Текст книги "Антисоветская блокада и ее крушение"

Автор книги: Валерий Шишкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Таким образом, усиление военно-морской блокады, снабжение корпуса Юденича вооружением, а Северо-Западного правительства продовольствием для эксплуатации «теории контраста» – все это в полной мере проявилось во время осеннего наступления белых на Петроград. В телеграмме поверенного в делах колчаковского правительства из Лондона в свое министерство иностранных дел в Омск от 18 октября 1919 г. восторженно сообщалось: «Черчилль выразил мне лично живейшую радость по поводу удачного наступления на Петроград. Интересуется дальнейшими планами и организацией управления по взятии Петрограда».^{309}

Однако вскоре белогвардейское наступление на Петроград потерпело жестокое поражение, корпус Юденича был разгромлен и отброшен. Военно-морская блокада союзников на Балтике как часть общей политики военно-экономической блокады Советской России не принесла сколько-нибудь ощутимого результата ее организаторам.

Другим районом, где наблюдалось ужесточение военно-морской блокады Советского государства, стало Черное море. Здесь, как и на Балтике, морская блокада была составной частью активизации действий белогвардейских войск, поддерживаемых империалистическими державами. Весной 1919 г., после того как союзники были вынуждены вывести суда военно-морского флота из крупнейших портов Юга Советской России, их активное участие в блокаде продолжалось. 19 мая 1919 г. В. И. Ленин говорил: «Мы знаем, что ушедшие и вынужденные уйти из Одессы и Севастополя военные суда союзников блокируют побережье Черного моря».^{310}После неудачи летнего наступления 8-й, 9-й и 10-й советских армий на Юге почти одновременно с наступлением Юденича на Петроград началось мощное наступление Деникина на Москву. События на Севере и на Юге развивались почти синхронно, и к сентябрю 1919 г. сложилась критическая обстановка для Советской России и на южном фронте, и под Петроградом! 20 сентября войска Деникина взяли Курск, в октябре – Воронеж и Орел, завязались ожесточенные бои под Тулой, которая прикрывала Москву с юга; войска Юденича, 20 сентября прорвавшие фронт 7-й армии, захватили в октябре Ямбург, Гатчину, Детское Село и вышли на ближние подступы к Петрограду.

По сути дела с лета 1919 г. усилилась и военно-морская блокада союзного флота в Черном море. В это время в портах Грузии и Крыма постоянно находились 2 крейсера и 4–5 миноносцев английского флота, 2–3 американских миноносца, 6–7 французских и 2–3 итальянских военных судна.^{311} «Союзный флот остался в Черном море, – говорится в официальной советской публикации, – продолжал блокаду, и его враждебные действия против Советской России не только не ослабели, а наоборот, усилились. Флот союзников оказывал всяческое содействие белым, доставляя им оружие и предоставляя транспортные средства для переброски войск, тормозил движение наших судов и неоднократно принимал непосредственное участие в боевых действиях».^{312}

В сводках в Морской генштаб РСФСР из портовых городов Юга России с начала июня 1919 г. сообщалось: «2 июня вечером канонерка обстреляла шедший в Одессу парусник и задержала его. В Очакове миноносец открывает стрельбу по парусникам и рыбачьим шаландам, пытающимся выйти в море. 2 июня французы предъявили Одесскому исполкому ультиматум и усилили блокаду побережья».^{313}

В начале июня англо-французские военные корабли, осуществлявшие морскую блокаду Черноморского побережья России, вели обстрел из орудий по советским войскам, действовавшим на юго-восточном берегу Крыма, и помогли деникинцам высадить десант в районе Феодосии, что привело к повторному овладению Крымом белыми. 23 июля 1919 г. французский эсминец прорвался в Одесский порт, обстрелял город и увел в море парусные суда. Другие французские корабли в тот же день обстреляли Очаков, разрушив значительную его часть, вели огонь и по Нижнему Викторовскому маяку. 23 августа английский флот бомбардировал Одессу и огнем своих орудий поддерживал десант белых близ Сухого лимана.^{314}

