Текст книги "Срочно, секретно..."

Автор книги: Валериан Скворцов

Соавторы: Виталий Мельников,Николай Дежнев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

НА ПОЛИГОНЕ

Пока в кабинете шефа разведки Квантунской армии шло совещание, к пристанционному поселку Аньда, ютящемуся вблизи отрогов Большого Хингана в ста с лишним километрах к северо-западу от Харбина, мчался по дороге штабной лимузин.

Сзади, откинув голову в угол подушки сиденья, спал доктор Лемке. Передряги минувшей ночи не оставили заметных следов на его астматическом лице. Однако вынужденное ночное бодрствование вызвало неудержимую сонливость, и как только машина выбралась за контрольно-пропускной пункт на выезде из Харбина, он погрузился в тяжелый сон.

В километре от станции водитель резко вывернул руль вправо. Лемке подбросило на сиденье, и он проснулся. Ошалело осмотрелся. Впереди по ходу машины увидел железнодорожный переезд с поднятым шлагбаумом, за ним над всхолмленной равниной ультрамарином синело небо, заканчиваясь к горизонту лиловыми низкими горами.

За переездом гудрон сменила бетонка, и минут через пятнадцать машина затормозила перед полосатым шлагбаумом, перекрывавшим дорогу.

У въезда на территорию полигона, окруженного высоким ограждением из трех рядов, колючей проволоки, дежурный офицер, несмотря на то, что хорошо знал майора Мицубиси, сопровождавшего Лемке, долго и тщательно проверял пропуска, прежде чем пропустил прибывших.

По присыпанной песком дорожке Мицубиси и Лемке направились к небольшому двухэтажному зданию из силикатного кирпича, с квадратными, забранными решетками окнами.

Невысокого роста офицер с круглым благодушным лицом выбежал им навстречу.

– Меня зовут лейтенант Масаоми Китагава, – с сильным акцентом по-немецки представился он. – Генерал Исии просил извинить его: события последних дней лишили его удовольствия лично быть вашим гидом. Эту приятную обязанность он возложил на меня, герр Лемке.

В японском языке отсутствует звук «л», потому вместо Лемке у Китагавы получилось «Ремке», что заставило майора недовольно поморщиться.

– К эксперименту все готово, ждали только вас. Однако прежде, чем пройдем на полигон, прошу вас заглянуть на минутку в это здание. Необходимо надлежащим образом экипироваться, – объяснил лейтенант.

Через несколько минут все трое снова вышли наружу. Но теперь разве только по росту можно было догадаться, кто из этой троицы Лемке, а кто Мицубиси и Китагава. Зеленые комбинезоны с капюшонами, надвинутыми на глаза, на руках – резиновые перчатки, ноги – в сапогах с высокими голенищами, тоже резиновых...

В отдалении стояли несколько человек, к которым и подвел Китагава своих спутников.

– Доктор Китано и доктор Вакамацу – научные руководители эксперимента, майор Икари – начальник второго отдела, доктор Футаки – бактериолог, – поочередно представил он Лемке людей в неотличимо одинаковых комбинезонах.

Доктор Футаки повернулся к Лемке и что-то громко сказал, оживленно жестикулируя.

– Сейчас начнем, – перевел Китагава. – Погода самая благоприятная – ни дождя, ни ветра, и температурные условия идеальные.

Лейтенант пригласил немецкого гостя осмотреть площадку, на которой, как он пояснил, с минуты на минуту будет проведен запланированный эксперимент. Они завернули за угол здания и вскоре подошли к обширному пустырю.

Конрад Лемке увидел изможденных людей, привязанных ремнями к вбитым в землю столбам. Они стояли полукругом на расстоянии нескольких метров друг от друга, обращенные лицами к столбам. Головы их были прикрыты металлическими касками, а одежду заменяли стеганые одеяла, в которые эти жалкие существа были закутаны таким образом, что оголенными оставались лишь ягодицы.

– Мы позаботились, чтобы бедняги не мерзли, – иронично усмехнулся лейтенант. – Правда, после эксперимента они неделю-другую не смогут сидеть, но лежать им будет полезнее...

