Текст книги "Прекрасный белый снег (СИ)"

Автор книги: Валерий Арефьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Венька, конечно, переживал, немного, последние события выбили его из колеи. О Светке, об их странной встрече он думал целый день, почти без перерыва, и даже когда лупил с тихой яростью мешок, ясно представлял себе как крушит челюсти своим будущим соперникам, не в ринге, нет, в этой грядущей тревожной неизвестности. Его терзали мысли о Вадиме, её партнёре, о нём она сказала что-то мельком, но прозвучало это немного странно, будто говорила она не о живом, из крови и плоти человеке, а скорее, как о каком-то, прилагающемся обязательно в программе выступлений предмете, и тем не менее! Тем не менее! Венька почти видел, как этот морской тюлень обнимает её за талию, прижимает к животу, а может даже и не к животу, немного ниже! Немного ниже! Думать об этом было невыносимо...

Время однако, шло: пора, решил Веня, пора. В цветочном магазине на Большом он купил пять пунцовых роз, отчего-то ему показалось, что она любит именно розы, и именно такие, и минут уже через десять был у ЛДМа.

Выступления ещё не начались, но свет в зале уже погасили, не совсем даже погасили, приглушили слегка и только, и от того создавалось ощущение предстоящего, то ли концерта, то ли театрального какого-то действия. Тихим перестуком кастаньет под испанскую гитару звучала фоном немного грустная мелодия, из под закрытого ещё занавеса доносились негромкие голоса. Народа в зале было совсем немного, свободных мест и даже полупустых рядов Венька сходу насчитал не меньше половины. В темноте он спустился вниз, стараясь держаться у стеночки, поближе к тяжёлым бордовым шторам выходов дошёл почти до сцены и осмотрел внимательно весь зал.

Ему захотелось вдруг понять, что за люди приходят посмотреть на этот, немного странный в его понимании вид спорта, больше, судя даже по сцене и зрительному залу напоминавшему театр, который Венька с детства не любил. На спортивные состязания, а уж тем более на стадион это совсем не походило. И ещё цветы, Венька искал цветы. Он очень надеялся увидеть хоть маленький букетик у кого-нибудь из зрителей, своего он стеснялся отчего-то. Снизу, от сцены, сразу стало видно: зал заполнен приблизительно на треть, не больше. В первых рядах сидела молодёжь, просто школьники на вид, какие-то девчёнки в мягких, спортивных розовых костюмах: "Тоже, наверное, юные спортсменки", – подумал Венька, подальше, парами и небольшими группками – народ постарше, вроде Веньки и даже немного повзрослее. Никаких букетов, однако, ни у кого из присутствующих в зале он так и не заметил. "Впрочем, – подумал Венька, – цветы ведь можно и на кресло положить, – свободных мест в зале было предостаточно. – Не держать же их, действительно, полтора часа в руках..."

Лезть со своим букетом в первые ряды Веньке не хотелось, ему казалось, он будет выглядеть нелепо, тогда он пробрался поближе к середине, откинул сиденье у соседнего, пустого кресла, и положил цветы туда.

Наконец тяжёлые шторы занавеса медленно раздвинулись, музыка заиграла громче, и на паркетную сцену, держа друг друга за руки, парами пошли участники. Венька насчитал пятнадцать, или даже шестнадцать пар, Светки же среди них как будто бы и не было, ему это показалось очень странным, но её он так и не нашёл. Нет, он увидел несколько светленьких девчёнок, и даже одну с таким же, как у Светки, длинным развевающимися хвостом, но это была явно не она, чересчур уж маленького роста. Светка, он успел это заметить, и в обычных, на среднем каблуке туфлях, недотягивала до его метр семидесяти пяти совсем чуть-чуть, сантиметров пять, не больше.

