Текст книги "Сингапурский квартет"

Автор книги: Валериан Скворцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Полосатая сорочка навыпуск. Нагловатые глаза за дымчатыми стеклами очков в платиновой оправе. Гуталиновые гренадерские усы, переходящие в бакенбарды. Аромат дорогой сигары. Массивный перстень с вензелем университета, а возможно, и военного училища.

– Я Рутер Батуйгас, филиппинский коллега Барбары… Гораздо предпочтительнее, если между местной леди и заезжим фарангом находится третий лишний азиатского обличья. Тут свои обычаи… Так что воспринимайте меня как неизбежный аксессуар. Идет? И зовите Рутер. Идет?

– Я Бэзил.

– Что будете пить, джентльмены?

Она выбрала столик у красных колонн «Лавки одной цены». Витрина лавки была заставлена миньскими вазами.

– Ага, – сказал Рутер, – значит, платишь ты, Барбара?

– Давайте демократическим путем, – предложил Бэзил. – Бросим на пальцах! Ну… раз, два, три! Игра!

Все равно вышло платить Барбаре. Бэзил подметил быструю змеиную реакцию филиппинца, который выкинул пальцы, повинуясь её сигналу.

– На один день, как собирался, или пробудешь здесь дольше? – спросила Барбара.

Бэзил вежливо улыбнулся. Она поняла: кто же в этих краях, где все и так непредсказуемо, меняет свои планы?

Пока ждали кружки с бочковым «Тайгером», филиппинец ни к селу, ни к городу принялся рассуждать о каких-то листках с извещениями о разоблачениях ведьм, которые в средневековой Европе стали предвестниками газет. Придворные и духовные лица, особы иностранного происхождения оставались тогда героями тайных доносов, а не общественных слухов, поэтому о них и не писали.

– Как у вас в России, – закончил Рутер.

– Давайте, Рутер, договоримся не цеплять сегодня Россию, – сказал Бэзил. – Кто его знает, что там происходит и что будет в её завтрашних газетах? В моей гостинице я не видел московских газет, в том числе и той, на которую работаю. Наверное, в других местах в Сингапуре положение столь же тревожное…

– Да, я ваших газет в жизни не видел. Правда, смотрел кино «Братья Карамазовы»…

– Потому что сюжет построен на уголовной истории, так? – спросила Барбара.

– Да уж верно, – ответил Рутер с лицемерным вздохом. – Сплошной фрейдизм. Убийство на почве затянутого и неосознанного сексуального соперничества между поколениями, то есть отцом и сыном… Слишком сложно для моего опыта.

– Рутер, расскажи Бэзилу о своем захватывающем опыте, – ехидно сказала Барбара.

– Мой опыт? Я убил шестерых в порядке самозащиты и дважды привлекался к суду по обвинению в убийстве. В справочнике Интерпола меня называют «самым диким полицейским репортером». Я изучал право, потому что готовился после университета поступить в уголовный розыск… А там оказалась такая коррупция, с какой я нигде до тех пор и не сталкивался, разве что в прессе…

– В филиппинской полиции? – спросил Бэзил.

– В манильской, чтобы быть точным… Дело отца и сына Карамазовых с криминалистической точки зрения несколько старомодно. Если Достоевский хотел сказать, что приобретаемый в жизни опыт – это лишь жестокость и порок, то он слабак… Мир таков, каков он есть, другого не выдумать. Учись желать и пытайся понять…

– Надеюсь, это уже вывод? – спросила Барбара. – Я хотела сказать, что еды не закажу, джентльмены. Закусывать будете в «Ройял холидей инн».

– Ох, – простонал Рутер, – в честь тебя, Бэзил, в ресторане финансовых акул выставят немыслимые харчи. Хотел бы я знать, кто на самом деле оплатит счет Барбары… Слушай-ка, да ты не агент ли КГБ, Бэзил?