– Что это за люди? – поинтересовался Лемке.

– Китайские партизаны. Получили их несколько дней назад из жандармерии в Харбине. Есть среди них и женщина, вон она – возле третьего столба.

Сзади послышался голос доктора Футаки.

– Нас зовут в укрытие, – пояснил Китагава. – Сейчас будет произведен взрыв.

Весь обслуживающий персонал и гости спустились в блиндаж и встали возле круглых окон, похожих на плотно задраенные иллюминаторы.

Доктор Китано подошел к пульту и дернул за рычаг. Секундой позже Лемке увидел, как вверх взметнулась колышущаяся масса разверзшейся земли и вслед раздался глухой удар взрыва. Один, другой, третий...

Испытательную площадку заволокла плотная завеса пыли и черного дыма. Люди, привязанные к столбам, исчезли из виду.

Лемке отыскал глазами лейтенанта Китагаву. Тот, храня улыбку на благодушном своем лице, охотно пояснил:

– Сейчас мы поднимемся наверх и пройдем к площадке. Однако прежде я хотел бы ввести вас в курс происшедшего.

Китагава встал у пульта.

– Этот рубильник, – взялся он за рычаг, – подключен через кабель к запалам бомб, которые лежали на испытательной площадке. Бомбы были особые – фарфоровые, с минимальным количеством взрывчатого вещества. Их основной заряд – бактерии газовой гангрены. Под воздействием взрыва бактерии вместе с осколками фарфора проникли, по всей видимости, в оголенные части тела объектов эксперимента. Что будет дальше, увидим. Цель эксперимента: установить пригодность бактерий газовой гангрены в условиях военных действий. И если они для этой цели пригодны, то определить, какие методы следует применять, чтобы получить наилучшие результаты.

Группа офицеров, а с ними и Лемке, вышла из укрытия и направилась к испытательной площадке.

Ягодицы жертв, привязанных к столбам, были залиты кровью. Некоторые узники тихо стонали. Женщина потеряла сознание, голова ее безжизненно упала на плечо. Обнаженная часть тела представляла собой сплошную кровоточащую рану.

Между тем санитары отвязали пострадавших от столбов. Как только ремни ослабевали, узники со стонами валились на землю. Санитары клали их на носилки, затем устремлялись к грузовику, стоявшему поодаль, и, раскачав носилки, бесцеремонно швыряли узников в кузов.

– Что их ожидает? – поинтересовался Лемке.

Китагава пренебрежительно махнул рукой.

– На свободу никто из них не выйдет, – сказал он. – Будут и дальше находиться в тюрьме, а если бактерии проникли в раны, участь их предрешена. Вы, герр Лемке, лучше меня знаете, что такое газовая гангрена...

Подошел майор Мицубиси. Главный технолог произнес несколько длинных фраз, на каждую из которых лейтенант отзывался коротким кивком.

– Герр Мицубиси рад сообщить, что вам, герр Лемке, повезло: через полчаса начнется еще один очень интересный эксперимент – распространение чумы с помощью бомб, – кратко перевел Китагава монолог майора. После, очевидно от себя, добавил: – Эксперимент небезопасный, и эти полчаса лучше всего провести под крышей.

Они вернулись в знакомое уже Лемке двухэтажное здание из голубовато-белого силикатного кирпича, сняли защитные комбинезоны.

– Но ведь господин Исии говорил мне, что бомбы непригодны для распространения бактерий с воздуха, так как бактерии гибнут в результате взрыва и под воздействием высоких температур, – задал наконец Лемке вопрос, давно вертевшийся у него на языке.

Лейтенант Китагава понимающе улыбнулся.

– Пойдемте, я вам все объясню, – предложил он с доброжелательной готовностью.

Они поднялись на второй этаж и прошли в просторный холл, в который выходили четыре двери.

