Текст книги "Солнечный ветер"

Автор книги: Валерий Рощин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

– Да не переживай ты так, Саша. Я ж не просто так в госпиталь с гипертонией загремел.

Сергеев насторожился.

– Значит, ты знаешь все, что связано с этим полетом?

– Ну, ты хватил! Всего даже Господь Бог не знает, – засмеялся Ритвицкий, отчего стекло возле лица тут же запотело. – Знаю главное: к «Салюту» полетишь именно ты.

– Я?! – оторопел Сергеев.

– Ты, Саша, ты.

– Но ведь есть основной экипаж! А я сегодня лишился бортинженера и остался один. Почему ты решил…

– Я ничего не решаю, – перебил Рита. – Я только констатирую те факты, которые предвижу. К «Салюту» полетит твой экипаж.

Сергеев нерешительно шагнул в сторону окна.

– Не понимаю. А как же бортинженер? Мой Толя Антипов с переломом…

– Не переживай – эту проблему генерал Береговой утрясет за пятнадцать минут.

– Как?! Как он ее утрясет? – все еще не понимал Александр. – В экипаже должна быть так называемая слетанность! А слетанность – это взаимопонимание, психологическая совместимость и многое-многое другое!..

– А разве у нас с тобой всего этого нет? – улыбаясь, развернулся к старому товарищу Ритвицкий.

* * *

Подготовка нового экипажа в составе Сергеева и Ритвицкого шла полным ходом. Теория, практические занятия, тренажеры, самостоятельная подготовка, зачеты, экзамены… И если Сергеев уже был прекрасно подготовлен, то Рита, ощущая пробелы и отставание, изо всех сил наверстывал материал. Особое внимание оба уделяли отработке действий при пожаре и разгерметизации – самым опасным ЧП на орбите. В замкнутом пространстве космического корабля или станции у них не было права на ошибку, поэтому оба до изнеможения и автоматизма повторяли порядок ликвидации очага возгорания или ремонта обшивки.

– …Да, костюмчик, прямо скажем, не для прогулок на свежем воздухе, – мешал слова с хрипами Рита.

– Тяжело?

– Очень. Задубел на холоде, сволочь, еле в коленях сгибается… И ведь курить бросил, а все равно чертова одышка одолевает.

– Под песню Майи Кристалинской «Нежность» в этих скафандрах можно участвовать в маскарадах или героических фильмах, – согласился Сергеев. Измерив палкой глубину сугроба, сделал следующий шаг и, провалившись едва не по пояс, закончил мысль: – А особо смелые смогут в них даже выйти в открытый космос…

Сергеева с Ритвицким забросили вертолетом на поляну, расположенную посреди бескрайних лесов центральной части Владимирской области. Каждому вручили карту, немного воды и продовольствия, коробку спичек, моток веревки, нож. На всякий случай выдали одно на двоих охотничье ружьишко с десятком патронов и поставили задачу пройти несколько километров лесом до лагеря врачей и экзаменаторов.

Оба были одеты в специальные непромокаемые комбинезоны сине-оранжевого цвета, чем-то напоминавшие космические скафандры. Вроде бы теплая солидная одежка, а декабрьский холод все одно пробирал до костей.

– Может, погреемся? – справился Рита.

– Устал?

– Скорее замерз. Да еще спина взмокла – сколько уж ползем-то?

– Так вот и я о том же, Влад. Нельзя останавливаться. Надо двигаться.

Прокашлявшись и сплюнув тягучую слюну, Ритвицкий пошел дальше по следам командира…

Данный экзамен назывался «Проба на выживаемость». Каждый год его содержание слегка менялось, привнося элемент неожиданности. Однако суть оставалась неизменной – космонавтов готовили к преодолению любых трудностей, которые могли подстерегать после посадки спускаемого аппарата. Здесь же имели место и физическая закалка, и психологическая. В теплое время года подобные тренировки проводились в горах, на море, в пустыне. Зимой, как правило, космонавтов забрасывали в леса дальнего Подмосковья или соседних с ним областей.