В одном из писем, полученных Л. К. Мартенсом из Наркоминдела в конце лета 1919 г., действия союзного флота на Черном море оцениваются не только с точки зрения его участия в морской блокаде, но и как прямые военные действия против Советской России. «Одесса, Херсон, и Николаев, – отмечалось в нем, – были взяты при активном содействии английского флота. Двусмысленнее всего роль Америки, тайно одобряющей и поддерживающей все эти операции, так же как и блокаду. Ее политика определяется желанием «и капитал приобрести и невинность соблюсти». Надеемся, что вы достаточно разоблачаете ее лицемерие в русском… вопросе».^{315}

В конце августа 1919 г. англичане объявили Батум и прилегающую к нему территорию своей оккупационной зоной и создали там военную администрацию. К началу 1920 г. в Батуме находились 4 английских оккупационных батальона и одна батарея артиллерии.^{316}

Морская блокада на Черном море, организованная военными кораблями США, Англии и Франции, фактически перекрыла все пути доступа продовольствия в порты Крыма и Кавказа и на длительное время привела к ликвидации прибрежных перевозок для снабжения населения, исключила возможность подвоза грузов из Турции. Как говорилось в докладе о силах союзников на Черном море в 1919–1920 гг., составленном Морским генштабом РСФСР, «английский флот блокировал берега Анатолии и имел задачу препятствовать сообщению Анатолии с советскими портами. С этой целью все встреченные в блокируемой зоне суда или осматривались, или проверялись самым тщательным образом. Изредка английские суда уходили также и к советским берегам с той же целью. Французские суда имели задачу всеми мерами препятствовать какому бы то ни было морскому сообщению между советскими портами и эту задачу исполняли с немалым рвением: даже самые ничтожные парусные суда ими задерживались. Были случаи обстрела мелких парусников, пытавшихся подвезти хлеб и продовольствие голодающей Одессе».^{317}

Таким образом, ужесточение политики военно-экономической блокады Советской России во второй половине 1919 г. привело к столь же явному усилению в этот период и военно-морской блокады на Балтике и в Черном море. Следствием этого стало почти полное прекращение внешней торговли Советского государства в 1919 г. В период блокады НКТиП вел в основном лишь подготовительную работу в целях быстрого развертывания внешнеторговых операций, когда блокада будет ликвидирована. В 1919 г. был окончательно определен экспортный товарный фонд НКТиП для внешнего товарообмена. Этот фонд, который находился на учете и хранении соответствующих ведомств, составляли: 1 млн. пудов льна, 590 тыс. пудов пеньки, 1.5 млн. штук кож, 50 тыс. пудов щетины, пушнина стоимостью 200 млн. руб. золотом, лесные материалы, благородные металлы, драгоценные камни и т. д.^{318}Впервые в истории советской внешней торговли был разработан также единый импортный план применительно ко второй половине 1919 г. Эта задача была выполнена путем сбора и обработки заявок заинтересованных организаций. Специальная комиссия ИКТиП выявляла степень действительной потребности в тех или иных товарах, сопоставляла заявки со статистическими данными за прошлые годы. В результате общая стоимость потребных к импорту товаров на вторую половину 1919 г. была определена в 39 млрд. руб.^{319}

Что касается практической организации внешней торговли, то в 1919 г. она сводилась к ряду случайных, главным образом импортных операций, которые, по удачному выражению Б. Е. Штейна, «походили скорее на снабжение провиантом осажденной крепости, нежели на организованную торговлю».^{320} Сложная международная обстановка препятствовала самостоятельному выступлению на международном рынке НКТиП как органа, ведавшего национализированной внешней торговлей, побуждала Советское правительство прибегать к более гибкой тактике, к попыткам использования для внешнего товарообмена других организаций, которые формально считались бы независимыми от правительства, а на самом деле являлись бы инструментом НКТиП.

В частности, осенью 1919 г. была предпринята попытка использовать для снабжения РСФСР некоторыми необходимыми товарами кооперативные организации. В октябре 1919 г. представители НКТиП и Центросоюза вели переговоры по этому вопросу с Петроградским иностранным бюро северных кооперативных объединений («Иностранбюро»).

