Текст книги "Правда варварской Руси"

Автор книги: Валерий Шамбаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 55 страниц)

Из-за острова на стрежень

17 января 1670 г. Алексея Михайловича постигло новое горе. Умер наследник Алексей. Иностранцы поражались, как царь выдержал такие удары, катившиеся на него один за другим. Потерял жену, дочь, двух сыновей… Конечно, тут могла помочь только вера. И делами он продолжал заниматься.

Руководить Малороссийским приказом был назначен Артамон Сергеевич Матвеев. Тоже, кстати, выходец из «низов» и даже не из дворян – он был сыном дьяка. Выслужился до чина стрелецкого головы, проявил себя на войне, при выполнении дипломатических поручений, и был приближен царем. Считался «западником» еще и похлеще, чем Ордин-Нащокин. Был человеком очень образованным, увлекался алгеброй, проводил химические опыты, дом обставлял по-европейски, украшал картинами, содержал свой домашний театр. И женат был на шотландке Евдокии Григорьевне Гамильтон, дочери роялиста-эмигранта. Что не мешало ему оставаться в политике патриотом и реалистом, без завиральных идей. Он и с боярами, несмотря на «худородство», умел общий язык находить, и с украинцами.

Ордин-Нащокин сохранил посты канцлера и главы Посольского приказа. В апреле ему удалось заключить договор с крымским ханом Аталыком, который обязался прекратить набеги, отпустить пленных, а Россия уплачивала «поминки» за 3 года. В Боярской Думе договор восприняли неоднозначно. «Поминки» татарам давно уже не платили, а теперь вроде бы русские подтверждали положение данников. Но для Украины «крымское умирение» обещало передышку. Внешняя политика России оставалась очень активной и на других направлениях. Были восстановлены дипломатические связи со Средней Азией, нарушенные из-за междоусобиц в этом регионе. Посольство сына боярского Федорова и посадского Муромцева посетило Хорезм, было принято Ануш-ханом. Послы осмотрели все его владения, чего раньше никому не дозволялось, договорились о дружбе и торговле, выкупили 12 пленных. Посольство братьев Пазухиных поехало в Бухару, провело успешные переговоры с Абдул-Азиз-ханом, выкупило 22 пленника. В Москву прибыли послы обоих владык – мулла Фанк из Бухары и Пулад Мухаммед их Хорезма.

Миссия Никиты Медведева и Семена Измаила была отправлена в Балх, нанесла визит правителю Надир-Мухаммеду. Одной из ее задач было разузнать торговые пути в Индию. Причем текст наказа свидетельствует, что в Посольском приказе очень хорошо знали географию этих мест. Предпринимались и попытки нормализовать отношения с Китаем. Дипломатическое поручение было возложено на купца Саиткуля Аблина, отправившегося туда с караваном. В 1670 г. он прибыл в Пекин, был принят императором Канси. Установление связей уперлось в проблемы Приамурья и китайских беженцев, но торговые контакты император разрешил. По своей инициативе в Китай отправился и сибирский казак Игнатий Милованов «со товарищи». Тоже удостоился приема у Канси и получил дозволение торговать «безо всякия помешки, безпрестанно и надежно».

А вот просчет правительства с прощением волжских пиратов оказался роковым. Разин в своем городке (между нынешними станицами Кагальницкой и Ведерниковской), кутил всю зиму. Очень обогатились воронежские купцы, да и донские казаки, занимавшиеся торговлей. Везли сюда вино, продукты, скупали «рухлядь». Но слава Стеньки и непрестанный разгул привлекали шпану со всех сторон. У него собралось 4–5 тыс. отъявленной швали, с которой он начал терроризировать Дон. На весенний войсковой круг прибыл посланник из Москвы, казаки жаловались ему на Разина и решили послать станицу к царю, просить указаний насчет амнистированного «вора». Стенька узнал, налетел со своей бандой и разогнал круг. Посланника схватил и утопил, а атаману Яковлеву пришлось бежать.

