Текст книги "Правда варварской Руси"

Автор книги: Валерий Шамбаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 55 страниц)

Впрочем, не только «джентльмены», были даже и «леди» – капитанша Анна Бонне и ее подружка Мери Рид. Они сумели проявить себя вполне «достойно», чтобы снискать уважение и повиновение команды головорезов, натворили немало бед. Но по горячим следам одного из нападений их настиг военный фрегат и вынудил сдаться. На Ямайке их приговорили к смерти. Правда, сперва вздернули только Мери. Анна то ли с кем-то из своих матросов, то ли с тюремщиками подсуетилась забеременеть, что по английским законам давало отсрочку. В результате капитанше позволили произвести ребенка, а уж потом повесили.

Казнили и других подобных пиратов, кого удавалось поймать. Хотя при этом большинство населения Порт-Ройяла по-прежнему жило за счет морских разбоев. Жило перепродажей награбленного, долевым участием в «промыслах», обслуживанием кабаков и борделей. Но идиллия «пиратского вавилона», разжиревшего на крови и воровстве, оборвалась внезапно. В июне 1692 г. началось землетрясение и разразилась страшная буря. Город превратился в груду развалин. Гигантские волны хлынули на сушу, и широкая полоса берега вместе с портом, «веселыми» кварталами, с шикарными особняками перекупщиков, работорговцев и владельцев притонов навсегда исчезла под водой…

Но и до гибели этого гнойника риск «каботажной охоты» оказывался слишком велик, а добыча доставалась скромная. А испанцы отлаживали системы обороны. И главный центр пиратства в данный период переместился в Индийский океан. И вот здесь-то, в отличие от флибустьеров, у джентльменов удачи действительно имелись настоящие, многопушечные корабли. Дело в том, что их ряды стали пополняться дезертирами, угонявшими свои суда. Чаще всего английскими. Служба в британском флоте была тяжелой, смертность высокой. А пополнения набирались в портовых кабаках. Вербовщику было достаточно, напоив человека, всучить ему 1 шиллинг. Это означало, что он принял жалованье, и по закону отвертеться уже никак не мог, ни один суд был не в состоянии оспорить вербовку (и подобная практика с «королевским шиллингом» действовала вплоть до конца XIX в.). А офицерам из-за безденежья казны жалование почти не платили. Стоит ли удивляться, что многие предпочитали пиратство?

Например, Хэнд, угнавший корабль «Бристоль». Или Джон Эйвери (Долговязый Бен), взбунтовавший команду фрегата. Он награбил огромные богатства, потом прибыл на Багамы, за взятки здешние чиновники позволили ему распродать добычу, и команда рассеялась в разных направлениях. Об Эйвери Даниэль Дэфо написал роман «Жизнь и приключения славного капитана Синглтона», а Чарльз Джонсон – пьесу «Удачливый пират». Книга и постановка имели в Англии бешеный успех. Разумеется, такая реклама только множила ряды пиратов. Они селились на Мадагаскаре, Сокотре, Коморских, Сейшельских островах. В Индийском океане порой единовременно действовало до 20 кораблей.

На европейские суда они нападали все же редко. Предпочитали грабить тех, кто послабее – индийских, армянских, арабских купцов. Пленников, как обычно, пытали, чтобы выложили спрятанные ценности. И, опять же, соблюдали разницу. Если попадались европейцы, к ним обычно относились «благородно» – обирали до нитки, но сохраняли жизнь. Азиатов не щадили почти никогда. Возникали конфликты. Из-за разгула британских пиратов индийские власти катили бочки на английскую Ост-Индскую компанию, выставляли ей счета. Она сваливала на французов. А когда обнаружились два датских корабля, охотившихся на индийские суда между Суратом и Бомбеем, британцы решили продемонстрировать свою лояльность и выслали эскадру. Она догнала разбойников… которые предъявили каперскую грамоту датской Ост-Индской компании. И объяснили – дескать, компания понесла в Индии торговые убытки и поручила им компенсировать оные. Любопытно, что англичане сочли причину уважительной и разошлись с датчанами мирно.

