Текст книги "Правда варварской Руси"

Автор книги: Валерий Шамбаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 55 страниц)

Украинская измена

На западных рубежах России гремели войны, а на востоке она в это же время утверждалась в Прибайкалье и Забайкалье. Тут строились Балаганский, Телембинский, Селенгинский, Удинский (Улан-Удэ) остроги. На Амуре действовал отряд Степанова. Уже и некоторые китайцы, корейцы, жители Внутренней Монголии сориентировались, под чьей властью живется лучше, и уходили к русским. На «вольные земли» устремлялись и беглые. До Москвы было далеко, злоупотребления в Сибири случались чаще, чем в Европейской России. Но и люди тут подбирались крутые, терпеть «неправд» не привыкли. В 1655 г. случилось сразу несколько восстаний. Взбунтовались служилые Верхнеленского острога во главе с Максимом Сорокиным и ушли в Приамурье. А в Илимском остроге казаки и крестьяне убили воеводу, избрали атаманом Никифора Черниговского и тоже двинулись на Амур. Построили там крепость Албазин и зажили независимой «республикой».

А на Анадырь пробиралась экспедиция Юрия Селиверстова. Она была отправлена из Якутска еще разжалованным Францбековым, но ее путь растянулся на несколько лет. От Лены она вышла в море вместе с караваном купеческих судов, и у Св. Носа попали в бурю. Половину товаров пришлось выбросить за борт, а коч торгового человека Шаньги вообще унесло, больше его никто не видел. Остальные суда зазимовали на Яне. Добравшись следующим летом до Колымы, Селиверстов пополнил отряд промышленниками, и от дальнейшего морского пути отказался. Отправились посуху.

По дороге встретили юкагиров-ходынцев из рода князьца Чекоя, которые сами везли на Колыму ясачный сбор. Селиверстов повел себя отвратительно. Напал на караван, ограбил, убил брата Чекоя, погромил и становища ходынцев. А когда достигли Анадырского острога, не признал старшинства Дежнева. Стал претендовать на власть, подстрекать здешних служилых переходить под свое начало, потребовал выдать и отправить в Якутск бывших пиратов – Бугра и пятерых казаков, оставшихся к этому времени в живых из его ватаги. Но официальных полномочий начальника Юрий не имел, и служилые приняли сторону Дежнева. А тот отказался выдать беглых. Тогда Селиверстов снарядил нарочного и послал донос в Якутск. Но и Дежнев составил челобитную с жалобами на его «разбои». Еще раз просил прислать ему смену, а относительно людей Бугра отписал воеводе, что они несут «государеву службу». И отправил своих гонцов, Емельянова и Лаврентьева.

Якутский воевода Лодыженский уже получил из Москвы ответ на донесение об открытиях Дежнева. А когда прибыли челобитные обеих сторон с Анадыри, разобрался в случившемся и назначил туда сотника Амоса Михайлова. Он должен был сменить Дежнева на посту приказчика, а Селиверстова прислать «для розыску» – кроме разбоя над юкагирами, он проходил еще и по делу Францбекова. Но Михайлов для землепроходческой деятельности, видимо, был человеком не совсем подходящим. Добрался только до Индигирки, где и застрял, не спеша пускаться в дальнейшие странствия.

А на Анадыри, как при Стадухине, русские снова жили порознь, двумя недружественными лагерями. Однако конфликт разрешился сам собой. В 1655 г. оба отряда предприняли охоту на моржей. Чтобы добыть побольше кости, люди Селиверстова построили коч. 14 промышленников во главе с Павлом Кокоулиным отчалили в плавание по лежбищам, но налетел шквал и унес их в море – сгинули без следа. И Селиверстов с остатками своей группы ушел обратно на Колыму. А Дежнев снарядил в Якутск большой караван моржовой кости. Для сопровождения специально назначил Бугра с его товарищами, чтобы они могли таким образом «заслужить вины». Через Колыму, а оттуда попутными судами они вернулись на Лену. Кстати, многолетние странствия, лишения, гибель соратников действовали на людей по-разному. Когда доехали до «цивилизованных» мест, казак Ветошка крупно загудел в кабаках Жиганска. А вот предводитель «воров» Бугор сильно изменился. Остепенился, раскаялся и все свои личные моржовые клыки пожертвовал на строительство церкви.

