Текст книги "Клад адмирала"

Автор книги: Валерий Привалихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

– Вроде, Иван Артемьевич, твой дед в этом доме жил до последних дней? Ошибаюсь? – спросил Сергей.

– Жил. – Бражников кивнул. – Когда вернулся сюда через много лет, уже лесники не нужны были. Путевым обходчиком устроился. А первый дом свой подремонтировал, хозяйство там держал. Теперь мы с Анной…

– Не соображу сразу, где он стоит, – сказал Нетесов.

– За железнодорожной насыпью болото, потом ельник. За ним…

– Н‑нет. Не помню. – Нетесов помотал головой.

– Да знаешь ты это место. Проселок там, что на губернский тракт ведет. Известняковая плита надгробная, – попытался оживить в памяти Нетесова местонахождение лесокордона Бражников. – С надписью: «Богу, царю небесному представленной 1813 года 21 числа января Агриппине Рыбниковой».

– «Жившей 67 лет и мало больше», – подхватил Нетесов.

– Да‑да, – закивал Бражников.

– Ну, эту‑то плиту знаю, – сказал Нетесов. – Что, все еще лежит?

– А кому она мешает?

– Здорово, – оживился Нетесов. – И надпись сохранилась?

– Наверное. Давно не смотрел.

– Интересная, Андрей, плита, – живо повернулся Нетесов к Зимину. – Надпись там по‑старинному, вместо «января» – «генваря». Нас, когда пацанами там бегали, больше всего поразило: «Жившей 67 лет и мало больше». Никак не могли понять, что это значит: «мало больше». Учительница, Анна Леонидовна, объяснила, что это надо понимать: чуть больше шестидесяти семи лет жила.

– Вот‑вот, плита. А недалеко от дома еще старое татарское кладбище, – сказал Бражников.

– М‑м… Верно. – Нетесов кивнул.

Услышав о проселке, ведущем на губернский тракт, о мусульманском кладбище, Зимин тут же вспомнил разговор в гостинице «Украина» с внуком заместителя командира Пихтовского чоновского отряда Айваром Британсом. Как это прозвучала цитата из письма Тютрюмова к его деду? Что‑то там о лошадях, зарытых возле татарского кладбища по дороге на деревню. Деревня Беленькая, кажется? Или Светленькая? Да, Светленькая. Латыш сделал тогда оговорку, будто сознательно искажает фразу из письма. Но, возможно, что и процитировал точно, слово в слово.

– Проселок мимо кладбища на губернский центр – это через деревню Светленькую? – не замедлил спросил Зимин.

– Через нее, – ответил Бражников.

Вот. И тут латыш тоже ничего не стал переиначивать. Хотя какую особую тайну открывал он Зимину, сыпя местными названиями? К адмиральскому золотому кладу это не очень‑то приближает. Разве что Британс‑младший лишний раз подтвердил: кое‑какими секретами, относящимися к спрятанным здесь в гражданскую войну сокровищам, он владеет.

– Значит, километра полтора ходу всего до кордона? – уточнил Сергей.

– Да, не больше, если напрямую. – Бражников кивнул, поглядел на обувь гостей. – Плохо, что не в сапогах вы. Я через болото хорошую дорогу нынче наладил. Но там в двух местах не обойтись без сапог.

– Нет проблем, переобуемся, – сказал Нетесов.

– Так что, не заночуете?

– Да ну, зачем? Досюда от Пихтового туда‑сюда езды полчаса.

– А то оставайтесь. Мы с Нюрой на кордон уйдем. Утром сапоги принесу.

– Так у тебя где дом основной, не пойму? – с улыбкой спросил Нетесов.

– А и там, и там у него. Где ночь застанет, – ответила жена Бражникова.

– Нет, завтра приедем, – Сергей посмотрел за окно, где было уже совсем темно. – Как рассветет, будем. Встали, Андрей? – перевел взгляд на Зимина.