С трудом сделав несколько шагов по бездонным сугробам, Сергеев остановился у старого поваленного дерева и наметил следующий ориентир. Судя по карте, до конечной точки оставалось протопать около двух километров. При их скорости передвижения это займет не менее полутора часов.

Рита приотстал. Александр достал из кармана плитку шоколада, распечатал ее и разломил на две части.

– Подкрепись, – протянул он половинку, дождавшись товарища.

Пока жевали шоколад, Сергеев осматривал округу и удивлялся первозданной красоте густого дикого леса. «Всего сто тридцать километров от Москвы, а будто в глухой тайге», – думал он.

Покончив с легкой трапезой, они двинулись дальше. Шли молча, экономя силы и не распыляя их на разговоры. Думали о разном, но все размышления рано или поздно сворачивали к одному – к предстоящему полету.

– Слушай, Саш! Какие же они странные люди, – подал голос Рита.

– Ты о ком?

– Да о наших руководителях! О Береговом, об Анисимове и этом… самом главном…

– О Сербине?

– Точно – о нем.

– Почему они странные?

– Ну как почему? У них же сегодня совещание – ты забыл, что ли?

– Помню. Кстати, весьма для нас важное совещание. Решают, какой экипаж полетит.

– Вот и ты туда же! Чего решать-то? Спросили бы у меня. Ну, помучился бы я часок с головной болью, зато все было бы ясно.

Выбросив одну палку, Сергеев подобрал другую – подлиннее. И засмеялся:

– С одной стороны, действительно странные. А с другой… ты ведь только предсказываешь чьи-то решения и действия. Верно? Так что они выполняют свою обыденную работу. С них же никто ответственности не снимал.

– Ладно, пусть решают, – нехотя согласился Рита. – А мы с тобой и так все знаем…

Они действительно знали несколько больше, чем другие. Однако информированность напоказ не выставляли, а Ритвицкий делал прогнозы лишь после личных просьб начальства. Мучился, бледнел, пил таблетки; иногда зажимал платком нос, чтоб не смущать присутствующих видом крови. Но прогнозы при этом выдавал верные, не допустив ни одного прокола.

Выдергивая из глубокого сугроба ногу, Сергеев едва не оставил в снегу правый унт. Чертыхаясь и ворочаясь в сугробе, он вдруг заметил справа мелькнувшую тень.

Распрямившись, замер, внимательно осмотрел пространство за черневшим частоколом ближайших древесных стволов. И увидел стоявшего метрах в двадцати волка.

– Рита, у нас гости, – сказал он, медленно снимая с плеча ружьишко.

– Не надо, Саша, – почти вплотную подошел товарищ. – Он не голодный. Сейчас уйдет.

Волк и вправду, постояв еще несколько секунд, потянул носом воздух, принюхиваясь к людям, поглядел куда-то в сторону, развернулся и побрел по своим делам.

– Фу-ух, – снова закинул за спину оружие Сергеев. – У меня волосы на теле дыбом встали. И не только встали, но и выпрямились.

– Пошли, командир. Километр до лагеря остался. Мы придем первыми и перед вылетом «вертушки» успеем попить чайку.

– Вот правильно ты тогда в гаражах сказал, – снова принялся прощупывать палкой глубину сугробов Александр.

– А как я тогда сказал? – неуклюже топтался позади Рита.

– Дескать, скучно так жить, когда все наперед знаешь – никаких тебе сюрпризов, никаких неожиданностей.

Посмеиваясь и подшучивая друг над другом, они двинулись дальше в сторону лагеря…

* * *

– …Когда в 41-м году я возглавлял заводской филиал в Барнауле, один из наших молодых инженеров тоже баловался предсказаниями, – посетовал Иван Дмитриевич Сербин, протирая платком стекла очков. – Толковый был инженер, да только ерундой занимался вместо дела.

– И что же он предсказал? – копался в документах Береговой.

– На торжественном собрании, посвященном двадцать четвертой годовщине Октябрьской революции, взял и заявил о том, что война продлится четыре года и закончится только в сорок пятом.

Георгий Тимофеевич поднял голову.

