Текст книги "Срочно, секретно..."

Автор книги: Валериан Скворцов

Соавторы: Виталий Мельников,Николай Дежнев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)

Срочно, секретно...

В состав сборника входят три политических детектива: В. Скворцова «Одинокий рулевой в красной лодке» – о событиях в странах Юго-Восточной Азии после «грязной войны» США во Вьетнаме; Н. Дежнева «Международный чиновник» – о преступных действиях транснациональной корпорации в одной развивающейся стране; В. Мельникова «Свидетель из Нинбо» – о том, как милитаристская Япония еще в 30-х годах проводила на территории оккупированной Маньчжурии первые эксперименты с бактериологическим оружием.

Валериан СКВОРЦОВ
ОДИНОКИЙ РУЛЕВОЙ В КРАСНОЙ ЛОДКЕ
Художественно-документальная повесть

ГЛАВА ПЕРВАЯ
ПЕРСИКОВЫЙ ТРАКТ

1

Парило, и к полудню оранжевая дымка застелила горизонт. Легкие дышали морской влагой, голова наливалась свинцом. Не верилось, что еще утром воздух был прозрачным, а зеленоватая даль – промытой крутой злобной волной.

К закату, при полном штиле, Малаккский пролив сделался молочно-серым, неразличимым от неба. В потерявшем измерения пространстве моторный сампан «Морской цыган» без бортовой и килевой качки, с небольшой складкой-буруном у форштевня походил на утюг, ползущий по шелку.

Щуплый рулевой, томясь от духоты, примостился на корточках в проеме поднятой рамы ходовой рубки. Не отрывая от штурвала закинутые за спину руки, матрос изредка клевал носом. Чтобы сбросить дремоту, вскинул голову к топовому огню на мачте с подобранным парусом.

С пластиковых тюков, сваленных между рубкой и дощатой надстройкой, поднялась гибкая фигурка женщины. Мелькнули узкие ладони, ребрами коснувшиеся загривка рулевого. Ежась острыми плечами под растянутой футболкой, он тоненько похохатывал, по-восточному благодаря за участие в нелегкой вахте. Шел «час мыши» – переваливало за полночь. До рассвета же предстояло идти по фарватеру, на котором сверхгигантские танкеры и сухогрузы, случись столкновение, подминают каботажные суденышки так же неощутимо, как мелких ящерок слон.

Подмена рулевому, правда, имелась. Да и сменщик не спал. Мускулистого детину одолевал разговорами хозяин сампана. Замученный бессонницей голый старик, прикрывшись клетчатым шарфом, возлеживал на досках надстройки. Слушая его, матрос извилистым клинком малайского ножа – криса вырезал в каблуке лакированного штиблета тайник.

Хозяин был вьетнамец, подчиненный – малаец, к тому же мусульманин. Прислушиваясь к боли в желудке, толчками подступавшей к горлу, хозяин втолковывал матросу, какой знаменательный день приходил с рассветом.

Наступало 13 февраля 1983 года – начало нового года по лунному календарю, благоприятного для мореходов «года свиньи». Весенний праздник обновления следовало бы, конечно, встречать в кругу семьи. Но у владельца «Морского цыгана» давным-давно никого не осталось, а горшей судьбы на Востоке не знают. Всю семью поглотило море, оно же, как думалось старику, поглощало каждую минуту и его завершающегося существования в этом мире, ничего не давая взамен, кроме тяжких трудов и испытаний. Осторожно трогая бородавку на щеке, он поучал:

– В каждом доме обретается осведомитель нефритового императора – хранитель очага, который в эти минуты возносится на небо для доклада обо всем добром и плохом...

Ощущая, как крепче и острее забирает жалость к себе, хозяин сампана почти уверовал, что повествует о собственной злосчастной судьбе.

– Один благодетель вознаградил бедняка, добросовестно трудившегося у него. Он спрятал слиток золота в рис, заработанный горемыкой. А тот возьми да и продай мешок в расчете купить другое зерно – хоть и грубее, но в большем количестве... Да, судьба не давалась ему. Несчастный, прознав, как сглупил, покончил счеты с жизнью. Сжалившись, небо даровало ему должность соглядатая за земными делами, которого художники изображают почтенным мандарином в дорогих одеждах, окруженным множеством жен и дочерей...

Старик ткнул пальцем в трафаретный рисунок на фарфоровом чайнике, который держал под рукой.

Матрос остерегался выказывать презрение к словам хозяина. Чтобы не затягивать непочтительного молчания, сказал:

– В такие дни много народа ходит на бои боксеров. В Бангкоке в парке Лумпини бьются с раннего утра...

