Текст книги "Антисоветская блокада и ее крушение"

Автор книги: Валерий Шишкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

14 мая 1918 г. член комиссии М. Г. Вронский получил записку от В. И. Ленина. В ней говорилось, что на совещании с представителями Германии, созываемом 15 мая для рассмотрения вопроса об условиях возобновления торговых отношений между двумя странами, Вронский должен выступить первым и огласить тезисы, а затем уже доклад или комментарий к ним, отражающие позицию Советского правительства. «Тезисы Вы мне завтра перед собранием (т. е. утром до 2 часов^[1], я позже уеду) показываете, – писал В. И. Ленин. – Это архиважно. Это директива ЦК и СНК. Это обязательно!». На другой день В. И. Ленин принял Вронского, просмотрел и утвердил подготовленные им тезисы.^{24}

15 мая около 3 час. дня М. Г. Вронский выступил на совместной советско-германской торговой комиссии, «Господа! – начал он. – Мне было поручено при возобновлении торговых сношений России с Германией изложить основные черты нашей хозяйственной политики». Далее он огласил главные принципы, которые Советская Россия предлагала в качестве основы для торговых отношений, особо подчеркнув, что они могут развиваться лишь при условии «полного невмешательства Германии в нашу внутреннюю экономическую политику» и признания ею национализации внешней торговли РСФСР. «Мы решительно отклоняем всякую попытку к созданию исключительных условий бойкота по отношению к другим странам», – твердо заявил советский представитель. В этом докладе в качестве основной формы хозяйственных связей с капиталистическими странами выдвигалась внешняя торговля, но предлагалось экономическое сотрудничество и в других областях: концессии, финансовые соглашения.^{25}

Через неделю, 23 мая 1918 г., в Кремле, в помещении Совнаркома, с участием В. И. Ленина состоялось заседание Президиума ВСНХ, которое приняло решение разработать к предстоящему I Всероссийскому съезду Советов народного хозяйства РСФСР специальную программу экономических отношений с капиталистическими странами. Она была одобрена 26 мая 1918 г. съездом Совнархозов, и в ней вновь выражалась готовность Советского правительства к хозяйственному сотрудничеству и установлению торговых связей с буржуазными государствами.^{26} Наконец, необходимость установления торгово-экономических отношений с капиталистическими странами была выражена и в важнейших государственных и партийных документах 1918–1919 гг. – Конституции РСФСР 1918 г. и Программе партии, принятой на VIII съезде РКП (б).^{27}

Таким образом, Советская власть с самого начала своего существования ясно и недвусмысленно заявила о готовности вступить в экономические отношения с капиталистическими странами, выдвинула основные принципы таких отношений. Она вместе с тем решительно высказалась против любых мер блокады, экономического бойкота в области международных отношений. Основой торговых и деловых связей государств с различным общественным строем Советская Россия считала «полное экономическое равенство».^{28}

Какова же была самая первая реакция правительств главных империалистических держав на предложения мира, выдвинутые Октябрьской революцией на ее призывы к экономическому сотрудничеству? Ее можно оценить как первые симптомы перехода к политике военно-экономической блокады Советской России. По выражению одного из официальных советских документов того времени, налицо был «молчаливый экономический разрыв»^{29} бывших союзных стран с молодым социалистическим государством.

И в самом деле, признаки экономической блокады появляются вскоре после Октябрьской революции. Но это были пока еще только первые, ограниченные и разрозненные попытки организации блокады, сводившиеся главным образом к прекращению торговых отношений только между державами Антанты и Советской Россией, к установлению эмбарго в этих государствах почти на все виды поставок товаров и продовольствия. Кроме того, эти меры представляли собой скорее непроизвольную, стихийную реакцию империализма на победу Октябрьской революции, чем осознанную и более или менее определенно сформулированную политику. Тем не менее в действиях, которые предприняли против Советской России в экономической области правительства различных капиталистических стран, уже с самого начала можно обнаружить определенную согласованность или по крайней мере следование общей, единой линии.