– Прошу! – распахнул лейтенант одну из дверей, и Лемке оказался в комнате, обставленной наподобие лекционного зала или же учебного класса: несколько рядов деревянных кресел с откидными столиками, кафедра, аспидная доска, на стенах – фотографии, схемы и чертежи. – Итак, – начал лейтенант, – нам удалось сконструировать бомбу, каких еще не было в мировой практике, – бомбу из глины, безопасную для разносчиков инфекции. Я сказал «нам удалось», однако правильнее будет, если я употреблю выражение «удалось нашему шефу, генералу Исии», ибо идея такой бомбы принадлежит ему, и только ему одному. Прошу взглянуть, что собой представляет «бомба Исии», как мы все ее называем.

Китагава подвел Лемке к стене, на которой висел большой плакат, покрытый рисунками и фотографиями.

– По внешнему виду, как видите, она напоминает нормальную бомбу небольшой мощности, – принялся объяснять лейтенант. – Длина – восемьдесят сантиметров, диаметр – двадцать сантиметров. Изготовляется из обожженной глины. Взрывчатое вещество в отличие от всех прочих бомб помещается не внутри капсулы, а снаружи. Видите вот эти борозды на поверхности? Как раз они-то и предназначены для взрывчатки. Взрыватель, как обычно, находится в головной части бомбы. Он – дистанционного типа. На определенной высоте бомба разрывается, причем сила детонации рассчитана таким образом, что взрыв, разбивая бомбу на черепки, не причиняет никакого вреда бактериям или блохам.

– Герр Исии говорил мне, что с помощью,специальных распылителей зараженных чумой блох можно рассеивать непосредственно с самолета. Зачем же уважаемому генералу понадобилось конструировать еще и специальную бомбу? – спросил Лемке.

– Действительно, в Китае мы применяли распылители, но у этого способа много минусов, – ответил Китагава. – Самолет должен лететь очень низко, на высоте не более ста метров, а следовательно, каждый полет сопряжен с огромным риском: самолет могут легко сбить. Пробовали рассеивать блох с большой высоты, однако выяснилось, что в этом случае они или погибают, или их относит далеко от цели. Мысль о бомбе из глины пришла нашему шефу совсем недавно. У такой бомбы, кроме всего прочего, еще и то преимущество, что ее можно сбрасывать с большой высоты, что, с одной стороны, делает полеты менее опасными, а с другой – бомба, разрываясь над самой землей, дает возможность создавать очаг инфекции в точке, намеченной заранее. Сегодня, герр Лемке, вы как раз и познакомитесь с этой многообещающей новинкой, – заключил свою лекцию лейтенант.

Он несколько театральным жестом поднес к глазам руку с часами.

– Наше время истекает... Пора переодеваться.

Облачившись в комбинезоны, они направились к летному полю.

Здесь Конрад Лемке увидел знакомую картину: железные столбы и изможденные люди, привязанные к ним. Только на этот раз их было вдвое больше – целая дюжина, и к столбам были обращены спинами. Тупо смотрели они в пространство ничего не видящими глазами. Вне всякого сомнения, люди эти, оцепенев от ужаса, сознавали, что с минуты на минуту будут подвергнуты какому-то страшному истязанию, которое, по всей видимости, повлечет их гибель.

Впрочем, у Лемке не было времени долго приглядываться к страдальцам, обреченным на верную смерть.

– Пора в укрытие, – предупредил его заботливый лейтенант. – Вот-вот покажутся самолеты.

Лемке торопливо затрусил к укрытию, а издалека уже слышался шум подлетающих самолетов. Перед тем как спуститься в блиндаж, он бросил взгляд на небо: к аэродрому приближались два биплана, высота их полета равнялась примерно пятистам метрам.

За дальнейшим развитием событий Лемке наблюдал уже из блиндажа.

Он увидел, как от бипланов, когда они оказались над центральной частью летного поля, оторвались удлиненные, напоминающие веретена, коричневые бомбы. Первая из них, взорвавшись над землей, оставила после себя темное облачко. То же самое произошло со следующей и со всеми остальными. Бомбы разлетались вдребезги примерно на одной и той же высоте, в непосредственной близости от людей, привязанных к железным стоякам.