– Ты был боксером?

– Пытался стать. А главнейшее для этого – заполучить учителя. По секрету дали мне адресок на Петбури-роуд. Сделал подношение. Чтобы собрать денег на него, работал в доках год. Но и потом могли в любую минуту указать на дверь. Восемь месяцев тренировался со старшим учеником. Мастер только наблюдал. Приемы, особенно тайные, полагалось улавливать самостоятельно, даже когда начались занятия с хозяином.

Старик со стоном перевалился на бок.

– Это справедливо... Когда боги хотят разорить, – проскрипел он, – они делают человека кичливым... Китайский император Сюань из династии Чжоу прослышал о некоем По Куньи, сила которого считалась непреодолимой. Встретив же По, поразился его хилости. «Что же ты можешь?» – спросил монарх. «Отломить ножку у кузнечика или оторвать крылышко у цикады, не более», – был ответ. «А я, – заявил Сюань, – сдираю кожу у бегущего носорога и удерживаю вожжами девять буйволов». Они сразились... По сказал поверженному Сюаню: «Моим учителем был Су Шаньчи. В битве не находилось ему равных. Однако даже родственники не знали всех его приемов, ибо, храня тайну, он и не прибегал к ним». Боксеру должно страдать, и если он наносит вред, то невзначай. Без этого не научишься хладнокровию. Первый признак стойкости духа – когда вражда не в состоянии толкнуть на крайности. А мы живем в горячем мире, среди жаркого моря...

Молочно-серый бурун клокотал о скулы сампана.

Женщина толкнула под локоть рулевого. Он поднял голову с колен.

– Хозяин! – позвал рулевой. – Погляди прямо по курсу!

Впереди были две парусные джонки. Между ними угадывался скоростной катер. Стальная рама его фальшборта матово высвечивалась, демаскируя мощное судно, притулившееся к допотопным собратьям.

Хозяин «Морского цыгана» сел, упершись руками о доски. Худые ребра обозначались до подмышек. В такт трудному дыханию колыхался в грудной впадине подвешенный на золотой цепочке клык тигра с вырезанным Буддой.

– Малый, самый малый, – скомандовал старик.

Малаец, вдвинув крис в ножны, скользнул с надстройки на палубу. Женщина вернулась на тюки.

– Не вихляйся, держи ровно...

Рулевой уже стоял за штурвалом, вытягивая шею, и – словно удар по лицу: с катера вонзился в сампан луч прожектора. Море сделалось черным. И снова молочно-серым, едва свет вырубили.

Малаец побежал к носовому кранцу из старой покрышки, готовясь принять чалку. Резиновые шлепанцы звонко хлопали задниками по его пяткам. Хозяин «Морского цыгана», переваливаясь, семенил следом. Живот колыхался над клетчатой повязкой. По ритуальным глазам, намалеванным на носовых развалах джонок, он уже определил: встреча удачная – те, кому и следовало, ждали в проливе, не на северном входе, а почти в середине. Значит, команда сампана сэкономила трехдневный ход, и не придется опасаться появления катеров полиции или береговой охраны.

Джонки принадлежали мокенам – морским кочевникам в кристально чистых водах архипелага Маргуи в Андаманском море, переходящем в Малаккский пролив. Усеянные островами просторы служили им так же, как рисовые чеки людям на суше. С той, однако, разницей, что суша тысячи лет резалась на куски и людей приковывали к ним страхом и голодом, море же поделить не удавалось, пищу и одежду оно поставляло всем.

И все-таки нашлась сила, которая теперь делила и море. К старости хозяин «Морского цыгана» увидел, как тоска по богатству и зависть, словно дурные болезни, передаются из земных лачуг на плавучие. Живших с момента рождения до последнего вздоха на джонках мокенов охватило желание иметь в рундуках хотя бы небольшой слиток золота. Болезни, поражавшие глаза, печень и легкие на суше, не держались в морских таборах. Но проказа души разлеталась и в море быстрее эха. Она толкала мокенов к людям, с которыми раньше чурались встречаться. Старик примечал, что мокены, не боявшиеся океана и его беспощадных законов, тоже становились трусами из страха перед житейскими бурями. Страх порождал отношения, не вязавшиеся с братством, ковавшимся в борьбе со стихией. В жажде золота, охватившей морских кочевников, старик улавливал нечто стадное, сродни панике, и пользовался этим.

Мокены клюнули на денежную приманку. Джонки с голубыми глазами и акульей пастью на бортовых развалах обеспечивали перевоз опасного груза, вместе с которым их обитателями принимался и риск объяснения с законом, пока «Морской цыган» шел вдали на траверзе. Только доставка к берегу совершалась с сампана. Мокены за это не брались. Пока. Рулевой у старика уже был мокен. Из прошлого он прихватил лишь жену.