Правительство Великобритании тотчас же направило своему послу в России Д. Бьюкенену инструкции, предлагавшие воздерживаться от любых отношений с Советским правительством, «от всякого шага, который мог бы означать признание».^{30} Как сообщал 26 ноября 1917 г. американский посол в Лондоне У. Пэйдж в госдепартамент США, «Министерство торговли Англии информировало нас, что практически установлено эмбарго на все поставки Великобритании в России».^{31} Вместе с тем английское правительство, фактически уже вступив на путь организации политики экономической блокады Советской России, старалось до поры до времени не делать этого открыто. В конце декабря 1917 г. тот же Пейдж телеграфировал госсекретарю Лансингу: «Форин оффис только что рекомендовал, не прибегая пока к формальному объявлению и публичному оглашению эмбарго на вывоз военных припасов и остальных товаров в Россию из всех районов Британской империи, приостановить поставки в Россию».^{32}

Такая тактика основывалась на уверенности в скором падении власти большевиков и оставляла возможность для немедленного возобновления торговли с Россией в случае, если это произойдет. Особых сомнений на этот счет английские правящие круги не испытывали. Так, например, буржуазная «Дейли телеграф» 5 января 1918 г. писала, что Советское правительство «может прекратить свое существование каждый час, и ни один здравомыслящий человек не поверит в то, что оно может прожить хотя бы еще один месяц».^{33} Однако ожидаемое «падение» все не наступало и торговля между двумя странами практически быстро сходила на нет.

Еще более активно к политике экономического бойкота Советской России стало переходить правительство Франции. Оно отказалось даже впустить на территорию страны советского официального представителя, Л. Б. Каменева, снабженного визой посла Франции в России Нуланса.^{34} Что касается торгово-экономических связей с Советской Россией, то французский премьер-министр Ж. Клемансо выразил полное согласие с политикой экономического бойкота пролетарского государства.^{35}

Французские правящие круги в большей степени, чем буржуазия какой-либо другой страны, не могли простить Советской власти революционного законодательства в области экономики – декретов об аннулировании иностранных займов, национализации промышленности, от которых они сильно пострадали. Поэтому всякие торговые контакты по существу были прерваны, и статистика зафиксировала лишь мизерные цифры оборота между двумя странами. С момента Октябрьской революции и долгие годы спустя в сознании французских буржуа психология шейлоков превалировала над здравым смыслом дельцов и коммерсантов. Естественно, что ни о каких экономических связях в таких условиях не могло быть и речи.

Хотя США за годы первой мировой войны стали одним из главных партнеров России в области хозяйственного сотрудничества, правящие круги и этой ведущей капиталистической державы мира сразу же после Октябрьской революции заняли крайне негативную позицию в отношении Советской России. В ряде инструкций государственного секретаря Р. Лансинга послу в России Д. Фрэнсису предписывалось не вступать в официальные отношения с работниками Наркоминдела и не давать никаких ответов на призывы Советского правительства к странам Антанты вступить в переговоры о всеобщем демократическом мире.^{36}

Одним из первых шагов правительства США после Октябрьской революции было фактическое прекращение всяких хозяйственных связей с Советской Россией. Спустя два дня после революции Д. Фрэнсис рекомендовал Лансингу не давать «никаких займов России в настоящее время».^{37} 19 ноября 1917 г. Военное торговое управление США заявило о запрещении «выдачи всяких лицензий на экспорт контролируемых товаров в Россию, включая лицензии на морские перевозки через Тихий океан».^{38}

В 20-х числах ноября 1917 г. между правительством США и его союзниками в Европе проходили оживленные консультации по вопросу о прекращении поставок в Россию и торговли с нею. В те же дни вашингтонская администрация опубликовала заявление относительно торговли с Советской Россией. «Правительство, – говорилось в нем, ™ прежде чем разрешить экспорт американских продуктов, желает знать, в чьи руки они попадут в России. Экспорт в Россию будет возобновлен только после сформирования устойчивого правительства, которое может быть признано Соединенными Штатами, но в случае, если большевики останутся у власти и будут продолжать осуществление своей программы заключения мира с Германией, настоящее эмбарго на экспорт в Россию останется в силе».^{39} Для осуществления этой политики фактического экономического и политического бойкота как нельзя более подходил посол Д. Фрэнсис, который позднее, в своем выступлении на заседании пресловутой «овэрменской» подкомиссии американского сената 8 марта 1919 г., призванной публично осудить Советскую Россию, заявил: «Большевики не заслуживают признания, не заслуживают даже деловых сношений».^{40}Вместе с тем правительство США не пренебрегало полуофициальными контактами с советскими представителями, питая надежду на то, что этим путем удастся предотвратить заключение мира между РСФСР и Германией. Поэтому Фрэнсис до поры до времени не противодействовал переговорам, в которые вступали с ответственными работниками различных советских ведомств американские представители в России – полковник Р. Робинс, Г. К. Эмери и др.