– Я и пытаюсь коррумпировать Бэзила, чтобы это выведать, – сказала Барбара. – Отличный вопрос! Ты великолепно работаешь на подхвате, Рутер…

– Я сделаю все, чтобы оправдать возлагаемые на меня надежды, друзья… Но только две поправки. Во-первых, КГБ уже нет, есть Федеральная служба безопасности и Служба внешней разведки. Во-вторых, я как раз предпринимаю отчаянные усилия восстановится там в ближайшее время. Меня выбросили из отдела особо извращенных диверсий за распитие пива в частной обстановке с одним подозрительным филиппинцем и незамужней сингапурской леди, при этом последнее показалось начальству особенно аморальным. Обвинение – склонность к алкоголизму и покушение на невинность.

– В ваших коррумпированных рядах это считается серьезной промашкой?

– Вроде того, Рутер. А тебе что же, не нравятся пиво и красивые женщины?

– Ох, – опять простонал Рутер, – тебя не следует пускать на пресс-конференции. Вместо ответов ты задаешь провокационные вопросы и заставляешь порядочных парней краснеть на людях…

– Но ведь одна красавица сильно испортила тебе карьеру, верно, Рутер? Об этом здесь все говорят, – сказала Барбара. – Ты обесчестил в Маниле дочь потомка то ли Магеллана, то ли Васко да Гамы, то ли обоих вместе, и возникли обстоятельства, при которых… как бы это сказать… порядочный молодой человек… ладно уж, назовем тебя так… обязан жениться.

– Я и женился на этой женщине, Барбара. Да, это случилось со мной, уже неделю назад. Невероятно, но я вступил в брак… Однако вовсе не потому, что её родители пригрозили выбросить меня навсегда из их порочной Манилы, как все говорят. Я понял, что это судьба… А случилось следующее. Ей позвонил один мой доброжелатель и сказал, что меня только что выловили мертвым из реки, абсолютно без одежды, и нужно привезти хоть что-нибудь, дабы прикрыть мое тело в морге. Она ответила, что хочет спать и займется этими заботами утром… Для неё я бессмертен. Эта женщина рождена, чтобы забеременеть от меня. Я немедленно сделал формальное предложение! Медовый месяц и свадебное путешествие мы отложили на то время, когда она отнимет первенца от груди… Ему уже три недели! К сожалению, работа пригнала меня сюда…

– Что же это за работа? – спросил Бэзил.

– После увольнения из уголовного розыска я пишу детективы для воскресных приложений… Еще просматриваю полицейские объявления с обещанием наградных за доставку определенных типов в живом или мертвом виде. Более семидесяти пойманных бандитов. В среднем по триста долларов за голову… Но для этого, прежде всего, нужна своя голова. Семь футов под землей обрели многие, у которых мускулы не хуже, чем у Сталлоне или Ван Дамма, но мозги работали плохо… Не смотри на меня как на стукача, Бэзил. Я отлавливаю исключительно бешеных волков, от которых страдают все, не только полиция. Именно поэтому меня терпят в подпольном мире длинных стволов… Знаешь, этот мир очень быстро выдает своих, если они начинают слишком уж привлекать внимание уголовного розыска. Такие люди мешают нормальной жизни всех… Усредненность – в этом спасение преступника. Я постоянно напоминаю себе: усредняйся, усредняйся… Кого первым делом съедают в джунглях? Того, кто выпадает из ритма… Того, кто либо торопится, либо отстает, либо ведет себя слишком тихо, либо шумит излишне…

– Этот человек, Рутер, работал во Вьетнаме, – сказала Барбара.

– Тогда о чем говорить? Не о чем говорить, – сказал Рутер. И без перехода спросил: – А у тебя есть жена и дети, Бэзил?

– Есть, – сказал Бэзил. – Жена и сын. Жена… как бы сказать… больна. Очень больна. Она лечится в России, в специальном санатории. Сын теперь в Бангкоке, с тайской нянькой. Ему три года, и нам нужен переводчик. Из-за няньки он говорит только по-тайски. Беда, да и только.

– Звучит, как вести с Луны, – сказала, придя ему на помощь, Барбара. То есть подобные разговоры о родственниках в России тут, в этом месте…

Она подала официанту сигнал, чтобы тот принес счет.

– А какие заботы привели тебя в Сингапур, Рутер? – спросил Бэзил.

– Пока секрет.

