Текст книги "Шпион по найму"

Автор книги: Валериан Скворцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

– Шлайн, – сказал Ефим в телефон.

– Шемякин, – ответил я в тон и неожиданно для себя услышал его смех.

– Почему ты не спрашиваешь, отчего мне смешно?

– Может быть, тебя щекочет Воинова, пока Дубровин заламывает руки назад? – предположил я.

– Я смеюсь оттого, что больше здесь делать нечего. Ушла просьба министру повернуть интересующую нас персону домой. Мой смех – горький смех.

– Ну, тогда тоже я поехал домой. Слава богу, все кончилось.

– Пожалуй… Хотя характер интересующей нас персоны непредсказуем.

Я догадался, отчего смеется Шлайн и что он хочет мне этим сказать. На их совещании Дубровин, или кто-нибудь другой помимо Дубровина, попытался повесить Ефиму лапшу на уши. Просьбу в Москву не отсылали. Нас примитивно пытались выводить из игры. И ничем не рисковали. Потому что Шлайн приехал, по их мнению, только проверять анонимку, а меня, даже если мне и удавалось ещё оставаться живым, на этом свете вообще и в этой стране в особенности формально никогда не было.

– Все хорошо, – сказал Ефим. – Все складывается благоприятно… И еще. Компакт-диск с музыкой, о котором мы говорили, тебе оставили в магазине, не забудь заглянуть. Хорошо?

– Хорошо, – сказал я. – Вообще все хорошо!

Он деланно хохотнул. Мне уже не казалось, я определенно знал, что у Шлайна сдают нервы.

Кому нужна гибель Бахметьева? По существу, никому. Или, по крайней мере на данный момент, дело выглядит таким образом.

Следующий вопрос: предатель ли Дубровин? Этот второй вопрос тянет за собой третий: если все-таки нет, то кто тогда предает его?

Все три, какими бы не связанными ни представлялись, имели один общий ответ…

На Алексеевских информационных курсах имени профессора А. В. Карташева мастер-класс «Терроризм как культурный шок» вел старичок Сирилл Кленско. Говорили, будто из династии, владевшей подмосковным Клином. Кому и когда служил по своей нынешней специальности опростившийся владетельный потомок, трудно было сказать. Биографии, как и полагается специальному агенту высокого класса, он, конечно, не имел. Первое занятие князь начал с изречения. Воздел тряский от ветхости обрубок указательного пальца остальные были полностью, до косточек сожжены, судя по рубцам, кислотой и, скорее всего, под пыткой – и изрек: «Лучшие из террористов – те, кто до конца предан святому делу справедливости и мучим совестью из-за гнусностей и скверны, мучающих род человеческий». И попросил поднять руки считающих себя совестливыми, чтобы запомнить в лицо, а имеющих склонность к силовому искоренению несправедливостей – покинуть мастер-класс и больше не появляться.

Никто не шелохнулся. Про себя я решил, что сделал это из лицемерия. И до сих пор иногда думаю: действительно ли?

По-русски Кленско говорил с акцентом, предпочитал французский язык, а национальность, как штрих личностной идентификации, я думаю, некогда отбросил преднамеренно. Абсолютный агент, да ещё специалист по террору, диггер, пролезающий глубоко в подпольные структуры, должен соответствовать формуле Маяковского – быть облаком в штанах.

Агент с княжеским титулом специализировался на опасных изысканиях по наследству. Его предки, начиная с прадеда, расследовали теракты в России, Европе и Америке. Дед, жандармский генерал, приходился родственником капитану Рудневу, командиру знаменитого «Варяга». Возможно, по этой причине «прэнс Сирилл» к старости свихнулся на морской аналогии и при этом тихоокеанской. В разгромах русских при Цусиме и американцев в Перл-Харборе в двадцатом веке Кленско усматривал кальку массовых терактов века двадцать первого – абсолютная беспомощность разведывательных структур, уничтожение или захват судов, воздушных и морских, а также зданий, немыслимых в контексте гибели или попадания в трофеи, психологические шоки «масштаба Хиросимы и Чернобыля» у населения и легенда о могуществе и неуязвимости мистической личности, поражающей города, флоты и самолеты… Разумеется, следующий шаг по логике развития терроризма – биологическое нападение регионального масштаба, которое готовит мистическая личность в эти минуты, именно сейчас, пока мы рассиживаемся в аудитории.