Что касается деятельности самого Фрэнсиса, то она, помимо ревностного осуществления экономического эмбарго, направленного исключительно против большевистского правительства, одновременно имела целью оказывать воздействие на развитие событий в России посредством реализации упомянутой во Введении «теории контраста». Вот два образчика попыток в этом направлении.

24 ноября Фрэнсис предлагает Лансингу выпустить от имени президента «обращение к русскому народу», которое содержало бы обещание США продолжать снабжение населения России одеждой, обувью и т. д.^{41}Смысл и антисоветская направленность этой акции раскрываются в официальном сообщении, опубликованном в Вашингтоне 4 февраля 1918 г., которое, возможно, явилось результатом этого или подобных ему предложений Фрэнсиса. «В целях смягчения страданий, испытываемых ныне населением России, – указывалось в нем, – государственный департамент решил, что американское правительство не прекратит экспорта необходимых припасов из Америки в Россию. Принято постановление о разрешении вывоза всех припасов, кроме амуниции… В официальных кругах Вашингтона высказывается мнение, что русский народ не должен в связи с происходящим политическим развитием (разрядка моя. – В. Ш.) быть покинут и отрезан от всякой помощи со стороны внешнего мира».^{42}

Из других официальных заявлений и писем Фрэнсиса и Лансинга, относящихся к февралю 1918 г., совершенно определенно следует, что речь шла о стремлении оказать помощь контрреволюционным силам на территории России и их представителям в США. Просьбы же Советского правительства установить экономические взаимоотношения встречали решительный отказ.^{43}

Если бывшие союзники России в войне фактически уже в первые месяцы существования Советского государства встали на путь «молчаливого экономического разрыва» с ним, который оказался прелюдией к установлению военно-экономической блокады, то политика Германии в это время была несколько иной. Она вступила в переговоры с советскими представителями в Брест-Литовске. Однако ее линия в этих переговорах по вопросу об экономических связях с Советским государством на протяжении декабря 1917—февраля 1918 г. сводилась к попытке навязать ему неравноправные отношения на основе восстановления старого, невыгодного России торгового договора с Германией 1904 г. Встретив решительное сопротивление в этом вопросе и не добившись согласия на такие условия, германские представители, как известно, перешли к ультиматумам по всем пунктам переговоров, которые после применения немцами вооруженной силы и в связи с невозможностью для Советского государства вступать в войну завершились подписанием Брест-Литовского мирного договора 3 марта 1918 г. В своих основных экономических статьях он закреплял империалистические притязания германской буржуазии и не являлся результатом добровольного компромисса социалистического и капиталистического государств в области хозяйственных отношений. Тем не менее благодаря ему открылись возможности возобновления торговых связей РСФСР с Германией и последняя на известное время отпала от участия в складывавшейся политике экономического бойкота Советского государства.^{44}

НАЦИОНАЛИЗАЦИЯ ВНЕШНЕЙ ТОРГОВЛИ

И ОТНОШЕНИЯ С ГЕРМАНИЕЙ

Столкнувшись в первые же послереволюционные месяцы с проявлениями со стороны Запада «молчаливого экономического разрыва», Советское правительство тем не менее предприняло меры к тому, чтобы организовать внешнюю торговлю страны на социалистических началах. Для этого потребовались известный период перестройки этой области международной деятельности государства и настойчивые попытки добиться практической организации взаимовыгодных торговых отношений со странами Запада.

