Текст книги "Прекрасный белый снег (СИ)"

Автор книги: Валерий Арефьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

"А что, очень даже может быть, вполне возможно", – подумал Веня и кивнул Сергею головой, да, мол, согласен, я вас слушаю.

– У каждого человека в голове, – продолжал Сергей, – подчеркиваю, Веня, у каждого, существует некая удобная, привычная ему картина мира, по которой он живёт. И от мира он, понятно, тоже ожидает соответствия этим его представлениям, своим каким-то штампам восприятия и поведения. И если случается, что соответствие это исчезает, подобного рода событие вызывает в нём отторжение, отторжение и желание хоть как-нибудь исправить ситуацию, выйти из этого, зачастую весьма разрушительного состояния конфликта между внутренним и внешним. И какие тут, как по вашему, возможны варианты? В идеале человек просто меняет свои стереотипы, причём происходит это, конечно, не одномоментно. На протяжении жизни мы меняемся, эволюционируем, и это есть прямое следствие того самого когнитивного диссонанса. В некоторых случаях индивидум способен пойти на определённый компромисс. Оправдать, так сказать, своё согласие с тем, что ещё вчера казалось абсолютно неприемлимым, какими-то, серьёзными с его точки зрения причинами, некими, возможно даже вполне себе реальными обстоятельствами. К примеру, такой ход: моя девушка вынуждает меня идти туда (скажем, на какую-то встречу, в гости к подруге, или к маме), куда я, и это она знает совершенно точно и даже знает почему, идти определённо не желаю. Но она красивая, и мы друг друга любим. Почему бы и не согласиться? Ей я сделаю приятно, а с меня, в конце концов, не очень и убудет. Тоже выход. Хотя, на мой взгляд, не самый лучший. Красота приедается, любовь проходит, а вопросы остаются. Именно это в дальнейшем и приводит к тяжким семейным сценам, в итоге частенько завершающимися разводами. И это в лучшем случае! Но иногда случается и третий вариант, и увы, не такая уж это и редкость. Неприятие новой, не укладывающейся в привычные представления картины мира может заставить человека замкнуться и попытаться уйти от реальности вообще, или изменить её силовыми какими-то методами. Вот это самый тревожный случай. По моему глубокому убеждению, большинство преступников, убийц, да и самоубийц тоже, как раз и являются жертвами этого, в данном примере уже разрушительного синдрома. Человек просто не видит выхода, не понимает, как примирить не входящую в рамки его собственного мира новую реальность с его же пониманием мира и справедливости. И начинает этот мир менять, устанавливать свою собственную справедливость, и свою же собственную новую реальность. То есть, берёт в руки пистолет, или даже автомат и становится господом богом ненадолго. Или же, будучи не в силах хоть что-то изменить, пытается лишить жизни уже самого себя. Как, в вашем, Веня, случае...

Тут Сергей вздохнул, прервался ненадолго, взял пачку со стола, вопросительно взглянул на Веню: будете? В ответ Венька только покачал головой: нет, мол, пока достаточно. Сергей щёлкнул зажигалкой, закурил.

– Вся беда, Веня, только в том, – выпустив густую струю дыма продолжил он, – что мы не можем изменить реальность. Реальность существует независимо от нас. Если, конечно, мы допускаем, что она в действительности существует. Хотя, по моему, Вениамин, глубочайшему убеждению, никакой объективной, одной для всех реальности просто и быть не может. Это, как бы вам понагляднее объяснить мой взгляд, это только плод тех же самых стереотипов, что живут в нашей голове. Человек сам создаёт некую собственную реальность, причём у каждого она своя. И повлиять на чужую мы не в состоянии по той простой причине, что существует она в чужой голове, не в нашей. К примеру, мы видим женщину, для нас она вполне реальна. Мы думаем что знаем её и понимаем. Мы с ней завтракаем, ужинаем, ездим на курорт, занимаемся любовью... Это и есть для нас реальность, на которую, как нам кажется, мы способны каким-то образом влиять. А она в это время, по вечерам после работы, а иногда и днём встречается с другим таким же Веней! Только успокойтесь, я не о вас конкретно, это просто для примера. Ну хорошо, с таким же Некто. Это вас устраивает?

– Так уже гораздо лучше, – согласился Венька.