– За такое в те времена могли и по шапке дать.

– Так ему и дали – арестовали на следующий день после собрания и отправили в лагерь лес валить. Лагерей в тех местах хватало, как, впрочем, и леса. Правда, через год реальный срок заменили условным и вернули в КБ – специалистом он был весьма толковым.

– И что же с ним потом стало? В предсказании-то он не ошибся.

– Умер в психиатрическом отделении краевой больницы, – вздохнул заведующий отделом оборонной промышленности ЦК КПСС. – Сначала жаловался на сильные головные боли, потом и вовсе чудачить стал.

Анисимов подтвердил:

– Я читал, будто мозг у ясновидящих людей подвергается сильнейшим нагрузкам, и долго они не выдерживают…

Заседание комиссии продолжалось второй час. Для обсуждения, как всегда, расположились в кабинете начальника Центра подготовки космонавтов. Ввиду того, что собрались внепланово, треть состава комиссии отсутствовала. Тем не менее обстановка была рабочей и довольно теплой.

– Стало быть, Георгий Тимофеевич, вы лично убедились в его способностях? – спросил Сербин, водружая на нос очки.

– Убедился, Иван Дмитриевич. А вместе со мной убедились и заместитель, и специалисты ГНИИ авиационной и космической медицины. Сомнений в феномене Ритвицкого у нас нет – в шести проведенных тестах он показал практически стопроцентный результат. В копиях заключения, которые перед вами, подробно описаны все тесты.

– Да, уже ознакомился. Занятные результаты. А что по этому поводу говорят врачи?

– Пока они не могут объяснить природы и механизмов данного феномена. Во время моей последней встречи с директором Института, он обмолвился о том, что человек использует лишь несколько процентов от общего потенциала своего мозга. А таких индивидуумов, как Ритвицкий, природа наградила возможностью использовать гораздо больший процент. Поэтому у нас и созрело предложение поменять экипаж.

– Как же он это делает? Как ему удается угадывать события? Рассчитывает их вероятность?

– Ритвицкий тоже не смог внятно ответить на этот вопрос, Иван Дмитриевич. Думаю, он и сам точно не знает, как все это работает.

Сербин не глядя взял чернильную авторучку и, задумавшись, принялся крутить на ней колпачок. Очнувшись и все еще продолжая сомневаться, он неуверенно спросил:

– Как полагаете, не поздно менять местами космонавтов? Основной экипаж, должно быть, уже настроился на полет. Дублеры, соответственно, рассчитывают полететь в следующий раз.

– Настрой у экипажей одинаковый. Кроме того, и те, и другие прошли абсолютно идентичную программу подготовки – здесь я проблем не вижу, – парировал Береговой.

– А в чем вы ее видите?

– В отсутствии на борту космической станции Ритвицкого.

– Объясните, Георгий Тимофеевич – я не совсем понимаю, – попросил Сербин.

– Во-первых, неопознанный космический объект продолжает периодически появляться возле нашей орбитальной станции. За последний месяц служба дальнего радиолокационного контроля зафиксировала четыре его пролета в опасной близости от «Салюта». Поэтому мы считаем, что было бы неплохо, если бы Ритвицкий предупреждал о его визитах и их последствиях. Во-вторых, в феномене Владислава Ритвицкого существенную роль играет расстояние. По его признанию, находясь на Земле, предсказывать происходящие на станции события гораздо труднее. Физически труднее. И мы сами стали свидетелями, как он едва не терял сознание во время подобного предсказания.

– То есть использовать Владислава Аркадьевича на Земле в качестве помощника – не самая лучшая затея?

– Совершенно верно, – подключился к разговору Анисимов. – Мы неоднократно беседовали с ним по поводу его возможностей. Он сказал буквально следующее: «Происходящее в соседней комнате или в здании напротив я определю с вероятностью девяносто девять процентов и даже назову имена незнакомых мне людей, а также цвета их одежды. Причем сделаю это почти без напряжения, разве что пульс немного подскочит. Но если вы попросите меня рассказать, о чем накануне беседовали Президент США с Директором ЦРУ, то правильно я воспроизведу только четверть сказанных фраз. А потом неделю буду приходить в себя».