Правда, и у Разина возникла проблема – награбленную добычу к весне пропили. И встал вопрос, что делать дальше? Ведь собравшаяся вокруг него орда могла разойтись. И уж тогда-то Дон припомнил бы самозваному атаману его выходки. И в мае 1670 г. он принял решение: идти Волгой на Москву, «воевать изменников бояр и думных людей и в городах воевод и приказных людей» и дать свободу «черным людям». На Иловле к нему присоединился еще один самостийный атаман, Васька Ус, отряд достиг 7 тыс. Начали рассылать по Руси «прелестные письма» и подступили к Царицыну. Кто-то из сторонников открыл ворота, разинцы ворвались в крепость. Воевода Тургенев с офицерами заперся в башне. В городе начались буйство и кутежи. Пьяные «воры» полезли на штурм и взяли башню, воеводу пронзили копьем и утопили.

К Царицыну в это время шла тысяча стрельцов из Москвы под командованием Лопатина, а из Астрахани выступил Львов с 3 тыс. Разин сперва ударил на Лопатина, смял его массой. 500 человек убили, 300 пленных посадили на ладьи гребцами. Потом повернули на Львова. Прошлогодние щедрые попойки, прославившие Стеньку в Астрахани, сделали свое дело, большинство стрельцов перешло на его сторону, связав начальников. Лопатина атаман казнил, но Львова помиловал – при возвращении из Персии он гостил у воеводы, и тот подарил ему икону Божьей Матери, а значит, по русским обычаям, стал «названым отцом».

Банды двинулись на Астрахань. Воевода Прозоровский с помощью полковника Бойля и капитана «Орла» Бутл ера спешно укреплял город. 22 июля его обложили. При этом выяснилось, что в военном отношении «Орел» тоже бесполезен. На реке он не мог маневрировать, был беспомощным перед стругами и челнами, и голландская команда бросила его, бежала на шлюпках в Персию. А корабль разинцы сожгли. Несколько человек попали в плен, среди них Ян Стрейс. Кстати, профессиональный пират, разбойничавший в Индийском океане, потом в качестве посольского конюха попавший в Россию и нанявшийся на «Орел». Между прочим, записки Стрейса – единственный источник, упоминающий столь известную историю с персидской княжной. На самом же деле при разгроме иранской эскадры Разин захватил княжича Шабын-Дебея, освободив его в Астрахани. Но ни в дипломатической переписке по данному поводу, ни в челобитных Шабын-Дебея царю о его «сестре» нет ни слова. Так что Стенька утопил по пьяни явно не княжну, а кого-то из служанок или наложниц персидского командующего.

23 июля последовал штурм Астрахани. Ложной атакой Прозоровского отвлекли к Вознесенским воротам, а разинцы взобрались на стены по лестницам в другом месте – сочувствующие стрельцы изменили и не подняли тревоги. Последним узлом обороны стал городской собор, куда собрались люди с женами, с детьми, принесли раненного в живот Прозоровского. Митрополит Иосиф исповедовал и причастил его. «Воры» вышибли двери и учинили «суд». Все 450 человек, оказавшиеся в соборе, были казнены – не тронули лишь митрополита. В городе было велено сжечь все бумаги – Стенька вообще не терпел никакого письма. И три недели длилась кошмарная вакханалия – орда пила все, что льется, насиловала все, что шевелится, а любого, кто не понравился, ждали пытки и смерть. Резали, топили, забавлялись тем, что рубили людям руки и ноги и отпускали ползать, истекая кровью. Сыновей Прозоровского, 16 и 18 лет, Разин приказал повесить вниз головой, а рядом на крюке под ребро повесили подьячего. На другой день старшего сына атаман распорядился сбросить со стены, а младшего высечь и отдать матери – мальчик сошел с ума.

Договор, заключенный с Крымом, оказался очень, кстати. Правда, хан все равно не угомонился. Но теперь он вместе с Дорошенко напал на польские владения. И король Михаил сразу вспомнил о союзном соглашении с Москвой, прислал посольство Комара просить у русских военную помощь. На этот раз Ордину-Нащокину пришлось выражать не собственное мнение, а выработанное Боярской Думой. И ответ гласил, что «обоим великим государям шатостных казаков лучше привесть в послушание милостиво, а не жесточью». «Второй фронт» России был ни к чему – полки с южных рубежей перебрасывались в Поволжье. На этот раз царь быстро отреагировал на выступление Разина, и 1 августа отрядил против него главного своего полководца, Долгорукова. Он получил приказ собирать у Арзамаса и Нижнего Новгорода 60-тысячную армию.