– Отлично, – кивнул головой Сергей. – Идём дальше. Итак, она встречается ещё с каким-то Некто, или не с Некто, это совсем не обязательно, может она проводит время с лучшими подругами, пьёт с ними коньяк и самогон, беседует о жизни. О собственной, заметьте, жизни. И там у них уже своя реальность, в которой, обратите внимание, они тоже ошибаются! Что реально, а что нет, судить, увы, не нам!

Он затянулся, посмотрел на ошарашенного обилием вываленной информации Веньку:

– Я вас не очень утомил?

– Да! Интересная теория, – кивнул головой Венька. – Хотя, на мой скромный взгляд и запутанная немного. Впрочем, я ведь не специалист. Продолжайте, пожалуйста. Правда, очень интересно!

– Так что же тогда есть реальность, – продолжил монолог Сергей. – И что мы, вообще, в ней способны изменить? Что? И вот вам мой ответ: по большому счёту ровно ничего! И одновременно всё! Удивительный парадокс, не правда ли? Именно так, и всё и ничего, в зависимости от нас самих. Мы либо принимаем всё как данность и живём здесь и сейчас, либо нам надо отойти в сторонку. И опять же, принять всё как есть и жить дальше своей жизнью. И в этом случае, смею вас уверить, реальность изменится в определённом направлении помимо нас и нашей воли, в зависимости от нашего принятия, либо непринятия сложившихся жизненных коллизий. И мне кажется, в таких, Веня, тяжёлых как ваш со Светланой случаях, только подобные решения и возможны... И ваша задача лишь в том на самом деле и заключается, чтобы сохранить именно этот короткий миг. Сегодня и сейчас. Живите сегодняшним днём, примите всё как есть, будьте счастливы сегодня и тогда вам не придётся менять реальность, она сама начнёт меняться вокруг вас, в полной гармонии с вашей, Веня, жизнью.

Сергей помолчал немного, прошёлся по кабинету, посмотрел на Веньку. – Подумайте над тем, что я сказал. Ну всё, на сегодня, думаю достаточно! А завтра поглядим, как дела пойдут. Хорошо?

– Хорошо, – машинально ответил Веня. – Поглядим.

– И не вступайте, умоляю, в тесные контакты, там у себя, в палате, очень вас прошу! Вы на днях отсюда выйдете, а сколько им здесь оставаться, даже Господу Богу неизвестно! Обещаете?

– Обещаю, – твёрдо ответил Веня. – Да мне, в общем-то, и ни к чему. Тем более, раз вы говорите завтра...

– Завтра, Вениамин, – с лёгкой укоризной произнёс Сергей, – завтра мы только поглядим! А там уже, возможно, хоть что-то и решим. Вы слишком-то, Веня, не спешите! Ничего пока не ясно!

На этой оптимистичной ноте разговор можно было считать законченным. Сергей подошёл к окну, открыл фрамугу.

– А теперь идите ужинать. Я слышал, курица сегодня. Не мешало бы вам немного подкрепиться. И не забудте горло на ночь прополоскать...

Полночи Венька ворочался с боку на бок в тяжёлом забытьи. Заснуть по настоящему ему никак не удавалось. То ли курица неправильно легла, то ли диссонанс когнитивный одолел, а может днём, на неделю вперёд выспался. В ночной тиши, под нежным воздействием таблеток мирно храпели психи, негромко тикали настенные часы, вот уже и первый трамвай прозвенел за больничными воротами, и лишь тогда он наконец забылся в беспокойной тяжкой дрёме.

Глава седьмая

Под утро Вене приснился странный сон. На чистом молодом лугу он неспешно жевал свежую зелёную травку волшебного изумрудного оттенка, в этом чудесном мире он был лошадью. Или, скорее, конём, только не молодым горячим скакуном, нет, увы! Довольно старым, пожившим уже лошаком, из тех, о которых говорят: старый конь глубоко не вспашет, но и борозды не испортит, а ещё (он осознал это особенно остро), что коней на переправе не меняют. Привязанный длинной верёвкой к одинокой березе Веня послушно и мирно пасся, мягкими губами неспешно подрывая горьковато-сладкую полевую зелень. Внимательно выбирая сладкие, сиреневые цветочки кашки и обходя горькие ростки полыни да ядовито-жёлтые, дурманящие обманчиво нежные солнечные кружочки мать-мачехи неспешными шагами он обходил свою территорию по кругу. Ему было спокойно и легко.