Обсуждая результаты этих переговоров, коллегия НКТиП сочла целесообразным создание организации, которая выполняла бы ее поручения по закупке товаров за границей. Однако это не означало нарушения принципа национализации внешней торговли, поскольку в постановлении коллегии было отмечено, что с уничтожением блокады и возобновлением нормальной внешней торговли надобность в такой организации отпадет.^{321} В дальнейшем было разработано положение об «Иностранбюро» и дано разрешение на выезд его представителей в район Витебск – Орша – Двинск для организации работы. Однако каких-либо материалов о практических результатах деятельности «Иностранбюро» найти не удалось. Известно лишь, что позднее положение об этой организации было отменено постановлением СНК 8 июня 1920 г.^{322}

Наконец, к исходу 1919 г., появилась возможность использовать единственный открывшийся в это время дипломатический канал для некоторых закупок на внешнем рынке по поручениям НКТиП и ВСНХ. Речь идет о появлении в ноябре 1919 г. М. М. Литвинова в Копенгагене, где были начаты переговоры с английским представителем О’Грэди об обмене военнопленными. Г. В. Чичерин информировал Литвинова о наличии в распоряжении НКТиП экспортных товаров, которые могли бы быть использованы для товарообмена с Западом (лен, меха, масличные семена, шерсть, лес, платина).^{323} Регулярно в радиограммы Наркоминдела, адресованные Литвинову, включались и заявки ВСНХ на импортные товары. Конечно, конкретная торговая деятельность Литвинова стала возможной лишь после снятия блокады, но информацией ная и подготовительная работа началась раньше, и это позволило ему отправить в Советскую Россию медикаменты и другие товары, которые пробили первую брешь в экономической блокаде.^{324}

Вследствие политики военно-экономической блокады результаты случайных внешнеторговых операций Советской России в 1919 г. были мизерны: экспорт в западные страны отсутствовал совсем и не был зафиксирован таможенной статистикой. Импорт же по стоимости едва превышал 500 тыс. руб. в довоенном исчислении. Из этой суммы четыре пятых приходилось на долю Германии и Швеции. К этому следует добавить, что регистрация импорта велась по моменту выпуска товаров из таможен, поэтому известное их количество было завезено ранее. Однако и без этой оговорки видно, что в условиях полной военно-экономической блокады, и особенно после ее ужесточения во второй половине 1919 г., Советская Россия за этот год получила менее одной двухтысячной доли тех товаров (в стоимостном выражении), которые завозились в страну в любой из годов предвоенного пятилетия.^{325}

КРАХ ОТКРЫТОЙ ПОЛИТИКИ

ВОЕННО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ БЛОКАДЫ

Как мы видели, империалистическими державами были потрачены огромные усилия на сохранение политики военно-экономической блокады Советского государства и удержание в общей с ними упряжке нейтральных государств и Германии, все более тяготившихся своей причастностью к этой агрессивной деятельности на международной арене. Все это, казалось бы, в декабре 1919 г., когда состоялось совещание премьер-министров стран Антанты в Лондоне, должно было привести к закреплению и возобладанию этой линии как единственной и не подлежащей пересмотру хотя бы в ближайшем будущем.

Однако не прошло и месяца со времени совещания, как развитие целого ряда военных и политических событий показало, что использование политики военно-экономической блокады в ее чистом виде вскоре полностью себя исчерпает.

Прежде всего коренным образом стало меняться военное положение Советской России в гражданской войне. К исходу 1919 г., после побед Красной Армии над контрреволюционными силами Колчака, Деникина и Юденича, после того как войска интервентов также были вынуждены покинуть территорию Европейской России, стало ясно, что все попытки сохранить внутреннее кольцо экономической блокады оказались тщетными: оно разваливалось на глазах, и один за другим важнейшие сырьевые и промышленные районы возвращались под контроль Советской власти.

Эти военные победы интересуют В. И. Ленина не только с точки зрения их роли в окончательном утверждении Советской власти в России, но и с точки зрения их воздействия на политику государств Антанты. В. И. Ленин придает громадное значение и таким событиям, как вынужденный вывод британских войск из района Архангельска и французских из Крыма, считая это, с одной стороны, следствием поражений сил контрреволюции в гражданской войне, а с другой – результатом роста антиинтервенционистских настроений среди солдат Антанты, проявлением пролетарской солидарности со стороны трудящихся капиталистических стран.^{326} В ноябре 1919 г. В. И. Ленин уже довольно отчетливо видит возможность постепенного изменения в соотношении сил между Советской Россией и капиталистическим миром. Сознавая, что «международный капитал еще несомненно сильнее нас», он тем не менее считает, что страны Антанты уже не могут «идти на нас прямой войной», ибо у них «уже подрезаны крылышки».^{327} В. И. Ленин отмечает, что «еще гораздо больше, хотя и не так ясна, победа, которую мы одерживаем в международном масштабе. Эта победа заключается во внутреннем разложении империализма, который не может послать своих войск против нас».^{328}