А Стенька, когда в Астрахани все было выпито, оставил там «воеводой» Уса, а сам с 10 тыс. сброда выступил вверх по Волге – «с боярами повидаться». Ничего оригинального он не изобрел: пытался раздуть новую смуту под флагом самозванчества. Посреди каравана судов шла барка, обитая красным бархатом, – на ней якобы везли «царевича Алексея Алексеевича», и вторая, обитая черным бархатом – на ней якобы везли Никона. Утверждалось, что оба они были «против бояр», отчего и пострадали, но царевич не умер, а сбежал от отца. Из использования имени Никона нетрудно увидеть, что старообрядчество еще не имело маосовой поддержки в народе. Существует и версия, будто «воры» были связаны с самим низложенным патриархом. Но она, скорее всего, основана на том, что в окружение Разина входил Лазунка Жидовин – крещеный (для видимости) еврей, бывший лекарь Никона, имевший чин «патриаршего сына боярского». Вероятно, после падения покровителя он был сослан или бежал в Поволжье, где и нашел нового хозяина. И вполне мог быть автором слухов, что экс-патриарх благословил бунт.

В захваченных районах крестьян и городские низы Разин скопом верстал «в казаки» – жители делились на десятки и сотни, органом управления становился «круг». А всех дворян, детей боярских, чиновников, писцов, богатых горожан истребляли. Поголовно, с женами и детьми, и самыми зверскими способами. После глумлений и надругательств пластали на части, жгли, сажали на кол, вешали разными способами. Стенька любил – на крюках. В живых оставляли только девиц и молодок, которых Разин «венчал» (обводя вокруг дерева) со своими громилами. Саратов и Самара встретили его хлебом-солью. Что не спасло их от грабежей и кровавых оргий. 4 сентября банды подступили к Симбирску. Туг горожане тоже открыли им внешние ворота, впустив в посад. Но гарнизон под командованием Ивана Милославского засел в кремле и отбивался. На выручку подошел из Казани отряд Барятинского. Ткнулся, был отбит и отступил. Хотя и Разин не смог взять кремль. И застрял.

Но бунт заполыхал по окрестностям. На картах в школьных учебниках области «крестьянской войны» выглядят очень внушительно. Только надо помнить, что места это были малолюдные. И лишь под Симбирском, Казанью, Пензой «воры» стали получать массовую подпитку. Именно здесь располагалось много деревень, основанных беглыми, которые лишь недавно были закрепощены. Повсюду стали действовать разинские эмиссары и банды самостоятельных вожаков – Осипова, Харитонова, «старицы» Алены, Федорова, Пономарева и др. Примыкали шайки соблазнившихся грабежами татар, чувашей, мордвы. Атаман Харитонов взял Корсунь, Саранск, объединился с Федоровым и двинулся на запад, к Шацку. Банда Алены свирепствовала в Темникове. Восстал Козьмодемьянск. Были захвачены Алатырь, Курмыш, Макарьев Монастырь, Нижний и Верхний Ломов. В верховьях Дона оперировал брат Стеньки Фрол, пытаясь взбунтовать Слободскую Украину. Даже в Москве пришлось ввести строгий режим – были выставлены заставы, усилены караулы, на стенах заряжены пушки.

Но уже начал действовать Долгоруков, разместивший свой штаб в Арзамасе. Сконцентрировать большую армию он не смог – по мере подхода полков их приходилось сразу бросать на критические участки. Но против повстанческих скопищ значительное войско и не требовалось. Успех обеспечивали мобильные отряды, действия которых координировались между собой. Части думного дворянина Леонтьева и окольничего Щербатова отогнали «воров» от самого Арзамаса и вышли к Нижнему Новгороду. Разгромили у с. Мурашкина большую банду и взяли под контроль нижегородские окрестности, перекрыв разинцам дальнейший путь по Волге. В Казани воевода Урусов действовал неумело и нерешительно – он был снят, руководство всеми силами в Поволжье передали Долгорукову. А непосредственное командование под Казанью он поручил испытанному вояке Юрию Барятинскому, усилив его регулярными полками.