Неподалёку, совершенно свободно, без всяких верёвок и берёз, паслась одинокая, молодая, золотисто-гнедая кобылица. Время от времени, лениво помахавая хвостом под жарким солнцем она отгоняла надоедливых мух. В отливе полуденного света спелыми пшеничными колосьями играла на лёгком ветерке её золотая грива, а от кобыльего её, беспокойного молодого лона изливался, казалось, мягкий бронзовато-рыжий свет. Неспешной иноходью, слегка покачивая бёдрами, она медленно приближалась к Вене. "Одинокая! Красивая какая! – мелькнула вдруг у Венички шальная мысль." – И тут же ангелы, откуда они только взялись, нежно пропели в голове: – Красивая какая!!! Веня!!! Одинокая какая!!!

– Ах, ангелы, – с какой-то неясной грустью подумал Веня. – Зачем вы обманываете меня? Так не бывает, ангелы, красивые кобылицы не бывают одиноки! Просто не могут! Это невозможно! Совершенно невозможно!

– Бывает, – Веня, – бывает, – серебряными голосами отозвались тут же ангелы. – Могут, Веня! Могут! Ещё как могут! Верь нам, Веня! Верь! Возможно! Ещё как возможно!

И с этими словами исчезли где-то в звенящей синеве.

Оставалось только согласиться. Как же можно не согласиться с ангелами? И Веня шагнул ей навстречу, как в пропасть, в зелёную высокую траву.

– Ну и как тебе наша травка? – с тихим призывным храпом негромко игогокнул он. – Правда, хороша? Кстати, ничего, что на Ты? Вот так сразу...

Ах, ангелы, ангелы! Ах, если бы вы знали! Ах, этот гибкий стан! Эта тонкая, нежная спина! Длинные стройные ноги на тёмных высоких копытах! Волнующий, подобранный живот! Ах, этот хвостик! Эти гнедые, соломенные ресницы! Пшеничная чёлка, развевающаяся на ветру. О, ангелы, ангелы мои! Если бы вы знали! Если бы вы только знали! О, эти муки, о вершины наслаждения!

Она подошла поближе, какими-то усталыми глазами посмотрела внимательно на Веничку, смешно немного, будто удивлённо приподняла пшеничные брови и тихонько всхрапнула в ответ:

– Are you puffing?

По счастью, Веничка бывал в Индии, и знал уже, что означает это выражение. "Are you puffing?", затем hash, gush, maryguana и далее по списку, почти дословно означает: а вы пыхаете? Травку курите? В лёгкой растерянности Веня приподнял голову, всхрапнул негромко. Нет, там, в Индии, конечно, всякое случалось, и тем не менее, вопрос ему показался немного неожиданным. Однако ляпнуть в ответ глупость Веня, к счастью, не успел. Она качнула легонько головой и одними только, мягкими губами, произнесла негромко:

– Шучу, Веня, шучу. Be my guest! Присоединяйся!

Проснулся Веня довольно поздно, в приподнятом немного настроении. Оказалось, побыть иногда лошадью, во сне конечно, совсем не так уж плохо. Реальность, однако, оказалась несколько иной. Стальная дверь под замком на входе в отделение, как ни казалось это странным, никуда не испарилась, да и толстые тюремные решётки на окнах, в воздухе тоже не растаяли. «Да уж, – грустно подумал Веня, – вместо неба синего белый потолок...» Никакой зелёной травки, и уж тем более, прекрасной кобылицы тут явно не предполагалась. И хотя, столь неожиданно возникшая вчерашним вечером перспектива провести в дурке неопределённо долгий срок, столь же внезапно вроде бы почти и отступила, что понятно, внушало всё же определённый оптимизм, на душе у Веньки опять стало вдруг тревожно. Гадко и тревожно. «Как там, – размышлял он, – Светка? Как она? И с ней ведь, тоже придётся как-то объясняться.» Даже просто представить, как он посмотрит ей в глаза Веня был не в состоянии. Думать об этом не хотелось...