В эту ночь Зимин долго не мог уснуть. Лежа в постели, глядел в потолок, думал. После очень короткой загадочной поездки Сергея на тайный прииск в не менее загадочный каньон Трех Лис (Сергей, вернувшись еще до обеда, протянул Зимину золотой самородочек‑крохотульку, похожий на приплюснутую горошину. «Держи, кладоискатель, – сказал, – дарю. Хоть малой, но кровью заслужил». Закатав рукав свитера и отклеив пластырь на правой руке чуть выше локтя, показал свежий след от ножевого удара). Зимин, глядя на рану, окончательно понял, что Сергей ему не помощник в поисках клада: совершенно нет у него свободного времени. В августе и по ранней осени, когда еще находился в отпуске, – другое дело было. А сейчас… Сейчас, если бы точно было известно, что да, клад существует на самом деле, четко очерчены границы его местонахождения, стоит только поднапрячься, приложить руки, и золото будет обнаружено, извлечено на свет Божий, – все равно не сможет помогать. Клад‑то пролежал под землей почти век, еще потерпит хоть столько же. А вот то, что входит в прямые обязанности Нетесова как начальника уголовного розыска, не терпит отлагательства и промедления порой ни на минуту. Сергей не говорит прямо, что некогда, но еще два‑три дня повозится с ним, повыполняет его пожелания, просьбы и будет вынужден объявить: не до клада. И лучше, если он, Зимин, сам упредит, объявит об отказе от затеи дорыться до золота. И смешно рассчитывать, что завтрашний‑послезавтрашний дни что‑то изменят, след клада отыщется на кордоне лесообъездчика. Можно предположить, что Тютрюмов в двадцатом году приезжал на кордон Силантия Бражникова и по какой‑то неясной причине велел срочно убираться. Однако золото с рыбацкого становища Сопочная Карга прятать командир Пихтовского уездного ЧОНа тогда здесь не мог. Не было еще у него этого золота! Дикий сибирский чеснок – колба – осенью не растет. Только по весне. А такой детали, что, спешно уезжая по приказанию Тютрюмова с кордона, рвали молодую колбу и ели с хлебом, – не придумаешь. Это Бражников‑потомок слышал от деда, наверное, не однажды, перепутать ничего не мог… На кой вообще нужно было снова мчать сюда с такой поспешностью? Только потому, что, читая старые документы, вдруг уловил характерный почерк Тютрюмова – прятать награбленные сокровища на лесных кордонах в колодцах или около колодцев при избах лесообъездчиков. И как раз, когда Зимину это внезапно пришло в голову, Сергей в телефонном разговоре упомянул про лесной кордон в Вереевском бору, на который якобы в одиночку среди ненастной ночи приезжал Тютрюмов. Так одно это упоминание – не повод очертя голову лететь в Сибирь. Было у него несколько вопросов к местному краеведу Лестнегову. В первую очередь – откуда у Лестнегова московский телефон и адрес художника Лучинского, с семьей которого Малышев не общался, и почему Лестнегов так уверенно говорит, будто парень, которого убили в 1969 году в лесу под Пихтовым и у которого взяли свежераспиленный золотой слиток с царской маркировкой, – внучатый племянник Малышева, если генерал с Лубянки родственников к старости, кроме сына, не имел? Однако, чтобы получить ответы на эти вопросы, достаточно было написать Лестнегову письмо или позвонить.

А лучше – вообще не звонить, не писать, заниматься своими делами, дождаться отпуска, лета и приехать в Пихтовое вместе с Британсом‑младшим. Тот парень, зная, что клад реально существует, имея на руках какие‑то безусловно важные бумаги, наверняка будет рваться в Россию, в Сибирь. В Пихтовое… Не нашел бы никакого клада, приехав сюда следующим летом с Британсом, все равно польза была бы: отдохнул бы еще раз в сибирской тайге.