Мэтр антитерроризма утверждал, что ни один более или менее крупный теракт в наши дни невозможен без поддержки или попустительства спецслужб. Практику институционального террора ввел Ленин, младший брат террориста с более узким мышлением. Ленин поднял террор на бюджетный уровень, то есть превратил его в отрасль государственного финансирования или, как теперь говорят в России, госзаказа, после чего индивидуальный террор или даже террор в составе банды перешел в разряд уголовных деяний. Рыба ищет где глубже, и контингент, предрасположенный устанавливать справедливость быстро и силой, ринулся на госслужбу. Почин использования террора правительственной спецслужбой был сделан.

Огосударствление терроризма в двадцать первом веке приняло уродливые формы. Сирилл Кленско выделял из них в качестве, как он говорил, наиболее перспективной ту, которая используется в группах боевиков «от фирмы Клинекс», то есть одноразового применения, по аналогии с бумажным носовым платком. Их употребляют, скажем, для устройства единственного взрыва и списывают. Марионеток-смертников вербуют по миру где придется – среди идеалистов, обездоленных, впавших в отчаяние, и только таких, кто не догадываются, какой кукловод дергает нитки, приводящие их в движение. Завербованные верят, что работают на благородную организацию и во имя святого дела, которые их командир или лидер воплощает в единственном лице «из соображений конспирации». Бал же правит фирма, наладившая выпуск салфеток «Клинекс», то есть государственная спецслужба. Это она создает миф-приманку для «разовых», манипулирует журналистами и запускает слухи.

Террорист, который «знает в лицо вождя», в наши дни представляется человеком не в своем уме. Если он сподобился узреть духовного лидера, это значит только одно – он уже абстракция, мертвец без имени и обличья.

Обвиняемые в терроризме не дают показаний, после преступления их просто не находят, даже останков. В ограниченной и строго разобщенной горстке людей каждый по отдельности и по секрету от других знает свою частичку правды, скрытой за событием. И ещё меньше таких, кто может хотя бы задним числом усмотреть в происшедшем некую последовательность. Когда «прэнс Сирилл» попытался дотянуться до таких и едва тронуть их кончиками пальцев, да еще, как он сказал, в кромешной тьме, ему просто отожгли руки.

Главарь террористов не обволакивается непроницаемой тайной подобно супершпиону. Публично он из громкой легенды. Мистика вокруг мерзавца обязательная добавка к нарастающим слухам о его несокрушимой деятельности. Он изо дня в день на уме у общественности в качестве страшилы, могущество, богатство, убежденность в правоте своего дела и сверхчеловеческие качества которого несоизмеримы с тем, что представляет собой и внешне, и внутренне неотесанная, косноязычная и коррумпированная верхушка силовых структур.

Миф, подобно шоу, должен безостановочно раскручиваться любой ценой, звучать по нарастающей. Даже смерть чудовища, если такое случится, не оборвет легенды. Об этом предупреждают заранее. На снимках в прессе и на экранах телевизоров появляется лицо юноши, наследника, который поднимет автомат, если он выпадет из рук отца…

Сирилл Кленско предложил желающим выписать на доске известные им из прессы и иных источников сведения о личности, которую принято называть теперь бен Ладен. Добровольцы перечислили несколько свидетельств существования человека с таким именем. После этого «прэнс» попросил уже всю аудиторию сопоставить сообщенные данные. Сопоставления не получались. Мало что соотносилось. Реальных, подтвержденных хотя бы до некоторой степени вероятности фактов, из которых сложилась бы мозаика жизни бен Ладена, не оказалось. Ничего достоверно установленного, кроме единственного обстоятельства – с этим именем и только с ним связаны теракты «одноразовых» боевиков.

Другой курьез, выявившийся в безуспешном сопоставления данных о бен Ладене, состоял в том, что объективных свидетельств о связи хотя бы одного террориста-смертника с реальным, из плоти и крови бен Ладеном или о том, что камикадзе получали от человека с таким именем инструкции, не нашлось. А ведь именно разведывательные структуры, прикрывая своего главного агента, проделывают нечто подобное уже нескольких веков, если не тысячелетий по всему миру. Так что практически, считал Кленско, «дело бен Ладена» – это дело о применении стандартных приемов разведывательных служб, но с использованием не завербованных предателей, а одурманенных «одноразовых» агентов.