В 1692 г. британская Ост-Индская компания получила от короля официальное право ловить пиратов и держать в тюрьме, пока Лондон не вынесет свое решение. Но… начала пользоваться этим против конкурентов – хватать и сажать голландских, португальских купцов. А настоящие пираты разгуливали свободно. Некий Стил 2 года грабил корабли у Малабарского берега. Вернулся в Англию богатым человеком. Был арестован, но свидетелей после себе не оставлял, и суд его оправдал. Бесчинствовали капитаны Мэй, Фаррел, Уэйк. Пиратами был захвачен огромный корабль самого Аурангзеба «Великое сокровище». На борту находилось 400 человек команды, 5 млн. рупий и сотни пассажиров, возвращавшихся из паломничества в Аравию. Грабили его целую неделю. После диких истязаний мужчин перебили и устроили пьяную оргию с пассажирками. А потом уничтожили и их – некоторых до смерти замучили пытками, остальных утопили. В Сурате в ответ на этот кошмар арестовали всех англичан, разразился дипломатический скандал.

Богатства при подобных удачах приобретались сказочные. На о. Св. Елены как-то зашли 3 корабля, возвращавшиеся в «цивилизованные» края. Они были настолько перегружены награбленным, что едва не черпали воду бортами, и даже паруса пираты заменили шелковыми. А многие и не возвращались, оседали в «Южных морях». И даже основывали свои «государства». Некто Тибан стал «королем» пиратского острова Сандвин. Португальский пират де Бриту основал свое «царство» на юге Бирмы, в дельте Иравади. Уж у таких счастливчиков воплощались самые буйные фантазии. Возводили дворцы, окружали себя роскошью, рабами, собирали огромные гаремы из женщин всех национальностей и цветов кожи. А Джон Плантен стал «королем Мадагаскара». У него был построен великолепный замок с гарнизоном из англичан, датчан и мальгашей. Резиденция была богато обставлена европейской мебелью, украшена картинами, статуями, клавесинами. Жизнь хозяина услаждала сотня европейских, африканских и азиатских «жен». Плантен считался у пиратов непререкаемым авторитетом, выступал судьей в их спорах, организовал даже что-то вроде «академии», обучая неопытных джентльменов удачи. Но потом дела его пошли неважно, он забросил хозяйство на Мадагаскаре, уехал в Индию и поступил военным советником к маратхам. Что ж, и такое случалось. Неудачники во множестве погибали, кончали жизнь на индийских или арабских плахах. Или становились обычными наемниками и вербовались к местным монархам. Немало белых служило солдатами в войсках царей Бирмы, Сиама, Великого Могола.

И, тем не менее, восточные богатства привлекали других соблазнившихся. Капитан Кидд, посланный на корабле «Иосиф» против пиратов, сам стал таковым. Разбойничал и взбунтовавшийся фрегат «Мокка». А французский офицер Миссон попал под влияние монаха-утописта Караччиоли, начитался книг вроде «Города Солнца» Кампанеллы, поднял мятеж на корабле «Виктуар» и на Мадагаскаре провозгласил «республику Либерталию». Разослал приглашения «пиратам семи морей» присоединиться к «стране свободы». И к нему действительно пришли некоторые «авторитеты». Была принята великолепная конституция со всевозможными «равенствами» и «братствами». Либерталийцы даже грабить решили не так, как другие – командам захваченных кораблей оставляли личное имущество и часть грузов, а если встречали рабовладельческое судно, негров освобождали. Но, несмотря на «равенства» и «братства», мальгашей «республиканцы» крепко достали. Притесняли, навязывали свои законы. И как только пираты отправились в рейд, оставив на берегу женщин и больных, туземцы напали, перебили их и сожгли базу. Больше Либерталия не возродилась.