С Бражниковым все объяснимо. Слышал в кругу семьи о золоте, спрятанном около лесного дома в Вереевском бору. Под этот дом подкоп делали в поисках сокровищ. Любого на его месте любопытство в конце концов разобрало бы: есть ли в самом деле золото? Тут еще находки у Градо‑Пихтовского храма и в пещере Ботьино. Вот и решил обнародовать свою тайну. Вдруг да возьмутся за поиски, экспедиция приедет. Но если захотел обратить внимание на дедов дом, подогреть интерес истинных кладоискателей, должен был перво‑наперво хотя бы справиться, когда Степан Тютрюмов завладел золотом. И уж тогда бы не с временем роста молодой колбы увязывал появление на лесокордоне начальника уездного чоновского отряда, а с первыми желтыми листьями, с выстрелами на рыбацком становище Сопочная Карга в секретаря укома партии Прожогина и в старшего лейтенанта Взорова из личного конвоя адмирала Колчака… Интересно: тот, кто дважды принимался в поисках золота копать на лесокордоне возле дома Силантия Бражникова, от самих Бражниковых слышал, что клад зарыт и искать нужно его именно в Вереевском бору? Или какими‑то другими сведениями пользуется? Вряд ли, услышав бражниковский рассказ, хоть пальцем кто‑то шевельнул бы. Если не сотни, так уж десятки убедительнейших версий, где именно спрятано колчаковское золото, существуют. Что‑то где‑то еще о Вереевском боре, о лесокордоне должно было прозвучать, прежде чем решили копать там. Найти бы того рыжего парня, которого застал Иван Бражников у доставшегося по наследству дедова дома… Хотя – пустая трата времени. Парень о кладе просто‑напросто отказался бы разговаривать. И только…

Нарушая ход мыслей, донеслась из комнаты Сергея и Полины телефонная трель. Минуты две слышался отрывистый, с властными нотками голос Сергея. После звонка и разговора Сергей щелкнул выключателем на кухне, громыхнул чайником, набирая в него воду.

Зимин поднялся с постели, натянул спортивные брюки и рубашку и прошел в кухню. Сергей брился, стоя около небольшого, подвешенного на стене овального зеркальца.

– Чего не спишь? Пятый час всего, – спросил у Зимина, обернувшись на скрип двери.

– Разница во времени с Москвой.

– Понятно. Еще полночь там.

– Что‑то случилось?

– По мелочи. Дом одной бабенки подожгли. Наркотиками промышляет.

– Надолго ты?

– Да нет. Там уже известно, кто поджег.

– Быстро нашли.

– Наших заслуг – ноль. Мать одного акселерата‑потребителя отомстила. Подпустила петуха – и сейчас стоит, на огонь смотрит.

– Круто.

– Не круче, чем сына потерять.

Сергей, разговаривая, сполоснул водой лицо после бритья, утерся полотенцем, плеснул из чайника в чашку немного кипятка.

– Наша поездка не отменяется?

– С какой стати. Иди спи, я быстренько съезжу. – Сергей размешал в чашке кофе, сделал несколько торопливых глотков. – Вернусь – и мы в Вереевский бор…

– Здесь раньше озеро было. Большущее, вдоль насыпи тянулось километра на полтора и в ширину метров до ста местами, – рассказывал Бражников, когда они втроем в линялых рассветных сумерках шагали через сухое болото по устроенному Бражниковым на натоптанной тропе деревянному настилу шириной в три кромленные топором плахи, брошенные на отслужившие свой век шпалы, от насыпи железной дороги до маячившего впереди ельника. – Дед говорил, когда в деревню, в Витебку, нужно было попасть, на лодке или на плоту переправлялся через озеро. А теперь и следа от озера не осталось…

Из слов Бражникова ясно было: расстилающийся окрест увитый сивой сухой травой кочкарник, тропа с выстроенным на ней тротуаром, тянущаяся в этом кочкарнике, – дно плескавшегося здесь некогда, а ныне сгинувшего озера.

– Помнишь, вчера говорил, что Тютрюмов весной приезжал на кордон? – сказал Бражников, обернувшись к Зимину.

– Помню.

– Точно весной было. Вы уехали, а я поглядел дедовы бумаги. Он, когда документы на пенсию оформлял, во всех местах, где работал, подтверждения запрашивал. Так вот, в Бийское депо он с двадцать восьмого мая двадцатого года работал. Значит, весной, в начале или в середине мая приезжал Тютрюмов. Нет ошибки.

– Нет ошибки, – обескураженно машинально повторил за Бражниковым Зимин.

В следующую секунду Бражников сказал нечто даже очень обнадеживающее для Зимина:

– А золото, какое Тютрюмов спрятал здесь, у нас, в Веревском бору, могло быть взято у купца Архангельского. Слышал о таком?

– Нет.