Из анализа этих новых явлений В. И. Ленин заключал, что Советское государство стоит «накануне крупнейшего перелома к лучшему» в международном и военном положении, что «главные трудности уже позади».^{329}

С конца 1919 г. В. И. Ленин тщательнейшим образом прослеживает и оценивает также результат воздействия нового фактора, который о течением времени стал проявляться все сильнее и сильнее, на политику государств Антанты в «русском вопросе» и на характер взаимоотношений между ними и Советской Россией. Он отмечает реакцию европейской буржуазной прессы на победы Красной Армии, суммируя ее точку зрения следующим образом: «Пожалуй, в России завязнешь, не лучше ли с ней мириться».^{330} В докладе на VIII Всероссийской конференции РКП (б) В. И. Ленин уделяет особое внимание вынужденному признанию перемен в международных делах правящими кругами государств – участников интервенции.^{331}

С этой точки зрения симптоматичными были первые, пока еще осторожные заявления Ллойд Джорджа в пользу смены тактики в отношении Советского государства на приеме у лорд-мэра Лондона 8 ноября 1919 г. и в палате общин 13 ноября 1919 г. Они представляли с его стороны зондаж настроений правящих кругов как в Англии, так и в других капиталистических странах. Смысл высказываний Ллойд Джорджа сводился к признанию провала прямой военной интервенции и к положению, что в связи с разгромом войск Колчака, Деникина и Юденича дальнейшая поддержка контрреволюционных сил в России потребует новых больших расходов, которые и так уже слишком обременительны. Поэтому, полагал он, вероятно, пора определить какой-то новый курс в отношении к Советской России, этой «русской загадке». Как бы мимоходом, в ответ на реплику во время своей речи в парламенте: «Как обстоит дело с блокадой?», – Ллойд Джордж, беззастенчиво искажая факты и, вероятно, желая дать понять, что новая ситуация может побудить изменить политику, нимало не смущаясь, отвечает: «Никакой блокады нет, кроме ледовой блокады».^{332} Такая постановка вопроса, в сущности, учитывала реальный факт: с разгромом основных белогвардейских сил потерпел провал план отрыва европейской части Советской России от основных районов, откуда поступало сырье и продовольствие. «Экономическое окружение» и военно-экономическая блокада в таких условиях становились все более несостоятельными.

В правящих кругах США к концу 1919 г. также выявляются сомнения в целесообразности и перспективности использования любых военных форм борьбы с Советской властью. 9 декабря 1919 г. госсекретарь Р. Лансинг в меморандуме для президента Вильсона предлагает в связи с провалом интервенции использовать «экономические операции» в отношении России. Суть этой тактической линии состояла, согласно документу, в ведении торговли на ее территории через кооперативы, земства, думы и «ответственных лиц». Этим способом имелось в виду оказать содействие «чисто русским силам», которые могли бы прийти к власти, когда Советское правительство потеряет ее в результате экономических трудностей.^{333} С другой стороны, особого оптимизма и в отношении этих мер лидеры США, по-видимому, не испытывали. Об этом свидетельствует последняя телеграмма из Вашингтона от 11 декабря 1919 г. представителя «омского правительства» Колчака: «Военные неуспехи и политические события в Сибири, а также сложность снабжения в тылу нашей армии колеблют уверенность американцев во Внутренней силе национального движения, что вынуждает их в общем к выжидательному положению».^{334}

Другим важнейшим фактором, который все основательнее подрывал возможность проведения открытой политики военно-экономической блокады, стала позиция рабочего класса капиталистических стран, все решительнее выступавшего против интервенции и любых других форм борьбы империализма против Советской власти. В. И. Ленин говорил, что в этом смысле оказалась глубоко верной и подтвердилась «ставка на международную революцию».^{335} И действительно, политика военно-экономической блокады Советской России вызывала все возраставшее недовольство и протесты со стороны рабочего класса, левосоциалистических групп, молодых коммунистических партий.