На него выступил сам Разин. И 1 октября под Свияжском Барятинский атакой солдатских и рейтарских частей опрокинул и разгромил его. Стенька был дважды ранен. Что очень некстати для него подорвало славу «чародея», которую он распускал о себе – мол, ни ядра, ни пули его не берут, и он может заговаривать оружие на победу. Разбитые мятежники покатились к Симбирску. Барятинский преследовал. И Разин опять повел себя совсем не «романтично». Он с кучкой приближенных бежал, бросив на произвол судьбы толпы соблазненного им люда. На них ударили с двух сторон – Милославский с гарнизоном сделал вылазку из симбирского кремля, а войска Барятинского навалились извне. И мятежную массу, оставшуюся без руководства, разнесли вдребезги. Многих порубили в свалке, 600 человек казнили, остальных повязали. Значительные силы мятежников скопились под Алатырем. Туда устремились Барятинский от Симбирска и Панин от Арзамаса. Разгромили, повстанцы побежали, а правительственные войска гнали их до Саранска, очистив этот город.

Успешно действовали и другие царские отряды. Воевода Лихарев после жестокого боя разбил «воров» под Темниковом. Они заперлись в остроге, но население одумалось, «било челом» и выдало предводителей. 18 человек повесили, атаманшу Алену признали «еретицей» и «за душегубство» сожгли в срубе. Князь Щербатов в это время шел на юг, взял Троицкий острог и Пензу. Отряд Якова Хитрово двигался на юго-запад, отбил Шацк и Керенск. Другой Барятинский, князь Данила, очистил Ядрин и Курмыш. Большая банда разинцев осаждала Цивильск, жители в отчаянии молились о спасении, и вдове Ульяне Васильевой было видение Тихвинской иконы Богородицы, стоявшей в здешнем храме. Она обещала заступничество. Люди приободрились, дали врагу отпор, а при приближении отряда Барятинского «воры» отступили. В благодарность горожане основали монастырь, куда поместили Тихвинскую-Цивильскую икону. А Барятинский объединился с Леонтьевым, взял Козьмодемьянск и повернул на север, усмирять села по Ветлуге и Унже и отлавливать бежавших туда «воров».

Многих пойманных везли для суда к Долгорукову. Иностранец, проезжавший через Арзамас, сравнивал его ставку с «преддверием ада»: «Кругом стояли виселицы, на каждой висело человек 40–50. В другом месте валялось множество обезглавленных, плавающих в крови, в разных местах находились посаженные на кол». Ну так ведь и разинцы натворили предостаточно зла. Впрочем, подавляющему большинству рядовых бунтовщиков сохраняли жизнь – они подвергались телесным наказаниям и отправлялись в ссылки. А Разин удирал на юг. Пытался остановиться в городах, но теперь его не впустили ни Самара, ни Саратов. Один раз обожглись – поумнели. Он снова собирал вокруг себя бродячие шайки. Свирепствовал жутко, пленных приказывал сжигать в печах. Но отношения в «воровском» стане были отнюдь не братскими. Сидевший в Астрахани Васька Ус был врагом Стеньки, не признавал главенства, отказывался выполнять приказания. И оставшись без «войска», Разин не рискнул идти к сопернику, повернул на Дон.

Обстановка в стране быстро успокаивалась. Налаживалась и личная жизнь Алексея Михайловича. Руку к этому приложил Матвеев. Царь не гнушался запросто бывать у приближенных, и когда однажды заехал в гости к Артамону Сергеевичу, на глаза ему попалась (уж, наверное, не случайно) юная Наталья Нарышкина. Веселая, живая, хорошо образованная дочь рязанского дворянина, она воспитывалась в доме Матвеева. Пленила государя, что называется, с первого взгляда, и он посватался. Впрочем, ради приличия все же устроили «по старине» сбор и смотрины невест со всей страны. На первый тур прошло 80 девиц. Как и прежде, разыгрались жесточайшие интриги. Теперь они еще и усугубились тем, что брак был вторым. Личные качества многих Милославских были более чем сомнительными, они возвысились лишь по родству с покойной царицей. И опасались за свое положение. В дальнейшем усилении Матвеева видел для себя угрозу и Ордин-Нащокин.

И, похоже, они объединили усилия. Выдвинули другую кандидатуру, редкую красавицу Беляеву. Нарышкину клеймили за «худородство», на Постельном крыльце появился прибитый пасквиль, объявлявший, что она «не целая» и даже «непраздная» – от Матвеева. Клевета была слишком грубой, даже без намека на правдоподобие, ведь царские браки являлись делом политическим, и на предмет «целости» и способности к деторождению все кандидатуры обследовались особыми доверенными бабками. Видимо, авторы рассчитывали на нелюбовь царя к скандальным ситуациям. Глядишь, захочет обойтись без шума и конфликтов и изменит выбор. Но он разгневался, назначил следствие по поиску клеветников, хотя их не выявили.