Отделение меж тем, оживало постепенно размеренным своим, тихим больничным бытом, психи умывались в душевой за дверью с весёлым кашалотом, и перекидываясь в ожидании завтрака замечаниями ни о чём, перемещались постепенно в комнату отдыха, действительно оказавшуюся одновременно и столовой. Венька стрельнул немного зубной пасты у Костяна, пальцем почистил зубы, умылся и тихо поплёлся вслед за остальными. Народ неспешно рассаживался по своим местам за белыми прямоугольными столами, кто-то, расположившись на диване, таращился молча в телевизор, в углу на отдельном, накрытом голубенькой в мелкий квадратик клеёнкой столике побулькивал блестящий самовар. Завтрак в дурке начинался довольно поздно, снегопад за окном, тот что, ещё вчера казалось будет идти вечно, наконец закончился, день обещал быть солнечным. И словно в подтверждение тому остренькие жёлтенькие стрелки из-за щёлок между занавесками высветили золотом крохотные, повисшие в воздухе пылинки. Бодрый диктор с экрана телевизора рассказывал о достижениях российского автопрома и потрясающих воображение будущих новинках Волжского автомобильного завода... «Идеальная картинка, – неожиданно для самого себя вдруг подумал Веня. – Почти как в кино. Покой и тишина... Клуб самоубийц...»

Спустя несколько минут он услышал как открылась тяжёлая металлическая дверь на входе в отделение, и дылда-санитар вкатил в столовую тележку на резиновом ходу, с большой кастрюлей посередине, белым вафельным полотенцем покрытой внушительных размеров горкой бутербродов, глубокой, полной варёных яиц алюминиевой миской, ложками, белыми, как в пионерском лагере металлическими кружками и несколькими стопками тарелок на нижней полке. Венька нашарил глазами свободное место за одним из столиков, подошёл: «Не возражаете?» Никто не возражал. Настолько двинутых, к счастью, не нашлось.

После завтрака, оказавшимся на удивление приличным для дурдома, психи постепенно разбрелись по своим палатам, близился утренний обход и телевизор санитары выключили.

Венька аккуратно застелил свою постель: беспорядка он терпеть не мог, ему захотелось прилечь, а лезть снова под одеяло большой охоты не было: в палате стояла почти летняя жара. Чугунная батарея под окном жарила как сумасшедшая, и раздеваться а потом снова одеваться никакого желания Веня не испытывал. Он расправил простыню, сложил вдвое одеяло, поднял повыше подушку, и прикрыв тихонечко глаза чтобы не видеть никого, поджав ноги улёгся набок. В голове его, как тихой утренней воде после ночного шторма плавали обрывки мыслей и тревожных ощущений. Надо сказать, Сергей Станиславович своего добился, вчерашний разговор произвёл на Веньку должное впечатление, теперь ему действительно хотелось покопаться в себе, попробовать понять, как он к этому пришёл, и что же делать дальше.

Собраться с мыслями, однако, Веня не успел. Вскоре открылась дверь и в палату в сопровождении вечного санитара вошёл какой-то новый доктор, лет наверное слегка за сорок дядька, тоже почему-то с бородой, только не аккуратной, чеховской, как у СергейСтаниславыча, а большой, совковой лопатой произраставшей, казалось, прямо из ушей. «Лев Толстой какой-то, в белом халате, – подумал Веня. – Так, – кольнуло в груди немного беспокойно, – а где же Станиславович? Его-то, чего нет? – Странно! Очень странно!».

Борода в халате и очках довольно быстро, перекидываясь какими-то загадочными фразами с санитаром и больными прошёлся по палате, каждому он уделил минуты по две по три, не больше, назначил какие-то, привычные судя по всему, процедуры и остановился наконец у Венькиной постели.

– Ну как наш новенький? – низким паровозным гудком произнёс он куда-то в глубину своих могучих зарослей. – Как самочувствие, молодой человек?

– Нормально, – бодро ответил Веня, но про себя задумался слегка: а может не стоит так уж явно здесь бодриться? Кто его знает, что у этого литератора на уме? Не подумал бы, что нарываюсь..., – и всё-таки продолжил, правда немного поспокойнее: – Уже гораздо лучше! Практически здоров!

– Вижу, вижу! – тот снял очки, протёр стёкла краешком халата, и водрузив их обратно на нос, уставился на Веню. – А мне Сергей Станиславович доложил уже. Да, вижу, вижу, динамика неплохая. Неплохая... Через недельку-другую, глядишь, и о выписке подумать можно...