Помимо вопросов формирования экипажей, у Берегового имелась масса других обязанностей, и общение с Ритвицким в основном легло на плечи Анисимова. Посему на большинство вопросов, связанных с феноменом новичка, отвечал именно он.

– А как Ритвицкий в плане подготовки? – постепенно сдавался председатель комиссии. – По вашему замыслу он должен заменить бортинженера, но он ведь летчик и не имеет столь глубоких технических знаний, как выбывший из-за травмы напарник Сергеева.

– Да, по специальности Владислав Ритвицкий – летчик. Но человек он чрезвычайно толковый, обладающий прекрасной памятью и способностью быстро обучаться, – парировал Анисимов. – На прошлой неделе он экстерном сдал экзамены за первый год обучения в Центре. И, доложу я вам, по всем предметам получил высший балл.

– Неплохо, – удовлетворенно кивнул Сербин. И подвел итог совещания: – Ну что ж, товарищи, если Ритвицкий успеет должным образом подготовиться к полету, то лично я не против вашей идеи с заменой экипажа.

Анисимов воодушевленно посмотрел на Берегового. Тот понимающе подмигнул.

– Предлагаю проголосовать. Кто за экипаж Сергеева, прошу поднять руку, – оглядел присутствующих председатель. Посчитав голоса, подытожил: – Единогласно.

* * *

Ровно через сутки из того же кабинета вышли Сергеев с Ритвицким. Только что начальник Центра подготовки объявил им о том, что со вчерашнего дня они стали основным экипажем, а старт из-за увеличения срока подготовки перенесен на две недели – на вторую половину января.

Стучавшая по клавишам печатной машинки секретарша прервала занятия и едва заметно улыбнулась Сергееву. Улыбнулся в ответ и он.

– Ирина Викторовна, задержите ребят, – прогудел селектор.

Кандидаты остановились. Из кабинета выскочил Анисимов.

– Парни, еще один важный момент, – сказал он и кашлянул в кулак.

Космонавты оказались как раз возле столика секретарши, а заместитель Берегового неторопливо расхаживал перед ними, не зная с чего начать…

Пока он раздумывал, Сергеев незаметно сунул руку в карман кителя. Спустя несколько секунд его ладонь вытолкнула на столик перед Ириной большую шоколадку.

Та снова улыбнулась и накрыла ее только что отпечатанным приказом.

– Ребята из основного экипажа еще не извещены о переводе в дублеры, – начал Анисимов. – Вы должны понимать, каково будет их состояние, когда мы сообщим о решении руководства. Поэтому просьба вести себя с ними максимально корректно.

– Само собой, Николай Павлович, – ответил за экипаж Сергеев.

– Вот и славно. А теперь оба на занятия. Через полчаса чтоб в полной сбруе сидели в тренажере…

Глава четвертая

СССР; Казахстан; Байконур – борт космического корабля «Союз-25–1» – станция «Салют-6»

Январь – февраль 1978 года

– …Переходим к международным новостям, – объявил в хрипящей колонке женский голос. – Вчера в Аравийском море недалеко от береговой границы индийского штата Махараштра потерпел катастрофу самолет авиакомпании «Эйр Индия» Боинг-747. По предварительным данным работающих на месте крушения экспертов, катастрофа произошла из-за отказа индикатора пространственного положения самолета. Все двести тринадцать человек, находившихся на борту Боинга, погибли…

– Иваныч, выключи немедленно! – гаркнул со своего сиденья генерал Береговой. – Не хватало нам перед стартом новостей про авиационные катастрофы…

Водитель послушно крутанул ручку радиоприемника, динамик замолчал.

Специальный автобус не спеша катил к стартовому комплексу. Погода в этот январский день радовала: к востоку от космодрома белели облака, а над стартовым столом небо поражало чистой синевой; ветер был слабым, температура колебалась от минус десяти до минус двенадцати; атмосферное давление оставалось стабильным.