До первой мировой войны внешняя торговля России была сферой частного предпринимательства. Она отвечала прежде всего интересам господствующих классов страны – капиталистов и помещиков – и мало учитывала потребности трудящихся масс, народного хозяйства в целом. Между тем состояние экономики страны, переживавшей к концу империалистической войны тяжелый кризис, вызвало самую острую нужду в некоторых предметах заграничного производства. В упоминавшемся докладе М. Г. Вронского 15 мая 1918 г. было достаточно четко определено все самое необходимое, в чем нуждалось Советское государство: «1) в экономической помощи для поднятия продуктивности нашего сельского хозяйства, 2) в экономической помощи для увеличения производительности отдельных отраслей нашей промышленности и горнозаводства, 3) в возможной помощи для увеличения нашего транспорта».^{45}

Вместе с тем, разрабатывая направления экономических связей, Советское государство трезво учитывало свои возможности в области экспорта. Основную часть вывоза дореволюционной России на мировой рынок составляло сырье, и прежде всего продукты сельского хозяйства. В годы войны экспорт хлебных злаков и другой продукции земледелия почти полностью прекратился. Это объяснялось сокращением посевных площадей, снижением урожайности, общего валового сбора продукции, стремлением крестьянства удержать хлеб ввиду обесценения денег и т. д.^{46} После победы Октябрьской революции, когда общий упадок сельского хозяйства сказался со всей остротой, тяжелое продовольственное положение, уже сильно ощущавшееся в течение всего 1917 г., приобрело характер угрозы настоящего голода. Особенно трудным было весной 1918 г. положение Москвы, Петрограда и ряда других промышленных центров. Понятно, что в этих условиях Советская власть, прилагавшая все силы для решения продовольственной проблемы, не могла и думать об экспорте сельскохозяйственных продуктов.

Определяя свою внешнеэкономическую ориентацию в 1918 г., Советское государство не могло игнорировать и традиции в области хозяйственных связей России с зарубежными странами, которые сложились до Октябрьской революции, Ознакомление со статистикой внешней торговли Российской империи позволяет сделать вывод, что главным направлением обмена материальными ценностями в довоенные годы было западное (до 95 % торгового оборота), при атом обороты внешней торговли только с десятью западными государствами превышали в 1909–1913 гг. 80 % всего внешнеторгового оборота страны. Более того, ввоз в Российскую империю лишь из трех государств (Германии, Великобритании и США) в 1909–1913 гг. составил по ценности 63.8 % всего импорта, а вывоз за эти же годы в Германию, Великобританию и Голландию—61.6 % всего экспорта. Таким образом, дореволюционная Россия обменивалась материальными ценностями в основном с западными, и главным образом с наиболее сильными и развитыми капиталистическими государствами. Именно из них в Россию ввозились преимущественно изделия промышленности, производственное сырье и полуфабрикаты.^{47} Вполне естественно поэтому, что условия возобновления отношений стали разрабатываться Советским правительством в первую очередь применительно к развитым буржуазным государствам и попытки установить торговые связи предпринимались также по отношению к ним. Но прежде возник вопрос о перестройке самой внешней торговли.

С первых дней Октябрьской революции для Советской власти несомненным было одно: внешняя торговля, как и другие «командные высоты» экономики пролетарского государства, должна стать монополией государства. Для чего же была нужна Советской России государственная монополия внешней торговли? Без ее введения иностранный капитал мог беспрепятственно скупать при значительной разнице в ценах на внутреннем и внешнем рынке важнейшее сырье и вывозить его из разоренной войной страны. Только национализированная внешняя торговля имела возможность оградить экономику Советской России от конкуренции дешевых изделий иностранной промышленности, бесконтрольный ввоз которых привел бы к застою и даже полному параличу целых отраслей отечественного производства. Отсутствие монополии на внешнюю торговлю заранее делало невозможным и осуществление хозяйственных планов, которые намеревалось разрабатывать Советское государство, ибо любой такой план должен был точно учитывать внутренние и внешние факторы развития экономики. Наконец, только общегосударственное регулирование внешней торговли, строгое определение необходимых для народного хозяйства материалов и сырья, разрешенных для ввоза или вывоза, запрещение в случае надобности экспорта или импорта различных видов товаров могли обеспечить экономическую независимость и самостоятельность Советской России.