В это время в Индийском океане оперировали и герои Стивенсона. Помните, Сильвер говорит: «Сначала с Инглэндом, потом с Флинтом, вот моя история». И упоминает, что с Флинтом плавал на «Кассандре». Прототипом Флинта послужил Тейлор, командовавший «Кассандрой». Инглэнд и Тейлор были из числа учеников «короля Мадагаскара» Плантена. Сперва действовали на пару, и лидировал Инглэнд. Современниками среди их соратников упоминается и «грозного вида моряк на деревянной ноге», прототип Сильвера. Их базой являлась нидерландская колония в Кочине. Голландцы были конкурентами англичан, поэтому привечали пиратов, скупали добычу, предупреждали о британских экспедициях. Помогали им и французы. Инглэнд и Тейлор нападали не только на суда, но и на берега Индии, грабили селения, резали и пытали жителей. И славились отчаянными выходками. Так, узнав, что против них выслана английская эскадра, вздумали развлечься. Подошли к ней ночью и открыли орудийный огонь. Британский адмирал струсил, стал удирать. А пираты догоняли хвостовой корабль и обстреливали, пока тот не спускал флаг или не кидался к берегу. Потом догоняли следующий, и повторяли то же самое. Без грабежа, просто ради забавы.

Но позже они поссорились. Большинство пиратов приняло сторону Тейлора. Инглэнда высадили на необитаемом острове, и судьба его неизвестна. А Тейлору удалось захватить корабль Конде да Эришейра, португальского губернатора Гоа. Который вез собранные в колонии за долгое время деньги и драгоценности. После такого успеха капитан решил «завязать» и вступил в переговоры с Англией о своей амнистии. Но вскоре понял, что ничего хорошего ему не светит – уж слишком много напакостил соотечественникам. И Тейлор ушел к испанцам. Передал им корабль и получил чин капитана в испанском флоте. Куда уплыла португальская казна, так и осталось тайной. Хотя, кстати, в отличие от флибустьеров, сразу пропивавших добычу, пираты Индийского океана и впрямь любили устраивать клады. Чтобы вернуться в Европу, не привлекая внимания. А потом, если повезет легализоваться, вернуться за награбленным. И в качестве «Острова сокровищ» Стивенсон, по-видимому, описал одно из традиционных мест припрятывания кладов, о. Кокос.

Ох, как же не хватало подобных сокровищ Людовику XIV! Ведь воевать французы совершенно не умели. Они все еще одерживали «красивые» победы на разных фронтах – но без общего стратегического плана, без каких-то решающих операций, способных привести к перелому в войне. А время работало против них. Казна, и без того опустошаемая на версальские развлечения, не выдерживала перегрузок. Видимость процветания в начале правления Людовика сменилась полным упадком. Народ был разорен, в 1693 г. по провинциям опять покатилась волна восстаний. И в течение двух лет опять подавляли, вешали, колесовали. Но головами казненных войскам не заплатишь. И деньги добывались самыми непредсказуемыми способами. Например, собрали в Версале серебряную посуду и ювелирные изделия стоимостью 10 млн. ливров – и перечеканили в монету на сумму 3 млн. (Ясное дело, потом пришлось заказывать новую посуду и драгоценности.) Снова аннулировали патенты на дворянство, проданные буржуа – и очередной раз пускали их в продажу.

У стран Аугсбургской лиги дела обстояли не лучше. Савойцы и испанцы были разбиты, Австрия сражалась на два фронта. Только Оранский, наведя порядок в Британии, смог сконцентрировать войска против французов. Но у него возникли свои проблемы. После того, как он стал английским королем, на него косо смотрели голландские олигархи – как бы он и их не подмял. Однако и в Англии его не любили, считали «наименьшим злом». Его жена, королева Мария, умерла. И британская «общественность» теперь ждала, когда и Вильгельм преставится. Чтобы отдать престол сестре Марии, Анне. Будучи правителем двух государств, Оранский ни в одном не имел поддержки, там и тут ему урезали финансирование. Он сумел разбить французов, взял Намюр. Но Генеральные Штаты отказались вести наступление за пределами Нидерландов. И развить успех Вильгельм не смог.