"Вот те на! – в изумлении раскрыл глаза Веня. – Ничего себе новость! Это вообще, что ещё за чёрт? Откуда он тут взялся?"

– Погодите, погодите, как же так, – в растерянности спросил он, – мне же Сергей Станиславович вчера сказал... Сказал же... Раз уж динамика такая положительная... То может даже и сегодня...

Закончить, однако, Веня не успел.

– Сергея Станиславовича, молодой человек, – не дала договорить ему эта, неизвестно откуда взявшаяся борода лопатой, – сегодня к сожалению не будет. Срочно вызвали в Минздрав. Так что, извольте пока любить и жаловать меня! А вот уж, как он вернётся, так сам пусть и решает. Как-никак, здесь он главврач, не я. Договорились? – он внимательно, будто выискивая в глазах своего нового подопечного искру помешательства, посмотрел на Веньку, но судя по разочарованному вздоху так ничего и не нашёл.

– Договорились, – растерянно ответил Веня.

А что, скажите, он мог ещё ответить?

– Вот и хорошо, обрадовался тот. – Вот и ладненько. Значит так, никаких специальных процедур и препаратов вам не назначено, только вот душ примите.... Вам пойдёт на пользу. И можете спокойно отдыхать...

"Ну точно, дурдом он и есть дурдом! – грустно подумал Веня. Вот попал!" – Этим новым поворотом он был явно озадачен. Озадачен, раздосадован и разочарован. Освобождение откладывалось на неопределённый срок...

Часть вторая

Глава первая

К тому времени, когда Светка вернулась в свою опустевшую квартиру давно уже стемнело, в Питере в это время года темнеет довольно рано. На работе сегодня день не задался, да это и понятно, какие, думала она, к чертям собачьим, танцы, да на таком стрессе, да ещё и после вискаря... И несмотря на то, что работу свою она любила и относилась к ней отнюдь не легкомысленно, заставить себя поработать сегодня она так и не смогла. Этот день был явно не её. Трудилась Светка, если конечно, это можно так назвать, настоящим трудом, с большой буквы, занятие это она не считала, относилась к нему скорее, как к хобби приносящему помимо прочего не такие уж и маленькие деньги, в общем, работала Светка в небольшом частном клубе, преподавала танцы. Бальные танцы всевозможных направлений, начиная от банальных, хотя в её исполнении вовсе даже и не простых вальса и рок-н-ролла и заканчивая настоящими испанскими и латинос танго, сальсой, а также знакомой всем из одноимённой бразильской песенки ламбадой.

Танцевать Светка любила, танцевала она везде и всегда, всю жизнь, и даже, казалось ей порой, немного больше. На школьных вечеринках, выпускном балу, на дискотеках в студенческой общаге, везде её сопровождали восхищённые мужские, а порой и женские, немного завистливые взгляды. По настоящему танцами Светка увлеклась довольно поздно, классе наверное, уже в девятом. В детстве она, правда не очень долго, успела позаниматься гимнастикой, не художественной, с лентами, обручем и булавами, нет, спортивной, настоящей спортивной гимнастикой.

Больше двух лет, почти весь первый и второй классы и ещё немного в третьем, поначалу три раза в неделю, а затем, довольно скоро и все шесть, год с небольшим с бабушкой а потом сама, она ходила вечерами в спортивную школу, не очень далеко от дома – школу олимпийского резерва, о чём с подчёркнутой гордостью сообщалось гостям и родственникам во время праздников и семейных посиделок. Тогда, в годы расцвета советской гимнастики весь мир с восхищением следил за негласным состязанием великолепной Людмилы Турищевой и маленькой, хрупкой с виду белорусской девочки – Ольги Корбут, с обезоруживающей улыбкой демонстрировавшей чудеса смелости на брусьях и бревне. Знаменитая на целый свет «петля Корбут» в то время стала чуть ли не символом советского спорта, а то и всего Советского Союза. По вечерам, после работы, включая телевизор советский человек в первую очередь искал в своих немногочисленных программах фигурное катание и спортивную гимнастику, и только не найдя, поворачивал разочарованно тумблер на Штирлица – Тихонова, полковника Исаева, или же на клуб кинопутешественников, с вечно молодым Юрием Сенкевичем в роли гида и единственного на всю огромную страну путешественника по дальним странам, африканским саваннам и джунглям Амазонии.