Ну а в Якутске воевода узнал, что Михайлов 2 года живет на Индигирке, а на Анадырь не едет, отозвал его и назначил сотника Курбата Иванова. Он привел к Дежневу отряд казаков, принял управление краем. В 1657 г. объявился и Стадухин – после долгого путешествия, по берегу моря он Эышел к Охотскому острогу. И таким образом сомкнулись разные пути освоения Дальнего Востока – северный, через Колыму, южный, по Амуру, и средний, через Алдан. Этим путем Стадухин с большим «ясаком» вернулся в Якутск. И с очередным караваном пушнины и кости воевода послал в Москву троих землепроходцев, Стадухина, Бугра и Семенова. За труды и свершения Боярская Дума произвела Стадухина в казачьи атаманы. Пятидесятника Бугра в звании не повысили, но его пиратство было прощено и забыто.

Отношения с Китаем Москва пыталась урегулировать мирным путем. В Пекин поехало посольство Федора Байкова. Предлагалось установить дипломатические и торговые связи, испрашивалось разрешение нанять на службу китайских мастеров. Но маньчжурский император долго тянул, не говоря ни «да» ни «нет», вместо этого требовал от русских уйти с Амура и выдать перебежчиков. И в итоге отправил посла без ответа. А на Приамурье в 1658 г. двинулась еще одна маньчжурская армия. Казаки Степанова оказали отчаянное сопротивление. После нескольких боев он докладывал в Якутск: «Поне все в войске оголодали и оскудали, питался травою и корением… а сойти с великия реки без государева указу не смеем никуда. А богодойские воинские люди над нами стоят близко и нам против их… стоять и дратца стало нечем, пороху и свинцу нет нисколько». Просил помощи, но она опоздала. Степанов и почти все его соратники погибли. Однако Албазин устоял, отразив неприятеля. А на смену павшим шли другие. Партию из 600 казаков и переселенцев повел из Енисейска в Даурию атаман Пашков. В нее, между прочим, был включен и ссыльный протопоп Аввакум. Хотя он и в Сибири проявил крайнюю неуживчивость. В своем «Житии» он, конечно, всячески обеляет себя, но изложенные факты показывают, что Пашкова и рядовых казаков он совершенно достал. До того достал, что они высаживали его с судна и предоставляли идти пешком.

На Западе же велись переговоры о мире. Делегация во главе с боярином Прозоровским и Ординым-Нащокиным, получившим чин думного дворянина, съехалась под Нарвой в деревне Валиесари с послами Карла X Бьелке и Бент-Горном. Русские требовали сохранения за собой Динабурга и Кокенгаузена на Двине и возвращения выхода к Финскому заливу с городами Нотебургом и Ниеншанцём, за что соглашались приплатить 200 тыс. ефимков. Переговоры шли трудно. Шведы даже слали царю доносы на Ордина-Нащокина, пытаясь изобразить его польским шпионом. Ну а поляки тянули резину и переговоры вообще саботировали. Царь решил подкрепить дипломатию демонстрацией силы. В Гдов был направлен корпус Хованского. А в Минск – Долгорукова.

Правда, при этом Алексею Михайловичу пришлось уже не в первый раз столкнуться с такой помехой, как местничество. Это был старый обычай знати, и не только русской. Во Франции или Германии аристократы тоже враждовали и спорили, чей род знатнее, кому сидеть «выше» на приемах, кто кому должен уступать дорогу. Но русская знать мерилась не только знатностью, а еще и службой своих родов. И если, допустим, князь А когда-то был в подчинении у боярина Б, то это считалось прецедентом, что род Б более заслуженный, чем А. И потомки Б отказывались служить под началом потомков А. Но в течение веков подобные отношения весьма запутались, вызывали массу дрязг, ненужных споров. Иногда местничество использовалось в рамках придворных интриг, иногда просто для склочничества.