А выбор Алексея Михайловича был предопределен, он назвал Наталью. 1 февраля 1671 г. состоялась свадьба. Очень веселая, с размахом, с хорами и оркестром. Но и в политических делах она аукнулась. Милославские потеряли прежние позиции, а еще больше сами себя накрутили. Главу их клана Ивана, отличившегося при обороне Симбирска, государь назначил главнокомандующим на Волгу – это сочли ссылкой. Так началась вражда между партиями Милославских и Нарышкиных.

Свадьба неожиданно усугубила и проблему раскола. Сорокалетняя вдова боярина Глеба Морозова, Феодосия Прокопьевна, давно стала фанатичной почитательницей Аввакума. Она была очень богатой и властной женщиной, владела огромными имениями, ездила по Москве в дорогой карете, за которой шло «слуг, рабов и рабынь человек сто», а ее личная прислуга насчитывала свыше 300 человек. Вместе со своей сестрой Евдокией Урусовой она устроила в доме подпольный центр старообрядчества, тайно постриглась в монахини, перестала посещать церковь. Деятельность центра подпитывалась ее богатством, она вовлекла в раскол зависимых от нее «другов и сродников много-множество», собственных холопов и крестьян – попробуй-ка ослушайся суровой хозяйки! Четыре года это сходило с рук. Но теперь Морозова бросила открытый вызов, отказавшись присутствовать на бракосочетании государя. Что являлось не только нарушением служебного долга, который она должна была исполнять по статусу боярыни, но и оскорблением царя.

Ее и Урусову арестовали. На допросах Морозова дополнила свою вину «хулами» на царский дом и Церковь. Сестер подвергли пыткам. Боярыня отвечала лишь проклятиями и вернуться в лоно Церкви отказалась. Судила ее Боярская Дума. По закону за подобные преступления полагалась смертная казнь. Но такой приговор «бояре не потянули», противником выступил авторитетный Долгоруков. И Морозову с Урусовой осудили на пожизненное заключение в тюрьме Боровского монастыря, где они впоследствии умерли. По одной из версий, их преднамеренно уморили голодом. Но это вряд ли – в тюрьме они прожили несколько лет. И всех приходивших, в том числе и с едой, Морозова встречала не иначе как «хулами», плевками и проклятиями. Так что либо это было формой «самоуморения», либо тюремщики при подобном отношении начали по собственному почину урезать рацион.

После женитьбы царя покатилась к закату и карьера Ордина-Нащокина. Ходили слухи о его причастности к пасквилю на Наталью (что сомнительно). Но ошибок канцлер натворил предостаточно, и царь уже понял, что он оказался не на своем месте. Он все еще был полон энергии, предлагал новые реформаторские проекты. Например, вообще упразднить дворянскую конницу и заменить войском из рекрутов. Или начать уничтожение ересей «по примеру Италии и Испании». Однако теперь Алексей Михайлович смотрел на его идеи более критично. Дворянское ополчение еще далеко не изжило себя, да и куда было пристроить самих дворян? Узаконить для них статус бездельников и паразитов, как во Франции или Польше? Армейскую реформу царь вел и без подсказок Ордина-Нащокина, но постепенно. Да и идея учредить свою инквизицию и отправлять раскольников на костры государю не понравилась.

А в феврале условились об очередных переговорах с поляками. В Москву ожидалось посольство Гнинского, а Ордин-Нащокин должен был ехать в Варшаву. Представил царю доклад, где упрямо отстаивал свои прежние установки: решение судеб Украины на русско-польско-турецко-татарском съезде, союз с Польшей любой ценой – и такой ценой предполагалось возвращение Киева, «чтобы успокоение междо народы разорвано не было». На царя доклад подействовал однозначно. 22 марта он лишил Ордина-Нащокина титула «большия печати и государственных великих посольских дел оберегателя», а его визит в Польшу отменил.