– Перестань крутить, – посоветовала Барбара. – Тебя призвали писать репортажи, открывающие массовому читателю глаза на китайскую мафию, в частности, на «Бамбуковый сад», который тянет «масляные деньги» с таксистов, леди доступных достоинств, мусорщиков, держателей автоматов с напитками… Перед Бэзилом не стоит притворяться… Так ведь, Бэзил?

– Наверное, разузнавать про такое ужасно интересно, – предположил Бэзил.

– Держись подальше от таких знаний, – сказал Рутер, помотав головой. Местные, сингапурские, не решаются писать об этом, они здесь живут – семьи и все такое… Поэтому позвали филиппинца. Ну, это долгая история. Поговорим о моих репортажах после публикации.

– Скоро? – спросил Бэзил.

Рутер повернулся к Барбаре.

– Когда меня спустят с поводка, леди?

И тут Бэзил сообразил: разговорчивость филиппинца – от затянувшегося ожидания опасности. Такое случается, он знал это по себе. В особенности, если события, которые ждешь, неизвестно как обернутся и в отношении тебя лично.

– Не подумай, Бэзил, – сказала Барбара, – будто я ему начальница. Это сложная комбинация в прессе. Мне предстоит роль заводилы, а затем в потасовку ввяжется Рутер…

Она обращалась к Бэзилу, как девочка, преодолевшая робость.

Барбара не боялась быть откровенной с собой. Она попыталась представить, как варит ему утром кофе. Или у них в это время принято пить водку? Кто его родители? Наверное, в прошлом – комиссары Красной армии, разведчики или дипломаты. У них, кажется, раньше передавалось по наследству не имущество, а профессия. По крайней мере, у дипломатов, военных… И другие буквы в алфавите… Ей любопытно будет смотреть на экран его компьютера…

– Конечно, не начальница, хэ-хэ… Жирная кошка от журналистики, да ещё финансовой. Хотел бы я столько зарабатывать… Бэзил, им платят на уровне бухгалтера крупной компании!

Русский улыбнулся одними глазами.

Голубые глаза считаются страшными на Дальнем Востоке, они от дьявола. Когда отец Барбары, шотландец, искалеченный в японском лагере военнопленных, смотрел на маму, она закрывалась ладонями.

У отца сохли руки. Барбара кормила его и не боялась смотреть в расширенные от боли зрачки, обрамленные небесной лазурью. Иногда глаза становились мутными, гасли с похмелья. Мама не разрешала давать болеутоляющий опиум. Только ром. Болезнь, из-за которой сохли руки, жила в позвоночнике, то вызывая корежившие отца приступы боли, то отпуская, и тогда на него нападала болтливость. Его шотландская семья утонула вместе с торпедированным на Балтике пароходом. Пенсию переводил банк, и если день, когда приходило уведомление о переводе, не случался похмельным, отец рассказывал Барбаре о банковской журналистике в лондонской «Таймс», на которую он когда-то работал…

Банк для Барбары был местом, откуда отцу приносили извещения о деньгах. Газета была ворохом листов, под которыми он засыпал в кресле. Что такое банковская журналистика, оставалось загадкой. Как и предостережения, с которыми отец, впадая после рома в бредовое состояние, обращался к Барбаре: «Не будем плясать под иностранную волынку «Таймс»! Нет, не будем…»

Позже, когда после смерти отца мама сумела устроить Барбару на благотворительную стипендию в университет, ответ нашелся. «Таймс» называлась «иностранной волынкой» потому, что её финансовые колонки накануне войны диктовались из-за Ла-Манша домом французских Ротшильдов. Это была единственная лондонская газета, ратовавшая за то, чтобы британские капиталы оставались в азиатских колониях и после начала войны с Гитлером. Однако вполне сложившаяся к тому времени лондонская школа финансовых репортеров, людей, исполненных внутреннего достоинства и делового инстинкта, незыблемым правилом которых была «работа с натуры», то есть реальная информация, а не идеологическое или купленное угодничество, спасла британские компании от роковой ошибки в колониях.

