Текст книги "Солнечный ветер"

Автор книги: Валерий Рощин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Глава девятая

Борт космического корабля «Союз» СССР; Звездный городок – Москва

Февраль – март 1978 года

Через некоторое время, когда на востоке Советского Союза занимался рассвет, автоматика оповестила экипаж о скором включении двигателей ориентации. Троица по-прежнему находилась в креслах спускаемого аппарата и была полностью готова к циркуляции корабля.

– Ну, как тебе полет? – спросил Ритвицкого Сергеев.

– Лучшее впечатление в моей жизни, – признался тот.

– Не жалеешь, что осенью я нарисовался к тебе в гости?

– Какие глупости!

– Небось заранее знал, засранец?

Влад хитро улыбнулся:

– Догадывался…

Американец, не понимая ни слова, крутил головой и посматривал то на левого соседа, то на правого. Он вообще проявлял недюжинное любопытство и, казалось, пытался запомнить все, что делалось в спускаемом аппарате нашими космонавтами.

В заранее обозначенный срок зажглись два транспаранта, предупредивших экипаж о начале автоматического цикла. Следом зашипели рулевые двигатели, разворачивая «Союз» на необходимый угол относительно оси полета. Затем на несколько секунд на полную мощность включился маршевый двигатель, корректируя траекторию для выгодного угла входа в атмосферу.

Два космонавта и астронавт сидели в ожидании одного из самых ответственных и опасных этапов космического полета – торможения и входа корабля в плотные слои атмосферы. Ведь исправная работа автоматики, включающая запуск маршевого двигателя, расчетное снижение с орбиты и вход в плотные слои атмосферы совершенно не означали успешного финала полета в космос. По сути, это был его очередной этап, в течение которого могло произойти любое ЧП: отказ одной из систем жизнеобеспечения, выход из строя агрегатов или сложнейшей электронной техники. Из-за вибраций, предельных перегрузок и перегрева корпуса запросто мог возникнуть пожар или разгерметизация спускаемого аппарата.

После нескольких минут затишья где-то под приборным щитком щелкнуло реле, и тут же включился маршевый двигатель. «Союз» приступил к торможению, которое должно было продлиться ровно четыре минуты сорок пять секунд.

Ощущая приятную легкую гравитацию, Сергеев поймал себя на странной мысли: «Находясь на станции, мы с Ритой настолько привыкли к разного рода пакостным сюрпризам, что сейчас штатная работа автоматики представляется этаким подарком судьбы. Неужели нам удалось преподать урок проклятому объекту? Неужели он больше никогда и никому не помешает?..»

Словно в подтверждение этих мыслей, маршевый двигатель выдал максимум мощности, вследствие чего тела космонавтов с силой вжало в ложементы. Однако вместе с главным импульсом появился и вторичный, действовавший не строго против оси полета, а под приличным углом.

В тишине после выключения маршевого двигателя изменение положения корабля стало еще более ощутимо.

– Что за хрень? – завертел головой Сергеев.

– Самопроизвольно включились в работу три рулевых двигателя, – моментально доложил Ритвицкий.

– Какие?!

– Четвертый, пятый и шестой!

– Выключай!

– Понял…

Рита моментально отключил все три двигателя. А командир принялся исправлять положение корабля относительно оси снижения, давая короткие импульсы двигателям, расположенным с противоположной стороны.

– Ровно. Нормально идем, – доложил Ритвицкий, когда командир закончил энергичную работу двумя джойстиками.

– А что с топливом?

– Хреново. Стрелка на нуле.

– На электрическом? – спросил Сергеев, помня о тонкостях работы на истребителях.

– Нет, командир. На механическом…

«Электрический ноль» дарил непродолжительное время работы двигателей на эфемерном остатке топлива. «Механический» – когда стрелка ложилась на торчащий из циферблата упор – не давал практически ничего. «Привет из пшика из керосиновых паров», – как говаривали летчики-истребители. И это означало одно: если проклятый объект решит отомстить советскому космическому кораблю еще раз, то ему придется входить в атмосферу в нерасчетной конфигурации. А это в свою очередь могло повлечь развитие любой аварийной ситуации, включая самые отвратительные.

– У вас каждый раз такое нервное возвращение домой? – с нотками обиды спросил американец.

