инженерной.

В зале он первым делом зашёл к старшему тренеру, шефу, вывалил на стол кучу цветных проспектов, прайслистов и каталогов, всё подробно рассказал, и они вместе ещё долго перелистывали страницы с фотографиями груш, мешков и рингов.

Была суббота, тренировки у него сегодня не планировалось: пацаны его разъехались на каникулы по дачам, а платная, как у них говорили, коммэрческая группа, группа здоровья, "Хотя, какое тут здоровье, – думал иногда Венька, – крушить друг другу рёбра", по субботам отдыхала: человек десять-пятнадцать средней руки начинающих коммерсантов, ищущих острых ощущений, били друг друга по лицу в неделю всего трижды: по понедельникам, средам и пятницам, вечерами с восьми до десяти.

Он переоделся, поднялся в зал, и минут сорок, до хорошего пота поработал на мешке, потом долго стоял под холодным, а после уже под тёплым душем, тянул время; не спеша оделся в свежее и чистое, что оставалось на дне сумки, старое и потное бросил вместе с сумкой в сушилку для перчаток и вышел наконец из зала.

Дневная жара начала уже спадать, с Невы потянуло свежим ветерком, выступления танцоров начинались только в восемь и времени в запасе у Веньки было предостаточно. И хотя, девять трёхминуток на мешке привели его в рабочее состояние окончательно, и тягучая усталость, какая обычно бывает после ночёвок в поездах сразу отступила, Венька всё-таки не выдержал. В магазине на углу Большого он купил пару бутылочек пивка, присел на скамеечку в скверике напротив Владимирского собора, первую одним махом залил в пересохшее после тренировки горло и закурил.