Теперь джонки пришли на встречу еще южнее. Конкуренция сулила выгоду: хозяин «Морского цыгана» мог сбавлять выплачиваемую мокенам стоимость фрахта, риск для него становился меньшим.

Только на плоском катере к золоту относились иначе. Его капитан, среднего роста крепыш в шелковой тенниске навыпуск, чтобы прикрывать кобуру, по прозвищу Красный, помахал старику, когда сампан приблизился вплотную. Заскрипела резина кранцев. Мокены сноровисто завели чалки.

Старик глухо кашлянул дважды – сигнал малайцу оставаться на борту «Морского цыгана». Не выдавая тревоги, с улыбкой переломился в поясе, полуприсел и протянул правую руку, придерживая ее локоть левой. Однако на почтительное приветствие ответил не Красный.

Незнакомец был слишком высок для азиата. С вывернутыми ноздрями, веки, оплывшие над глазами, полуоткрытый влажный рот. Рыжие волосы, рамкой подрубленные над сморщенным лбом, свисали на висках, как собачьи уши. Из воротника филиппинской рубашки гуаяберы – в Юго-Восточной Азии она приравнена к смокингу – высовывался серебряный замок на цепочке. Звездный сапфир в кольце, золотые часы на запястье.

Будто краб клешней, захватив ладонь старика, этот человек с хохотком произнес двустишие, которое хозяину «Морского цыгана» полагалось услышать от получателя груза:

 
На берегу построил дом,
В нем занавеска – алая заря...
 

Потянуло сладковатым таиландским виски «Меконг», самым дешевым в районе. Вбирая в память приметы длинного, как жердь, незнакомца, старик машинально отметил, что тот отбрасывает тень, и понял, что луна очищается от дымки. Утром могло переменить погоду, нагнать волну.

 
Плачут горы алые вдали.
День скончался, не уберегли.
 

Старик ответил на пароль в стихах. Но что-то менялось в договоренностях, что-то было не так. Хотя джонки приплыли и пароль произнесен, хотя Красный обычно выходил на связь через мокенов, без оглядки доверявших ему, появление «третьего» настораживало. С такими, как этот верзила, хозяин «Морского цыгана» знакомств не водил. Именно потому и не обзаводился ни радиостанцией, ни локатором. Его клиентуре вся эта техника не требовалась, обходились, слава Будде!

Думая так, старик тревожно поглядывал на Красного. У того имелись и радио, и локаторы, и еще кое-что. Водились и деньжата. Правда, не так уж много, но достаточно, чтобы закупать и раздавать рыбакам побережья и мокенам моторы и лекарства, консервированную лапшу, детские игрушки, да и крупинки золота, если мокенам удавалось перехитрить Красного.

Зачалив суда, мокены уселись на корточках. Грубые икры на ногах вспучились, натруженные ручищи свисали плетьми. А на погрузку с сампана в джонки чемоданов, книг и обуви, теннисных мячей и зонтов, скрывавших пакетики с героином, оставались считанные минуты. С таким товаром не задерживаются! Однако, если длинный медлил, значит – уверен в непроницаемости «барьера», который держит патрульные катера за горизонтом.

– Дядюшка Нюан, не так ли? – сказал длинный. – Как ваше здоровье? Я прихватил для вас из Бангкока вот эти нидерландские таблетки...

Хозяин «Морского цыгана», полуголый, униженно скрючился на широком диване катерного кокпита. Утонув в поролоне, обтянутом стеганым хромом, старик завис коричневыми ступнями над ворсистым ковром. Матрос в белоснежной форменке катил из носовой каюты столик с напитками.

Красный стоял у борта лицом к молочно-серому морю. Луна все светлела, тень тянулась к сампану, с надстройки которого наблюдал за всем происходящим малаец. Рулевой так и оставался в рубке, а его жена сидела на корточках, прислонившись головой к штурвалу.

– Мистер Йот, прошу вас, – сказал длинный Красному. И старику:

– Разрешите представиться... Майкл Цзо, земельный и ипотечный банк. А вы думали, я – из таможенного управления? Хо-хо-хо! Виски не желаете?

Говорил он на корявом английском языке.

– Абдуллах! – крикнул Нюан малайцу. – Принеси мой чайник!

Йот вернулся в кокпит. Матрос подкладывал кусочки засахаренной папайи в блюдечко. Цзо налил «Меконг» в стакан. Сапфир сверкал на пальце, пропихивавшем кусок льда.