Цари пробовали бороться с этим. Тех, кто местничал не по делу, наказывали, «выдавали головой» соперникам – заставляя пройти унизительную процедуру, просить прощения. А в войнах и походах приказы о назначениях все чаще дополняли пунктом: «Быть без мест». Но ничего не помогало. Вот и в этот раз в «товарищи» Долгорукову определили стольников Михаила Волынского и Осипа Сукина. И Волынский объявил, что в подчинении у Долгорукова ему быть «невместно». Царь осерчал, посадил его в тюрьму и выдал гневную отповедь: «Михайло! Тебе не токмо что с боярином с князь Юрьем Алексеевичем быти мочно, но и с товарищем его быти мочно!» И тому пришлось смириться.

Долгоруков, кстати, проявил себя с лучшей стороны. Унижением оппонента не воспользовался, требовать «выдачи головой» не стал и оставил своим заместителем – Волынский был хорошим и опытным рубакой. Но положение в Литве сложилось странное. Русское посольство несколько месяцев сидело в Вильно, а польское не приезжало. Зато литовские гетманы Гонсевский и Сапега собирали войска и начали исподтишка занимать городки и деревни. У Долгорукова было всего 8,5 тыс. ратников – 6 полков солдат и рейтар, и белорусская шляхта, перешедшая на русскую службу. Но действовал он быстро и энергично, в августе 1658 г. выступил к Вильно и выслал конные отряды в Ковно и Гродно. Это подействовало, Ян Казимир сразу прислал послов. И Долгоруков оттянул свои части к Вильно.

Но переговоры обернулись безрезультатным переливанием из пустого в порожнее. А под их прикрытием поляки вели себя все более нагло. Они разобрались, что сил у русских немного и, как докладывал Долгоруков, «весь Виленский уезд по обе стороны реки Вилеи гетманы Павел Сапега и Гонсевский заступили». Сапега разбил стан в 15 км от Вильно, а Гонсевский на р. Вилии, в 5 км от русского лагеря. Начались провокации. Конница Сапеги перехватила небольшой наш отряд, двигавшийся к Вильно, и прогнала назад. Долгоруков проявлял выдержку, на враждебные акции не отвечал – он был связан приказами Москвы, царь еще не терял надежды на дипломатическое урегулирование.

Но вскоре открылось, на какую козырную карту делали ставку поляки. Они вели тайные переговоры с Выговским. И 6 сентября он подписал Гадячский договор о возвращении Украины под власть Польши. А король за это обещал ему прислать 10 тыс. наемников и посулил отмену унии. Договорился Выговский и с ханом, призвал крымскую конницу. Когда об этом стало известно в России, правительство разослало украинским полковникам и казакам грамоту, призывающую к войне против изменника и выборам нового гетмана. А переговоры в Вильно 9 октября были прерваны. И Долгоруков тотчас же, не позволив неприятелю изготовиться, нанес удар. Воспользовался тем, что корпуса Гонсевского и Сапеги стояли раздельно, далеко друг от друга. К лагерю Сапеги он выслал заслон во главе с Волынским, а для прикрытия Вильно – отряд Сукина, предписав им «крепко стоять за обозом», то есть обороняться за полевыми укреплениями из рогаток и телег, если Сапега вздумает захватить город или захочет выйти в тыл главным русским силам.

А главные силы Долгоруков и октября повел на Гонсевского. Литовский гетман встретил его в поле у села Верки и бросил в атаку тяжелую конницу. Битва была долгой и упорной. Польские гусары теснили нашу кавалерию, но не могли прорвать строй солдатских полков, ощетинившихся пиками и расстреливавших врага из мушкетов. А Долгоруков расчетливо сберег резервы, 2 приказа московских стрельцов. И, уловив момент, когда враг начал выдыхаться, бросил их в сечу. Поляки не выдержали и побежали. Их гнали, рубили. Воевода писал: «А ратных людей его гетмана Гонсевского полку побили наголову и твои ратные люди его, гетмана Гонсевского, ратных людей секли на 15 верстах». Разгром был полный. Русские захватили весь обоз, артиллерию, множество знамен, пленных, в том числе самого Гонсевского. Сапега, который так и не смог оказать ему помощь, бросил свой лагерь и отступил к Неману. Преследовать его Долгоруков не стал, у него было недостаточно войск, и им требовалась передышка после битвы.