Над стартом возвышалась готовая к полету ракета. На ее фоне подъезжавший автобус казался крохотным, ненастоящим. Белые облачка пара, образующегося после заправки ракеты топливом, струились вдоль разгонных ступеней и постепенно рассеивались.

Не доезжая до исполинских конструкций метров пятьсот, автобус остановился. Дверца со скрипом открылась, из салона вышли Сергеев с Ритвицким в опущенных по пояс скафандрах. Подойдя к заднему колесу, оба остановились.

– А если я не хочу?! – возмущенно прошептал Рита. – Сходили же перед тем, как надеть скафандры!

– Ссы, давай! – прошипел командир. – Нельзя нарушать традиции!..

Справив нужду, космонавты вернулись в автобус, и тот плавно поехал дальше – к небольшой группе людей, ожидавших экипаж у лифта.

Спустя полторы минуты Александр докладывал:

– Товарищ председатель Государственной комиссии! Экипаж космического корабля «Союз-25–1» к полету готов! Командир экипажа – полковник Сергеев.

Народа у лифта собралось немного. Первые старты советских космонавтов в шестидесятые годы неизменно сопровождались многолюдными митингами и горячими напутственными речами. А к середине семидесятых предстартовое мероприятие стало выглядеть куда проще и скромнее: короткая речь председателя комиссии, рукопожатия с пожеланиями удачи и проводы до лифтовой кабинки.

Подъем в лифте занял тридцать секунд. На площадке у открытого люка в спускаемый аппарат космонавтов встретили специалисты. С их помощью Сергеев с Ритвицким заняли места в ложементах и пристегнулись ремнями.

– Удачи, ребята! – пожелал один из них.

– Спасибо! До встречи, – ответил командир.

Крышка захлопнулась, один за другим щелкнули запорные механизмы.

Оставшись наедине, друзья переглянулись.

– Готов? – поинтересовался Сергеев.

– Так точно!

– Кстати, об удаче. Что там по твоим прогнозам?

– Ты приблизительно пятнадцатый, кто об этом спросил за последние пару дней, – уклонился от прямого ответа Владислав.

– Да хоть тридцатый. Ты не увиливай, а отвечай прямо старому товарищу!

– Не могу точно ответить, Саня, – нет четкой картинки.

– Скажи спасибо, что у нас нет времени на допрос с пристрастием, – поправил командир гарнитуру и доложил по радиосвязи: – «Заря», «Орланы» к старту готовы.

* * *

Не так давно Сергеев испытал эмоции первых минут старта космического корабля, когда каждая клетка организма в полной мере ощущала невероятную мощь ревущих внизу ракетных двигателей. Для Владислава Ритвицкого все было в новинку. Несмотря на большие перегрузки, он неистово крутил головой, пытаясь заглянуть то в левый иллюминатор, то в правый. Командир с трудом приподнял руку и похлопал по лежавшей рядом ладони товарища.

– Все будет в норме, не переживай…

Отработав положенные полторы минуты, отделились двигатели первой ступени – оба космонавта ощутили это по толчкам и легкой вибрации; затем сработала сигнализация на пульте управления.

– Мать моя Рита – настоящая невесомость! – вдруг прокричал Ритвицкий и кивнул на взлетевший бортжурнал. Тот был привязан коротким шнурком и остановился аккурат напротив космонавтов.

– А что, бывает искусственная? – засмеялся Сергеев.

– Конечно бывает! Когда мы падали в тренировочной зоне на специальном самолете – там была искусственная. А тут – другое дело!..

– Как самочувствие, «Орланы»? – послышался в наушниках голос руководителя.

– «Заря», самочувствие экипажа в норме, – доложил командир. – Системы и приборы работают в штатном режиме.

– Понял вас. Отделение второй ступени через тридцать пять секунд…

Отработав, ступень отделилась. Корабль вышел на расчетную орбиту с перигеем около двухсот и с апогеем – двести пятьдесят восемь километров.

– Ну что сидишь, как придавленный? – засмеялся Сергеев, глядя на глазевшего по сторонам товарища. – Можешь встать, размяться и вспомнить пару веселых историй. Стыковка по плану только завтра утром…

* * *

Поскольку связь со станцией была полностью потеряна, наведение на нее обеспечивалось с Земли средствами Центра контроля космического пространства.