– У нас пятнадцать-двадцать минут, дядюшка Нюан. Примите таблетки... И к переговорам.

Немного переждав, Цзо продолжал:

– Пароль я назвал. Не должно оставаться сомнений в моем праве принять ваш груз полностью и окончательно. Вы получаете сполна незамедлительно. И еще двадцать тысяч дополнительно за то, что, изменив курс на северо-восток, высадите мистера Йота близ малазийского кордона... скажем, напротив города Чемиланг, обойдя остров Таратау с севера. Южнее, вы знаете, морская граница, а лишние встречи нежелательны. Документы мистера Йота, однако, в полном порядке.

Хозяин «Морского цыгана» почувствовал, как отпускает боль – таблетки и в самом деле оказались пригодными. Но решил сразу не бросаться на деньги. Красный, насколько он знал, появившись в этих водах четыре года назад, только и занимался тем, что гонялся среди островов за такими, как Цзо.

– Если же не соглашусь?

– Тогда «Морского цыгана» поведет мистер Абдуллах. Не так ли, мистер Абдуллах?

– Да, сэр, – отозвался малаец по-английски с сампана.

Помолчали. Старик отхлебнул своего напитка, пожевал чаинку.

– Я расскажу вам притчу, брат Цзо. Мой возраст позволяет мне называть вас так?

– Ну что вы, дядюшка Нюан. Какие церемонии! Хо-хо-хо...

– Однажды в Сайгоне, еще до прихода коммунистов, в гостинице «Ароматные цветы долголетия» три негоцианта играли в покер. Один сказал, что выйдет в туалет, а на самом деле пошел позвонить. Затем второй исчез на короткое время, за ним – третий. Первый вышел, поскольку приказчик донес ему о возможности купить партию масла по дешевой цене. И он ее взял, распорядившись по телефону. Второй закупил бутыли для масла. Но перехитрил третий. Он зафрахтовал судно для перевозки масла в бутылях. Затем они вновь уселись за покер. Это обычная история, но она показывает, как люди, во всем приятные друг другу, вступают в борьбу ради денег. Кто же я из этих троих?

– Вы тот, кто закупил бутыли...

– А как распределяются позиции между вами и братом Йотом, почтенный?

– Это касается только нас с мистером Йотом... И еще, дядюшка Нюан. Конфуций, помнится, говорил ученикам: пока мы молчим – мы единое, а когда говорим – нас уже двое, трое и так далее... Мы должны избегать слухов о нашей сделке.

Старик смотрел на густую воду. Давно не стоял такой штиль. Духота обволакивала тело, подобно распаренному полотенцу, в которое заворачивают клиентов в банях на острове Пхукет. Клочок суши, соединенный с материковым Таиландом мостом, представлялся Нюану средоточием праздной и порочной жизни, где ей предавались такие, как Цзо, люди больших денег и крупных связей. И если один из таких людей предлагал Нюану компаньонство – значит, речь идет о деле, где ни деньги, ни связи не срабатывали. То есть о преступлении, да в таких масштабах, которые не покрывает, а может, и осуждает большая власть. Наверху, старик это представлял, правила игры намного жестче.

– Конфуций сказал также, брат Цзо, что человеческая натура есть смешение добрых и злых побуждений. Добрые внушаются небом, плохие исходят от человека, охваченного страстями и не желающего принести эгоизм в жертву заложенной в нем нравственной чистоте.

И все же, как закончил учитель, человеческая натура в принципе совершенна!

Цзо, похохатывая, глотком допил второй стакан и кивнул. Мокены один за другим прыгнули на борт «Морского цыгана».

Абдуллах, заискивая, принес старику термос с кипятком. Нюан не замечал его. Лицо замкнулось.

Дорогой товар, изъятый из тайников и пачками сложенный в пластиковый мешок с грузилом, полетел за борт. Куплено, оплачено – и владелец вправе распоряжаться им по усмотрению. Как и пустой бутылкой из-под виски, которая булькнула следом.

Цзо протянул пачку банкнотов. Рука не дрожала. Влажный ротик все еще жевал, теперь – кусочки шоколада.

Кто-то нажал на большой палец его ноги, когда старик вернулся на борт «Морского цыгана». Скосив глаза, различил жену рулевого.

– Хозяин, – шепнула женщина, – муж говорит, что ему понравилась сказка, которую ты рассказал малайцу. Про По Куньи, который только и мог оторвать крыло у цикады. Красный, говорит муж, может повторить это. А Абдуллах знал об этой встрече и сказал мужу: становись на первую вахту, второй не будет. Муж думал, что малаец, как всегда, подшучивает над ним...