– Первый богач в Пихтовом был. Всегда Пушилины Игнатий и Степан впереди по богатству шли, он их обогнал перед самой революцией. Пушилины как торговали в Пихтовом, так и продолжали. А он погрузил все свои запасы продуктов в вагоны и в губернский центр айда скорей. Какую‑то станцию, как ни пыжься, с губернским центром не сравнишь. Махом все у него там ушло. А главное – на бумажные деньги совсем не торговал. На золото, камни, кольца. Даже кресты нательные брал. Потом исчез до самого двадцатого года. Вернулся в Пихтовое за спрятанными своими ценностями. Тютрюмов уж хозяйничал в уезде. Он и защучил Архангельского. И – следа от Архангельского и его семьи не осталось…

Новое имя – купец Архангельский. Кажется, вполне правдоподобная фигура. Странно, что до сих пор слышал только о Пушилиных. Не могло так быть, чтобы, кроме них, в Пихтовом не было богатых семей. И неудивительно, если Архангельский при появлении в Пихтовом попал сразу в руки Тютрюмова. У командира ЧОНа был на таких людей нюх особый…

Сергей не слушал их с Бражниковым разговора. Шел, глядя себе под ноги, немного позади. Неведомо, какие мысли занимали его. Но уж, наверное, меньше всего он думал о золотом кладе, который ищут без малого век.

– Погодка, – сказал Зимин, поеживаясь от задувающего колючего ветра.

– Сейчас придем. По ельнику две минуты ходьбы – и на месте, – сказал Бражников.

Точно, не успел он выкурить папиросу, как уже пересекли ельник, и шагах в шестидесяти‑семидесяти от окраинных хвойных деревьев взглядам предстал громадный дом с завалинкой и под железной крышей, со стенами, срубленными из толстенных лесин. Коровник, баня, вросшие в землю, осевшие дощатые сараи, между которыми тянулась, прихотливо изгибаясь, длинная поленница березовых и сосновых крупноколотых дров, были рядом. И колодец среди дворовых построек тоже был. Однако одного беглого взгляда на него хватило, чтобы определить: не первый год, конечно, служит хозяевам, однако явно не в начале века построен.

– Значит, сюда Тютрюмов приезжал? – остановившись рядом с Зиминым у колодца, спросил Нетесов.

– Сюда, – утвердительно кивнул Бражников. – От губернского тракта ночью подъехал, весь от дождя мокрый. Запасной жеребец с ним.

– Так говоришь, будто очевидцем был, – не без иронии заметил Сергей.

– Как мне рассказывали, так и передаю, – не обиделся на подковыристый тон Бражников.

Следы летних раскопок около дома не были заметны. Их и не пытались сохранить, напротив, постарались поскорее навести порядок.

– Так где копал рыжий этим летом? – спросил Нетесов.

– У самого крыльца, вдоль него сделал траншею метров в пять. И по всем углам – ямы. Брустверы выше окон намолотил. – Бражников пальцем указал, где приблизительно проходила траншея. – А в первый раз, когда по телеграмме к сыну уезжали, все по периметру дома разрыли. И шурфов больше десятка наделали, я говорил.

– Ясно. А сами вы? Тоже, наверное, лопатки не раз брали, а?

– Дед – да. Под полом все перерыл, доски сдирал. И на чердаке. А я – ни разу. В клады верю, как в машину по лотерейному билету.

– Выигрывают же… – заметил Нетесов. – А отец?

– Отец в этих местах никогда не жил. Из‑под Бийска на фронт как призвали в сорок третьем – так вечная память…

Бражников закурил, позвал зайти в избу погреться, попить горячего чаю с травами. Сергей не спешил воспользоваться приглашением. Смотрел на Зимина выразительно. «Ну вот, мы на месте, что дальше?» – вопрошал его взгляд.

– Иван Артемьевич, колодец здесь один?

– Один. – Бражников кивнул. – А что?

– Сколько лет колодцу?

– Сорок почти.

– А самый первый, который одновременно с домом был построен, он где?

– Засыпали его, – ответил Бражников.

– Сгнил?