Поэтому уже в течение ноября 1917 г. – января 1918 г. задача перестройки внешней торговли на основе государственной монополии нашла отражение в четырех ленинских документах, относящихся к выработке программы социалистических мероприятий в области экономики страны.^{48}

Эти документы – перечень вопросов экономической политики пролетарского государства, составленный Лениным к заседанию Совнаркома 27 ноября (10 декабря) 1917 г., «Набросок программы экономических мероприятий» и др. – свидетельствуют о том пристальном внимании, которое В. И. Ленин уделял проблеме национализации внешней торговли Советской России как составной части социалистических преобразований народного хозяйства. Однако это вызвало отчаянное противодействие империалистических кругов Германии, которые первыми вступили в переговоры с Советской Россией в Брест-Литовске. Ведь они прекрасно сознавали угрозу, которую принесла бы национализация внешней торговли России интересам иностранного капитала.

Январь 1918 г. На заседаниях экономической комиссии в Брест-Литовске обсуждаются вопросы хозяйственных отношений между двумя странами. На одном конце стола переговоров престарелый, но подтянутый и умудренный опытом германский дипломат фон Кернер, на другом – советские делегаты: видный русский историк М. Н. Покровский и профессиональный революционер А. А. Иоффе. Оба они – старые члены партии, не один год участвовали в революционном движении, знавали аресты, ссылки, побывали в эмиграции. Они не остыли еще от горячих дней Октябрьской революции: М. Н. Покровский, комиссар Московского ВРК, а затем председатель объединенного Московского Совета, и А. А. Иоффе, член Петроградского ВРК, неожиданно для самих себя стали дипломатами. И если искушенный в политике фон Кернер всеми силами пытался убедить их в необходимости вести торговлю с Германией на основе свободного ввоза и вывоза, то новоиспеченные «красные дипломаты» хорошо знали, что нужно новому пролетарскому государству для обеспечения экономической независимости.

«Приятнее всего было бы по возможности сохранить многое из нашего старого договора», – уговаривал советских представителей фон Кернер. – Нет, – отвечали они, – товарообмен должен вестись, так сказать, от государства к государству, при котором, конечно, весь ввоз и вывоз, т. е. вся внешняя торговля, должна быть национализирована.^{49}

Так и не добившись согласия на «свободную торговлю», фон Кернер жаловался 7 февраля 1918 г. в письме из Брест-Литовска министру иностранных дел Саксонии графу фон Экштедту: «Экономические переговоры с русскими до сих пор не привели к позитивным результатам… Социальные и революционные взгляды советских представителей преобладают над деловыми соображениями».^{50}

Однако национализация внешней торговли требовала значительной предварительной подготовки. Нужно было определить и создать специальный орган руководства внешнеторговыми операциями, ввести монополию государства на основные сырьевые продукты, которые могли бы послужить для экспорта. В то же время нельзя было и прервать внешнюю торговлю, ожидая, пока все это будет сделано. Ведь страна нуждалась в товарах, многие сделки были уже заключены, грузы находились в пути. Поэтому первые шаги Советского государства в области внешней торговли были направлены на установление контроля над нею и последовательное осуществление так называемой разрешительно-запретительной системы.

Почти сразу же после Октябрьской революции Советское правительство столкнулось с фактом огромного количества прошений на ввоз и вывоз товаров, которые ввиду саботажа или бездействия бывших учреждений, занятых их рассмотрением, нельзя было квалифицированно разобрать. Сложность обстановки усугублялась тем, что в конце 1917 г. появилось множество советских организаций, дававших разрешения на ввоз и вывоз товаров без всякого серьезного рассмотрения прошений.

Принимавший самое близкое участие в осуществление первых мер государственного контроля над внешнеторговыми операциями М. Г. Вронский вспоминал: «В революционные дни после Октябрьского переворота, в ноябре и начале декабря, самочинно образовались инстанции, без плана дававшие разрешения. Такими инстанциями были: солдатская секция при Петроградском Совете Рабочих Депутатов, Всероссийский совет фабрично-заводских комитетов, Контрольная комиссия при Комиссариате над градоначальником, Экономический отдел при Наркомин деле, Кредитная канцелярия и еще некоторые другие».^{51}

Чтобы выработать какие-то общие принципы подхода к рассмотрению прошений на ввоз и вывоз и попытаться установить контроль за внешней торговлей, ряд отделов ВСНХ в начале декабря 1917 г. принял решение о временном порядке в этой области, декретированном президиумом ВСНХ.^{52}