Но на Украине перешел в наступление Выговский с татарами. Примкнувшие к нему полковники вторглись в Белоруссию и западные российские уезды, захватили Мстиславль, Рославль, Чаусы. Уже 19 октября, через неделю после своей победы, Долгоруков получил приказ оставить гарнизоны в Вильно и других западных городах и срочно ехать в Смоленск, организовывать отпор новому противнику. Стотысячная армия Выговского и хана подступила к Киеву… Но поддержали гетмана далеко не все казаки. На его стороне оказались те, кто поверил антироссийской пропаганде, «личные» полковничьи части, и всякая «революционная» накипь, готовая грабить кого угодно. А большинство простонародья под угрозой татарского нашествия и возвращения поляков приняло сторону русских.

Небольшая рать А. В. Шереметева, стоявшая в Киеве, значительно усилилось за счет казаков и мещан, отнюдь не желавших взятия их города ордой. И воевода решился дать сражение, которое продолжалось целый день. Выговского и татар одолели и отбросили, было захвачено 48 знамен и 20 пушек. А на помощь Киеву уже шли из России полки Федора Куракина и Григория Ромодановского. Города один за другим без боя открывали им ворота, встречали хлебом-солью и присягали царю – Гадяч, Миргород, Лубны, Пирятин, Ромны, Лохвица. Казачья «голота» присоединялась толпами, ее отряды шли впереди русского войска в качестве разведки. Приезжали и представители старшины, сохранившие верность Москве – ряд полковников, генеральный войсковой судья Иван Беспалый.

В ноябре войска встали на зимние квартиры. Русские части – под Лохвицами, казаки – в Ромнах, чтобы прикрыть Левобережье и быть недалеко от Киева. По предложению Ромодановского, примкнувшие к нему украинцы провели раду и выбрали «гетманом на время» Беспалого. Поляки же свое обещание прислать армию Выговскому не выполнили. Он нервничал. И отправил посольство к Алексею Михайловичу, якобы «с повинной». Причем, скорее всего, царь этим удовлетворился бы и согласился на мировую. Но Выговский сам не выдержал марки «кающегося». Прикинул, что установившееся подобие перемирия удобно для внезапного нападения, и послал наказного атамана Скоробогатенко ударить на противников. В декабре его войско вдруг налетело и атаковало лагеря Беспалого и Ромодановского. Но расчеты на беспечность русских и их украинских союзников не оправдались. В обоих пунктах сторонников Выговского отбили и прогнали.

На балтийских фронтах тоже гремели пушки. Учитывая уступчивость Дании, Карл X спохватился, что взял с нее маловато, можно бы и больше. И снова объявил ей войну. Осадил Копенгаген. Однако события пошли совсем не по его планам. Угроза столице задела датчан за живое, и шведы встретили сильный отпор. Данию поддержали Голландия и Англия, послав ей свои эскадры. Всплыла даже скандальная королева Христина. Ей из Стокгольма перестали присылать деньги, и она заявилась в Вену, требуя у императора войско. Чтобы лично вести его в бой и отвоевать законно принадлежащую ей Померанию. Войск ей, разумеется, не дали. Но император и папа перекупили курфюрста Бранденбурга. И в Померанию вторглись его полки, повернув мушкеты против вчерашних союзников-шведов.

Датский король обратился и к царю. Униженно оправдывался по поводу недавнего сепаратного мира и умолял возобновить союз. И российская дипломатия сыграла грамотно. Возобновлять альянс со столь ненадежным союзником не стала, зато воспользовалась затруднениями шведов и дожала их – в Валиесаре было подписано перемирие на 3 года на очень выгодных условиях. За Россией оставались все занятые ею территории. Города на Неве шведы не отдали, но гарантировали беспрепятственный выход на Балтику. Устанавливался свободный проезд между обеими странами, «вольная и беспомешная торговля». В ряде наших городов шведские купцы, а в шведских – русские получали право строить свои дворы и церкви. Особой статьей определялось, что война России и Швеции с Польшей не должна использоваться одной из договаривающихся сторон против другой.