– Взрыватели отрегулировали таким образом, чтобы взрыв произошел на высоте ста метров, – объяснил Китагава. – Еще с полчаса нам придется поскучать в блиндаже. Нужно дождаться, чтобы дезинфекционная команда обработала территорию, а на это требуется время. С зачумленными блохами шутки плохи. Эти прыгучие твари изголодались по свежей человеческой крови. Так что, – ухмыльнулся лейтенант, – можете себе представить, каково теперь шелудивым китайцам!

И он тут же довольно живо изобразил на потеху присутствующим, как ведет себя человек, на которого напали блохи.

Лемке оставил без внимания эту топорную пантомиму. Он во все глаза следил за действиями дезинфекторов, одетых в глухие резиновые костюмы. И невдомек ему было, что у противоположного края летного поля, подобравшись вплотную к первому ряду проволочного заграждения, лежит в нескошенном бурьяне человек, которого он, майор Лемке, собственными руками и с превеликим удовольствием привязал бы еще к одному врытому в землю железному стояку.

«Двенадцать китайцев плюс я – вот и вышла бы не простая дюжина, а чертова», – с горечью и озлоблением думал человек, укрывшийся в бурьяне, наблюдая в бинокль, как солдаты из дезинфекционной команды, держась на безопасном расстоянии, из шлангов с металлическими наконечниками обливают привязанных к столбам китайцев какой-то зеленоватой, мутно пенящейся жидкостью. Потом он увидел, как солдаты отвязывают узников, как упавших пинками понуждают подняться, как этих едва держащихся на ногах людей гонят к машине, подталкивая в спины наконечниками шлангов. Наконец, когда машина отъехала и полигон опустел, из бункера вылезли шестеро в комбинезонах.

Человек, залегший в бурьяне, опустил бинокль.

«Гутен таг, герр Лемке!» – скривил он губы в усмешке. Отползая назад, человек подумал о том, что, на его счастье, у охраны полигона нет собак.

«Лучше уж иметь дело с немецкими офицерами, чем с немецкими овчарками», – вслушиваясь в шорох бурьяна, снова усмехнулся он.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
«УССУРИЙСКИЙ ТИГР» ИДЕТ ПО СЛЕДУ

Стрекочет старая японская пленка в кинопроекторе: биплан через минуту готовится снова отправиться в разбойный полет.

Смотрю, как бешено вращается пропеллер, запущенный вручную, и представляю себе: какая лавина режущих ухо звуков обрушилась бы сейчас на собравшихся в просмотровом зале, не будь эта лента немой. А биплан между тем, покачивая всеми четырьмя плоскостями, выруливает на взлетную дорожку; все убыстряя бег, мчится по освещенному солнцем бетону и, оторвавшись от земли, уходит в маньчжурское небо.

И почти тотчас же, как это возможно только в кино, биплан делает широкий разворот и стремительно идет на снижение.

На экране за легкой дымкой крупный населенный пункт, снятый из кабины пилота: хаос тесно прижатых друг к другу строений, на глазах увеличивающихся в размерах.

Титр.

В напряженной тишине голос переводчика:

– Эксперимент начался.

И вот уже крупным планом рука пилота. Пилот отработанным движением дергает на себя рычаг.

С закраин плоскостей головокружительно снижающегося биплана срываются округлые мутные облачка.

Биплан по дуге устремляется вверх.

Титр.

– Зачумленные блохи распыляются над целью, – глухо произнес переводчик. В его голосе уже не было прежней невозмутимости.

Снова возник титр.

– Результаты эксперимента, – прочел переводчик.

Титр сменился стоп-кадром: во весь экран вырезка из китайской газеты. Поверх газетных строк надпись по-японски.

– Из статьи следует, – медленно произнес переводчик, – что в районе Нинбо неожиданно вспыхнула сильная эпидемия чумы, и китайские власти объявили строгий карантин, тщательно изолировав очаг заразы. Далее сообщается, что эпидемия унесла в могилу тысячи детей, женщин, стариков и мужчин в расцвете сил... И это – менее чем за месяц, – тихо, едва слышно, уже как бы от себя, закончил он.