Одна только показалась ему похожей, чуть-чуть, но какая-то, подумал он, уж слишком длинная, даже немного выше своего полноватого, рыхлого какого-то на вид партнёра. Да и хвоста у этой дылды, тоже не было, даже и намёка: высокая, как у графини из бульварного французского кино, витой какой-то башенкой причёска ни о чём ему не говорила. Лица же её он разглядеть как следует не мог, слишком далеко, да и к тому же, спасибо боксу, видел Веня не очень хорошо, и в очках-то мог не узнать в лицо знакомого буквально метрах в десяти. А здесь, из середины довольно большого зала, без очков, носить которые он всё ещё стеснялся, ну что он мог увидеть? Да и девчёнки все были в боевом раскрасе. Светку же он запомнил без косметики, в жизни она, судя по всему, ей почти не пользовалась, да ей это было и ни к чему. "Ну да, – подумал Венька, – зачем ангелам косметика..."

Довольно скоро он понял: так дело не пойдёт. Пришлось вытащить дурацкие свои, в тяжёлой роговой оправе прямоугольные очки, напялить на нос, и сразу стало лучше. Да, это оказалась именно она, он вычислил её методом исключения, дедукции, почти как Шерлок Холмс. В первых четырёх парах на паркете никакой Светланы не было, во второй четвёрке тоже, в третьей, где танцевала эта дылда, одна Светлана всё-таки нашлась, и ещё одна – в четвёртой, последней группе, но там он не увидел ни одной хоть сколько-нибудь светлой танцевщицы.

Состязания, как быстро понял Венька, проводились по кубковой системе, на выбывание. Из тех шестнадцати пар, что на открытии выходили на паркет, во второй круг вышли восемь, и Светка с Вадимом были среди них. В полуфинал уже четыре, в эту четвёрку они попали тоже, и наконец, в финале, танцевали четыре сильнейших пары. Продолжалось всё это довольно долго, с перерывами на объявления прошедших дальше пар, они танцевали короткую программу, длинную, в разных стилях, танцоры переодевались, Венька ничего в этом не понимал, и это его немного злило. На каждый следующий выход девушки выходили в новых платьях, выискивая глазами Светку среди кружащихся по сцене пар Венька постоянно путался, терял её, снова находил, опять терял, а во втором круге поначалу вообще не понял ничего. "Куда же она делась?" – недоумевал он, щурясь сквозь толстые стёкла как полный идиот. Диктор объявил пару со Светланой, но танцевать вышла как будто бы другая, причёска вроде та же, но одета она была уже совсем иначе.

К полуфиналу Венька совсем запутался и даже устал немного. Ведущий объявил короткий перерыв, и он решил выйти покурить. В буфете, сразу за выходом из зала, выпил маленькую рюмку коньяку, подумав немного спросил ещё одну, с собой в маленький стаканчик, и чаю, тоже с собой, навынос. «Завтра воскресенье, – подумал он, – почему бы и нет?», и аккуратно, чтобы не расплескать, понёс всё это на крыльцо.

От всего увиденного у него возникло странное немного ощущение: с одной стороны, видеть как его, она уже казалась ему почти своей, ЕГО Светку обнимает и кружит пусть даже и партнёр, но всё же не он, другой мужчина, ему было не очень-то приятно, с другой же стороны, к мужчине этому, он как ни странно проникся даже некоторой симпатией. Вадим и вправду оказался очень пластичным и музыкальным, уж в чём в чём, а в этом Венька разбирался: уже почти два года по понедельникам, средам и пятницам он играл на гитаре блюз, джаз и рок-н-ролл, в джазухе на Салтыкова-Щедрина.

Чем-то неуловимо Вадим ему понравился, он так здорово вёл Светку, у них всё так классно получалось... Конечно, Венька видел КАК она танцует, ему очень хотелось чтобы у них всё вышло, кубок России как-никак! Так что, болеть ему приходилось за обоих. "Ладно, – подумал он, – пусть уж кружит, раз так сложилось."

Когда он вернулся в зал полуфиналы уже оттанцевали, их выступление он пропустил и теперь не знал, прошли ли они дальше. Оставалось только ждать, чем же всё закончится, или без него уже закончилось, терпеть и ждать выхода финальных пар на сцену...