Перемирие было очень своевременным, русские получили возможность сосредоточить усилия на Украине. Воеводой туда был назначен Алексей Трубецкой. 15 января 1659 г. армия выступила из Москвы и, проделав по зимнему пути за 2 недели 800 км, сосредоточилась в Севске. Но… царь не хотел завоевыватьУкраину! Не хотел проливать кровь украинцев, ради помощи которым, в общем-то, и началась война. И инструкция Трубецкому предусматривала «идти в Переяславль уговариватьчеркас, чтобы они в винах своих ему, государю, добили челом, а государь их пожалует по-прежнему». Когда «добьют челом», требовалось их «ко кресту привесть и выбрать иного гетмана», и лишь если будут «не послушны», следовало «идти на них войною». А 7 февраля правительство послало воеводе новые инструкции, соглашаясь и на примирение с Выговским. При переговорах с ним разрешалось пойти на огромные уступки – утвердить за гетманом все привилегии, обещанные ему поляками, отказаться от воеводств на Украине, даже вывести русский гарнизон из Киева.

Трубецкой остановился в Путивле, где пережидал весеннюю распутицу. Сюда к нему подошли корпуса Ромодановского и Беспалого. Сила собралась внушительная, по некоторым оценкам, до 150 тыс. человек (хотя эти данные, возможно, и преувеличены). Но считалось, что можно будет ограничиться только демонстрацией. И Трубецкой слал обращения к Выговскому, предлагая переговоры. Не тут-то было. Настрой гетмана был совершенно иным. Он хитрил, делал вид, что опять испугался, а сам лишь тянул время, мобилизуя собственные войска. Успел основательно усилить крепость Конотоп, закрывавшую дорогу от Путивля в глубь Украины, поджидал татар. И с войском в 30 тыс. казаков подступил к Миргороду. Там стоял полк драгун, но в крепости началось восстание. Сопротивление русских горожане парализовали, ограбили их – правда, отпустили живыми. И перешли на сторону изменника.

А Трубецкой, видя бесплодность переписки, двинул армию вперед. 19 апреля передовой полк, 16 тыс. человек, подступил к Конотопу. Не зная, что в крепость вошло значительно превосходящее войско под командованием полковника Гуляницкого. Получив отказ открыть ворота, русские атаковали с ходу. Но едва приблизились к валу, гарнизон взорвал подготовленную мину и произвел вылазку, нанеся передовым частям значительные потери. В Москву повезли хоронить полковника Бринга и майора Балка. Трубецкому пришлось начинать осаду всерьез. Встали лагерем, ждали, когда по весенней грязи подтянется артиллерия и обозы с боеприпасами. При этом воевода пробовал вести диалог с Гуляницким, продолжал пересылаться с Выговским. А гетман в ответных письмах морочил голову. Показывал, будто склоняется покориться, будто вот-вот явится на переговоры.

Отвлечением русских частей на Украину воспользовались поляки. Перешли в наступление в Литве и Белоруссии, обложили Ковно и Гродно. На помощь выступил из Вильно полк Михаила Шаховского, всего 1100 бойцов. Но дерзкой атакой он «город Ковну от ратных людей очистил и из осады государевых ратных людей освободил». Однако Гродно после долгой осады поляки все же захватили. А Трубецкой, когда стало ясно, что неприятель водит его за нос, отрядил полки Ромодановского, Куракина и Беспалого «промышлять» самостоятельно. В мае они атаковали г. Борзну, разгромили там казачий отряд, а крепость взяли и сожгли. Готовились к штурму Конотопа и главные силы. В июне 30 крупнокалиберных орудий начали бомбардировку. Ратники насыпали высокий земляной вал и стали постепенно придвигать его к стенам.

Но было уже поздно. На выручку шел Выговский, к которому хан Мехмет-Гирей привел 100-тысячную орду конницы и турецкую артиллерию. Их войско остановилось поодаль, на р. Сосновке, и применило типичный прием казаков и степняков – был послан летучий отряд, чтобы раздразнить русских и выманить из лагеря. Ночью 27 июня он налетел на обозы, побил караулы и ворвался в стан наших войск. Наделал побольше шума, а когда части Трубецкого опомнились и дали отпор, отряд бросился наутек, угоняя лошадей и скот, пасшихся за пределами лагеря. В преследование была брошена вся конница, дворянские и рейтарские полки под командованием Семена Пожарского и Семена Львова. 20 тыс. всадников понеслись во весь опор, без разведки – абы побыстрее догнать наглецов! И хотя местные жители предупреждали, что за Сосновкой стоят огромные таборы татар и казаков, Пожарский отмахнулся – с такой силой он надеялся смести любого врага, грозился захватить самого хана.