– Да ну. С чего бы он, лиственничный, да сгнил, – возразил Бражников. – Несчастливым оказался. Человек в нем погиб. – Бражников сделал паузу и после нескольких жадных затяжек продолжил: – В стволе того колодца бревнышко из клети выперло. Примерно на полпути до воды. Ну, а сестрин муж – тоже путевым обходчиком был – мастак по колодцам. Увидел это бревнышко торчащее, тут же решил его на место поставить. Это вроде году в шестьдесят третьем на Троицу было. Топор под ремень, сел в бадью, мне велел опускать. Один раз только тюкнуть по бревнышку успел – вся клеть на него рухнула сверху. Не ойкнул даже Трофим, землей и бревнами его завалило. Сутки потом откапывали. А уж после похорон сразу колодец тот засыпали. Новый вырыли.

– Место, где находился этот зарытый колодец, не забыли? – спросил Зимин.

– Забудешь такое…

– Покажите.

– Пожалуйста… – Бражников взял за черенок приткнутую к поленнице штыковую лопату, сделал несколько шагов и уверенным движением без колебаний воткнул лопату в землю метрах в десяти от дома, чуть правее крылечка, ведущего в сени. – Вот тут он был. Ну, может, на полметра, на семьдесят сантиметров ошибаюсь, не больше.

Зимин глядел на воткнутую лопату, обозначавшую местонахождение засыпанного колодца, вспоминал, как прятал «ранний Тютрюмов»‑экспроприатор награбленные деньги на Урале на лесной даче Хазиахметшина. Там закопали их в двух саженях, меряя современными мерками – в четырех метрах от колодца. Если и здесь не изменил своему правилу, действовал по выработавшейся, устоявшейся привычке, то золото нужно искать вокруг того места, где торчит лопата. В протоколе допроса Тютрюмова Огниевичем не сказано ни на какую глубину были закопаны утаенные от друзей‑боевиков деньги, ни в каком направлении в двух саженях от колодца. И акта изъятия, где бы упоминалось об этом, в архивном деле нет. Да и были бы названы координаты, было бы известно в деталях, как именно, на что ориентируясь закопал Тютрюмов золотые деньги царской чеканки на Хазиахметшинской даче, много бы это, наверное, и не дало. Почерк до мельчайших деталей может не совпадать – и наверняка не совпадет.

Но как бы там ни было, раскопки нужно вести в радиусе четырех с половиной, даже пяти метров от точки, где находился колодец. А это значит, придется поднять сотню квадратных метров. Не исключено, что при расширении зоны поиска все полтораста метров наберутся. Это – только квадратных. И в глубину уходить неизвестно на сколько, но уж точно, что не на штык лопаты, даже не на два, не на три – больше. И благо, если Тютрюмов при прятании золота здесь, на Силантьевском лесокордоне, сделал все приблизительно так, как на даче Хазиахметшина. Ведь в концлагере «Свободном» – то есть тогда еще, в двадцатом году, на Муслимовской лесной даче, – он бросил золото на дно колодца…

Зимин поймал себя на мысли, что думает о золотом кладе, которого здесь, возможно, не было, как о реально существующем, находящемся совсем рядом, в пределах этого двора, и найти который – дело всего‑то усердной работы: копать да копать.

Однако шутка ли сказать: копать, перелопачивать несчетное число кубометров земли. Безумец разве что добровольно согласится приняться за это, когда грунт уже прихвачен первым морозцем, когда по‑воловьи завывают ветры, в стылом воздухе кружат снежинки, а через день‑другой снег того и гляди повалит густо, прочно ляжет до самой весны, в здешних краях – до конца апреля. Он всего‑то может позволить себе оставаться в Пихтовом еще пять дней, самое большее – неделю. И что же, всю неделю посвятить тому, что на пару с Бражниковым заниматься раскопками? Сергей, называя его кладоискателем, сравнивая с кочегаром из котельной местного техникума, не так уж далек от истины: по возвращении из Пихтового он только и занимался все свободное время сибирским кладом. На что вообще‑то похож при беспристрастном взгляде со стороны этот его второй приезд в Сибирь под самую глухую зиму?

От громкого, неожиданно зазвучавшего голоса Бражникова Зимин вздрогнул.

– Понял, – не сводя глаз с им самим же воткнутой лопаты на месте сровненного с землей старого колодца, сказал Бражников. – Теперь дошло.

– Что дошло? – спросил Нетесов.