И тут же, словно в подтверждение сказанному, замелькали отрывки из хроникальных лент, снятых китайскими кинооператорами:

Заболевших помещают в инфекционные бараки.

Врачи, пытающиеся хоть чем-то помочь умирающим.

Вынос скончавшихся из бараков и захоронение трупов.

Дезинфицирование зараженных жилищ...

Наверняка многим полегчало, когда на смену этим документальным кадрам, жуткому кошмару наяву, на экран выползла короткая змейка иероглифов.

– Экспедиция успешно завершилась, – вздохнув с облегчением, обронил переводчик...

«РУКИ ЗА ГОЛОВУ!»

Шэн Чжи не вернулся к месту базирования отряда.

Выпустив сигнальную ракету и тем самым оповестив товарища Суна, чтобы готовили японскому бронепоезду подобающую встречу, он поспешил не мешкая убраться прочь через частый кустарник, тянущийся широкой лентой рядом с полосой отчуждения.

Ночь была темная, но Шэн знал в этих местах каждую тропинку, и к тому времени, когда забрезжил рассвет, он уже подходил к окраинным фанзам деревни Тяндзы.

Не слышно было ни лая собак, ни мычания коров, а в бумажных окнах фанз не светилось ни огонька.

Судя по всему, деревня крепко спала, но для человека без документов время рассвета – самое опасное время, и Шэн Чжи решил не искушать судьбу.

Окинув внимательным взглядом проступавшие из рассветной синевы глинобитные заборы и крутые крыши из волнистой черепицы, Шэн рассудил, что для него будет лучше, если он обогнет Тяндзы огородами. А там смотря по обстоятельствам: то ли он двинется дальше, то ли, укрывшись в священной роще, выждет, когда совсем развиднеет, и войдет в проснувшуюся деревню с противоположного конца. Что он будет делать в деревне? Отдохнет часок-другой на постоялом дворе. Содержатель двора – свой человек. Значит, в случае необходимости он не откажется засвидетельствовать, что Шэн остановился у него еще со вчерашнего вечера. А когда по дороге заскрипят фургоны, задребезжат пролетки и брички, заснует туда-сюда не обремененный пожитками пеший люд, Шэн продолжит путь. Если повезет, то, может быть, даже на лошади.

Так рассудил Шэн. Зная, что все может выйти иначе. Любая развилка на его пути может стать роковой, на любом шагу подстерегает его смертельная опасность. И не всегда в состоянии предугадать ее человек, рискующий жизнью.

Когда Шэн Чжи, скользнув глазами по темной купе развесистых деревьев, тихо ступая по мокрой, чуть слышно шуршащей траве, пересек лужайку, отделяющую священную рощу от проезжей дороги, из-за угла кумирни внезапно вынырнули два маньчжурских жандарма с короткоствольными японскими винтовками, взятыми на изготовку.

– Кто такой? – угрожающе направив винтовку Шэну в грудь, спросил один.

– Документы! – отрывисто бросил второй.

Существуют сотни китайских имен, и для Шэна не составляло труда назваться хоть Чаном, хоть Чуном, но вот что касается документов... документа Шэн не мог предъявить ни одного.

– Я – Фу Чин, – поклонился он. – Иду в Муданьцзян, чтобы найти работу.

– Документы! – снова прозвучал, повелительный голос.

Шэн еще ниже опустил голову.

– Документы украли, – робко ответил он и, огорченно чмокнув губами, пояснил со вздохом: – Украли в дороге. И деньги, и документы...

Из священной рощи тянуло холодом и сыростью. Жандармы не спускали с Шэна недоверчивых глаз.

– Руки за голову! – приказал один, а руки второго принялись бесцеремонно ощупывать и охлопывать Шэна. В заключение подзатыльник и выкрик над самым ухом:

– Поворачивайся и шагом марш! Руки не опускать!

Пауза. Потом сквозь зубы, с угрозой:

– В комендатуре у тебя прорежется голос. Тогда и узнаем: не из тех ли ты лесных пташек, на которых мы охотимся?