Осторожно приближавшийся к «Салюту» «Союз-25–1» внешне практически не отличался от летавших ранее на орбиту собратьев. В передней части – такой же округлый бытовой отсек со стыковочным агрегатом и посадочным люком. К нему «пристегнут» переходным узлом конусообразный спускаемый аппарат. Замыкал конструкцию приборно-агрегатный отсек с двумя распростертыми «крыльями» элементов солнечных батарей.

Заметная разница имелась лишь в начинке корабля. На космодроме за несколько дней перед стартом из приборного отсека спускаемого аппарата инженерно-технический состав демонтировал систему автоматической стыковки, которая являлась бесполезным грузом из-за хаотичного вращения космической станции «Салют-6». В освободившемся пространстве инженеры установили новейший лазерный дальномер и прибор ночного видения для облегчения стыковки в ручном режиме. Также убрали ложемент третьего члена экипажа, а вместо него разместили дополнительный запас продуктов, бак с водой, ЗИП, инструменты и некоторые элементы самого необходимого оборудования на тот случай, если таковое пострадало в пожаре на станции.

Совершив семь витков вокруг Земли, «Союз» медленно подходил к аварийной орбитальной станции. Начальный участок сближения завершался, до стыковки оставалось не более часа. Никаких отказов на борту за то время, пока корабль накручивал витки вокруг Земли, не возникало. Руководитель полетов проинформировал экипаж о том, что неизвестный объект на экранах радаров дальнего радиолокационного контроля за прошедшие сутки вблизи «Салюта» не появлялся.

За час до назначенного до стыковки времени космонавты заняли штатные места в спускаемом аппарате; внимание обоих было приковано к пульту управления. Ритвицкий, исполнявший обязанности бортинженера, следил за табло и приборами контроля системами корабля. Сергеев постоянно поглядывал на округлый монитор, именовавшийся «визиром». В центре видеоконтрольного устройства телевизионной системы имелось перекрестье, очень похожее на то, что обычно имеется в оптическом прицеле снайперской винтовки. Внизу картинки виднелся изгиб краешка планеты с тонким слоем подсвеченной атмосферы. На фоне этой красоты ярко отсвечивало в солнечных лучах вытянутое тело станции «Салют».

Закончив первый этап сближения, Сергеев доложил руководителю об установленной дистанции в триста метров и готовности к следующему этапу.

– «Орланы», запрещаю второй этап, – неожиданно возразил тот. – Предлагаю облететь станцию по кругу и осмотреть ее на предмет внешних повреждений.

– Понял вас, «Заря». Выполняем, – ответил Александр. И, не отвлекаясь от монитора, обратился к товарищу: – Влад, следи по дальномеру за дистанцией и делай снимки. Я начинаю движение…

Полный оборот вокруг «Салюта» занял восемь минут. Все это время Сергеев был занят пилотированием, а Ритвицкий внимательно осматривал станцию, производил фотосъемку и контролировал по дальномеру дистанцию.

– Полный оборот, Саша, – доложил он. – Расстояние до «Салюта» прежнее – триста метров.

Облет станции завершился, корабль вновь завис напротив стыковочного узла. Понятие «завис» оставалось довольно условным, так как «Салют» вращался. Синхронно с ним вращался и прибывший «Союз».

– «Заря», я – «Орлан», – позвал Сергеев. – Облет станции завершили.

– Понял вас. Вы в секторе причаливания? – поинтересовался руководитель.

– Да, точно в створе.

– Осмотр выявил повреждения?

– Нет, «Заря», снаружи корпус станции и элементы солнечных батарей выглядят нормально.

– Хорошо, «Орланы». Разрешаю второй этап сближения.

– Приступаем, – подтвердил разрешение командир и плавно подвинул левый джойстик, отвечающий за работу сближающего корректирующего двигателя.