Ну а с Разиным еще не было покончено. Вернувшись на Кагальник, он соединился с бандой брата Фрола, пытался собрать новые силы и взбунтовать казаков. Появился было у Черкасска, но донцы больше знать его не желали, встретили запертыми воротами и изготовленными пушками. Он бесчинствовал и здесь, «прямых старых казаков донских, которые за церковь и крестное целование и за Московское государство стояли… побил и пограбил и позорил». Атаман Яковлев послал к царю станицу с просьбой о помощи. В присутствии казачьих послов патриарх предал Стеньку анафеме, и на Дон был отправлен полковник Косагов с тысячей солдат. 14 апреля казаки вместе с этим отрядом выступили на Кагальник. Обложили городок и пошли на приступ. Разин намеревался обороняться, но его банда решила иначе – все орудия на валах оказались выведенными из строя. Подчиненные вышли из повиновения вожаку. Стеньку и Фрола схватили, привезли в Черкасск. Их помощников казнили по «войсковому праву», а Разиных отправили в Москву на «колеснице позора». Старшего везли на телеге, прикованного к виселице, младший бежал следом с петлей на шее. Они были приговорены к четвертованию. В июне Степана Разина казнили, а Фрол оробел и крикнул «слово и дело», что по закону давало отсрочку. Он объявил, будто готов указать клады, спрятанные братом. Но врал, ничего показать так и не смог и тоже был казнен.

Следствие по делу Разина коснулось и Войска Донского. В целом оно не поддержало мятеж и само же пострадало от него. Но и не подавило бунт в зародыше, а часть казачьей вольницы примкнула к бандам Стеньки, Фрола и Уса. И правительство постановило привести Дон к присяге. В Москве ее принесли атаманы Яковлев и Самаринов, а на Дону дело было поручено Косагову. Круг шумел 4 дня, возражая, что прежде царю и «без крестного целования служили». Но в конце концов донцы согласились, и 28 августа 1671 г. присягу принесли. Был введен реестр, хотя и не ограниченный в количественном отношении. Из Москвы прислали 2 экземпляра книги, в которые вписали имена присягнувших, и 1 экземпляр остался в Черкасске, чтобы туда вписывали вновь принятых казаков. Все права самоуправления и «экстерриториальности» были при этом сохранены. Но Яковлеву непопулярная акция стоила атаманского поста – Войско низложило его и избрало Фрола Минаева.

На Руси в это время возникали и другие проблемы. В Москве произошел один из сильнейших пожаров. Делом занимался сам царь, после случившегося была реорганизована противопожарная служба, разработаны и изданы новые правила пожарной безопасности. А в Поволжье еще продолжалась война. В Астрахани держался Васька Ус и его товарищ Федька Шелудяк. Зверствовали они не меньше Разина, убивали даже и тех, кого он пощадил – воеводу Львова, митрополита Иосифа, членов семей казненных. Узнав об аресте Стеньки, Ус решил заново разжечь смуту и послал вверх по Волге Шелудяка. Он сумел взять Самару, достиг Симбирска. Но потерпел поражение от воеводы Шереметева и покатился назад. Ус в это время умер от какой-то «червивой болезни», и Шелудяк, вернувшись в Астрахань, стал ее «правителем». Осенью сюда подошло войско Ивана Милославского. Штурмовать мощную крепость он не стал. Поставил лагерь по соседству и начал склонять осажденных к капитуляции, обещая амнистию. Но Шелудяк расправлялся со всеми, кого подозревал в желании сдаться.

Дважды «воры» предпринимали вылазки, силясь разгромить лагерь и снять осаду. И оба раза крепко получили, что вызвало среди них раздоры. А потом на подмогу Милославскому подошел кабардинский князь Каспулат Черкасский с отрядом кавказцев. Шелудяк счел, что их можно переманить на свою сторону, установил тайные контакты. Каспулат прикинулся, будто готов изменить, выманил Федьку из города на встречу и схватил. Дисциплину Шелудяк поддерживал только террором, и без него «воры» немедленно сдались. 27 ноября 1671 г. Милославский вступил в город. Впереди войска несли икону Пресвятой Богородицы, присланную царем. Воевода объявил, что астраханцам «вины отданы», за мятеж никого не наказывали. Хотя позже приехала комиссия Якова Одоевского, провела расследование убийств митрополита, воевод. И на такие преступления амнистию распространять не стали, Шелудяк с несколькими главарями бандитов были повешены.