Экономическая блокада, означавшая самый откровенный террор империалистов Антанты по отношению к миллионным массам населения Советской России, натолкнулась на решительный протест рабочего класса всего Запада. В ноябре 1919 г. французская газета «Юманите» писала: «Объявив голодную блокаду против ни в чем не повинного населения, правительство Клемансо начертало этим самым линию действия для всех социалистов. Все наши чаяния и помыслы – вместе с Российской рабоче-крестьянской республикой. И мы призываем массы заклеймить правительство и вынести политике палачей осуждение, которое, вне сомнения, одобрит суд истории».^{336}

В Италии, как отмечал В. И. Ленин, «дошло до того, что съезд социалистических партий единогласно принял резолюцию о снятии блокады с Советской России и возобновлении с нею торговых сношений».^{337}В. И. Ленин имел в виду резолюцию протеста против блокады Советской России, принятую XVI конгрессом Итальянской социалистической партии, проходившим 5–8 октября 1919 г. в Болонье.^{338} Все попытки итальянских правящих кругов побудить народ своей страны участвовать в блокаде и вооруженной интервенции против Советской России, отправлять в помощь контрреволюции солдат и транспорты с вооружением и припасами потерпели провал.^{339}

Организовавшиеся осенью 1919 г. обе коммунистические партии США одной из главных своих задач считали кампанию «за то, чтобы поднять рабочих на борьбу за отмену блокады Советской России». На собраниях секций этих партий 7–9 ноября 1919 г. была принята резолюция: «Сорвем блокаду России!». Тогда же был выдвинут здесь и лозунг: «Руки прочь от России!».^{340}

В сентябре 1919 г. по инициативе Федерации шахтеров, транспортников и железнодорожников Англии был создан национальный комитет «Руки прочь от Советской России». Комитет организовал митинги протеста против интервенции и блокады, проходившие в тысячных аудиториях самых больших залов многих городов Великобритании. В конце 1919 г. Британский конгресс тред-юнионов под давлением рабочих масс принял постановление – немедленно потребовать от правительства Англии снятия блокады и рассмотрения мирных предложений VII Всероссийского съезда Советов. В резолюции конгресса, переданной правительствам западных держав, содержался призыв к установлению мирных отношений, препятствием для которых оставались «вмешательство Антанты и голодная блокада».^{341} Политика военно-экономической блокады вызывала широкий протест трудящихся в Скандинавских странах. Массовые демонстрации против блокады были организованы рабочими и прогрессивными студентами в октябре и ноябре 1919 г. в столицах Швеции и Норвегии, где уже в это время трудящиеся страдали от безработицы, вызывавшейся послевоенным сокращением экспорта и недогрузкой предприятий.

20 октября в Стокгольме состоялась 15-тысячная демонстрация, организованная социал-демократами в знак протеста против требования Антанты о присоединении нейтральных государств к военно-экономической блокаде Советской России. Ее участники направили в министерство иностранных дел делегацию, руководитель которой К. Винберг зачитал министру заявление, где содержался резкий протест против экономической блокады и выдвигалось требование немедленно возобновить сношения с Советской Россией. Министр во время беседы с делегацией заметил, что «в этом вопросе имеются еще и другие обстоятельства, которые также приходится принимать во внимание».^{342}

17 ноября 1919 г. в Христиании (Осло) состоялся митинг протеста против военно-экономической блокады, созванный студенческими и рабочими организациями Норвегии. В резолюции, принятой участниками митинга, правительству было высказано требование отказаться от участия в блокаде Советской России и возобновить прерванные торговые отношения.^{343} И хотя правительства скандинавских государств были вынуждены подтвердить свою лояльность в отношении политики экономической блокады, было ясно, что эти страны отнюдь не являются падежным звеном в цепи «экономического окружения» РСФСР, созданного союзниками. Еще одним положительным фактором новой международной ситуации, выявившимся к концу 1919 г., В. И. Ленин считал сдвиг в общественном мнении западноевропейских государств в отношении Советской России, рост антиинтервенционистских настроений у довольно значительных слоев интеллигенции и пацифистских кругов буржуазии. «Мы вправе… сказать, – говорил В. И. Ленин, – что симпатии не только рабочего класса на стороне Советской власти, но и широких кругов буржуазной интеллигенции… и на поддержку их мы можем теперь отчасти рассчитывать».^{344}