Честь спасения британских средств в заморских территориях перед вторжением японцев принадлежит корреспондентам, работавшим в Азии. Они предостерегали от наращивания инвестиций, несмотря на то, что местные зазывалы сулили очень высокие проценты. Когда самурайское нашествие подкатило к Индии, стало очевидным, по чьей подсказке заманивались деньги на подлежавшие оккупации территории. До мобилизации во флот отец писал в «Файнэншл таймс» из Сингапура о необходимости «вывоза денег пока не поздно». Барбара видела его колонки в старых подшивках… Слава богу, сингапурская журналистика получила лучшее наследство в мире – лелеемую и оберегаемую независимость мнений в вопросах финансов и бизнеса. Министры выслушивают университетских профессоров и академических экспертов, но дружбу предпочитают водить с финансовыми репортерами, которые имеют собственный взгляд на все происходящее, нюх на все новое, презирают домыслы и, конечно, блестяще образованы.

– Дело, которое раскрутит Руперт, может показаться интересным и у вас в России, Бэзил, – сказала Барбара, вспомнив, как Бруно Лябасти сомневался в целесообразности «подброски» гангстерской истории русскому. – Я думаю, ты сможешь хорошо продать этот материал…

– И тогда Гари Шпиндлер из «Бизнес уик» и «Файнэншл таймс» получит железное доказательство, что я, не брезгуя ничем, проник с твоей помощью в чуланы здешних и делового, и подпольного миров… А скелет всегда разыщется в любом чулане, стоит только поискать.

– Ты злопамятен, – сказала Барбара.

– Несколько осторожен, только и всего. Ведь я… как бы это сказать… один в чужом клубе. Один, потому что русский. Гари Шпиндлер искренне считает мафиозо всякого человека с российским паспортом.

– Даже сейчас ты чувствуешь себя одиноким?

Вырвавшийся вопрос раздосадовал её. Плоское кокетство. Но слова сказаны.

Бэзил напрягся. Он почувствовал, что вопрос тронул его. И велел себе насторожиться… Рутер, видимо, неплохой мужик. Барбара неплохая баба. Именно поэтому, приказал он себе, возьми себя в руки. И ответил:

– Верно… Чувствую глубокое одиночество. Гари Шпиндлер, я думаю, просто бросил меня в беде.

– Гари удивительный малый, – сказал Рутер. – Всякий раз, когда он звонит в Манилу и спрашивает, как у меня дела, его вопрос следует понимать так: кого из биржевиков я сдаю в данный момент полиции?

Официант принес на подносе кредитную карточку Барбары.

В наступивших сумерках засветились желтоватые лампионы, извилистой линией поднимавшиеся вверх по улице Изумрудного холма.

– Там, выше, я живу, – сказала Барбара.

– Да, красивое место, – сказал Бэзил. – И уютное. Старые дома под черепицей.

– Идиллия, – поддержал Рутер. – И долго будем любоваться?

Минуты три они отстояли в очереди на такси возле универмага «Главная точка» на Орчард-роуд. Барбара и Бэзил сели на заднее сиденье. Рутер устроился впереди. Водитель черно-желтой «тойоты», хмуро скользнув глазами по пассажирам и выбрав Барбару, бегло сказал несколько слов на кантонском. Минуты две они перебрасывались короткими фразами.

– Вот так новость, – сказала Барбара по-английски.

– Забастовка? – спросил Рутер.

– Собирается делегация к боссам… А почему ты предположил забастовку?

– Если газетчика выпихивают на ринг против «Бамбукового сада», ясно, что его действия – только операция по поддержке. Специи к супу, который варят. Думаешь, эти ребята из такси сами по себе осерчали, что ли? Они всегда идут не за тем, кто прав, а за тем, кто больше даст.

– Возможно, забастовка – это только слухи, – сказала Барбара.

– Слухи, не слухи, – неопределенно сказал Рутер. – Ну что такого особенного в забастовке сингапурских таксистов? Даже если это правда, газета все равно не станет печатать материал… Такси – не пригородные электрички.