– Можно подумать, вас доставляют на Землю в детской люльке, – скептически заметил Сергеев.

– Да заткнись ты, ущербный! – рыкнул на американца Рита.

Астронавт замолчал, а командир, с трудом сдерживая смех, поинтересовался:

– Ого, Рита! Ты успел выучить английский?

– Нет, конечно. Просто достал он вякать под руку на своем тарабарском…

Корабль снижался. Гравитация от торможения о самые верхние слои еще не появилась, но первые признаки трения уже начались – круги иллюминаторов на доли секунд вспыхивали разными цветами плазмы: от ярко-белого до насыщенного красного.

«Отпусти, сука! Только дай нормально войти в атмосферу! – твердил про себя Сергеев. – Какого хрена ты к нам привязался, сволочь?! Что мы тебе сделали? Ну да, долбанули «Прогрессом». Но ты же начал к нам задираться первым! Ты ведь сам его до этого искалечил. Взял и направил в сторону станции американский «Джемини». Мы едва успели увернуться…»

Объект отпустил. В течение следующей минуты корабль не менял конфигурации, скорости и направления снижения. Он летел под острым углом к поверхности Земли и вошел в верхний слой атмосферы по всем канонам баллистики.

– Держись, Влад! Это только начало! – крикнул Сергеев. – Чуть позже расплющит еще сильнее!

– Блин… куда же еще сильнее?..

Маршевый двигатель молчал. Белая секундная стрелка с фосфорным острием бесстрастно отсчитывала круги по темному циферблату, расположенному на таймере пульта управления.

– Сколько еще до твоего безобразия, Саня? – скривил губы Ритвицкий.

– Потерпи пару минут. Скоро начнется…

* * *

До входа оставалась минута.

Повернув голову влево, Сергеев заметил, как американский астронавт что-то шепчет белыми обескровленными губами.

– Репетируешь речь перед расстрелом? – толкнул его в бок Владислав.

– О чем он меня спрашивает? – обратился тот к командиру советского экипажа.

– Интересуется, какую молитву читаешь, – допустил легкую неточность перевода Сергеев.

– Это молитва покаяния. Очень известная и столь же почитаемая в протестантской среде.

– Ясно. Читай дальше. Не отвлекайся…

Впрочем, волновался не только американец. Ритвицкий тоже дергался, ерзал и крутил башкой.

«Переживает Влад. Оно и понятно – впервые возвращается из космоса, – незаметно улыбнулся Александр. – Я второй раз возвращаюсь, а сердце скачет по грудной клетке, словно двадцать верст бегом пробежал».

Сорок секунд.

Тридцать.

Двадцать…

Медленно вращаясь вокруг продольной оси, «Союз» продолжал снижение. Сергеев поглядывал то на стрелку секундомера, то в расположенный рядом иллюминатор. Картинка за бортом космического корабля постоянно менялась: черное, усыпанное звездами небо уходило вверх, а снизу наплывала огромная планета, поверхность которой местами полностью закрывала облачность.

Пятнадцать секунд.

Десять.

Пять…

Корпус «Союза» здорово тряхнуло даже раньше, чем стрелка подошла к нужному рубежу. Все летавшие по спускаемому аппарату предметы дружно устремились к полу кабины.

– Началось, – предупредил Сергеев, уменьшив вентилем подачу кислорода. – Держись, господа и товарищи…

* * *

Если импульс торможения будет недостаточным, а скорость вхождения спускаемого корабля в атмосферу превысит расчетную, то он отскочит от нее и уйдет обратно в космос. Если затормозить избыточно и войти в атмосферу слишком круто, то скорость в нижних слоях атмосферы останется чрезмерно высокой, а предельная температура в две тысячи градусов будет значительно превышена. В общем, сложностей во время посадки хватало.

Внезапно под полом спускаемого аппарата и над головами его обитателей протрещали дружные очереди звонких щелчков. «Пиропатроны, – догадался Сергеев и поднял взгляд на правый верхний угол приборной доски. – Есть отстрел бытового и приборно-агрегатного отсека». То же самое подтвердили и загоревшиеся транспаранты.