А в Швеции Карл XI принимал чрезвычайные меры, чтобы вылезти из финансового кризиса. Ему удалось несколько поправить положение, сократить государственный долг. Но какой ценой? За 20 лет налогообложение в Эстляндии возросло в 2,5 раза, в Лифляндии – в 5 раз. Средства выколачивались из крестьян в прямом смысле. Даже свободных, входящих в государственный сектор, крестьян арендатор имел право подвергать телесным наказаниям. Для укрепления государства Карл XI начал проводить и такую меру, как редукция. Многие земельные пожалования дворянам, сделанные предшествующими королями, были объявлены незаконными, их отбирали в казну. Редукция была распространена и на Эстляндию, Лифляндию, Померанию. Где дворяне в XVI в., во времена Реформации, хорошо поживились «приватизацией» церковных земель. Их тоже начали отбирать. Помещики взвыли, но спорить с Карлом XI было опасно. Он продолжал жесткий курс на установление абсолютной монархии. И в 1693 г. риксдаг узаконил его права, как « самодержавного, всем приказывающего и всеми распоряжающегося короля, ни перед кем на земле не отвечающего за свои действия». (Впоследствии именно шведская схема абсолютизма была перенята Петром и перенесена в Россию вместо отечественных традиций «соборности»). По новым шведским законам даже одно лишь несогласие с королем могло квалифицироваться как «измена» и караться смертью. (Паткуль за письмо Карлу с возражением насчет редукции был приговорен к отсечению руки и головы).

Но состояние Швеции, несмотря на все усилия правительства, оставалось сложным. Оно усугубилось несколькими неурожаями с катастрофическим голодом. Прокатились какие-то смертоносные эпидемии. Начались крестьянские восстания. И затруднениями воспользовался Людовик, выразил готовность перекупить шведов. Завязались закулисные переговоры, и Карл XI стал склоняться на сторону Франции. О чем узнали другие государства Аугсбургской лиги. Обеспокоились, что расклад сил может измениться. И измочаленные европейские державы начали нащупывать пути к заключению мира. Девятилетняя война пошла к завершению.

Шло к концу и XVII столетие. На историческую арену выходили новые действующие лица – которым предстояло прославиться уже в следующем, XVIII веке. В боях с турками выделился блестящий полководец Евгений Савойский. Росла и популярность курфюрста Саксонии Августа II Сильного. Но по другим причинам. Свое прозвище он получил отнюдь не за государственное могущество или военные таланты, а за то, что гнул подковы и проявлял несокрушимую мощь в постели. Впоследствии историки насчитают у него 120 только «официальных» любовниц, которые стоили казне 23 млн. ливров, и произвел он на свет 354 только «зарегистрированных» отпрыска. Причем Август не гнушался брюхатить и собственных побочных дочерей, вроде графини Ожельской, и рождались как бы одновременно дети и внуки. Но в западном высшем свете его весьма уважали, он славился как щедрый, приятный и остроумный властитель. Когда, например, к нему заехал прусский курфюрст Фридрих Вильгельм с сыном Фридрихом, Август повел их показывать дворец. В одной из спален полог взвился вверх, и пбред гостями предстала на кровати нагая красотка. Прусский двор сохранял строгость нравов, Фридрих Вильгельм возмутился и вышел вон. Но Август не впечатлился, прислал дамочку его сыну и пояснил, что она предназначалась ему в подарок. Что ж, подарить свободную дворянку – это нормально вписывалось в понятия «европейской культуры».

А в Стокгольме подрастал наследник, будущий Карл XII. Со своим приятелем, герцогом Голштейн-Готторпским Фридрихом, будущим королем Дании, он развлекался тем, что гонял зайцев по парламенту, пулял вишневыми косточками в физиономии министров, рубил на спор головы овцам. Мальчики проказничали и в городе – носились верхом по улицам, на полном скаку срывали шпагами шляпы граждан, палили из пистолетов по окнам. И это тоже было вполне в рамках «европейской культуры».