Барбара принялась рассказывать, как заработала на слухах свои первые большие деньги. По просьбе одного дельца в «крикетном клубе», где собирались коллеги, она как бы случайно высказала предположение, что коровы в Европе, кажется, облучены в результате аварии на британской атомной электростанции. В результате появившихся потом публикаций цены по срочным сделкам на говядину и зерно росли довольно долго – до тех пор, пока торговцы не опомнились. Вскоре после этого первого опыта Барбара решилась на самостоятельный эксперимент. Она сообщила подруге-журналистке, что один доктор, великолепный специалист, к которому Барбара обращалась по поводу кисты на запястье из-за долгого печатания на машинке, предостерег её от использования яичного желтка. Желток, сказала Барбара, вызвал подозрения у исследователей как источник раковых опухолей… Всего через два дня биржа начала панически избавляться от контрактов на яйца из Австралии и Новой Зеландии. И Барбара поняла, что если слух движет рынком, то его следует уважать, даже если это совершеннейшая чепуха.

– Но запомните, джентльмены, – смеясь, сказала она, – в любом случае слухи – опасный товар. Возьмите недавний скандал со строительно-подрядными компаниями «Голь и K°» и «Ли Хэ Пин»! Теперь, когда, распродав акции, компании растворились в воздухе, журналисты, шумевшие о контрактах до самого Бангкока, обзванивают редакции в поисках места. Вранье – не детская игра… Мы приехали, джентльмены!

Бэзил постарался запомнить названия. В этих забавных историях нужно будет покопаться на обратном пути из Джакарты. Он вспомнил Севастьянова и прикинул – не позвонить ли в представительство холдинга перед отлетом?

Пока проходили вестибюль гостиницы «Ройял холидей инн», узкий и длинный, переполненный людьми, Барбара опять не отпускала ладонь Бэзила. Ее рука была сухой и прохладной. Он по опыту знал: откровенное проявление близости на людях в Сингапуре вызывает иную, чем на Западе, реакцию. Здесь это считают маскировкой враждебности. Для репутации Барбары было бы хуже, если бы она держалась сдержанно или даже отчужденно… Театр теней. Основная игра за занавесом.

Высокая китаянка, кивнув по-приятельски Барбаре, раздала им кожаные книжки меню и вежливо попросила:.

– Мисс Чунг, минут десять, пожалуйста. Ваш столик готовят поближе к камину. Хорошо?

– Камин в ста сорока километрах от экватора? – удивился Бэзил.

– Один мой знакомый начинал карьеру со съемок на кинопленку горящего очага для показа на рождество в Сайгоне, – сказала Барбара, вспомнив дневник Бруно. – Это было ещё в эпоху почтенных вентиляторов! Самый ходовой товар для белых в тропиках – овеществленный символ ностальгии… А для местных атрибуты метрополии – проявление стиля… Утонченный декаданс. Рутер, почитай-ка нараспев гастрономическую поэму из меню…

Малиновый смокинг заслонил свет торшера. Белая перчатка старшего официанта описала приглашающий круг в сторону ресторана. Зал был заставлен диванами белой стеганой кожи, между которыми в полумраке на столешницах светились язычки пламени в рюмках с цветной жидкостью. В центре ловко подсвеченная ледяная лошадь, слегка начавшая оплывать, возвышалась над блюдами с салатами, мясным и куриным карри, колбасами, ветчинами, кашами, гарнирами, грудами золотистых ломтиков картошки и бог знает чем еще. За металлической выгородкой оранжевая кухня озарялась всполохами пламени, походившими на беспрерывные взрывы на десятках сковородок.

Над Бэзилом навис официант по винам. Голова человека в зеленой венгерке почти не просматривалась, возможно, на этой должности специально держали негра, чтобы его лицо сливалось с темнотой. Ресторанный зал вообще освещался слоями. Как удавалось удержать свет люстры у потолка, потом устроить под ней ночь, затем высветить столешницы и снова все погрузить в ночь, оставалось тайной заведения…

– Я могу покапризничать в пределах разумного, Ден? – спросила Барбара винного венгерца.

– «Ночь Святого Георгия» восьмидесятого года, мисс Чунг?

Рутер подмигнул Бэзилу. Барбара приметила.

– Хорошо, ну хорошо… Я порываю со снобизмом закормленной финансовой писательницы, коллеги…

– Простите, мисс Чунг? – сказал Ден.

– С вином решено, Ден.

– Большое спасибо, мисс Чунг.