Александр представил, как на высоте около ста сорока километров от находящегося в центре спускаемого аппарата одновременно и в разные стороны отходят два других отсека. Столкновение с ними исключалось; в среде космонавтов и наземных специалистов это называлось «безударным разделением». Безопасно возвратиться на Землю суждено было лишь спускаемому аппарату. Остальные части космического корабля ждала незавидная участь разрушения и гибели в атмосфере.

По мере плавного вхождения в самый верхний слой атмосферы спускаемый аппарат самостоятельно развернулся таким образом, чтобы теплозащитный экран оказался спереди.

Постепенно снаружи начал доноситься шум. Причем его мощность с каждой секундой нарастала, и вскоре ужасный рев закладывал уши.

Корабль кидало из стороны в сторону, трясло; обшивка нагревалась, и внутри становилось жарковато.

Перегрузка все сильнее вжимала трех мужчин в кресла. Максимальной перегрузки в четыре с лишним единицы аппарат достиг на высоте в тридцать пять километров. Мелкий мусор и прочие забытые вещицы продолжали беспорядочную пляску по полу у ног двух космонавтов и астронавта. За потемневшими иллюминаторами бесновались красные всполохи плазмы.

Парни сидели молча и ждали, когда закончатся ниспосланные на них испытания. Стрелка на таймере по-прежнему бежала по кругу, отсчитывая секунды снижения. Земля приближалась. Атмосфера становилась плотнее, скорость движения спускаемого аппарата снижалась, красные всполохи за иллюминаторами слабели.

– Вроде остываем, – прокричал в микрофон Ритвицкий.

– Да, все нормально, – подтвердил Сергеев. – Остываем, перегрузки уменьшаются, атмосферное давление растет.

Указав взглядом на потолок, товарищ спросил:

– Скоро должно бахнуть?

Командир кивнул, и вскоре над головами действительно послышались хлопки – это отстреливалась крышка парашютного отсека.

«Наконец-то! – вздохнул Сергеев. – Теперь лишь бы не промахнуться мимо заданного района посадки».

Спускаемый аппарат разрезал атмосферу на скорости звука. Поэтому вначале из отсека на «макушке» аппарата вышел небольшой и очень крепкий тормозной парашют. Слегка уменьшив скорость аппарата, он вытянул другой купол – чуть большей площади.

Сложная парашютная система работала исключительно автоматически, ориентируясь на различное по высотам атмосферное давление. Работала она всегда надежно, тем не менее советские космонавты не переставали контролировать по приборам каждый из этапов посадки…

* * *

Командам барометрического прибора в парашютной системе спускаемого аппарата подчинялось все. Сначала срабатывал отстрел крышки относительно небольшого парашютного отсека. Следом за крышкой наружу выводился крепкий вытяжной парашют, способный выдержать гигантское давление набегающего потока воздуха. Данный парашют постепенно извлекал из укладки тормозной парашют с площадью купола около двадцати пяти квадратных метров. В его задачу входило уменьшение скорости снижения аппарата до значений восемьдесят-девяносто метров в секунду. Через несколько секунд на высоте семи километров барометрический прибор выталкивал купол основного парашюта, площадь которого составляла тысячу квадратных метров. Его наполнение происходило с той же плавной осторожностью, дабы нагрузка на ткань не превышала предельных значений. Основной парашют уменьшал скорость снижения с тридцати до пяти метров в секунду. Эта скорость уже гарантировала безопасную посадку для членов космического экипажа. Хотя имелась еще одна система, делавшая посадку, по словам космонавтов, и вовсе комфортной.

Сергеев с Ритвицким отлично знали технологию каждого этапа полета. Однако, находясь внутри тесного «шарика», оба представляли происходящее снаружи лишь по хлопкам срабатывавших пиропатронов или раскрывавшихся парашютов; по рывкам, толчкам и раскачке спускаемого аппарата.

В какой-то момент Владислав вопросительно посмотрел на Сергеева. Во взгляде читался вопрос: «Все? Почти приехали?»

– Нет еще, дружище, – вслух ответил командир. – Остался последний отстрел.

– А, ты о щупе! – радостно воскликнул Ритвицкий.