– Почему колодец тогда обвалился, вот что. – Бражников быстро попеременно посмотрел на Нетесова, на Зимина.

– Почему? – спросили оба враз.

– Тютрюмов руку приложил!

– Да ну. Что‑то не то… – начал было Нетесов.

– Именно то, – прервал Бражников. – Если лиственничную клеть не трогать, она хоть двести лет простоит, ничего не случится, особенно когда водой напитанная. А я, помню, за год перед тем, как бревно из клети вывернулось, колодец чистить лазил. Обратил внимание: в одно из бревен две скобы проржавелые вбиты. Еще подумал: чья это дурья башка сделала? Но в голову тогда не пришло, что скобы эти крепят перепиленное бревно. Подумал: просто забыли, оставили. Те, кто строил. А это – Тютрюмов.

– Что Тютрюмов?

– Скобы эти вколотил. Когда тайник делал в колодце. Спустился в бадье, наверное, в колодец, выпилил или вырубил в этом самом бревне кусок, а потом еще в земле, которая за клетью колодезной, ямку вырыл. Чтоб золото положить. Сделал, вынутый кусок бревна поставил на место и скобами закрепил. Все. Тайник готов.

– Ну ты и фантазировать горазд, Иван Артемьевич. – Нетесов улыбнулся, покачал головой.

– Да никакие это не фантазии, – возразил Бражников. – Никакой уважающий себя мастер не поставил бы всего одно испорченное бревнышко на скобы. Заменить легче. Да и скобы дороже стоили.

– Ну хорошо. Будь по‑твоему. – Нетесов сделал примирительный жест рукой. Он хоть и с недоверием, но внимательно слушал рассуждения Бражникова. – Когда ты заметил скобы, бревно ровно стояло?

– Конечно. Иначе разве бы я так оставил? Чинить бы тут же начал.

– А почему, по‑твоему, бревно от первого же удара такой эффект дало? Обвал почему произошел?

– Вот это вопрос, – живо подхватил Бражников. – Тогда не задумывался. А сейчас, кажется, понимаю. Потому, представляю, что он ямку для тайника крупнее, чем требовалось, вырыл. Пустота вокруг была. И в эту пустоту земля стала падать. Вокруг всей деревянной клети перемещалась постепенно, выход искала. Ну а куда она напрет? Где слабое звено, верно?

– Вроде так. – Нетесов кивнул. Излагаемую Бражниковым версию о вероятной причине обвала колодца он продолжал слушать, не пропуская ни слова, спросил: – А расследование по факту смерти проводилось?

– Какое особое расследование? – был ответ. – Несчастный случай, кто виноват? Допросили меня, сестру, приятеля Трофима – и точка.

– А на какой примерно глубине находилось выступавшее бревно?

– Я говорил, где‑то на середине. Считай, колодец здесь делать – это метров на тринадцать‑пятнадцать вглубь рыть.

– Шесть‑семь значит?

– Так примерно, – сказал Бражников.

– Не помнишь, Иван Артемьевич, когда завалило сестрина мужа… – Трофим его звали, да?

– Да, – подтвердил Бражников.

– Не помнишь, когда завалило в колодце Трофима, вся клеть сверху донизу рухнула или только до того бревна, по которому Трофим топором ударил?

– До половины, до бревна со скобами, – сразу же ответил Бражников.

– Ты сам это бревно, когда Трофима откапывали, видел?

– Может, и видел. Не помню. Да и…

– Продолжай, – попросил Нетесов.

– Что продолжать? Хотел сказать: не до этого было.

– А ниже клеть целой осталась?

– Целой. И верхушка вместе с воротом удержалась, только закосило ее. А то бы и мы следом сверзились.

– Ясно. – Сергей кивнул. – Значит, вы после обвала колодец очистили, погибшего достали и потом забросали колодец?

– Ну.

– А нижняя часть сруба там осталась?

– Да, – подтвердил Бражников.

– И по сей день там находится, – утвердительным тоном произнес Нетесов.

– Где ж ей еще быть, – сказал Бражников. Он пытался и не мог понять сути дотошных расспросов начальника пихтенского уголовного розыска.