Так что, большого выбора у родителей худенькой и стройной Светочки в общем-то и не было. Да к тому же так случилось, что совсем недалеко, на Аптекарском проспекте, буквально в нескольких остановках, или максимум, в получасе ходьбы от их дома, на Петроградской, не так давно открылся великолепный современный гимнастический комплекс со звучным волнующим названием Школа Олимпийского Резерва ЛОС ДСО "Зенит". В один прекрасный день на семейном совете было решено: спортивная гимнастика! Всё! Идём! И уже через пару дней мама взяла свою любимую первоклашечку за ручку, и они отправились на Аптекарский, в Зенит.

Занятия маленькому Светику как-то сразу, неожиданно для неё самой понравились, она и правда, словно рождена была для гимнастики: худенькая, с отличными стройными ножками, пряменькой, выгнутой немного, гибкой спинкой и при этом с неожиданно сильными, хотя и тонкими руками. Среди таких же как она девчушек-первоклашек Светка освоилась очень быстро, и хотя народу в группе скоро набралось довольно много, человек пятнадцать-двадцать, чувствовала она здесь себя гораздо уверенней чем в школе, где поначалу как-то немного потерялась. Молодой, казавшийся ей страшно красивым тренер в группу которого она попала («Вот странно, – думала она, – отчего-то девочек тренируют в основном мужчины!») в своих девчёнках, казалось, души не чаял, да и они в нём тоже.

Имени его, да и внешности наверное тоже, как это часто случается со взрослыми Светка сейчас, даже если бы и очень захотела, пожалуй и не вспомнила. Вместо этого остался один какой-то смутный тёплый дым, и уходящая всё дальше фигура без лица, в синем шерстяном костюме с надписью «Зенит» и значком Мастера спорта на груди. Теперь ей казалось, что она помнит только его негромкий голос, внимательные глаза, широкие плечи и сильные большие руки, которыми он поддерживал её тоненькую спинку когда она училась делать первые свои фляки, перевороты и сальто назад с большой автомобильной камеры в поролоновую яму.

Занятия проходили для Светика быстро и легко, казалось бы, совсем без напряжения, всё у неё получалось как-то сразу, слёту, без всяких страхов и сомнений, и даже без долгой, нудной подготовки. Очень скоро она села на все три шпагата, в наклоне обнимала руками дугой выгнутые в коленках ноги и научилась вставать на мостик из стойки на руках. Ей страшно нравилось ходить с носочка по высокому бревну, а развороты на одной ноге, с поднятой в ласточке другой, на низком, с обеих сторон обложенным толстыми поролоновыми матами брёвнышке стали её любимым упражнением.

Бесконечные, казалось бы, подъемы перевором на отдельно стоявшей в углу зала нижней жерди разновысоких женских брусьев постепенно как-то превратились в подъём разгибом, переворот вперёд и отмах в стойку на руках. "В стоечку, Светик, в стоечку! Так, носочки тянем, животик подобрала!" – говорил ей тренер, всё чаще добавляя: "Отлично! Умничка! Так держать!" И всё это, особенно "Отлично... Умничка!" день ото дня нравилось маленькому Светику всё больше.

Так, незаметно для неё, прошло почти полгода, группа их с двадцати примерно человек мало по малу съёжилась до семерых упорных и отчаянных девчёнок, среди которых наша маленькая Светочка была, если и не самой смелой и отчаянной, что тоже очень даже вероятно, то уж самой упорной точно. К концу апреля, ближе уже к маю, вместе с появлением первой зелёной травки и молодых листочков на вымытых весенними дождями тополях и липах в маленьком скверике напротив Светкиного дома, появилось и первое в её жизни спортивное достижение – Светка выиграла первенство ЛОС ДСО «Зенит» среди таких же как она девчушек-первоклашек, и выполнила первый юношеский разряд. На торжественной церемонии награждения, по окончании второго дня соревнований, под аплодисменты зрителей с балкона ей вручили красивую, белую как снег грамоту с золотым тиснением и ценный приз – симпатичный маленький будильничек с надписью на коробке: победителю соревнований. Для маленького Светика это было совсем не маленькое счастье...