– Вот можешь же держать информацию в башке, когда захочешь…

* * *

После раскрытия основного парашютного купола спускаемый аппарат снижался плавно – без рывков и мощной раскачки. Да, потихоньку он все-таки качался, ведь абсолютного безветрия в слоях атмосферы практически не встречалось. Да, медленно крутился вокруг вертикальной оси, отчего лучи солнца постоянно перемещались по внутреннему пространству аппарата.

– Степь, – поглядывая в иллюминатор, заметил Владислав.

Поглядывая на приборы, Сергеев поинтересовался:

– Поисковых «вертушек» не видно?

– Одна кружит на удалении километра.

– Значит, садимся там, где и запланировано…

Спускаемый аппарат преодолевал последние сотни метров до поверхности Земли. Под его почерневшей обугленной поверхностью лежала бескрайняя заснеженная степь, прочерченная плавными зигзагами неглубоких оврагов.

Наконец аппарат приблизился к пологому склону одной из долгих балок. Торчащий вертикально вниз металлический щуп проскочил меж низких кустов джузгуна и ткнулся в земную твердь, приведя в действие систему мягкой посадки.

Установленные на стропах реактивные двигатели моментально выпустили направленные под углом в разные стороны огненные снопы. Их работа длилась всего две секунды, однако благодаря немалой мощности реактивных струй спускаемый аппарат потерял скорость и плавно коснулся восточного склона оврага.

В этот же миг парашютная система автоматически отсоединилась от спускаемого аппарата. Эта мера была предусмотрена конструкторами, дабы при сильном ветре парашют не увлекал за собой аппарат, волоча его по поверхности земли и подвергая опасности жизни космонавтов.

* * *

Клочок зимней степи, где произвел посадку спускаемый аппарат, походил на место страшной катастрофы. Лежавший на склоне в зоне посадки снег раздуло реактивными струями. Доживавшая под ним прошлогодняя трава тлела и дымилась. Тлели и удержавшиеся на месте кустарники, остальные вырвало с корнем и расшвыряло в радиусе целой сотни метров.

Спускаемому аппарату тоже изрядно досталось. Ввиду того что на месте приземления не оказалось ровной поверхности, ему пришлось кувыркаться и катиться до самого дна оврага. Более того, обладая приличной массой, он не остановился в нижней точке, а взобрался метров на двадцать вверх по противоположному склону. Там на пару секунд завис, словно обдумывая план дальнейших пируэтов, и покатился обратно.

От полной «программы развлечений» обитателей спускаемого аппарата спасла его форма. Если бы аппарат был строго шарообразным, то пришлось бы им орошать внутреннее пространство содержимым своих желудков. Но так как форма более походила на конус или точнее – на разрезанное пополам веретено, то кульбиты и покатушки довольно скоро закончились.

* * *

На дне неглубокого, промытого талой водой оврага лежал черный обугленный спускаемый аппарат. Вокруг тлела трава и клочки прошлогодних кустов, неподалеку торчало чудом уцелевшее деревце двухметровой высоты. Бело-оранжевый купол парашюта с перепутанными стропами покрывал значительную площадь восточного склона оврага.

После оглушительного шипения реактивных двигателей мягкой посадки в местечке стало удивительно тихо. Впрочем, и внутри обитаемого отсека некоторое время никто не произносил ни слова. Еще не веря в успешную посадку, космонавты лежали в ложементах и глядели на два осветительных плафона, один из которых почему-то постоянно подмаргивал.

Первым очнулся Сергеев.

– Приехали, голуби, – разжал он пальцы, коими держался за обрез ложемента. – Проснитесь и воркуйте.

– И это все? – завозился Рита, расстегивая привязные ремни. – Честно признаюсь: я ждал большего драйва.

– Будет тебе больший драйв, если поисковики задержатся с эвакуацией. За бортом между прочим – минус двадцать восемь.

Американец высвобождался из своего самодельного гнезда молча.

Штатное место командира находилось возле люка, поэтому ему пришлось вставать первым. За несколько дней работы на орбите организмы успели привыкнуть к невесомости; ослабленные мышцы с трудом переносили нагрузки.

Тем не менее после выравнивания давления крышка люка легко поддалась. Внутрь спускаемого аппарата ворвался свежий морозный воздух.

– Как неласково нас встречает Земля, – поежился Ритвицкий.