Правительница Наталья Кирилловна

Хотя Софью свергли, Петра мать считала слишком легкомысленным для государственных дел. Но и перевоспитать его было уже трудно. И Наталья, кажется, не очень-то и старалась. Царь остался чисто представительной фигурой для торжеств и приемов, а в остальное время занимался чем душенька пожелает. Предавался «марсовым потехам» с преображенцами и семеновцами, строил корабли на Переславском озере, ездил в Архангельск поплавать по морю. Пропадал в Немецкой слободе у Анны Монс, увлекся кутежами «всепьянейшего собора». А истинной властительницей стала Наталья Кирилловна, опиравшаяся на бояр «русской партии» и патриарха.

Ее правительство попыталось выправить перекосы своих предшественников. Действовать старалось аккуратно, без «резких движений». Из «Священной лиги» выходить не стало, но активные военные действия свернуло. Западные державы не теряли надежды вновь склонить русских к уступкам, подъезжали с просьбами отменить запреты на католическое богослужение и на въезд иезуитов. Но с этим уже обожглись – при расследовании по делу Голицына и Медведева были получены однозначные доказательства закулисной деятельности иезуитов и замыслов о введении унии. И Москва в данном вопросе осталась непреклонной.

Стали портиться и отношения со Швецией. Она обиделась, лишившись права транзитной торговли через нашу страну. Кроме того, Карл XI вел собственные реформы, выискивал новые источники доходов. И издал указ, запрещавший русским торговать с иностранцами через Ригу. Любая сделка могла осуществляться только через посредничество рижских купцов и магистрата. По сути, статьи Кардисского и Плюсского договоров о свободной торговле были перечеркнуты. Рижские посредники принялись сбивать закупочные цены у русских и взвинчивать цены на продаваемые товары. Свою долю при каждой сделке урывали магистрат и казна.

А в результате торговый путь на Запад по Двине почти закрылся.

Некоторые изменения произошли в российском быту. Правительство Натальи отменило указ Федора Алексеевича, запрещавший придворным и чиновникам ношение «старорусского» платья. Отметим, оно не вводилось приказным порядком, на него просто сняли запрет. Но мода, конечно, отреагировала, и люди снова стали наряжаться в русские кафтаны, однорядки, сарафаны. Стиль примерно соответствовал концу царствования Алексея Михайловича – рукава до земли, платки-убрусы, оплечья и прочие старинные атрибуты уже не вернулись. Патриарх Иоаким хотел было искоренить брадобритие, решил отлучать за это от церкви. Но уже через полгода после переворота, в марте 1690 г., он умер. На его престол претендовали митрополиты Адриан и Маркел. Однако Маркел был близок к «перестроечникам», духовенство обвинило его в том, что при нем католикам будет лучше, чем православным, и патриархом избрали Адриана. Он, в общем-то, тоже осуждал брадобритие, но не в столь категорических формах. И ношение бород не восстановилось. Да и можно ли было его восстановить? В России мужчины уже 15 лет ходили без бород, а украинцы брились испокон веков. Бриться привыкли и царь со своими приближенными.

Впрочем, и в других отношениях какого-либо «отката в старину» не произошло. Все полезные начинания Федора и Софьи были сохранены. По-прежнему функционировала Славяно-греко-латинская академия, открывались новые школы, писались и издавались книги. Широко продолжалось и каменное строительство. В эти годы появился новый архитектурный стиль, «нарышкинский» или «русское барокко», характеризующийся чрезвычайно богатой внешней декорацией, фигурными куполами, колоннадами, резными и скульптурными украшениями. Из западных нововведений исчез лишь придворный театр. То ли царицу-мать в зрелом возрасте не занимало это зрелище, то ли она сочла неприличным развлекаться таким образом во вдовстве.