Мягкий свет наступающего утра скрадывал тени и звуки. С руками, закинутыми за голову, Шэн покорно побрел в деревню. Слева и справа хищно покачивались лезвия плоских, холодно поблескивающих штыков.

Вот и деревенская улица, похожая на русло пересохшей реки. Все ворота на запорах, все окна темны. Вот просторная фанза, перед которой высокие шесты, украшенные шариками, подсказывают, что здесь проживает староста. Вот на воротах вывеска с изображением красной рыбы – это и есть постоялый двор, тот самый, куда Шэну вряд ли когда-либо уже зайти. Вот узкий проулок, обнесенный глиняными стенами и уводящий из деревни – через огороды, к реке...

Шэн вихрем рванулся вперед, свернул в проулок и со всех ног бросился бежать. Сзади раздались крики. Потом прозвучало несколько выстрелов. Шэн перемахнул через низкий глинобитный забор, и преследователи потеряли его из виду.

В деревне начался переполох. Поднятые по тревоге жандармы обыскали фанзы, дворы, коровники, сараи, переворошили штыками каждый стог сена, каждую скирду, но беглец словно в воду канул... Сторожевые посты были выставлены у всех выходов из деревни. Мимо них змея бы не проскользнула – не то что человек.

– Если караульные не заметили, что кто-нибудь пытался выбраться из деревни, значит, беглец укрылся где-то в Тяндзы, – настойчиво и яростно внушал жандармам начальник комендатуры.

Так оно и было. Перепрыгивая через канавы и заборы, перебегая из двора во двор, петляя между деревьями в миниатюрных садиках, пересекая такие же миниатюрные огороды и ныряя из проулка в проулок, Шэн выбежал к пруду. Пара секунд на размышление, потом – взгляд налево, направо – и к воде. Только на мгновение поколебавшись, Шэн прыгнул с берега в пруд. Поднырнув под мостки, попытался встать. Ноги по щиколотки погрузились в вязкий, бархатный ил. Вода доставала до подбородка. Шэн стал на цыпочки, откинул голову назад, чтобы не захлебнуться, и обхватил руками осклизлую сваю.

Между тем жандармы выталкивали из фанз всех взрослых мужчин. На деревенской площади, куда их сгоняли, двое жандармов – те самые, которые сперва задержали, а потом упустили Шэна, – изучающе всматривались в каждое новое лицо и всякий раз бросали с досадой:

– Не тот!

Время подходило уже к десяти часам утра, когда один из жандармов, проходя по тропе, огибающей пруд, обратил внимание на пару гусей, которые подплыли к нависшим над водою мосткам и вдруг вроде бы ни с того ни с сего с гоготом отпрянули в сторону, испуганно хлопая крыльями. Жандарм кинулся к мосткам. Услыхав над собою гулкое буханье башмаков на деревянных подошвах, Шэн набрал в грудь побольше воздуха и, с головой погрузившись в воду, сжался чуть ли не в комок.

«Может, пронесет?» – успокаивал он себя, а в ушах, все убыстряя толчки, с шумом пульсировала кровь. С тоской подсчитывая, на сколько еще секунд хватит ему воздуха, Шэн понимал, что спастись он может только чудом.

Но чуда не случилось. Жандарм не поленился заглянуть под мостки. А что такое глубина в каких-то полтора метра и тень, отбрасываемая на воду тремя плохо сколоченными горбылями, когда вовсю сияет утреннее солнце?..

Через десять минут Шэн уже стоял перед начальником комендатуры. Из его промокшей насквозь одежды на землю ручьями сбегала вода. Одеревеневшие руки била мелкая неодолимая дрожь. Начальник кулаком ударил Шэна в лицо.

– Трясешься? – со злорадным гневом выкрикнул он. – Ты у меня еще не так затрясешься!

Шэн ничего не ответил. Однако глаза у него были такие, что жандармскому капитану сразу стало ясно: напугать чем-либо этого человека весьма и весьма непросто.

– Уведите, – буркнул он охранникам.