– Это ненадолго. Вон «вертушки» гудят – слышишь?

– Слышу.

– Значит, задержки не будет – скоро подберут. Предлагаю покинуть аппарат и самостоятельно подняться по склону оврага.

Сергеев спрыгнул в глубокий снег; немного потоптался в нем, выравнивая подобие площадки, и сделал первый шаг к склону.

– Правильное решение, – последовал за ним Рита.

Приземление аппарата произошло выше по оврагу метров на девяносто-сто. На том месте весь снег был разбросан реактивными струями, несколько кустов продолжали дымить. Чуть дальше поверх снежного склона лежал огромный бело-оранжевый купол с трепыхавшимися на ветру краями. А от темневшей проплешины до спускаемого аппарата тянулся замысловатый след, который тот проделал по склонам и дну оврага.

Над районом посадки на разных высотах кружилось несколько поисково-спасательных вертолетов. Тот, что находился ниже других, выполнял четвертый расчетный поворот, намереваясь приземлиться поблизости.

– Смотри! Убегает, сука! – вдруг крикнул Ритвицкий.

Сергеев резко обернулся и увидел бежавшего в другую сторону по оврагу американского астронавта.

Вообще-то слово «бежал» подходило к данной ситуации с огромной натяжкой. Американский скафандр был тесным и совершенно неприспособленным для серьезных физических нагрузок. Находясь в нем в космосе, астронавты, вероятно, что-то умудрялись делать. Но на Земле попытка резво переставлять ноги выглядела потешно.

Рита сделал пару шагов в направлении беглеца, но командир остановил:

– Брось, Влад – не напрягайся. Куда это чудо денется? Тут вокруг на тысячу километров одни степи.

Рита остановился.

– Действительно. Он думал, тут как в Техасе. Сейчас поисковики отловят, свяжут, сунут в вертолет и всего делов…

* * *

Спустя пару минут над краем оврага завис поисково-спасательный Ми-8. Раздув свежий снежный покров, он плавно снизился и примостился на относительно ровном участке надовражной равнины.

Дверь грузовой кабины тотчас отъехала назад, из темного чрева на заснеженную поверхность посыпались мужчины в одинаковой униформе. У кого-то в руках было оружие и носилки, у кого-то медицинские сумки и термосы, у кого-то широкие лопаты и прочий инструмент для расчистки снега.

Космонавты спокойно ждали спасателей метрах в пятидесяти от вертолета. Едва передовая группа приблизилась, Сергеев указал направление и крикнул:

– Догоните нашего североамериканского попутчика. Попутал направление и ушел в ту сторону волков кормить.

– Понял, – кивнул командир группы и с двумя помощниками начал поспешно спускаться в овраг.

На смену вооруженным спасателям пришли медицинские специалисты и другие сотрудники штаба спасательной операции.

Несмотря на то что замерзнуть космонавты не успели, обоих обернули теплыми пледами, дали выпить по несколько глотков горячего чая и, поддерживая под руки, повели к молотящему винтами вертолету. Поисковикам требовалось как можно быстрее поймать сбежавшего американца, однако жизни и здоровье советских космонавтов были важнее.

* * *

Поприветствовав экипаж вертолета, Сергеев и Ритвицкий устроились в специальных удобных креслах с откинутыми назад спинками. Вокруг по-прежнему суетились врачи. Один из них помогал частично освободиться от скафандров. Другой измерял давление и частоту пульса. Третий готовил к работе переносной кардиограф. Четвертый колдовал над огромной раскрытой аптечкой, готовя «угощение» в виде каких-то поддерживающих витаминных пилюль.

Тем временем вертолетчики делали все, чтобы как можно скорее доставить вернувшихся на Землю космонавтов на ближайший аэродром, где для перелета в Москву их поджидал новенький Ту-134, а членов поискового штаба и врачебного корпуса – старый надежный Ил-18.

Двигатели «вертушки» увеличили обороты. Качнувшись, винтокрылая машина оторвалась от поверхности и на несколько секунд зависла на высоте двадцати метров. Проверив центровку и загрузку, командир толкнул ручку управления и приступил к набору высоты и скорости.

А на освободившуюся площадку уже заходил следующий борт, в задачу которого входила транспортировка только что задержанного на дне оврага астронавта Ирвина Гленна.