Правительство Натальи обычно характеризуют как слабое. Сама она была женщиной все же недалекой. Хотя, вроде бы, у нее хватало толковых советников. Но похоже, что она очень осторожничала. С одной стороны, в противовес прошлому огульному реформаторству. С другой – старалась выбирать взвешенные решения, чтобы не ущемить интересов ни государства, ни сына, ни боярских группировок, ни народа. Тем не менее злоупотреблений хватало. Б. Куракин писал, что при Наталье было «правление весьма непорядочное», «мздоимство великое и кража государственная», «судейские неправды». Правда, не всем характеристикам Куракина имеет смысл доверять – человек желчный и оскорбленный тем, что знатность его рода и личные заслуги были оценены (по его мнению) недостаточно, он в мемуарах облил грязью всех подряд.

Но указаниям на хищничество поверить можно. Торжество «русской партии» было сродни современным «патриотам», дорвавшимся к власти после «перестроечников» и резво начавших вознаграждать себя за «патриотизм». Если с руководящих постов были «вычищены» и не все выдвиженцы Софьи и Голицына, то очень многие. Допустим, заслуженный генерал Кравков в махинациях прежних властителей не участвовал, но его по каким-то причинам сочли недостаточно лояльным и отправили воеводой в Якутск. А его гвардейский полк передали Лефорту. Точно так же на «теплые места» выдвигались и другие ставленники Нарышкиных. Часто неопытные, не обладающие никакими ценными качествами, кроме «верности». Но спешащие компенсировать долгое пребывание в тени и пожить не хуже предшественников.

И крестьян, которых Софья раздаривала приближенным, разумеется, никто не освободил. Наталья продолжила практику конкурентки, осыпая сторонников щедрыми наградами. Вовсю шел дележ конфискованных имений. Награждали и за казенный счет. Так, Лев Нарышкин получил 8 металлургических заводов. Но он-то, кстати, был не из худших «приватизаторов». Даже Куракин признавал, что он был человеком добрым, не корыстолюбивым, ни с кем не сводил личных счетов, в том числе и с Милославскими, и всегда готов был помочь другим, незнакомым и случайным людям. Да и во главе Посольского приказа он проявил себя неплохо, интересы России понимал и твердо их отстаивал.

Продолжила Наталья и курс на борьбу с бродяжничеством и нищенством. Было приказано «забирать гулящих людей, которые, подвернув руки, также и ноги, а иногда и глаза завеся и зажмуря, и притворным лукавством просят на Христово имя». Их предписывалось отправлять по месту жительства и определять «в работы». Если же попадутся вторично – бить кнутом и ссылать в Сибирь. А вот преследование раскольников смягчилось, Наталья относилась к ним снисходительно – главное, чтоб смут не затевали. Законы против них еще не отменялись (их отменит только Петр I), но и карательные экспедиции прекратились. Впрочем, и само старообрядчество менялось. Самые фанатичные раскольники исчезали в пламени самосожжений, самые буйные были разгромлены, казнены или бежали на Кубань и Кавказ. А внутри России постепенно складывалось «классическое» старообрядчество – с бережным сохранением «старой веры» и старого уклада жизни, собиранием «дониконовских» книг и икон. И возник один из главных центров старообрядчества, Выговско-Лексинская пустынь.

Наталья дополнила уступки Софьи земскому самоуправлению. Вернула ему некоторые права, восстановила ряд выборных должностей в уездах. И в целом, несмотря на «неправды», правление Нарышкиной стало временем стабилизации, укрепления российского хозяйства. Этому способствовало и фактическое прекращение операций против турок. Страна смогла пять лет отдохнуть от военных поборов, повинностей, мобилизаций.