Сухое смуглое лицо. Желтоватые глаза. Поджарая фигура. Мягкая пружинящая походка. Полковника Макото Унагами подчиненные невольно сравнивали с уссурийским тигром. Разумеется, между собой. Впрочем, это было ему хорошо известно и даже в какой-то степени льстило самолюбию.

Полковник подошел к окну, открыл створки. За окном сияло восходящее солнце. Как добрый символ удачи. Восходящее солнце – в небе над Чанчунем. Нет, теперь этот город с тех пор, как стал столицей Маньчжоу-Го, называется по-другому. Синьцзином (новой столицей) – вот как теперь именуют этот древний китайский город. Когда-то китайский, а отныне и навеки маньчжоугоский.

Полковник кругами, как тигр в клетке, мягко ходит по кабинету, а мысли его снова и снова возвращаются к позавчерашнему совещанию в кабинете генерала Мацумуры.

Совещание было долгим. Когда же пришла пора подводить итог, шеф разведки сказал, не спуская с Унагами ласковых глаз:

– У вас, полковник, прямо-таки телепатический дар! Только я успел подумать, что между загадочной радиостанцией и столь же загадочной диверсией на ванцинской линии существует, по всей видимости, какая-то взаимосвязь, как вдруг – ну, не чудо ли?! – вы тут же высказываете то же самое предположение вслух. При таком нашем с вами исключительном единомыслии, полковник, мне, естественно, остается лишь одно: осуществление проработки этой пока еще гипотетической, однако, на мой взгляд, весьма перспективной версии поручить вам, и только вам, господин Унагами!.. Убежден, господа офицеры, вы будете полностью со мной солидарны, если я скажу, что аналитический ум полковника Унагами, его опыт контрразведчика, наконец, присущие ему смелость и находчивость – надежнейший залог того, что очень скоро мы узнаем, из какого логова и под чью диктовку отбивает ключом преступные радиограммы покуда неизвестный нам радист!

Вот каков он, генерал Мацумура!.. Хитрецу не терпится отведать рыбки, которую поймать для него должны другие...

Полковник Унагами безостановочно кружит по кабинету. «Уссурийский тигр» обдумывает план действий; Крохи сведений, которыми он располагает, носят чисто информационный характер, и зацепиться пока, собственно говоря, просто не за что. Ситуация предстает перед ним, как уравнение со множеством неизвестных. Что из того, если он знает, что под одним из иксов или игреков скрывается передатчик, работающий в Харбине, а под другим – некий отряд красных партизан? Кроме иксов и игреков, есть еще и зеты, и как угадать, что собой представляют эти бесчисленные неизвестные? А главное – кто он, тот таинственный имярек, которого столь же таинственный радист обслуживает? Когда удастся сорвать с них шапки-невидимки? Когда полковник Унагами увидит их лица?

Ему вспоминаются соображения, которые высказал инженер Сидзава, специализирующийся на перехвате секретных радиопередач.

– Радиомост Харбин – Благовещенск бездействовал в течение довольно продолжительного времени, – сказал Сидзава.

– Может, вышел из строя передатчик? – предположил в ответ Унагами.

– Не исключено, – согласился инженер и тотчас добавил: – Только прошу принять в расчет один маленький нюанс: у радиста, который выходил в эфир прежде, была совершенно иная манера работы на ключе – совсем другой почерк, как мы говорим.

– Выходит, что-то случилось с прежним радистом, и передатчик только потому и молчал, что потребовалось время на переброску в Харбин нового радиста, – задумчиво произнес Унагами.

– Мое дело – констатация фактов, – улыбнулся Сидзава, – а делать выводы – это по вашей части...

На том они и расстались. А вывод?.. Вывод из сказанного Сидзавой напрашивается такой: раз неизвестная рация, молчавшая в течение нескольких месяцев, возобновляет свою работу с передач, направленных в два адреса, следовательно, «товарищ Икс», в чьем подчинении находится таинственный радист, человек в Харбине не новый. Он пользуется доверием руководства коммунистического подполья, ибо китайские коммунисты – большие мастера во всем, что касается конспирации, – очень осторожны, крайне осмотрительны.