Наконец заиграла музыка, и на сцену вышли финалисты. Да, это была именно она, на этот раз Венька в том не сомневался. Дурацкая витая башня на голове сменилась неожиданно белым развевающимися хвостом: не узнать её казалось просто невозможным. В тёмно-красном, почти бордовом, с немного странным, косым внахлёст подолом и откровенным вырезом на груди роскошном платье, на голове поверх хвоста огромный ярко-красный бант, сверкающие под софитами рубиновым огнём туфли на длиннющих тонких каблуках – в этом вызывающем наряде она напоминала испанскую прицессу.

Четыре великолепных пары встали друг напротив друга, призывно застучали кастаньеты, зло и жёстко зазвенели струны, и у Веньки возникло вдруг странное какое-то ощущение: ему показалось на секунду будто сидит он не в мягком кресле в центре Петербурга, а где-то в самом сердце Андалузии гарцует под жарким солнцем на молодой горячей кобылице. В дуэт гитары и кастаньет звонким быстрым переливом ворвалась ещё одна гитара – соло, и танцоры, в такт музыке жёстко отбивая каблуками по паркету, пошли навстречу. Танцевали они фламенко.

Нет, фламенко, по телеку, Венька конечно видел, и не раз. И это было здорово, даже на экране телевизора это выглядело круто. Но то, что происходило перед ним сейчас, просто перевернуло его душу. Смотрел он, конечно, исключительно на Светку, только на неё. Это было даже не волшебство, нет, колдовство, это была просто магия. Чёрная, или скорее всё же белая, какая-то огненно-красная, пышушая жаром как из огненного горна магия. Странное это действо разрывало его душу на куски, раскалённым добела металлом спаивало вновь, и тут же снова разрывало. Продолжалось это прекрасное мученье минут пять всего, не больше, но Веньке показалось что длилось это вечность.

А потом, через несколько минут, когда отгремели аплодисменты и Венька хоть чуть-чуть пришёл в себя, на сцену вышел ведущий в расшитом золотом костюме, за ним, как и в начале действа, выпорхнули на паркет все шестнадцать пар, и началась заключительная, самая главная часть вечера – торжественная церемония награждения победителей.

Они заняли второе место в коротком танце, и третье в общем зачёте. И хотя Венька был уверен: последний танец, фламенко, они исполнили уж точно лучше всех, ему не было обидно. Третье место на чемпионате всей страны! Третье место! Когда он, молодым ещё, семнадцатилетним зелёным пацаном, неожиданно для самого себя стал третьим в Ленинграде среди юниоров, и выполнил КМС по боксу, несмотря на фингалы, кровоподтёки на ребрах и груди, и даже небольшую сечку под левой бровью, он чувствовал себя просто на седьмом небе. И хотя, сразу из зала ему пришлось ехать в травму, зашивать разъехавшееся надвое подбровье, эту, так тяжело доставшуюся ему бронзовую медаль он считал огромным достижением. Всего лишь бронзовую, и на кубке Ленинграда, не страны, и даже не по взрослым! А здесь – второе и третье места по всей России! Конечно, Венька понимал, насколько это круто!

Цветы за спиной теперь можно было и не прятать, никакой необходимости в этом больше не было: наступала самая ответственная на этот раз уже для Веньки часть программы. По боковому проходу он подошёл поближе к сцене и попытался подобраться к рампе, чтобы попасться Светке на глаза, но это оказалось нелегко – всё пространство перед сценой было заполнено людьми. Тогда он встал немного сбоку, прямо у ступенек высокого, обитого красным бархатом крыльца ведущего наверх, к блестящему паркету, и приподнял чуть повыше свои розы, надеясь таким образом выделиться из окружающего безбукетного народа. Минут через пять она его всё-таки заметила, кивнула радостно и помахала рукой: мол, подожди немножко, подойду сейчас...

На сцену мимо Веньки, почти без остановки поднимались какие-то, неизвестно откуда взявшиеся люди: дамы в вечерних платьях, солидные, в дорогих костюмах и при галстуках мужчины, серьёзные бандиты в малиновых, с позолоченными пуговицами, кашемировых, прямо из ЛондОна пиджаках, прибандиченное шакальё с толстенными цепями под расстёнутыми на три пуговицы рубашками, бородатые поэты, художники в свитерах с высоким воротом, какие-то студенты, кого там только не было. Все они обнимали и целовали участниц и победительниц, жали руки участникам, улыбались, снова целовались, сыпали комплиментами, и это, казалось Веньке, будет длиться бесконечно. Он стоял уже целую вечность, а Светка всё не подходила. И когда, устав от ожидания он почти уже решился плюнуть и спуститься вниз на перекур, она вдруг сбежала со ступенек чуть не прямо ему в руки. От неожиданности он даже растерялся и просто протянул ей свой букет, не зная что сказать.