Следующим шагом правительства РСФСР по установлению полного контроля над внешней торговлей было сосредоточение разрешительно-запретительных функций государства в одних руках, В конце декабря 1917 г. они были переданы Народному Комиссариату торговли и промышленности (НКТиП). В первом составе Совета Народных Комиссаров НКТиП возглавил В. П. Ногин. После выхода Ногина и ряда других комиссаров из состава СНК в ноябре 1917 г. в Связи с разногласиями относительно создания так называемого однородного социалистического правительства этот пост предполагалось поручить Л. Б. Красину. Из воспоминаний видного партийного и хозяйственного работника И. И. Радченко можно установить, что В. И. Ленин уже в то время предпринимал шаги для привлечения к руководству НКТиП Л. Б. Красина, «В разговоре с Владимиром Ильичем, – пишет Радченко о своих встречах с В. И. Лениным в конце 1917 г., – я задал ему вопрос о некоторых товарищах, между прочим о Л. Б. Красине: встречается ли ой с ним… и почему Красин не втягивается в работу, Владимир Ильич ответил: «Встречаюсь… Ухаживаю за ним, как за барышней… Все равно – придет к нам со временем»».^{53} Поскольку Л. Б. Красина привлечь к этой работе тогда не удалось, на заседании Совнаркома 19 ноября (2 декабря) 1917 г. было принято постановление о назначении временным заместителем комиссара торговли и промышленности А. Г. Шляпникова, что соответствует нынешнему выражению «исполняющий обязанности». Вскоре его на короткое время сменил В. М. Смирнов.^{54} С конца ноября – начала декабря 1917 г. стал складываться и Отдел внешней торговли НКТиП во главе с М. Г. Вронским.

29 декабря 1917 г. (11 января 1918 г.) было принято постановление Совнаркома по Комиссариату торговли и промышленности, подписанное В. И. Лениным. Оно гласило, что «разрешения на вывоз за границу и ввоз товаров из-за границы в Россию выдаются исключительно Отделом внешней торговли Комиссариата торговли и промышленности».^{55} Заведующий этим отделом М. Г. Вронский постановлением СИ К РСФСР от 30 января (12 февраля) 1918 г. был утвержден товарищем, или заместителем, наркома торговли и промышленности.^{56} Поскольку же пост наркома в то время оставался вакантным, Вронский фактически и исполнял его обязанности.

Мечислав Генрихович Вронский (Варшавский) был активным участником польского и российского рабочего движения, первой русской революции, членом партии с 1902 г. В 1917 г. Вронский являлся одним из организаторов возвращения В. И. Ленина из эмиграции в Россию, сотрудничал в «Правде», на II съезде Советов был избран кандидатом, а вскоре после Октябрьской революции стал и членом ВЦИК.^{57}

В течение января – марта 1918 г. в соответствии с постановлением СНК от 29 декабря 1917 г. НКТиП осуществил ряд организационных мер для практического внедрения разрешительно-запретительной системы в области внешней торговли. Чтобы исключить возможность некомпетентного рассмотрения прошений на ввоз и вывоз при Отделе внешней торговли НКТиП, было образовано междуведомственное совещание, которое дважды в неделю рассматривало заявления о ввозе и вывозе. Следовательно, был накоплен известный опыт государственного регулирования внешней торговли, приобретены некоторые навыки учета и контроля в этой отрасли народного хозяйства. Кроме того, в эти же месяцы вводилась монополия на ряд важнейших сырьевых и продовольственных продуктов, и государство получило возможность создать экспортный фонд для внешней торговли. Таким образом, закладывались предпосылки для ее национализации.^{58}

Вместе с тем следует отметить, что международная обстановка не только заставляла Советское государство ускорить решение вопроса о национализации внешней торговли, по в известной мере и облегчала ее проведение в жизнь. Дело в том, что напряженные отношения с Германией после заключения Брест-Литовского мирного договора сохранялись довольно продолжительное время. Это обстоятельство, как и рассмотренные первые меры экономического бойкота Советской власти со стороны государств Антанты, фактически привело к резкому сокращению хозяйственных связей со странами Запада, что позволяло переходить к национализации внешней торговли, не дожидаясь упрочения государственного органа, призванного осуществлять ее на практике.