А Выговский еще раз схитрил. Уведя русских за 40 км от Конотопа, заманивающий отряд спешился и засел за лесной засекой, вроде бы готовясь обороняться. Пожарский тоже спешил полки, атаковал. И казаки, сбитые с позиций, стали удирать за Сосновку. Русские сели на коней, рванули за ними на другой берег… и угодили в «мешок». Из кустов и перелеска ударили картечью пушки, засвистели тучи стрел. А татарские отряды, укрывшиеся в прибрежных зарослях, стали отрезать войско от реки. Сгрудившись на небольшом пространстве, масса конницы не могла развернуться, превратилась в удобную мишень для всех стрелков. Лишь небольшая часть сумела прорваться назад. Остальные несколько часов бились в кольце – и погибали. Пожарского, придавленного убитой лошадью, захватили в плен. Уцелевшие ратники, изнемогая от усталости и потерь, сдались.

Но Выговский заранее договорился с ханом пленных не брать – чтобы положить кровь между казаками и «москалями». Пожарского привели к хану. Тот давно точил зуб на князя за разгром своих войск под Азовом и предложил выбор: перейти в ислам, обещая при этом почести и богатства, или смерть. Пожарский плюнул ему в бороду и тут же был обезглавлен. Всех сдавшихся, 5 тысяч, перерезали, как баранов. Сохранили жизнь лишь Львову – он сошел с ума и вскоре умер. Чудом уцелел и толмач Фрол, он-то и рассказал потом, как погиб Пожарский. А массы крымцев и казаков Выговского покатились к Конотопу. Пехотинцы и артиллеристы, оставшиеся у Трубецкого, от бежавших конников уже узнали о катастрофе, успели укрыться в укрепленном лагере и отбили натиск врага. Но неприятельское войско перекрыло все дороги, и осадный лагерь сам оказался в осаде.

И Трубецкой решил прорываться, спасать армию. Чтобы защититься от атак конницы, он приказал двигаться «таборами», внутри подвижных каре из обозных телег. Едва рать покинула лагерь, татары и «изменные» казаки навалились со всех сторон. Но «таборы» ощетинились легкими пушками, мушкетами и медленно ползли к границе, отгоняя нападающих жестоким огнем. Подойдя к пограничной реке Сейм, построили те же телеги полукругом, создав предмостное укрепление. Под его прикрытием навели переправу. Сперва пропустили на русский берег тяжелую артиллерию, обозы, потом перешли солдатские полки и остатки кавалерии. Армия укрылась в Путивле.

Трагедия на Сосновке произвела в Москве жуткое впечатление. Царь оделся в траур, в храмах служили панихиды. Но одновременно правительство мобилизовало все силы, чтобы выправить положение. Полетели приказы на Дон – произвести диверсии на крымские улусы. Под Калугой спешно формировалась вторая армия под командованием Долгорукова. И о примирении с Выговским больше речи не было. Воеводам предписывалось «идти на помощь к боярину и воеводе князь Алексею Никитичу Трубецкому со товарищи на крымского хана и на изменника Ивашка Выговского». Но хан и гетман на Путивль не пошли. Они тоже понесли урон. А татарам осаждать сильную крепость не очень-то улыбалось. Поступили и известия о нападениях донцов на ханские владения. И Мехмет-Гирей, оставив Выговскому 15 тысяч всадников, увел орду в Крым. Чтобы окупить поход, по дороге разорял украинские местечки и села, угоняя полон. Что отнюдь не прибавило Выговскому популярности.