За весной, как и положено природой, наступило лето, печеньем, пирожеными и золотыми конфетными обёртками отшелестел прощальный вечер в теперь уже втором "А" классе, и бывшие первоклашки до осени разбежались по домам. Одних родители везли на дачу, под присмотр бабушек, другие собирались в пионерлагеря. Первый свой школьный класс Светка закончила на пятёрки и четвёрки, и красивых, чем-то напоминающих ей маленьких симпатичных лебедей пятерок в табеле маленького Светика оказалось гораздо больше чем строгих на вид четвёрок. Школа, как и гимнастика, давалась ей легко.

На дачу с бабушкой Светка, конечно, не поехала, и в пионерский лагерь тоже. Уже через неделю с небольшим она, впервые в своей жизни, проснулась утром по звонку в спортивном лагере её уже любимого Зенита, в посёлке Толмачёво, что в полутора десятках километров от Луги, под Питером, тогда ещё, конечно, Ленинградом.

Лето то, первый в её жизни спортивный лагерь, Светка теперь, конечно, и не вспомнила бы как следует. От солнечных тех, жарких дней, как и от лица первого её тренера, почти мальчишки со значком мастера спорта на груди, остались только смутные ощущения какого-то детского, хоть и трудного, но радостного счастья, и короткими яркими вспышками, удивительно чёткие картинки тренировочно-лагерной жизни на берегу мелкой быстрой речки под названием Каменка.

Отчётливо запомнила она небольшой песчаный пляжик под ярким солнцем, ослепительно зеленую, жёсткую траву, стебельки её так приятно покалывали ноги, фонтаны сверкающих на солнце брызг из под ладошек, смеющиеся лица мальчишек и девчёнок, всё это одной большой картинкой как на моментальном фото сохранилось в её маленькой светленькой головке. Она помнила длинную, собранную из лыж упругую акробатическую дорожку, брусья и брёвна на залитой солнечным светом площадке между сосен, дорожки в лесу где они бегали на зарядку по утрам, но сами пробежки, как и тренировки, из памяти её отчего-то стёрлись, наверное, как лишние и ненужные теперь детали.

И ещё, эти танцы в полумраке, в маленьком актовом зале на втором этаже школы где они жили, по пятницам и субботам, вечерами – одной сплошной картинкой отпечатались они в её детской памяти:

..."Синий синий иней

Лег на провода

В небе тёмно-синем

Синяя звезда

Аа-аа, только в небе

В небе тёмно-сииинем..."

Она вспоминала немудрёную ту, тоскливую немного и такую волнующую её детскую душу песенку, и перед глазами живо вставали грустно поющие что-то своё, одинокие и прекрасные в свекающем под ночными звёздами инее провода в глубоком чёрном небе, и ей становилось грустно и тревожно...

Отлично Светка помнила, теперь правда, уже и сама бы толком не сказала, из этого ли лагеря, или из второго, да и неважно это, думала она, какая на самом деле, разница, ведь это было, было же то её выступление на концерте в родительский день, когда она, бледнея загорелым лицом под глупое хихиканье мальчишек, с огромным красным бантом в и без того пшеничных, а к середине лета выгоревших добела волосах, на пару с мальчишкой-пятиклассником читала изумлённым зрителям длиннющий отрывок из Ромео и Джульетты, и как они хлопали потом как сумасшедшие, а она, счастливая, улыбалась, оттого что нигде не успела ошибиться...

"Не надо, верю. Как ты мне ни мил,

Мне страшно, как мы скоро сговорились.

Все слишком второпях и сгоряча,

Как блеск зарниц, который потухает,

Едва сказать успеешь "блеск зарниц".

«Да уж, – вспоминала иногда тот странный вечер Светка, – очень детские стихи...»

Эта безумная, очевидно полоумная идея, с Вильямом нашим, Шекспиром, принадлежала пианистке, штатной зенитовской пианистке, какие всегда есть в гимнастических залах, довольно молодой ещё, слегка полноватой женщине с темпераментом улитки. Как вообще она умудрилась дойти до такой абсурдной мысли, являлось совершеннейшей загадкой. Девчёнке-второкласснице, в советском спортивном лагере, и поручить читать такое! И тем не менее, успех был жуткий. Зал просто содрогался от восторга! Но самое интересное, что маленький ещё вроде Светик этим событием и сам оказался потрясен до глубины души, прямо сразу и на многие последующие годы...