Правительства союзных держав должны были считаться со все возраставшим недовольством и протестами в их странах против политики блокады не только со стороны рабочего класса, но и парламентских кругов, широких слоев интеллигенции. 16 декабря 1919 г. итальянский парламент вынес постановление о том, чтобы правительство добилось от Верховного Совета Антанты снятия блокады.^{345} Против блокады выступала радикальная французская интеллигенция, сплотившаяся вокруг А. Барбюса, а также видные политические деятели и известные экономисты Запада.^{346}

Огромное значение для срыва открытой политики военно-экономической блокады имела и активизация с осени 1919 г. действий советской дипломатии по отношению к ряду западных государств. Прежде всего они были направлены на установление мирных отношений с буржуазными республиками, созданными на Северо-Западе, которые в то время были вынуждены прекратить вооруженные действия против РСФСР.

Опираясь на военные успехи и учитывая нараставшее недовольство народов прибалтийских стран участием в антисоветской интервенции, Советское правительство по инициативе В. И. Ленина 31 августа 1919 г. обратилось к правительству Эстонии с предложением начать мирные переговоры.^{347} Дальнейшее развитие событий, вызванных этой нотой Советского правительства, привело к договору с Эстонией, который превратился в «генеральную репетицию соглашения с Антантой, превратился в первый опыт прорыва блокады и в первый эксперимент мирного сожительства с буржуазными государствами».^{348} Вслед за тем последовали аналогичные ноты правительствам Латвии, Литвы, Финляндии.^{349} Какова же была реакция на советские предложения со стороны правительств прибалтийских республик и великих держав?

3 сентября министр иностранных дел Эстонии И. И. Поска информировал английского представителя в Ревеле о том, что его правительство в настоящее время не может воевать с большевиками, и сослался на необходимость переговоров с ними для выигрыша времени в целях восстановления «морального духа» армии.^{350} Несколько позднее эстонское и латвийское правительства запросили главу британской политической и экономической миссии в балтийских государствах о точке зрения союзников, и прежде всего Англии, на возможность переговоров с большевиками.^{351}4 сентября эстонское правительство особой нотой известило правительство РСФСР о готовности начать переговоры.^{352} Десять дней спустя в Ревеле состоялось двухдневное совещание представителей Эстонии, Латвии, Литвы и Финляндии по поводу советских предложений, которое высказалось за совместное вступление в предварительные переговоры с РСФСР о временном прекращении военных действий. Представители правительств балтийских государств информировали главу британской миссии об итогах совещания и вновь запросили его о позиции Антанты, и в частности Англии, во всей этой проблеме.^{353}

Однако 16 сентября последовал немедленный ответ из Лондона, направленный британским представителям в Риге, Ревеле и Гельсингфорсе, в котором правительствам прибалтийских республик предлагалось «не предпринимать никаких действий в направлении мира».^{354} Но вскоре осознание изменений в соотношении сил на Северо-Западе и бесперспективности новых затрат, а также требования английского общественного мнения прекратить военные авантюры в России побудили Форин оффис и Ллойд Джорджа определить повое отношение к балтийской проблеме. Оно было сформулировано в письме Керзона от 25 сентября, направленном английским представителям в Ревеле, Риге, Ковно, Гельсингфорсе, Варшаве. В нем прибалтийским государствам предоставлялась свобода в решении вопроса, «следует ли им пойти на соглашение с советскими руководителями, и если да, то на какое именно».^{355}

Первым поспешило воспользоваться разрешением Великобритании эстонское буржуазное правительство, которое после провала осенью 1919 г. второго наступления Юденича на Петроград окончательно убедилось в необходимости прийти к мирному соглашению с Советской Россией. Переговоры открылись в Юрьеве (Тарту) 5 декабря 1919 г. и завершились подписанием мирного договора 2 февраля 1920 г.^{356} Таким образом, сам факт начавшихся переговоров уже к концу 1919 г. поставил под вопрос возможность дальнейшего осуществления политики полной военно-экономической блокады Советской России.

Советское правительство предприняло также некоторые меры воздействия на деловой мир и правящие круги Германии и добилось известного успеха. Выполнение этих задач связывалось главным образом с миссией В. Л. Коппа.