* * *

Перелет до ближайшего военного аэродрома занял около сорока минут. Гарнизон с аэродромом находились на краю среднего по размерам казахского города. На бетонном перроне, куда подрулил вертолет, ожидала внушительная группа официальных лиц: руководство областью и города, командование местного авиационного гарнизона, сотрудники штаба спасательной операции… Разумеется, не обошлось без спонтанно организованного митинга со словами поздравлений.

А дальше случилось нечто странное. Местное руководство после митинга хотело угостить космонавтов шикарным обедом, да московские представители заартачились: строгая диета, программа реабилитации, жесткий график… В общем, Сергеев с Ритвицким проглотили выделившуюся слюну и побрели к выходу из терминала, от которого по выметенному от снега бетону намеревались дойти до ожидавшего Ту-134.

И тут Ритвицкий внезапно схватил своего командира за руку и начал заваливаться набок.

В первые секунды Сергеев реально испугался и уцепил товарища за шиворот, чтоб тот не грохнулся на холодный бетон. Моментально набежали медики, уложили Ритвицкого на чью-то шинель, вокруг началась форменная суматоха.

Александр по-прежнему находился рядом, поддерживая голову Риты. Наблюдая за происходящим, он вдруг понял, что друг валяет дурака. За время полета Сергеев несколько раз становился свидетелем того, как Рита по-настоящему терял сознание. Тогда недуг сопровождался жуткой бледностью лица, слабостью, обильной кровопотерей. Сейчас ничего этого не было. Розовые и отнюдь не впалые щеки, ровное дыхание, щелки приоткрытых век, сквозь которые Рита подсматривал за перепуганными врачами…

– Ты чего, балбес, вытворяешь? – улучив момент, шепотом спросил он.

– Молчи, – так же тихо ответил товарищ. – Надо протянуть время.

– Сколько?

– Минут пятнадцать…

* * *

За окнами иллюминаторов монотонно гудели четыре двигателя старенького Ил-18. Друзья, переодетые в парадную военную форму, сидели в соседних креслах. Впереди расположилось руководство, позади сотрудники рангом помельче, сбоку через проход на космонавтов поглядывали отвечавшие за их состояние медики.

– Ну и на фига ты устроил этот цирк? – с улыбкой поинтересовался Сергеев. – Не мог просто сказать начальству о неисправности гидравлики стабилизатора?

– Саша, ты замечательный человек, отличный командир и талантливый космонавт. Но у тебя есть один крупный недостаток, – невозмутимо ответил Ритвицкий.

– Это какой же?

– Ты все время пытаешься руководить в той области, в которой ничего не соображаешь. Беда прям с тобой, ей-богу. Ну вот представь, что лет через сорок вдруг появятся такие же некомпетентные депутаты и чиновники. Это ж просто финиш наступит. Конец экономике и всей стране…

Кажется, Рита намеревался растянуть свою речь до посадки в аэропорту столицы, но Александр шутливо пихнул его локтем в бок.

– Заткнись. Такого никогда не будет.

Товарищ скептически глянул на него, но спорить не стал.

– Ладно, объясняю, – вернулся он к инциденту на военном аэродроме. – В Москве, слава богу, есть люди, верящие в мои способности. А здешнее руководство и экипажи прибывших за нами самолетов никогда об этих способностях не слыхивали, вникаешь?

– Пожалуй, ты прав, – согласился Сергеев, – могли бы не поверить твоим предсказаниям.

– Это как минимум! А то и вообще за сумасшедшего бы приняли. Прикинь: подходит к самому главному начальнику такой спустившийся с орбиты Апостол и заявляет: «Давайте не полетим на «тушке», потому что ровно через пятнадцать минут после взлета ее стабилизатор встанет в крайнее верхнее положение, и все, находящиеся на борту, погибнут».

Представив сию картину, Сергеев и впрямь рассмеялся.

«Да, – вздохнул он, поглядев в иллюминатор, – Рита опять оказался молодцом: вовремя распознал опасность, устроил цирковое представление, задержал вылет на «тушке»… В результате самолет с уже запущенными двигателями стоял на перроне, и неисправность гидравлики выявилась на земле, когда проклятый стабилизатор на глазах у всех встал в крайнее положение. В результате «тушка» осталась на военном аэродроме до устранения неисправности, а вся честная компания отправилась в Москву на старичке «Ильюшине».