– Красный! Эй, Красный! – крикнул Нюан и, не дождавшись ответа, снова полез на чужой борт.

Мокены ставили паруса на своих джонках – предчувствовали ветер. На востоке небо заметно желтело. Море тоже светлело, обретало зеленоватый оттенок. И, словно в далекой молодости, хозяина «Морского цыгана» охватило нетерпение: быстрее, солнце!

На мгновение показалось, что вместо предрассветного моря перед ним изумрудные чеки с рисовой рассадой, каналы и протоки, вспухающие в одном дыхании с Меконгом. Голуби и чайки, утки и болотные выпи над дельтой, тяжелый галоп буйволов, вспугнутых подвесным мотором плоскодонки... Разбросанные на полях могилы предков, похожие на осевшие в трясину цементные сампаны без мачт. Родная земля, незабываемая дельта, страна отцов, куда ему, изгнаннику, не вернуться.

Старик ощутил прилив ярости. Он спрыгнул в кокпит катера. Матрос в белой робе возился с проводкой возле аккумулятора. В дверь каюты хозяин «Морского цыгана» увидел Цзо и Красного, разглядывавших на экране видеомагнитофона какого-то человека – в лицо, со спины и в профиль. Он расхаживал в толпе оборванцев, которые слушали, сводя брови, как это делают крестьяне, пытаясь сосредоточиться. Это были таиландцы, и они вопреки тому, что впитывалось веками в плоть и кровь, ни разу не улыбнулись.

– Запомните, главное, походку, – говорил Цзо. Свисавший из-под воротничка его гуаяберы замочек почти купался в стакане с виски на ковре. Цзо полулежал, нажимая на клавиши аппарата. – По походке вы выявите его в любой толкучке. И постарайтесь, пока не встретитесь с этим типом, не воспроизводить его в памяти. Любая попытка вспомнить его вообще, просто так, может разрушить образ...

– Оружие?

– Я хотел бы, чтобы оно подбиралось в соответствии с задачей, дорогой мистер Йот, а также вашими психологическими особенностями, конкретной обстановкой. Мы должны отдавать себе отчет в том, что требуется: тяжелое ранение, контузия или смерть...

Отхлебнув, Цзо вытянул из-под диванчика атташе-кейс из крокодиловой кожи, стукнул застежками. На зеленоватом бархате обивки лежал браунинг.

– Компактная модель. Тринадцатизарядный. Калибр девять миллиметров. Ход спуска мягкий, но не слабый... Не боится воды. Достаточно легкий. Устраивает?

Красный взвесил на ладони браунинг, снова положил в атташе-кейс. Задрал подол тенниски, вытянул из-за брючного ремня солдатский кольт, уронил на ковер. Вытряс и со стуком загнал опять обойму в рукоятку браунинга. Сунул оружие за пояс, одернул рубашку.

– Красный, эй, Красный! – окликнул хозяин «Морского цыгана».

Майкл Цзо резко повернулся, привстал на коленях.

– Я говорю, братья, пора расходиться. Рассвет...

Голос Нюана звучал глухо, бесцветно. Перед ним словно был император Сюань, которого он, По, бедная обезьянка перед пастью тигра, сейчас сметет вместе с дорогим катером, виски, матросами, чтобы этот хам не считал, что ему все дозволено. Море развязывает и не такие узлы. И тогда и он, хозяин «Морского цыгана», и Красный, видимо, крепко прижатый Майклом Цзо, будут жить, как жили.

– Красный, – едва слышно в ухо ему говорил старик, пока малаец и матросы с катера отдавали концы. – Ты помнишь про свой подарок?

На корме «Морского цыгана» в укромном рундуке ждал своего часа американский гранатомет. Два года назад Йот уступил его старику в обмен на медикаменты и убежище: сампан Нюана, укрывшийся на мелководье среди коралловых рифов близ берега, заросшего мангровыми деревьями, послужил тогда лазаретом для шести человек «братства» Красного. Все имевшиеся двести штук 40-миллиметровых гранат можно было за полминуты высыпать на катер.

Солнце взошло. Мелкая рябь колыхнула джонки мокенов, которые двинулись, раскинув рваные паруса. Казалось, не слабый порыв давит на коричневые крылья гигантских бабочек, а они тянут за собой ветер. Мощный катер, взревев мотором, окутался синим выхлопом, осел кормой в пену, поднятую винтом, и выпрыгнул на глиссирование, потащив по зеленой воде седые усы буруна.

– Нет, – сказал Йот, – нет...

– Ты не боец, Красный!

– Нет, – твердо ответил старику Йот.