– Поздравляю! Было здорово!

– Спасибо! – счастливо, Венька увидел это ясно, яркие звёзды вдруг полыхнули у неё в глазах, действительно счастливо и светло выдохнула она. – Спасибо! А как ты узнал? Как ты догадался? Надо же, мои любимые! Мои любимые пунцовые розы! Какая красота! Ну скажи, как ты догадался? Ты волшебник? – лепетала она почти без остановки. – Признайся, ты волшебник? Говори немедленно, иначе я обижусь...

Казалось, она была само счастье, такая юная, радостная и прекрасная. Такая прекрасная, юная и счастливая...

– Да нет! Какой же я волшебник? – он просто потерялся под её напором, даже и не знал толком, что ответить. – Это ты! Ты волшебница! Настоящая сказочная фея!

– Ну ты скажешь! Фея... До феи мне ещё расти и расти, – уже спокойнее ответила она.

Глядя друг на друга они помолчали с полминунуты улыбаясь, и Веньке вдруг подумалось, что ей уже пора...

– Ты как, – посмотрел он с надеждой на неё, – тебя ждать? До дому, чемодан...

– Слушай, ты прости, – немного грустно ("Или показалось?", думал потом Венька), и как-то грустно и всё ещё довольно возбужденно улыбнулась она ему в ответ, – понимаешь, у нас сейчас мероприятие... Небольшое... Маленький банкет... Только для участников... Понимаешь? Для своих... Не обижайся... Ладно?

А он и не обижался. Он никогда на неё не обижался. Ну разве можно обижаться на ангелов...?

– Ладно, – только и сказал он Светке. – Понимаю. Никаких обид. Только... А как же чемодан? Я же сам его сломал...

– Да ладно, – повеселела она опять, – забудь ты об этом чемодане. Не проблема. Меня подвезут, я же рядом здесь.

Да, он помнил, она здесь рядом. Почти напротив зоопарка, на машине минут десять. Подвезут... "Конечно, – грустно думал Венька, – как же! Такую подвезут. Кто хочешь подвезёт. Только свистни, очередь выстроится..."

– Ну я побежала? – она вопрошающе подняла свои, слегка только подкрашенные, соломенные брови: – Телефон оставь, я позвоню.

Венька порылся в карманах, нашёл клочок бумаги, глянул на неё:

– А ручка... У меня ручки нет...

– Сейчас, сейчас принесу, – она сунула ему букет, вспорхнула опять на сцену, подошла к судейскому столу. Там что-то коротко спросила, вернулась снова к Веньке и протянула ему золочёный Паркер:

– На, пиши!

Он быстро начирикал свой номер на бумажке, внизу крупно написал: Вениамин.

– Держи, не потеряй!

– Да ладно, я ничего не теряю, – улыбнулась она снова, – Ничего и никогда! – и спрятала Венькину бумажку где-то в складках своего платья. – Ну всё, пока! – и с этими словами звонко чмокнула его в подставленную щёку. – Побежала! Позвоню!

И тут же, схватив в охапку розы она развернулась и действительно, просто убежала. "Взяла, – грустно подумал Венька, – и ускакала. Молодая кобылица..."

Глядя в растерянности ей вслед он простоял ещё с минуту, вышел из зала, подошёл к свернувшемуся уже буфету.

– Мне бы коньячку, – вопросительно посмотрел он на собиравшую уже в большую телегу остатки бутербродов, рюмки и бутылки продавщицу, – рюмочку...

– Ну вы, молодой человек даёте, – возмутилась та. – Вы бы к утру ещё пришли! Вас тут ждали! Ну говорите! Вам какого?

– Да мне уже без разницы, – ответил он как-то равнодушно. – Любого давайте, подешевле. И лучше две...