Группа, связанная с именем бен Ладена, никогда не предпринимает попыток предотвратить гибель своих бойцов, а стало быть, у неё нет необходимости вызволять своих пленных. Это расходится с практикой других террористических групп на Среднем Востоке и в Ирландии. Их главари идут на все, чтобы сберечь боевиков или вызволить провалившихся товарищей. Не из сентиментальных побуждений. Нежелание спасать своих контрпродуктивно с оперативной точки зрения. Боевики, как и шпионы, сданные противнику, легко становятся двойниками. Человек, который называет себя бен Ладеном, потому и пользуется «одноразовыми», чтобы вернувшийся с задания или из плена не задал роковой вопрос – зачем столько крови невинных? Или того хуже: кто вы такой на самом-то деле, бен Ладен, и где остальные лидеры святого дела? Каждый боевик, приписываемый бен Ладену, идет на задание в первый и последний раз.

Итак, кому нужна смерть Бахметьева, кого предает Дубровин или кто предает его самого?

Смерть Бахметьева нужна кому-то ещё неизвестному или известному только темниле Шлайну… Дубровин не предатель, его тоже никто не предает. Он в «середине» – ни вашим, ни нашим, он ни за калининградцев и немцев, ставящих на Бахметьева, ни за Шлайна или кого ещё там. Дубровин глядит дальше, за спину Чико Тургенева, и видит крупным планом двух азериков, объявившихся в свите гагринского армянина без видимой пока нужды. Тертый сторожевой пес Дубровин, возможно, унюхал «одноразовых» и, что бы ни происходило, кто бы кого и где бы не убивал, наплюет на все, лишь бы одного из них удержать от превращения в «абстракцию» и заполучить для разговора…

Небоскреб не обязательно должен стоять вертикально, нечто подобное и сложное по конструкции может пребывать, фигурально говоря, в лежачем положении и плыть по Балтике в виде сухогруза, скажем, в несколько сот тысяч тонн водоизмещением и длиной четыреста метров. С химической отравой в ветхих бочках, о вывозе которых из Калининграда генерал Бахметьев приезжает договариваться… Вмазать такой гигантский «грузовик» во что-то заметное? Почему бы и нет.

«Прэнс» Сирилл Кленско, конечно, слегка чокнутый. Да, на Руси святой юродивые – явление. Террористическая биологическая атака? Звучит как вопли Василия Блаженного с паперти Казанского собора в Москве: кура-де в ночь петухом прокричала, быть на Москве пусту от пожара… А половина города наутро и выгорела.

Анализ не мой. Маринин. Наслушался за ночь у неё дома в Пирита. Чего только не несут люди на исходе бессонной ночи перед рассветом…

После разговора с Ефимом я позвонил в музыкальную лавку.

– По какой причине вы ненавидите меня, Марика? – начал я разговор с дочерью Велле. Вопрос звучал риторически. Если нас прослушивали, она могла ответить аналогичной глупостью, и мы разъединились бы.

– Теперь, кажется, нет, – сказала она серьезно.

– Я прошел испытание?

– Оно предстоит в другом месте. Пожалуйста, запомните. Пивной подвал на улице Пикк Ялг. Запомнили? Отправляйтесь прямо теперь. Вас пригласил туда господин, назвавшийся Толстым Рэем. Что передать Ефиму?

– В шесть утра попросите быть у вас. Я позвоню.

– Он теперь здесь ночует, – сказал Марика гордо.

Я повесил трубку и после этого сказал:

– С повышением вас, мисс Марика!

Какой мудрец натрепал, что на любовницах не женятся?

Мне нравилось новое пальто и как сидит мягкая шляпа. Итальянские меховые ботинки, реквизированные у Рауля Бургера, пружинили, в них чувствовался комфорт.

Хорошая экипировка прибавляет уверенности.

Чико Тургенев придавал ей большое значение. Всего с избытком, всегда, в любой операции. Машины и гостиницы, сопутствующие качественные развлечения и комфортный досуг. Свита с дорогими телохранителями. Такие же технические помощники. Связи в андерграунде и корректные отношения с властями. Красивое превращение в невидимку перед атакой. Спокойный финал: безупречное выполнение заказа.

С таким противником предстояло встретиться завтра.

Беспокоила мелочь. Я забыл заказать штатив или хотя бы опорную ногу для фотокамеры.

Приглашение его превосходительства Ге-Пе не казалось необычным. И я на его месте побыстрее отработал бы детали той лжи, которую нужно преподнести Чико в оправдание того, что пленник исчез. Он скажет, например, что я взбунтовался в подвале, меня прикончили и труп припрятали в морозильнике рыболовецкого кооператива, того самого, который неподалеку от лохусальского пансионата. К нужному часу и в нужном месте оттают и отдадут Чико для приложения к другому трупу.