Так, почти незаметно, пролетело два месяца лагерной спортивной жизни, Светка загорела дочерна, вроде бы ещё больше похудела и вытянулась немного. И в школу, после двух недель с родителями и бабушкой на даче, первого сентября явилась уже не малышка-первоклашка с голубыми изумлёнными глазами, а вполне себе симпатичная, стройненькая загорелая девчушка, примерявшая уже и лифчик на неожиданно, за каких-то пару недель, едва, но уже достаточно заметно успевшую вдруг оформиться двумя половинками спелого беленького яблочка маленькую грудь...

Глава вторая

Здесь, с позволения читателя, автор хотел бы остановиться ненадолго, вздохнуть поглубже и парочку минут подумать. Автору и самому вдруг стало интересно, а зачем в таких подробностях описывать младые годы нашей героини? К чему всё это? Имеет ли детство маленького Светика хоть какое-то отношение к истории о взрослых людях, Веничке и Светке, коей изначально и было посвящено грустное сие повествование? Нужно ли нам это? Не станет ли скучно вдруг любезному читателю в процессе чтения сих многословных строк? А не вернуться ли нам, подумалось тут автору, в психушку? Устроить, к примеру, небольшую потасовочку между психами, с непременным разбитием гипсовами бюстами голов несчастных пациентов, частичной потерей памяти последними и последующим её счастливым возвращением? Или, скажем, прокатить изумлённого читателя на хвосте истребителя-бомбардирощика с вертикальным взлётом, в обществе потрёпанной временем и чрезмерным употреблением газированных напитков звезды Канн и Голливуда? Да и Костян, Костя-Константин, очень даже удачно на сцене появился! Так отчего бы нашему Константину в лесок не прогуляться, в компании парочки обширявшихся бандитов? А что, вполне приличный ход! Читатель не находит? Правда, кое-что слегка напоминает... Задумаешься тут! Так что, вернёмся-ка мы, пожалуй, к нашему маленькому пока, но так стремительно взрослеющему Светику, да попробуем узнать ещё немножко о её счастливом детстве. Может, впоследствии это нам и пригодится...

Сентябрь наша маленькая героиня встретила с тайным ожиданием какого-то нового, неожиданного радостного счастья и охапкой цветов на торжественной линейке – привезённых с дачной бабушкиной клумбы огромных белоснежных хризантем и высоких знойных гладиолусов. Будущие выпускники и выпускницы, десятиклассники в синих пиждачных парах и больше похожие на студенток десятиклассницы провели под ручки свеженьких, растерянных, но ещё счастливых в своём неведении первоклашек по широкой лестнице старой, дореволюционной ещё постройки школы в сердце Петроградской, вытирая украдкой непрошенные слёзы отплакали положенное взолнованные мамаши, непривычно громко после каникул прозвенел первый торжественный звонок и новый учебный год наконец-то начался. А вслед за первым, не совсем ещё учебным, скорее полупраздничным каким-то днём, потянулись чередой школьные обыденные будни. Уроки у Светки чередовались с тренировками, тренировки с уроками, опять уроки, снова тренировки, и так по кругу. О прогулках с подружками, после школы во дворе, Светка даже и не мечтала, она давно уже забыла что это такое. Беззаботное весёлое детство, каким жили её подруги-одноклассницы ей заменил спортивный зал, брусья, акробатическая дорожка, бревно и зелёный гимнастический ковёр. Между тем, время стремительно летело, вот уже и клёны с тополями в любимом Светкой парке на Горьковской, неподалёку от их дома, сбросили свой рыжий огненный наряд, и холодый осенний ветер погнал по опустевшим дорожкам ржавую пожухлую листву в сторону встававшей на дыбы серыми волнами Невы. А вскоре, проснувшись поздним утром в воскресенье и первым делом выглянув в окошко, Светка увидела и белое пушистое покрывало – выпал первый снег. Сверкающий под ярким солнцем на неожиданно ударившем вдруг ноябрьском морозе, тихий и торжественный в своей первозданной чистоте, прекрасный белый снег...