Одним махом, даже не поморщившись он выпил обе рюмки, спустился в туалет в подвальном этаже, и долго ещё, с остервенением оттирал перед зеркалом ярко-красную помаду со щеки... "И правда, – думал он, – это было просто чудо... Куда уж тут чудесней... Чудес на свете не бывает..."

Почти уже за полночь он зашёл в ночную лавку недалеко от дома и на оставшиеся деньги взял две бутылки дагестанского, явно палёного коньяка. Одну распечатал прямо во дворе, тут же, не отрываясь, из горлышка выпил половину. Потом, без всяких мыслей, сидел долго в садике у дома на скамейке и допивал остатки. И наконец допив, поднялся на восьмой этаж, в свою квартиру – позвонить Серёге, другу детства из пятиэтажки по соседству.

Полночи в Серёгином дворе они пили коньяк и играли на гитаре, два раза ходили за добавкой, он рассказывал Серому, какие, оказывается, встречаются бессердечные женщины на свете, Серёга соглашался, они снова пили, он хриплым голосом выл что-то тоскливое перебирая струны, так продолжалось почти до самого рассвета, и продолжалось бы наверное ещё дня два, не меньше, но кто-то из жильцов измученных концертом вызвал милицию, и их забрали...

Глава третья

Почти весь следующий день Венька провёл не отходя от телефона. Домой он вернулся уже утром, в вытрезвитель их, слава Богу, не повезли: возиться с ними под конец ночной смены большой охоты у милиционеров не было, их просто, часок попарили в аквариуме, видимо по традиции и для профилактики, составили на обоих по административному протоколу со стандартным за нарушение порядка в общественных местах штрафом, и с пинком под жопу отпустили с Богом, чем пацаны остались несказанно довольны. В той же ночной лавке они подняли заспанного продавца с продавленной кушетки и потребовали пива. Уже тихо, без тоскливых хриплых песен они ещё немного посидели на скамейке, и разошлись в итоге по домам.

Сказать, что Веньке было плохо было бы несправедливо, просто даже как-то некорректно по отношению к богам веселья и похмелья. Мало того что жутко, пульсирующей болью в затылке и висках трещала его бедная, отшибленная за десять лет занятий боксом голова, руки тряслись как у паралитика, а тягучие рвотные позывы каждые пятнадцать минут гнали в туалет, так ещё и тяжёлые какие-то мысли не давали ему покоя.

Положив под голову две большие взбитые подушки, поджав ноги к животу лежал он на боку на узеньком кухонном диванчике, и время от времени, проверяя есть ли гудок снимал трубку телефона. Потом вставал, на подгибающихся ногах, кряхтя и охая, содрогаясь от позывов рвоты полз улиткой до сортира, и стоя на четвереньках в обнимку с унитазом жёлто-зелёной желчной пеной выворачивался пустым желудком наизнанку – съесть хоть что-нибудь за весь вчерашний день Венька так и не успел. Потом полз в ванную, долго полоскал прокисший рот, умывался и возвращался к своему грустному посту.

Милицейский протокол его конечно беспокоил, но не слишком. В то, что его могут попросить из СКА ему не верилось, ну а даже если и попросят, думал он, что-нибудь придумаю, в подвал какой-нибудь пойду, ставить удар начинающим бандитам. Сильнее всего его терзали мысли о вчерашней странной встрече. «Что же это было? – думал он. – И откуда она на меня свалилась. Жил себе не тужил, никого не трогал, и тут на тебе! Светочка... Конфеточка... Позвонить ведь обещала... И где она теперь? Банкет, банкет... Только для своих... Интересно, что там за свои такие? Бандюганы на цепях? Жирные лопатники в костюмах от Кардена? Меня подвезут... Конечно, подвезут... Подвезли уже наверное, куда-нибудь подальше... Вот они, бабы! Позвонить даже не удосужилась, как дела спросить... Приходи, я буду ждать... Пришёл... Не ждали...» И так снова и снова, и опять по кругу...