В докладе НКТиП Совету Народных Комиссаров, направленном в августе 1918 г., в связи с этим отмечалось следующее: «Хотя в наши задачи и входило среди других экономических мероприятий проведение национализации внешней торговли, Советская власть считалась с колоссальными трудностями… Единственным облегчением в проведении этой грандиозной меры, требующей хорошо сорганизованного правительственного и общественного аппарата, было, во-первых, состояние войны с Германией и (во-вторых) молчаливый экономический разрыв с союзниками после Октябрьского переворота».^{59}

Декрет о национализации внешней торговли был принят на заседании СНК 22 апреля 1918 г. под председательством В. И. Ленина. Он устанавливал принцип государственной монополии внешней торговли. Ее осуществление поручалось НКТиП, при котором для практической организации экспортных и импортных операций создавался междуведомственный Совет внешней торговли. Все его решения должны были утверждаться НКТиП. Декрет предусматривал плановое ведение внешней торговли. План товарооборота подлежал разработке в НКТиП и утверждению ВСНХ.^{60}

Декрет от 22 апреля 1918 г. стал исходным актом для практического проведения в жизнь монополии внешней торговли. В первые месяцы после его принятия была проведена колоссальная работа, с тем чтобы декрет обрел плоть и кровь, наполнился реальным содержанием.

Согласно отчету Отдела внешней торговли Петроградского отделения НКТиП за 1918 г., к концу первого года существования Советской власти удалось добиться того, что внешнеторговые операции стали осуществляться исключительно на основе декрета о национализации.^{61} Однако перед государством стояла гораздо более трудная задача – попытаться организовать национализированную внешнюю торговлю силами собственного аппарата, постепенно вытесняя из нее частнокапиталистические элементы.

Согласно декрету от 22 апреля, при НКТиП в июне – августе 1918 г. был создан Совет внешней торговли. Он рассматривал и выносил решения по сделкам, которые утверждались коллегией НКТиП. По мере того как укреплялся и развивался аппарат самого Наркомторгпрома и его органов на местах, роль частного капитала во внешней торговле РСФСР неуклонно падала. Осенью 1918 г. уже вся непосредственная деятельность по закупке и сосредоточению экспортных товаров стала осуществляться самим аппаратом НКТиП, отделами ВСНХ и рядом главков и ведомств, имевших запасы пригодных для вывоза товаров.^{62}

Реорганизация внутреннего аппарата Народного комиссариата торговли и промышленности привела к изменению его функций. Они сводились теперь только к организации и осуществлению внешней торговли. Все вопросы руководства промышленностью передавались в ВСНХ. Итогом работы по укреплению Наркомторгпрома как органа внешней торговли явились постановления Совнаркома 12 ноября и ВЦИК 13 ноября 1918 г. об утверждении народным комиссаром этого ведомства видного деятеля партии, члена Президиума ВСНХ Л. Б. Красина.^{63}

В то время Леониду Борисовичу Красину было 48 лет, а за плечами – активная и разносторонняя жизнь профессионального революционера и выдающегося инженера. Рано вступив в революционное движение, Красин вскоре стал большевиком, был членом ЦК РСДРП (б) с 1903 по 1908 г., особо проявил себя как организатор технического и финансового аппарата партии. Позднее, оценивая эту сторону его деятельности, А. В. Луначарский отмечал, что «финансово-коммерческие дарования» Л. Б. Красина и его «сноровка в денежных операциях» послужили основанием для партии и В. И. Ленина поручить ему руководство внешней торговлей страны.^{64} Л. Б. Красин, познавший аресты, ссылки и вынужденный уехать в эмиграцию, сделал блестящую карьеру инженера. В России он руководил постройкой крупной Бакинской электростанции, работал на предприятиях Петербурга и Орехово-Зуева, а в Германии, начав со скромной должности младшего инженера в электротехническом концерне «Сименс-Шуккерт», быстро продвинулся и незадолго до начала первой мировой войны был направлен в Россию директором российского отделения фирмы. Самыми примечательными чертами личности Л. Б. Красина были громадная энергия, деловитость и страстность, с которыми он отдавался работе. «Владимир Ильич, – вспоминал Г. М. Кржижановский, – высоко ценил многостороннюю красочную талантливость Леонида Борисовича, его кипучую энергию, его волевую самособранность, его особую работоспособность».^{65}