Зато для Зимина не было загадок, к чему клонит, что хочет уяснить для себя Сергей из ответов престарелого внука лесообъездчика. Если действительно происходило так, как представляет Бражников, если впрямь командир Пихтовского чоновского уездного отряда устроил весной двадцатого года тайник в колодце, то помещенные за клетью драгоценности там и остались, разве что при перемещении грунта ушли чуть глубже вниз. При обвале колодца старались скорее откопать, поднять наверх погребенного там человека. Сделали это и закидали, сровняли с землей злосчастный колодец. Уцелевшая нижняя часть колодезного сруба осталась глубоко под землей. И устроенный там Тютрюмовым тайник сделался еще более недоступным…

Пока стояли на пятачке, где был некогда колодец, ветер попритих, зато полетели мелкие крупчатые снежинки. Они назойливо лезли в лицо и тут же таяли на коже.

– Звал греться, пить чай, Иван Артемьевич. Пойдем? – рукавом куртки стирая мокроту с лица, сказал Нетесов.

Слова его пришлись как раз на момент, когда и до Бражникова наконец дошло, зачем задавал главный пихтовский оперативник вопросы о глубине колодца, о том, что стало с нижней частью сруба после трагедии, разыгравшейся здесь.

– Чай пить? – переспросил Бражников.

– И греться, – сказал Нетесов.

– Подождите. Так, а золото Архангельского? Оно ж, я понимаю, тут лежит, за сруб завалилось. – Бражников сжал черенок воткнутой лопаты, с силой вдавил штык в землю.

– Какого еще Архангельского золото? – удивленно спросил Нетесов.

– Иван Артемьевич ведь говорил, что Тютрюмов между боем на Орефьевой заимке и Сопочной Каргой еще одного здешнего купца обобрал, не беднее Пушилиных был, – пояснил Зимин.

– Какая разница, чье золото. Вопрос еще вилами на воде писан – есть ли оно вообще тут.

– Так и надо быстрее определить это, – сказал Бражников.

– Ну, сейчас копнем. – Нетесов усмехнулся. – Чего нам стоит, правда?

– Да я не зову копать. За оператором биолокации в Пихтовое нужно съездить, – сказал Бражников.

– Это за народным академиком? Который на пару с кочегаром Сипягиным клад ищет? – спросил Нетесов.

– За ним. Он определит.

– А металлоискатель не подойдет?

– Не знаю. Глубоко очень.

– Я тоже не знаю, но нужно попробовать, а не спешить лишним свидетелем обзаводиться.

– Да нет, он же ответственность за разглашение несет.

– Пошли‑ка греться все‑таки. – Не желая больше вести разговор на холоде, Нетесов шагнул к дому.

Бражников, поспешив обойти его в сенцах, отпер входную дверь. Она была широкой и низкой. Нетесов, входя в избу, поневоле пригнулся и все равно не рассчитал – ударился головой об косяк.

– Чем клады искать, взял бы пилу и рубанок да дверь нормальную сделал, – выговорил Бражникову, потирая ушибленную голову.

– Да тут ничего не переделывалось. Дед против был, – оправдываясь, сказал Бражников.

– Полы и под крышей‑то все капитально перетряхивали, – напомнил Нетесов, скидывая у порога грязные сапоги. – А насчет биолокаторщика, что он ни определит, все равно ведь копать будешь, так?

– Нет, а почему его не позвать, пока он здесь? – не ответив на вопрос, сказал Бражников. – Он точно определит: есть или нет? Он же здесь уже был на днях, дом обследовал и вокруг все по периметру.

– Нам не сказал, – кинул взгляд на Зимина Нетесов.

– Анна же говорила, что он с Сипягиным приезжал.

– Ладно, – махнул рукой Нетесов. – И старый колодец обследовал тоже?

– Колодец – нет. Он по двору не ходил.

– Ничего не нашел?

– Нашел. Две пулеметные ленты на метровой с гаком глубине «увидел». Негодные, правда, с начала века лежали. Вот откуда бы ему знать об этом, если мы сами не знали?

– Понятия не имею. Но я бы на твоем месте не суетился. Тайну, считай, знаешь только ты один. Подождать нужно до весны, пока земля оттает, а там раскопать колодец.

– Земля и так еще не промерзла, – заметил Бражников.

– Ну, ну. – Сергей испытующим, долгим взглядом посмотрел ему в глаза. – Значит, разбогатеть не терпится?