* * *

До посадки на одном из подмосковных аэродромов оставалось около двадцати минут.

Все трудности космического полета остались позади. Станция «Салют-6» в целости и сохранности утюжила орбиту. Все ее системы штатно функционировали, наземные специалисты с помощью телеметрии отслеживали исправность агрегатов и тех же систем, температуру, давление и состав воздушной смеси в отсеках. Запасы продовольствия, воды и кислорода пополнились за счет «Союза», в результате чего станция была готова к приему очередной исследовательской экспедиции. Но самым главным достижением полета Сергеева и Ритвицкого стало исчезновение неизвестного объекта, внезапные появления которого всегда сопровождались самыми неожиданными отказами техники.

Полчаса назад Сергеев поинтересовался у Ритвицкого:

– Объект точно больше не появится возле станции?

Немного посидев с закрытыми глазами, тот ответил:

– В будущем я его не вижу. «Салют-6» прослужит верой и правдой до середины 1982 года, приняв в общей сложности пять долговременных экспедиций. И благодаря ей будет создан и выведен на орбиту «Салют-7» – более мощная и современная станция.

– Так это ж здорово, Влад! – возрадовался Александр.

– Конечно здорово, – устало улыбнулся товарищ. – Мне еще в гарнизоне понравились твои мысли о будущем наших орбитальных станций. Помнишь наш разговор на перроне?

– Помню, Влад, помню…

Оставшееся до посадки время Сергеев молча глядел в иллюминатор, вспоминая прошедший полет. Всегда живой, подвижный и излучавший оптимизм Рита почему-то тоже сидел спокойно, разглядывая светлый потолок салона. Оба выглядели уставшими, но счастливыми.

Сумрачное настроение улетучилось только за десять минут до посадки, когда к космонавтам подошел делегат от гражданских лиц и попросил подписать стопку открыток.

– Ни хрена себе, – пробормотал Ритвицкий, взвешивая на ладони стопку. – Да тут на неделю работы.

– Это народная любовь, Влад. Привыкай. И трудись за двоих, – с ехидной улыбочкой протянул командир авторучку.

Через минуту Рита наловчился размашисто подписывать открытки, в конце каждой надписи ставя свой автограф. Александр помогал ему, неторопливо подписывая каждую пятую открытку.

Когда самолет выровнялся после четвертого расчетного разворота и оказался на глиссаде, Сергеев, не отрываясь от «творческой» работы, спросил:

– Влад, ты считал количество нештатных ситуаций на борту «Салюта»?

– Я думал, ты их считаешь, – на миг отвлекся от писанины Рита. – Я ж почти после каждого посещения нирваны кровавые сопли с рожи отковыривал.

Сергеев согласился:

– Подтверждаю: в те минуты тебе было не до статистики. А по моим прикидкам мы висели на волоске четыре раза.

– Подфартило нам с тобой в этом полете.

– Желательно пристегнуть ремни, ребята, – неожиданно прервал разговор один из сопровождавших специалистов. – Через две минуты посадка.

– Посадка? Уже?..

Друзья застегнули ремни, оправили форму.

Экипаж «Ильюшина» великолепно притер колеса шасси к бетону ВПП. Самолет пробежал с километр, плавно уменьшая скорость, затем повернул на одну из боковых рулежных полос и направился к обширному перрону. У северного торца аэродромного комплекса прибывших ждала большая группа встречающих.

Ил-18 солидно остановился на указанном стояночном месте. Двигатели поочередно смолкли, к передней дверце осторожно подкатил высокий трап.

Одновременно четверо солдат под чутким руководством шустрого прапорщика начали разматывать и застилать перрон ковровой дорожкой.

Трап ткнулся резиновым краем в фюзеляж и остановился. Дверца ушла внутрь, а из черноты салона вынырнула фигура Сергеева.

Неторопливо оглядев ясное небо, он застегнул последнюю пуговицу парадной шинели, поправил белое кашне, вдохнул полной грудью морозный мартовский воздух и решительно зашагал вниз по трапу…