Венгерец исчез в темноте.

– Так и подмывало подставить ему ножку, – сказал Рутер. – Интересно, разглядел бы?

Между копченой рыбой, с которой шкурка сходила сама, и бараниной, над которой стоял синеватый нимб выгоравшего коньяка, квартет по заказу Рутера сыграл «Подмосковные вечера». Когда филиппинец сунул было рябому гитаристу кредитку, музыкант покачал головой.

– Мы ведь оба филиппинцы, Рутер, и давно знаем друг друга… Я для тебя сыграл бесплатно, – сказал он. – Вот если у джентльмена из Москвы найдется русская монетка…

У Бэзила имелась. Он всегда держал в кармане несколько старых сторублевиков. Шемякин протянул монету музыканту.

– И для нас найдется? – спросила Барбара.

Бэзил высыпал кругляки на скатерть.

– Мой гонорар, – сказал Рутер, отобрав несколько монет.

Он быстро прикончил баранину и, не ожидая десерта, поднялся из-за стола.

– Ну, друзья, мне пора… Задача третьего лишнего выполнена, приличия соблюдены… До встречи, Бэзил! До завтра, Барбара!

Он подмигнул с широкой, почти детской улыбкой, не вязавшейся с грубоватым лицом.

– Сейчас будет звонить из вестибюля в Манилу жене, – сказала Барбара. И почти без паузы спросила: – Скажи, Бэзил, ты действительно не из русской разведки? Я… я в том смысле, что работа есть работа и неважно, какая она. Мы же профи. Высшая моральная заповедь, я считаю, – это безупречная, красиво и технично выполненная работа… Тебе трудно говорить со мной, как с другом?

– Такие вопросы профи не задают.

– Считай, что я объяснилась тебе в любви.

«Господь, быть может, простит тебе эту ложь», – неуверенно подумал Бэзил.

– Нет, Барбара, я не работаю в разведке…

«Господь простит и эту ложь, если это ложь», – подумал он теперь о себе.

– Как же объяснить метаморфозу? До конца восьмидесятых ты работал в Бангкоке практикующим юристом, то есть имел лицензию частного детектива, на твоем счету три или четыре удачных охоты… Все знают, что это ты вытащил из Новой Зеландии двух фарангов, которые подорвались в Бангкоке на минах-ловушках перед сейфовой комнатой бриллиантовой гранильни и потом сбежали из тюремного госпиталя, хотя у каждого оставалось по одной ноге… Так ведь? Я знаю, что у тебя есть мать и русская жена, которую тебе сосватали из Австралии… Вы все имели французские паспорта. Свой ты получил при увольнении из Иностранного Легиона. И вот ты объявился в этих же краях как журналист с русским паспортом…

Удивляться осведомленности Барбары не приходилось: Чунг исправно пропахала всю имеющуюся здесь о нем информацию. Четверть века работы в этих краях – это именно четверть века. Вполне достаточно для того, чтобы отдельные этапы биографии Бэзила Шемякина оказались в досье, допустим, принадлежащем её «Стрейтс таймс».

– И все же я не агент неважно чего и кого, – сказал Бэзил. – Если хочешь, я наемник, и только. Как и ты, веду охоту за информацией, потом продаю мясо и шкуры. То есть, я не работаю в государственном или частном учреждении, я не продаю свое время, я продаю свой товар… А мои полномочия – вера в добро и род человеческий, даже в таких изверившихся в людях и самих себе представителей этого рода, как я и ты, Барбара.

– Мне кажется, я теперь понимаю, почему ты увез своих в Россию.

– Ты что, тоже собиралась уехать? Твой отец, наверное, из Америки?

– Нет. Одно время я всерьез подумывала переехать в Англию…

Глаза у неё вдруг сделались влажными.

Очень осторожно Бэзил спросил:

– Я сказал что-то не то?

– Ты, верно, хочешь, чтобы мы поехали к тебе?

Ее слова отозвались в нем тревожной и щемящей нотой.

– Нет, – произнес он. – Я ещё не думал об этом.

– Я подумала, – сказала Барбара. – Мы поедем ко мне.

В такси молчали.