Ромодановский, оперировавший с Куракиным и Беспалым отдельно от Трубецкого, нанес удар на Нежин. Выговский послал против них казаков и крымцев под командованием Скоробогатенко. Но в кровопролитном бою врага разгромили, Скоробогатенко попал в плен. Эта победа сняла и угрозу Киеву, наши части прикрыли подступы к нему. Выговскому пришлось отойти в Чигирин. А в августе русские войска перешли в общее наступление. В Белоруссии, прогнав «изменных» полковников, возвратили Рославль и Мстиславль, осадили Старый Быхов. Киевский воевода Василий Шереметев, очищая окрестности, выслал отряды стольников Юрия Барятинского, Ивана Чаадаева, рейтарских подполковников Семена Скорнякова-Писарева и Ивана Шепелева, которые взяли и выжгли ряд городов и местечек, принявших сторону Выговского – Гоголев, Триполье, Воронков, Стайки. Из Путивля вновь выступила армия Трубецкого и соединилась с Ромодановским.

Русских поддержали киевский полковник Екименко, переяславский – Цецюра, нежинский – Золотаренко, черниговский – Силин. Они «государю добили челом и присягали, а изменников заводчиков, которые были с Ивашком Выговским, всех побили». У гетмана оставались только татары и 10 тыс. казаков, он взывал к Яну Казимиру. И тот прислал в Белую Церковь отряд коронного обозного Андрея Потоцкого. Да только в этом отряде насчитывалось всего лишь 1,5 тыс. бойцов. Разочаровавшись в поляках, Выговский обратился к турецкому султану, прося принять Украину в подданство. Но когда об этом узнали казаки Чигиринского, Черкасского и Уманьского полков, еще сохранявшие верность гетману, они взбунтовались. И избрали предводителем Юрия Хмельницкого. Выговский бежал к Потоцкому. Татары в таких условиях предпочли уйти домой, а Хмельницкий двинулся к Белой Церкви.

Польский отряд отступил к Хвостову. Туда явилась делегация казаков и потребовала, чтобы гетман сдал клейноды (знаки своей власти): булаву и бунчук. Потоцкий отказал им. Но приехала вторая делегация, три полковника и брат Выговского Данила. Предложили обмен – если им по-хорошему вернут булаву и бунчук, войско сохранит верность Польше. Потоцкий, конечно, не поверил, но предпочел изобразить, будто поверил – силы казаков многократно превосходили. И заставил Выговского, если хочет получить убежище, отдать клейноды. А войска Трубецкого, Ромодановского и Шереметева вступили в Переяславль, встреченные ликованием и колокольным звоном. На сторону русских перешли правобережные полки, Юрий Хмельницкий, даже Данила Выговский. Остальных трех братьев гетмана, жену и сына отправили в Москву. И была созвана еще одна Переяславская рада. 17 октября гетманом был избран Хмельницкий. Он и все войско снова принесли присягу царю. Рада утвердила и статьи об учреждении воеводств в 5 украинских городах – Киеве, Переяславле, Чернигове, Брацлаве и Умани. После случившегося это не вызвало ни малейших протестов.

В неприступном Старом Быхове, который так и не могли взять с начала войны, гарнизон значительно усилился за счет присланных Выговским казаков полковника Нечая, держался несколько месяцев и отказывался капитулировать. И лишь 4 декабря, после долгих бомбардировок воевода Лобанов-Ростовский предпринял ночной штурм и захватил крепость – «изменника Ивашка Нечая, и шляхту, и казаков, и мещан живых многих поимали, а достальных многих же в приступное время побили». Юрий Хмельницкий совершил налет на татарские улусы. А Василий Шереметев ударил на поляков, 11 декабря «Андрея Потоцкого побил и обоз взял и языки поймал». Выговский бежал в Польшу. В общем, несмотря ни на что тяжелейшая кампания завершилась успешно. Григорий Ромодановский, вернувшийся с полками в Москву, удостоился небывалой почести – царь лично вышел встречать войско за Калужские ворота и пожаловал воеводу «к руке». А Трубецкой, спасший армию под Конотопом и вернувший Украину, кроме обычных на Руси наград получил и особенную. Его род происходил от князей Трубчевских, и царь пожаловал ему «прародительскую их вотчину город Трубчевск с уездом». Таким образом, Алексей Никитич стал последним удельным князем в истории России.