И далее его контрабандистское превосходительство будет наблюдать, кто кого. По его мнению, скорее всего, первый труп сделают из меня. И пришпилят, по выражению Чико, в свежем виде к трупу генерала.

Толстый Рэй полагает, что после покушения роль киллера повесят именно на меня. Толстый, если понадобится, засвидетельствует, что я отнял работу у Чико. Местная полиция снабдит Дубровина необходимым материалом для подтверждения этого. Шлайн вернется в Москву и удостоверит, ради собственного оправдания, неэффективность работы резидента, а также собственную прозорливость в связи с полученной анонимкой.

Репутация Чико, как человека качественного, остроумно провернувшего выполнение сложного заказа, поднимется на сотню-другую тысяч долларов. Конец фильма, роли исполняли, продюсер…

Не укладывались в схему два момента: неясность роли и интересов Марины, во-первых, и фигура того, кто действительно заказал генерала Бахметьева и оплачивает услуги Чико Тургенева, во-вторых. Ко всему прочему за спиной Чико крупным планом, как сказала Марина, зловеще маячили двое азериков, юрист Вайсиддинов и то ли физик, то ли математик, но, как и его компатриот, моряк по первой специальности Махмадов. В которых изо всех сил всматривается Дубровин…

Нет, Гаргантюа Пантагрюэлевич – великий выживальщик и провидец! С удовольствием хлебну бочкового и съем свиную ногу с тушеной капустой в компании этого достойнейшего из достойных. Да и платить будет он. К тому же я сегодня не обедал.

– Господину угодно? – спросил в дверях ресторана негр, выряженный в голубой сюртук с серебряными галунами, черный цилиндр с пряжкой и белые перчатки. Лакированная обувка его отражала свет хрустальной люстры, подвешенной над плюшевыми диванами, креслами и стульями в прихожей.

Негр сдал меня метру. Метр, проведя гостя через полупустой зал, до входа в отдельный кабинет, – молодцу в пиджаке без видимых знаков различия, то ли официанту, то ли вышибале. Ге-Пе сидел за длинным столом один и через крохотные очки без оправы, с одними дужками, читал шведский журнал для моделистов-судостроителей. В пивной-то. Кивнул, приглашая занять место за столом, на котором ничего не было, кроме пачки сигарет в серебряном футляре, зажигалки, пепельницы и знакомого конверта.

Ге-Пе, не здороваясь (виделись утром), передвинул его по столу на мою сторону.

– В чем дело, твое превосходительство? Марки оказались фальшивыми?

– Возьмите обратно. Я не вполне корректно выполнил услугу, которую вы оплатили этими деньгами… И зовите меня Рэй. Пожалуйста. Я ненавижу ваше изобретение в виде превосходительства. Наверное, вы считаете это остроумным, а получается плоско. И уже надоело.

– Деньги в конверте, как вы понимаете, Рэй, не от меня. Так что мне все равно. Мы что же, расстаемся навсегда? Мне бы не хотелось…

Я двинул конверт назад.

– Хитрите. Желаете знать, какие слова я скажу Чико, когда он прибудет за вашим трупом? Ошибаетесь. Не нужно рассчитывать чужие шаги как собственные. Не стригите людей под себя. Деньги отнюдь не универсальная ценность.

– Значит, Чико возвращается?

– В этом-то и предмет нашей встречи. Ужинать будете?

– Истекаю желудочным соком.

Ге-Пе крикнул в сторону двери по-русски:

– Иван! Стандарт!

Он предвосхитил мои мечты, добавив к их воплощению копченого угря, шкурка которого соскальзывала с розовато-кофейной сочной и нежной мякоти, едва прикасалась вилка. Свежайший! День выдался, с гастрономической точки зрения, незабываемым. Я так и сказал Пантагрюэличу, захлопывая серебряную крышку фарфоровой пивной кружки.

Ге-Пе улыбнулся от удовольствия.

– Кто вы, господин Шемякин? – спросил он.

– То есть?

– Кто вас пригласил в Таллинн? Или послал?

– Опять этот детский вопрос?

Я ненавижу застольные беседы «по душам». Нечто вроде лицемерного участия в негритянском хороводе с целью выудить у наивных аборигенов сотню-другую килограммов слоновой кости. Неужели Ге-Пе предполагает, что я воспользуюсь его эрзац-откровенностью и рвану в разговоре напролом? Послал бы я его, да не хватало, чтобы ещё и этот хлопнул дверью.