Продолжала развиваться и Сибирь. Она уже стала довольно прочным и экономически самостоятельным регионом. Русское население здесь достигло 200 тыс. человек. Численность коренных народов была примерно такой же. Изначальная «меховая специализация» сходила на нет. Соболя стало меньше. И любопытно отметить, что наши предки проявляли заботу о сохранении природных богатств. Был издан царский указ, запретивший русским охотиться на соболя. Отныне его поставляли только сибирские племена в качестве ясака. А остальным жителям приходилось переходить на другие промыслы. Это стало новым толчком к развитию ремесел, торговли, разработок полезных ископаемых. Росли города, их уже насчитывалось до 150, из них 19 уездных центров – Тюмень, Тобольск, Пелым, Березов, Сургут, Тара, Нарым, Верхотурье, Туринск, Мангазея, Томск, Кетск, Кузнецк, Енисейск, Красноярск, Илимск, Якутск, Нерчинск, Иркутск. А экспедиции землепроходцев исследовали последние территории, еще не вошедшие в состав России. В1691 г. 57 казаков во главе со Старицыным (Морозко) и Голыгиным проникли на север Камчатки, построили зимовье, прожили там несколько лет, собирая ясак, и по результатам похода представили «скаску», впервые описав камчадалов.

Трения и конфликты с коренными народами почти прекратились. А если и случались восстания, то чаще не против русских, а против своих вождей. Так, взбунтовались кодские ханты против князьцов Алачевых, собиравших ясак. Послали в Москву челобитную, что Алачевы при этом хищничали и жульничали, поэтому ханты требовали права сдавать ясак напрямую в казну. Такое право они получили и успокоились. А в Якутии подняли бунт братья Сакуевы – тоже против своих тойонов. К ним присоединились эвенки, а воеводам и служилым пришлось приложить немало усилий, чтобы погасить междоусобицу. Порой, кстати, бунтовали и русские. Скажем, в Братском остроге народ уличил приказчика Кафтырева в несправедливом суде, всем миром отстранил от должности и избрал вместо него совет «судеек», куда вошли 9 казаков, 3 посадских, 4 крестьянина и 10 бурят. Об отсутствии межнациональной розни свидетельствует не только избрание бурят в состав «судеек». Для решения внутриродовых споров «ясачные» часто обращались в воеводские суды, считая их более объективными, чем суд своих князьцов и тойонов. Нередко царям посылались совместные челобитные – от русских и «ясачных».

Но хотя внутренние отношения в Сибири стабилизировались, степная опасность оставалась. И жизнь здесь сохраняла специфику военного быта. Значительную долю населения (около 10 тыс.) составляли служилые. И группировались они в основном для прикрытия с юга. Гарнизон Тобольска насчитывал 2000, Тюмени – 950, Красноярска – 650 человек. Но этого не хватало. И сибирское казачество пополняли, приписывая к нему крестьян и ссыльных. Таких казаков называли «беломестными» – они служили без жалованья, за участок земли и освобождение от налогов. В «государеву службу» принимали и воинов из местных народов – так, к Нерчинскому острогу было приписано 800 конных тунгусов. Организовывались также «литовские» и «черкасские» сотни из переселенных в Сибирь пленных и украинских бунтовщиков. И служили вполне нормально. Были попытки создать здесь солдатские и рейтарские полки, но в местных условиях они оказались неэффективными, «потому что рейтар догнать татарина в поле строем не поспеет». Гораздо лучше зарекомендовали себя драгуны, и в больших городах стали формироваться драгунские роты.

Сибирским наместником правительство Натальи назначило Головина, отличившегося при заключении Нерчинского договора и успевшего хорошо изучить здешнюю специфику. И задачи ему пришлось решать очень не простые. По соседству закипела война между калмыками и маньчжурами. В 1690 г. хунтайджи Галдан вторгся в Южную Монголию, куда укрылись беженцы из владений Тушету-хана. Однако Канси бросил против него большую армию. Галдан был разбит наголову и отступил в Кобдо. В 1691 г. войско императора перешло в наступление и нанесло ему новое поражение. Ну а Средняя Азия совсем ослабла. Бухарское и хивинское ханства из-за внутренних неурядиц, междоусобиц и набегов кочевников пришли в полный упадок. И подлинным хозяином в этом регионе стал казахский хан Теуке. Он создал обширную державу, произвел кодификацию законов (хотя кое-что в казахском законодательстве нам показалось бы странным – например, считалось допустимым убийство слуг господином или детей отцом). А о себе Теуке был чрезвычайно высокого мнения. Говорил: «Турецкий султан или кызылбашский шах чем его, Теуке-хана, выше? Таковы же, что и он».