Когда шины затарахтели по брусчатке Изумрудного холма, она сказала:

– Так хорошо, когда двое молчат…

– Спасибо, Барбара, за прекрасный вечер.

– Как это звучит по-русски?

Бэзил сказал. Она не повторила.

Ее дом сжимали старинные двухэтажки. Над дверью красноватая лампочка подсвечивала алтарь предкам. Сероватый дракончик – струйка фимиама пытался сорваться и улететь с дотлевавшей жертвенной палочки, вонзенной в горшочек с землей перед алтарем.

Ветер, продувавший улицу Изумрудного Хрома, – прохладный, пахнущий скошенной травой, совсем как где-нибудь в московском переулке июльской ночью, – перебирал космы воздушных корней баньянового дерева.

Барбара поцеловала его в губы.

– До свидания, Бэзил. Позвони на обратной остановке из Джакарты.

В обшарпанной кофейне «Стрэнда» он заказал чай. Пил безвкусную тепловатую жижу и заполнял дневничок. За соседним столом двое индусов, возле которых томился официант с бутылкой виски и ведерком льда на алюминиевом подносе, кричали, обсуждая цены на мануфактуру.

Бэзил жирно подчеркнул в блокноте названия «Голь и K°» и «Ли Хэ Пин», довольный, что сохранил их в памяти. Сделал пометку: «Поговорить с Севастьяновым».

Он долго не мог уснуть, вертелся на пластиковом матрасе. И вдруг, ни с того, ни с сего, понял задумку Ефима Шлайна.

Николас Боткин не зря говорил, что его формула выявления крота включает то, с чем редко работает чистая математика. Если пользоваться терминологией бывшего специального агента, в понятие пространства, из которого воруют информацию, следует непременно включать ещё и динамику существования этого пространства во времени… Другими словами, в затягивающейся охоте на предателя следует сознательно жертвовать какими-то секретами, чтобы скрыть от крота то, что уже выявлено. Грамотно просчитанная утечка достоверных данных в смеси с состряпанной фальшивкой должна придавать кроту уверенность в невыявляемости канала связи. Крота, считал Боткин, вообще не следует брать.

– Дайте шпиону достойно доработать! – орал Николас с кафедры. – В этом и заключается тайна великого многовекового опыта контрразведчиков в Интеллидженс сервис или такого же опыта, но измеряемого несколькими десятилетиями, молодой Шинбет, господа… Вообще не подходите к кроту вплотную. Лучше даже не знать, кто он такой, и смаковать подозрения… Ваша задача проще. Следует на полшага опережать крота с информацией, то есть поставлять её добровольно. Но это получится у вас только в том случае, если вы и ваши начальники будете готовы взвалить на себя ответственность за решение об утечке… Однако, ни вы, ни тем более ваши начальники, конечно, этого не сделаете!

Напрасно он так считал. Ефим Шлайн делал это. Ефим соразмерял скорость своей системы перехвата выкраденной информации со скоростью её передачи в Сингапур кротом из московского холдинга. Всякий пользующийся кодами, в том числе и электронными, отлично знает, что любой будет взломан, если у взломщика достаточно времени на соответствующую работу. Таким образом, победа или поражение зависят от скорости работы противников. У охотника на крота эта скорость зависит от двух величин: от быстроты перехвата и быстроты расшифровки. Это, говоря коммерческим языком, и есть маржа крота. Задача Ефима состояла в том, чтобы уменьшить маржу до такого уровня, когда московский крот почувствует – а он это непременно почувствует, – что его достают… Крот занервничает, наделает ошибок. Если не он, то помощники. После чего Ефим сядет ему на хвост и не отстанет…

Умерший два года назад Николас Боткин оказался предтечей Ефима Шлайна. Полковник экономической контрразведки ФСБ поднял знамя, выпавшее из рук специального агента ФБР. Он тоже учитывал фактор времени. Не просто времени, а времени, качество которого определяется человеком… В данном случае – Севастьяновым.

Барбара сказала: слухи – опасный товар. Шлайн и рассчитывает, что Севастьянов произведет такой товар для крота, а тот перешлет его назад в Сингапур. Ни расшифровывать, ни перехватывать не нужно.