Уже ближе к вечеру Веньке немного полегчало, прошла наконец тягучая тошнота – ничего лишнего в желудке не осталось, и почти отпустило голову. Из холодильника он достал оставшуюся с утра бутылку ледяного пива, налил большую кружку и присел. Телефонный аппарат на кухонной стене молчал как рыба. В сотый наверное за сегодня раз снял трубку. Гудок был, аппарат работал. «А может это звонок, Веня? – прошелестел в голове тихий противный голосок. – А вдруг там что-нибудь перегорело? Звонок проверь... Серёге позвони... Заодно и товарища проведаешь, по несчастью...»

"Действительно, – подумал Венька, – а что я Серому-то не позвонил? Тоже небось, плохо человеку." И он в очередной раз снял трубку.

Серёга, как ни странно, чувствовал себя отлично, он отоспался от души, похмелился отцовским самогоном и сидел теперь над большой миской кислых щей. "Подожди, сейчас поем, перезвоню" – сказал он Веньке. "Везёт же человеку, – тоскливо думал Венька. – Самогона бахнул соточку-другую, щами закусил, и ни забот тебе и ни хлопот. Один я тут, как дурак, со своей неожиданной любовью..." Он понимал уже, что влюбился, он понял это ещё вчера, и совершенно ясно. "Ну всё, парень, ты попал, – говорил он сам себе. – Хлебнёшь ты, Веня, горя с этой Светочкой..."

Звонок между тем, как выяснилось работал, и совсем даже неплохо. Венька чуть не подпрыгнул от неожиданности когда он загремел на всю квартиру: Светка!!! Она!!! Наконец-то!!! Нет, это была не Светка. Серёга немного тормознул, а он же, задумавшись о своём уже и забыл о нём совсем, и звонка ждал только от неё... Нет, это была, увы, не Светка...

– Слушай, Вень, – Серёга был верен себе, ничего иного Веня от него и не ожидал, – хорош там киснуть! Заходи ко мне, врежешь немного самогончику, глядишь и полегчает. А? Давай! А я пока Балабасику позвоню. Она-то уж, выпить с нами не откажется! С тобой уж точно!

"А что, – тоскливо как-то подумал Венька, – действительно! Да пошло бы оно всё подальше... Хорош уже сопли распускать! Дойду-ка я до Серого! Чем сидеть тут как дурак у телефона! Хотела бы, давно бы позвонила..."

Балабасик, Любка Балабасова из соседней двенадцатиэтажки, была во-первых, абсолютно оторванной девчёнкой, а во-вторых, похоже, тайно, или не очень, в зависимости от количества выпитого, любила Веньку.

Вздыхая и кряхтя как старый, потрёпанный нарзаном пьяница он залез под душ, поливая голову из лейки простоял минут пятнадцать, растёрся, напялил джинсы и футболку и отправился к Серёге. А по дороге, в ближайшем магазине, взял несколько бутылочек пивка: глушить сегодня самогон Веньке не хотелось.

Процесс лечения, как и положено в подобных сложных случаях, происходил на кухне. Довольно прилично к тому времени выпившая Любка, влажными глазами поглядывая на Веню уговаривала его признаться ей в любви:

– Веничка, солнце моё, ну признайся, ведь ты меня любишь? Любишь ведь? Ну скажи, душенька моя, признайся честно, не томи! Ну хочешь, можешь хоть сейчас на мне жениться... Хочешь ведь, признайся! Вижу по глазам...

Доставать его глупыми вопросами было любимым занятием Балабасины, выпив же хоть немного она вечно просилась замуж.

– Ну скажи, чего ты такой грустный? Кто обидел нашего тигрёнка? Ну не плачь! Не утонет в речке мяч. Пошли лучше в комнату, я тебя утешу...

Любка прикалывалась, конечно, ни в какую комнату вот так просто она бы и в жизни не пошла. "Хотя, как знать, как знать, – подумал Венька." Проверять, однако, несмотря на все её старания никакого желания, как ни странно, у него так и не возникло.

– Слушай, Люб, хорош уже человека доставать, давай лучше, рюмку подставляй! – в который раз гудел в усы Серёга.

"Вот Серый например, – думал грустно Венька. – Кого уж точно, а этого так просто не возьмёшь, Не то что я, слабак! Ах Светик, Светик. Ах, мой милый Светик... Хорошо ему... И бабы любят, и самогон всегда а запасе..."