Когда же китайцы разгромили Галдана, для казахов исчезла угроза с востока. И они перенацелились на русских. В 1691 г. значительные силы казахов предприняли поход на Тобольск. К городу не полезли, но погромили Утяцкую и Камышевдкую слободы. Приказчик с группой казаков, их женами и детьми засели в одном из дворов, отбивались. Степняки подожгли строения, и люди сгорели. 200 человек были угнаны в полон. Казахи разграбили и несколько караванов среднеазиатских купцов, шедших в Сибирь. После этого Теуке попробовал замять конфликт. Прислал в Тобольск посольство, вспоминал русско-казахское сближение в начале XVII в.: «Деды и отцы ваши в те времена людей к нам присылали, а наши к вашим присылали, богатились и в благоденствии жили… меж ними хаживали торговые люди в совете и дружбе». Теуке предлагал восстановить эту идиллию.

Тем не менее, несмотря на его любезности, в 1692 г. набег повторился. Казахи снова прогулялись по Тоболу, сожгли Утяцкую слободу и несколько деревень. В погоню бросилась сотня казаков, настигла грабителей у Царева городища. Однако казахов оказалось значительно больше. В разыгравшемся бою сотник и 40 казаков погибли. Из Тобольска были высланы крупные силы, 600 казаков и тюменских татар. Но догнать врага они не смогли.

А в это же время и держава разбитого Галдана стала разваливаться. Подданные племена вышли из повиновения ему и вместо того, чтобы посылать своих воинов в армию хана, принялись самостоятельно высматривать добычу. Набеги на русских начали тувинцы, к ним примкнули киргизы. Из Красноярска был организован ответный поход. Сын боярский Василий Многогрешный с 730 воинами (из них 200 «ясачных») выступил на неприятеля и на р. Кан нанес сокрушительное поражение тувинцам и киргизским князьцам.

На юге Европейской России происходило примерно то же. Россия ограничила боевые действия обороной своих рубежей, но крымские загоны не прекращали попыток поживиться «живым товаром». Воевода Белгородского разряда Борис Шереметев не дремал. Укреплял старые крепости и засечные черты, строил новые. После голицынских походов он сумел восстановить боеспособность своих полков. Через казаков вел разведку. И наскоки успешно отражались. Турки тоже использовали передышку на русском фронте. И повели здесь «войну крепостей». Чтобы, с одной стороны, прикрыться от возможных ударов с севера. А с другой, создать базы для собственного возможного наступления. В низовьях Днепра они в дополнение к Очакову и Кызы-Кермену принялись строить целую систему укрепленных городов, постепенно придвигая их к российским владениям – Аслан-Кермен, Таван, Мустрит-Кермен, Ислам-Кермен, Мубарек-Кермен. Но активных операций Порта тут не предпринимала.

А на Балканах бои шли с переменным успехом. Возобновилось восстание в Черногории. И австрийцы перешли в контрнаступление. Корпус герцога Кроа де Круи взял крепость Эссек. Великий визирь Фазыл Мустафа решил выправить положение. Выступил на запад с 80-тысячной армию. Австрийцы смогли выставить 45 тыс. воинов под командованием Людвига Баденского. Но это были крепкие и отлично обученные немецкие и сербские полки. В сражении при Саланкемене турки потерпели поражение. Фазыл Мустафа нервных перегрузок и тягот не перенес, заболел и умер в походе. Инициатива снова перешла к «Священной лиге».