Выпустив струйку газа, «Союз» двинулся к «Салюту»…

Станция медленно вращалась. Подводя «Союз» как можно ближе, Сергеев добился полной синхронизации движения и начал ловить в перекрестье визира так называемую «мишень» – специальную отметку, находящуюся немного ниже и правее круглого люка.

Сближение на последнем этапе происходило нормально, без накладок. Однако стыковка в ручном режиме, да еще в условиях постоянного вращения была непростым и крайне напряженным делом. Инженер диктовал метры таявшей дистанции, Сергеев с помощью двух джойстиков периодически посылал импульсы рулевым двигателям. Находящиеся на Земле специалисты, затаив дыхание, наблюдали за происходящим на орбите.

Спустя несколько минут нервной работы стыковочный узел «Союза» вошел в приемную воронку. Ощутив легкий толчок, Ритвицкий показал большой палец.

– Погоди радоваться, – проворчал Сергеев, следя за транспарантом «Механический захват».

«Подумав» пару секунд, транспарант ожил, подмигнув приятным зеленым светом.

– Вот теперь можешь шутить, смеяться и танцевать, – расслабленно выдохнул командир. И добавил: – Поздравляю, мы на месте.

А через секунду космонавтов поздравил радостный руководитель:

– Молодцы, парни! Отличная работа!..

* * *

– …Да я и сам точно не помню, как это началось, когда обнаружились мои способности, – отвечал на вопрос товарища Владислав.

Лениво потягивая из тюбика витаминный напиток, напоминавший клюквенный кисель, он плавал посреди бытового отсека и рассказывал:

– В старших классах школы начал что-то подозревать. А впервые по-настоящему ощутил потенциал предсказания событий сразу после школы. Даже запомнился один из моментов юности.

– Какой же?

– Приехал поступать в летное училище, абитуриентов – как говна за баней. Конкурс – человек восемь на место. Ну, медицинская комиссия и давай нас «резать» через одного. Малейшая зацепка – свободен. Давление чуть выше нормы или пульс частит – забирай документы и вали за КПП.

– Знакомо, – кивнул Сергеев, отправляя опустевший тюбик в мусороприемник. – Мне тоже посчастливилось пройти через эти адовы дела…

Около часа назад закончилась процедура стыковки, прошедшая без замечаний и накладок. После доклада в ЦУП экипаж получил распоряжение в аварийную станцию не соваться. «Отдыхать! – однозначно приказал руководитель. – Сначала полноценный обед, затем четыре часа сна. А люки откроете на свежую голову».

Пришлось расслабиться и выполнять волю начальства.

– Так вот, – продолжал Ритвицкий. – Я в начале того марафона не верил, что осилю и половину специалистов в белых халатах – спортом в школе занимался, но особенно крепким здоровьем не отличался. Тем не менее дело потихоньку двигалось: одного врача прошел, второго, третьего… И чем ближе я оказывался к заветной печати председателя медкомиссии с единственным словом «Годен», тем сильнее одолевало волнение. Когда пошел на штурм последнего доктора, называвшегося «психотерапевт», – руки тряслись, а в глазах вспыхивали звездочки. Помню, захожу в кабинет – за столом сидит ученая седая бабуля лет шестидесяти. На носу пенсне, на столе известный молоточек. От приятелей уже знаю: валит даже не через одного, а троих из четверых.

– Постой, постой… – наморщил Сергеев лоб, – ее не Анной Ильиничной звали?

– Точно, Анна Ильинична! Ваш курс тоже пострадал от ее провокаций?

– От ее принципиальности многие страдали. Но вообще-то этой правильной женщине следует сказать спасибо.

– За что?

– За то, что среди выпускников нашего училища практически не встречаются психопаты.

Ритвицкий с готовностью согласился:

– А ну в этом смысле, конечно…

Тандем «Салют» – «Союз» уже не вращался, а был сориентирован строго по полету. Когда зеленый транспарант оповестил об успешном финале стыковки, Сергеев поработал рулевыми двигателями корабля и успокоил вращение.