– Ну что, братцы, поехали! – сверкал глазами Серый. – А мы пить будем, да мы гулять будем, а смерть придёт, помирать будем, – сипел он громко на всю кухню. – А смерть пришла, да меня дома не нашла, а нашла в кабаке с полбутылкой в руке! Правда, Венька? Ну, братцы, давай! Любаша, поднимай! Будем живы не помрём... – и одним глотком в который раз опрокидывал в горло стопарик жёлтоватой мутной жидкости.

– Давай, Веньчик, сыграй нам что-нибудь! – с этими словами Серёга вытащил гитару из угла: – Узнаешь шманару?

Венька узнавал, конечно. Когда-то он купил эту гитару у цыган, в Самаре, тогда ещё Куйбышеве, на толкучке. Гитара была очень даже ничего, но Венька хотел чего-то большего, он старательно подбил молоточком и кое-где подпилил натфилем лады, гриф стал ровненький, под линеечку, струны опустил пониже, как на хорошей электрогитаре, и вышло очень даже ничего. Да и звучала она отлично: глубоко и звонко. А года через два, когда у него появился первый свой, достаточно серьёзный инструмент, эту он подарил Серёге, на день рождения.

– Классная шманара, а Вень? – Серый протянул гитару Веньке в руки. Давай, врежь нам что-нибудь! По рок-н-роллу, как умеешь! Майка, или Гребня. А мы с Балабасом подпоём! – он посмотрел на Любку, – Правда, Балабасик? Веньке подпоёшь?

– Подпою, подпою, – подняв глаза на Веньку отвечала Люба. И подпою и подолью! И постелю в придачу... Давай, Веньчик, и правда, спой нам что-нибудь... А мы послушаем...

Часа два они ещё что-то пели, теперь уже совсем не грустно, Серёга наливал, Венька играл, Любка поглаживала Веню по колену, потом Серёга хриплым голосов завывал что-то о паре гнедых унесённых зарёю, о художнике и поэте, после они снова наливали и опять пели, снова пили, кухня всё больше накрывалась сизым дымом, и наконец Венька понял что ему пора. Он устал от Серого, от Любки и от песен, ему просто хотелось домой, поближе к этому грёбаному телефону...

В понедельник, на следующий день, она опять не позвонила. Не позвонила и во вторник, и в среду, и в четверг. Целыми днями, как полный идиот лежал он на кухонном диване, снимал время от времени трубку и проверял гудок. Гудок был, телефон работал. Светка не звонила. К восьми он ехал в зал, на Ждановскую, тренировать своих боксёров-коммерсантов, а заодно и самому пропотеть как следует, выгнать из организма алкогольную отраву. Работал вместе с ними на мешках, держал ребятам лапы, случалось и вставал в пару с кем-нибудь. А после заходил в дежурный на углу Большого, брал пару, а бывало и три бутылки пива, одну в скверике напротив выпивал под сигаретку, и отправлялся гулять по тёмной уже Петроградской. Он помнил: живёт она где-то здесь, между Большим и Зоопарком, то ли на Татарском, то ли на Съезжинской, в общем где-то тут неподалёку. В смутной надежде и тоске бродил он по этим переулкам вглядываясь в лица проходящих мимо женщин, и чуть заслышав стук случайных каблучков тут же шёл навстречу. Сейчас, вот прямо сейчас, казалось Веньке, она выйдет из-за угла, счастливо улыбнётся и скажет: «Здравствуй, Венька! Привет, как поживаешь?» Но она не выходила, а он всё плутал ночами по узким уличкам и словно ждал чего-то. Шли дни, в гулком ночном перестуке каблучков мелькали лица незнакомых, красивых и не очень, полных и стройных девушек и женщин, но Венька их почти не замечал, и легче ему не становилось. Довольно скоро он перестал надеятся на чудо, ничего не ждал уже, о Светке, о той странной встрече думать больше не хотел, но всё-равно, его туда тянуло. И всякий раз, выйдя наконец из зала он направлялся на свою грустную вечернюю прогулку. А набродившись по тёмным улицам и переулкам, покупал ещё пивка и возвращался к своему скорбному посту.