– Да почему разбогатеть? Знать точно хочется, – сказал Бражников.

– Ладно, что с тобой спорить. Дело личное – к экстрасенсам, гадалкам, лозоходцам обращаться. Кстати, – Нетесов взглянул на часы, – время – десять. Академика не найдешь, укатил с кочегаром куда‑нибудь.

– На месте еще, – возразил Бражников. – Он раньше одиннадцати не начинает и больше трех часов не работает.

– Нюх притупляется. – Нетесов усмехнулся.

– Да, внимание ослабевает, – вполне серьезно согласился Бражников.

Он подошел к газовой плите, чиркнул спичкой, зажигая газ, налил из эмалированного бачка ковш воды в чайник, поставил на стол баночку с чайной заваркой, чашки и сахарницу. Хлеб и масло в тарелке были на столе, накрытые салфеткой. Он лишь откинул салфетку.

– Ну, вы хозяйничайте, будьте как дома. А я быстро съезжу, меньше чем за час обернусь. – В голосе Бражникова сквозило беспокойство – вдруг удержат, запретят ехать.

– Не мешай, пусть едет, – тихо попросил Зимин.

– Помешал бы – не имею права, – ответил Сергей, уже когда хозяин избы вышел. – Да и раз втемяшилось, все равно по‑своему сделает.

– Послышался гул автомобильного мотора, и голубенький «Москвич» промелькнул в окне. Сергей, прижавшись лбом к стеклу, смотрел вслед, пока машина не скрылась из виду.

– По губернскому тракту ездит в Пихтовое. Я этой дороги толком не знаю. – Сергей отодвинулся от окна. – Ну что, давай гонять чаи, кладоискатель, – кивнул он на быстро закипевший чайник.

Народный академик, оператор биолокации и вдобавок еще и доктор биоэнергетических наук (последнее означало, что он умеет лечить нетрадиционными способами) оказался, к удивлению Зимина, человеком молодым, от силы лет двадцати семи, рослым здоровяком. Одет он был в утепленный джинсовый костюм, на ногах – ботинки с высокими шнурованными голенищами и на шипованной подошве. Непокрытые русые длинные волосы были схвачены резинкой в пучок на затылке, а в мочке левого уха красовались сразу три крохотные золотые серьги.

Непонятно, чем уж он вызвал такое доверие, что Бражников вспомнил о нем, кинулся за ним, как только было высказано предположение, что тайник в закопанном колодце. Скорее всего, сыграли роль «увиденные» биолокаторщиком сквозь землю старые пулеметные ленты.

– Игорь Васильевич Мазурин, – назвался приехавший сдержанно и с достоинством.

– Андрей Андреевич Зимин.

– Сергей Ильич Нетесов, – в тон ему представились друзья.

– Погода… – Биолокаторщик как‑то обеспокоенно посмотрел на беспросветно‑свинцовые небеса, на влажноватую от растаявшего реденького снега землю. – Приступим, – сказал, ни к кому конкретно не обращаясь. – Только обозначьте сначала площадку, где будем искать.

– А вот – в ширину этой боковой стены от угла до угла и от дома до сараев, – очертил в воздухе рукой пространство, на котором нужно вести поиск, Нетесов. Место поиска, таким образом, составляло площадку приблизительно метров пятнадцать на двадцать пять. Давно переставший существовать колодец находился примерно в центре означенной площадки.

– Хорошо…

В руках у оператора биолокации был потертый кожаный «дипломат». Около поленницы валялась чурка в зазубринах от лезвия топора. Он положил на чурку «дипломат», извлек оттуда проводок серебристого цвета, согнутый буквой «П» и с вывернутыми наружу под прямым углом сантиметра на три концами.

Нетесов и Зимин, пока Бражников, сев за руль, отгонял машину со двора за угол дома, внимательно наблюдали за неторопливыми движениями оператора биолокации. Оба впервые присутствовали при таком действе, у обоих оно вызывало интерес. И даже Нетесов, старавшийся делать вид, будто ничего необычного не происходит, был весь в ожидании: что дальше?

– Это у него рамка биолокационная, – пояснил подошедший Бражников. – Если колыхнется, закрутится, значит, нашел что‑то.