Далее последовало указание из ЦУПа дистанционно проверить состояние «Салюта». Эту задачу экипаж выполнить не сумел. Электросистема станции не функционировала, ни один из датчиков не отзывался, и получить информацию о состоянии внутренней атмосферы «Салюта» не представлялось возможным. «Не беда, – решил Сергеев. – Наденем скафандры, вручную откроем клапан для выравнивания давления в станции и нашей «бытовке», а после займемся люком».

– И как же она тебя встретила? – прицепил себя ремнями к стене Сергеев.

– Никак. Постучал, вошел, положил на стол медицинскую карту. А этот божий одуванчик на меня ноль эмоций – сидит и что-то в журнале чернильной ручкой царапает. Ну, я постоял с минуту, решил присесть на стул. А она, не отвлекаясь от писанины: «Нехорошо, молодой человек, садиться без разрешения». Я пробормотал извинение, встал. Бабуля переключается на мою карту; посмотрев записи других врачей, открывает нужную страничку и начинает писать, бубня под нос: «Легко поддается влиянию…» Я аж дышать перестал от возмущения. «Позвольте, – говорю, – но вы же меня сами согнали со стула!» А она пишет себе дальше и, не отрывая носа от карты, приговаривает: «Не приемлет критику. Вспыльчив. Агрессивен…»

Сергеев посмеивался. За несколько лет обучения в высшем авиационном училище он наслушался историй об этой врачихе, но сегодня впервые встретился с одним из пострадавших.

– Тебе весело, а у меня в ее кабинете коленные суставы стали отказывать, – проворчал Ритвицкий. – Стою и думаю: «Капец моей мечте. Не носить мне красивой летной формы, не бороздить просторы Пятого океана и не сводить с ума девчонок». В общем, повесил нос и молча жду своей участи. А она, представляешь, выводит буковки в карте и опять гундосит, в точности описывая мое состояние: «Склонен к излишней самокритике. Легко впадает в отчаяние и депрессию…» Уже чуть не плача, я догадываюсь, что она в данный момент пишет обо мне какую-то гадость и через несколько секунд скажет: «Все, парниша, канай отсюда. Нам такие не нужны…» Лихорадочно соображаю, как ее разжалобить. Может, рассказать про тяжелую форму свинки? Или про падение с той самой березки, что во поле, под ветром склоняясь, растет?.. И прям нутром чувствую, как бабка на все мои уловки ответит: «Верю, верю. И про тяжкое детство, и про деревянные игрушки, и про то, что сахар на голове кололи. Только сути это не меняет – ты обыкновенный идиот безо всяких оговорок и оправданий. Пшел вон…»

Ритвицкий настолько точно и красочно передавал пережитые в тот далекий день эмоции, что Александр не мог сдержаться и хохотал во весь голос.

– Так, я не понял, – всплеснул руками рассказчик. – Ты задал вопрос, чтобы услышать ответ или для «просто поржать»?

– Я же не знал, что услышу такое, – продолжал смеяться командир. – Ладно, не томи – давай дальше.

– Дальше… Дальше у меня в голове вдруг появилась секунд на пять цветная картинка. Ну, такая, знаешь… будто нарисованная акварелью или пастелью – красочная, нарядная, но слегка размытая. Бабулька на этой картинке была вовсе не злая, а добрая: улыбалась и отдавала мне медицинскую карту.

– Ого! А как же вышло на самом деле? – серьезно поинтересовался Сергеев.

– Картинка пропала. Я больше не вякал и стоял с поникшей башкой – представлял, как вместо записи «Годен» бабуля вызовет санитаров, и те, упаковав меня в смирительную рубашку, поволокут по коридору на потеху всем остальным абитуриентам. И тут, представляешь, она в точности как на той картинке поднимает взгляд, протягивает мне карту и с хитроватой усмешкой говорит: «Иди уж, страдалец, готовься к экзаменам. Годен…»

– Стало быть, акварельное видение оказалось пророческим?

– Попало в самую точку, – намереваясь отдохнуть, сложил Ритвицкий руки на груди. – Я в той акварели даже старческое лицо Анны Ильиничны рассмотрел. И улыбку хитрющую с задорным огоньком в глазах.