Так прошла неделя, потом другая, третья, Светка не звонила, лето подходило к концу, ночи становились холоднее и темнее, и Венька тоже, как-то потемнел лицом, немного, от ежедневного, в больших количествах употребления пенного напитка.

По мнению же автора, однако, потемнеть лицом вполне возможно и не только под воздействием напитков, пива к примеру, водки, или, скажем, коньяка. Самый известный, простой и распространённый способ потемнеть – так это просто загореть. Хотя, пожалуй, здесь выражение "потемнеть лицом" автору кажется не совсем уместным. В подобных случаях люди выражаются несколько иначе. К примеру: надо же, какой у вас загар! Или: как вы прекрасно загорели... А потемнеть лицом... Как человек от радости светлеет, а от счастья, бывает, просто светится, так и от горя он темнеет, а от большого, случается, даже и чернеет...

Так или иначе, от горя ли, от пива, но Венька и правда, как-то потемнел лицом, осунулся и похудел, и вид теперь имел довольно диковатый. Дня по три он забывал побриться, стал злым и раздражительным, и даже ребята в зале всё чаще поглядывали на него как-то вопросительно: временами от Веньки попахивало вчерашним алкоголем.

Но время шло, а время, как известно лечит... Или, как пел Высоцкий, оно калечит? Вопрос, впрочем, дискуссионный, кого лечит, кого калечит, но как опять же пел Владимир Семёнович, «... И всё проходит вместе с ним...» Да, с этим утверждением поспорить трудно, лечит ли, калечит, но так или иначе, всё со временем проходит, беды и радости, боли и обиды тускнеют постепенно и медленно растворяются вдали.

И то, что с ним произошло, как-то постепенно и для Веньки стало растворяться, временами ему казалось будто ничего и не было, ни странной той счастливой встречи, ни единственного того быстрого поцелуя на широком крыльце у ЛДМа, не существовало в реальности никакого фламенко и никаких пунцовых роз, и всё это ему будто бы приснилось. Да, действительно, точнее пожалуй и не скажешь, теперь ему казалось что это был просто сон, красивый и прекрасный, а сны, как известно, имеют странное свойство заканчиваться рано или поздно. Мы просыпаемся с больной головой и с тяжкого похмелья, и ждёт нас тут совсем уже не радостная, серенькая реальность бытия...

И как-то так прошёл уже и месяц с небольшим, или с большим, этот момент Венька отчего-то упустил, он постепенно успокоился, оставил свой пост у телефона и больше не гулял по Петроградке вечерами. Уже и новый учебный год отзвенел первыми звонками, мальчишки его вернулись с дач, в зале они повесили новые груши и мешки, установили ринг и готовились к новому спортивному сезону. И в городе, на набережных и в парках неожиданно вдруг снова потепеплело: наступило короткое питерское бабье лето.

Однажды вечером, в пятницу – тренировка у него почти закончилась, мальчишки переместились на мешки и ему тоже захотелось поработать вместе с ними, вдруг приоткрылась дверь, немного, и в щель просунулась пшенично-белая головка.

Он её не видел, работал на мешке когда один из пацанов махнул ему перчаткой: мол, пришёл кто-то, подойдите. Он всё же доработал трёхминтку, оставалось совсем немного, а Венька и сам терпеть не мог подобных остановок и пацанам своим косячить никогда не позволял. Секунд через пятнадцать прозвучал сигнал, он снял перчатки, выключил таймер и повернулся. И сердце его, стукнув гулким молотом в груди подпрыгнуло внезапно и тут же ухнуло куда-то в самые пятки, вниз, и снова, сдавив горло неожиданно радостной слезой, подпрыгнуло куда-то вверх. Это была она! Светка! Его Светка. Она стояла у дверей, переминалась с ноги на ногу, и счастливо как дура улыбаясь во весь рот, смотрела на него...

Она просто потеряла ту бумажку, тот дурацкий маленький клочок с его телефонным номером. Человек, который никогда и ничего не забывает, потерял быть может то самое главное, важное для него на сегодня в этой жизни. Просто взял и потерял...