Отсюда еще один вывод. Этот таинственный «товарищ Икс», вероятно, опытный профессиональный разведчик, давно обосновавшийся в Харбине, и если он до сих пор не попал в поле зрения японской контрразведки и сыскных служб Маньчжоу-Го, значит, скорее всего в легальной жизни он подвизается в такой области деятельности, принадлежность к которой автоматически ввела его в круг лиц, стоящих выше подозрений. Что еще? Для контактов он, должно быть, использует цепочку надежных связных, а из этого следует, что, запеленговав вражескую рацию и выявив ее местонахождение, нужно установить негласный надзор за радистом и, двигаясь от связного к связному в обратном направлении, выйти в результате на тропу, ведущую к месту, где притаилась добыча, о которой пока известно только то, что она красная. А потом?.. Потом генерал-майор Мацумура отправит в Токио докладную: «Ликвидирован шпионский центр русских, функционировавший в Харбине». Естественно, все заслуги по завершению этой акции генерал Мацумура припишет себе.

На память полковнику пришел почти аналогичный случай. Только тогда, два с небольшим года тому назад, в положении добычи, которую выследили, оказался он сам, а всю вину за провал хитроумно задуманной операции предшественник Мацумуры генерал Доихара, естественно, свалил на него, Макото Унагами, тогда еще подполковника.

Тогда он по заданию штаба Квантунской армии работал в Чжэнчжоу. Его стараниями в этом крупном центре провинции Хэнань была создана активно действовавшая организация, перед которой стояла задача: подготовить почву для отделения Хэнаня от Китая. Организация эта, представлявшая собою, по сути дела, законспирированный шпионский центр, прикрывалась вывеской «культурной ассоциации». Центр располагал разветвленной агентурной сетью и тайной радиостанцией, благодаря которой вся собранная информация оперативно передавалась в штаб Квантунской армии. Однако тире и точки закодированной морзянки оказались той ниточкой, что позволила китайской контрразведке виток за витком размотать весь клубок, а в результате – полный провал, шумиха в прессе. И он, неудачник Макото, сильно скомпрометированный этим скандальным крахом, едва-едва уносит ноги из Чжэнчжоу.

Известно: тому, кто в выигрыше, хочется выиграть еще, а проигравший мечтает о том, чтобы отыграться. Только как ты можешь отыграться, если между тобою и твоим начальством стена отчуждения? Нет, не то чтобы кто-то умалял его заслуги или замалчивал успехи, которые были на его счету. Этого Унагами сказать не мог. Но мало-помалу его отодвигали все дальше и дальше от перспективных дел, поручая решать вопросы сугубо административно-хозяйственного свойства.

Теперь у него наконец появился шанс реабилитировать себя. Сумеет ли он использовать этот шанс должным образом?... Безусловно, может оказаться и так, что в Харбине нет никакого русского разведцентра во главе с хорошо законспирированным резидентом и что все его, Унагами, построения – лишь воздушный замок, заселенный призраками. Все может быть! Но ведь есть еще и радиостанция, а она-то, безусловно, не призрачная, и, если с умом организовать охоту на таинственного радиста, эта акция может принести ему, опальному полковнику, заметную сумму выигрышных очков.

Он сонно прикрывает глаза. Тоненький дымок папиросы струится вверх и повисает в воздухе, изогнувшись вопросительным знаком. Полковник верит в приметы...

– Сидя в Синьцзине, многого не узнаешь. Нужно ехать в Харбин. Непременно и как можно скорее нужно ехать в Харбин, – вслух размышляет Унагами.

И тут же звонит телефон.

«Уссурийский тигр» прижал к уху телефонную трубку.

– Господин полковник, соединяю с отделом по борьбе с партизанским движением, – доложил дежурный телефонист.

Чуть погодя Унагами услышал в трубке голос майора Замуры:

– Рад уведомить вас, господин полковник: в деревне Тяндзы местными жандармами задержан подозрительный субъект, китаец по национальности. Начальник комендатуры полагает, что это один из диверсантов. Мною отдано распоряжение, чтобы подозреваемого немедленно препроводили в синьцзинскую тюрьму.