– Давайте слегка притупим заостренность вопроса, Рэй, – предложил я. Неудобно грубить вам. Вы удачно коррумпировали меня этой рыбой и всем остальным, я готов сотрудничать, но есть формы, приличия, взаимопонимание с полуслова, если хотите. И зовите меня Бэзил.

– Хорошо, Бэзил. Зайду аккуратнее. Вы можете сослаться на какие-нибудь рекомендации?

– Вы коренной Таллиннец? – ответил я вопросом.

– Родился, как говорили здесь раньше, в эстонское время.

– Вам что-нибудь говорит фамилия Гущины?

– А-а-а… Вот вы из каких!

– Теперь из Германии. Вернусь в Москву.

– В ответ назову другую фамилию, – сказал Ге-Пе.

– Не думаю, что вы меня удивите.

– Тогда? – с повышенным интересом спросил Ге-Пе.

– Дубровин.

Ге-Пе двинул кружку с пивом, расплескав его на скатерть.

– Мне действительно приходится иметь с ним дело.

– Или он со всеми имеет дело, включая и вас, Рэй? Лучше сказать так. Вы у него на крючке, не он у вас, я считаю.

– Меня передали ему. Моя мать была эстонкой, отец евреем. Лагерники. Чтобы мама благополучно родила моего младшего брата, отец согласился сотрудничать с эн-ка-вэ-дэ. Так и тянется.

– Потому что вам это выгодно. Кто теперь может заставить? Десятки тысяч немецких пленных офицеров давали подписки о сотрудничестве с ка-гэ-бэ. После возвращения в Германию их пытались шантажировать этими бумажками, а они посылали агентов великой державы подальше. И – ничего не случилось. Вот так вот. Что мешает вам сделать то же самое? В Эстонии принят акт об амнистии всякому, кто заявит о сотрудничестве в прошлом. Вы этого не делаете. Вам это выгодно. Вашему бизнесу выгодно.

Ге-Пе всматривался в меня с неподдельной ненавистью. Она сочилась из его зрачков.

– А Дубровина вы определенно обманываете, – сказал я и рассмеялся. Его, бедолагу, все обманывают.

– Ненавижу его, – сказал Ге-Пе. – Как отец ждал реабилитации пятьдесят шестого! В массе других дураков. Реабилитировав репрессированных, палачи реабилитировали и себя. Жертвы и гонители в одной компании…

– Как я понимаю, вы пригласили меня для конкретного разговора, сказал я мягко.

– Да, конечно. Извините. Вы далеки от этого.

– Определимся сразу, – сказал я примирительно. – Я фрилансер. И работаю не на Дубровина. Вы ведь в этом хотели разобраться, так?

Ге-Пе рассмеялся.

– Бэзил, вы взбаламутили мою сеть здесь, в Таллинне, потом в Лохусалу, добрались до Пярну. Высматривали амбар с товаром… Но давайте отвлечемся от беспредметных материй! Для меня даже сама идея покушения на генерала представляется полнейшей глупостью.

– Согласен – сказал я.

– Вы назвали Гущиных. Это были люди высокой пробы. И потому я вам теперь немного доверяю, так, самую малость… то есть, я хочу сказать, для меня вы яснее.

– Уф! – прервал я его. – Давайте все же к делу. Завтра на рассвете я получу расписание пребывания генерала в Таллинне. Вы можете дать мне расписание Чико Тургенева?

– Его никто не знает. Даже окружение. Но если он пересечет границу, вас поставят в известность. Бесплатно. Конверт унесите. Вот телефон, звоните завтра с семи утра. Ответит Дечибал Прока. Надеюсь, вам удастся предотвратить преступление.

Господи, подумал я, где завтра в семь утра я достану треногу для фотоаппарата?

На выходе я покосился на негра в сюртуке.

Меня тошнило от благородства Ге-Пе, вернувшего конверт с купюрами. Наверное, смотрит теперь в мою спину так же, как на негра при дверях. Отдал конверт, словно чаевые сунул. До Синди меня не оставляло чувство, что встречу с Ге-Пе я проиграл.

Простыня, пододеяльник и наволочка оказались крахмальными, одеяло верблюжьим. Ленин поставил на столе и бутылку минеральной. А где находится душевая, я знал и без его записки, пришпиленной к полотенцу.