В. Л. Копп появился в Германии, по всей вероятности, летом или ранней осенью 1919 г. и длительное время проживал там как частное лицо. Для германских властей, однако, не могло составлять тайны, что человек, который был советником посольства РСФСР в Германии в 1918 г., выполняет поручения своего правительства. Это подтверждает и то обстоятельство, что сразу по приезде В. Л. Копп вошел в контакт с представителями правительства и обсуждал с ними вопросы организации почтовых сношений под флагом частного предприятия и возобновления «торговых сношений пока (до ратификации мирного договора) опять-таки под флагом частного предприятия».^{357} Смысл деятельности В. Л. Коппа в Германии и первый итог его переговоров с правительством лучше всего раскрывается в его докладе из Берлина 14 октября 1919 г., адресованном В. И. Ленину, Л. Б. Красину, Г. В, Чичерину. «В борьбе за прорыв блокады, – писал Копп, – к чему сводится в существе своем моя деятельность (курсив мой. – В. Ш.), мы имеем перед собой в Германии следующую ситуацию. Правительство и в своих заявлениях мне, и в своих официальных заявлениях считает возобновление торговых сношений с Советской Россией принципиально желательным. Но страх перед гневом Антанты, с одной стороны, боязнь большевистской заразы – с другой – парализует настолько его волю, что ожидать какой-либо активности с его стороны в этом вопросе совершенно безнадежно. Оно находит, что сделало достаточно, если разрешило под флагом частного предприятия организовать воздушную почту, позволило тому же частному предприятию отправить в Петроград небольшой пароход с товарами под шведским флагом и сняло – для финансирования этих предприятий – арест с депозита, находящегося в банкирской конторе Мендельсона. В будущем, если положение вещей не изменится радикально, оно будет придерживаться той же пассивной политики и после ратификации мирного договора. Два фактора будут, однако, в состоянии – при неизменности общей ситуации – влиять на него в сторону сближения о нами в области экономики. Это улучшение нашего военного положения и ропот германских промышленников».^{358}

В. Л. Копп попытался всемерно использовать эти факторы. Он вступил в контакт со многими представителями экспортных отраслей промышленности и связанными с ними банковскими и торговыми кругами, настроенными в пользу экономического сближения с Советской Россией с целью заинтересовать их этой перспективой и в то же время попытаться организовать торговлю с РСФСР. И хотя практическая организация товарообмена в условиях блокады не имела сколько-нибудь осязаемого результата, в целом миссия В. Л. Коппа способствовала активизации торгово-промышленных кругов Германии, выступавших за возобновление экономических сношений с РСФСР, и тем самым усиливала их воздействие на политику правительства в «русском вопросе».^{359} А это обстоятельство в свою очередь способствовало подрыву единства политики военно-экономической блокады, проводившейся против Советского государства странами Запада.

Наконец, ликвидация этой политики в ее открытой и полной форме тесно связана с еще одной внешнеполитической акцией Советского правительства – миссией М. М. Литвинова, который начал 25 ноября 1919 г. переговоры в Копенгагене с английским представителем О’Грэди об обмене военнопленными и гражданскими лицами обеих стран. Его поездка за границу стала готовиться еще в сентябре 1919 г., и уже тогда предполагалось, что ее задачи не должны ограничиваться рамками переговоров об обмене пленными. Вопрос о составе делегации рассматривался на заседании Политбюро ЦК 26 сентября и 7 октября 1919 г.^{360}

Соглашение о военных и гражданских пленных было не единственной, да и не главной задачей, поставленной Советским правительством перед М. М. Литвиновым. Накануне отъезда в Копенгаген, 14 ноября 1919 г., ему были вручены полномочия Совнаркома, подписанные В. И. Лепиным, на ведение мирных переговоров с правительствами буржуазных республик, созданных на границах бывшей Российской империи и «других стран, находящихся в состоянии войны или во враждебных отношениях с Советской Республикой». Специальные полномочия Совнаркома были переданы Литвинову на заключение займов и подписание договоров от имели Советской республики с правительством Великобритании и других стран.^{361} На следующий день Литвинов получил от Л. Б. Красина полномочия НКТиП для торговой деятельности в Скандинавских государствах. «Таким образом, – заключает американский историк Луи Фишер, – снаряженный как дипломат, филантроп и государственный купец Литвинов предстал перед Западом в стремлении установить modus vivendi между коммунизмом и капиталистическим миром».^{362}