Текст книги "КГБ в смокинге. В ловушке"
Автор книги: Валентина Мальцева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)
43
Лэнгли, Вирджиния. ЦРУ
14 декабря 1977 года
— Он вне закона. Он вне игры. Он вообще не жилец на этом свете. И я не буду его торговать, – отрезал Уолш. – Мне это неинтересно! Ни мне, ни фирме!
Он стоял спиной к окну. Приглушенное осеннее солнце освещало его щуплую фигуру сзади, словно софит, у которого вот-вот перегорят лампы, и потому казалось, что редкие волоски на вытянутом черепе Уолша наэлектризованы и шевелятся.
Юджин молчал.
– Что еще? – Уолш отошел от окна и осторожно, точно под креслом могла оказаться пластиковая бомба, сел за свой рабочий стол – весьма наглядное дидактическое пособие для объяснения существительного «бардак».
– Сэр, я думаю, он не блефует.
– Допустим, ты прав, – Уолш прищурился от едкого дыма сигары. – И что из этого вытекает?
– Если профессионалу нечего терять и он не блефует, это очень опасно.
– Да неужели, Юджин?! – Уолш перебросил сигару из одного угла рта в другой. – Очень опасно, говоришь? А я думал, что выродок с Лубянки, перестрелявший пятерых наших парней, – славный юноша, собирающийся устроиться медбратом в хостель.
– Сэр, мы должны с ним встретиться, – Юджин вытряхнул из пачки сигарету и закурил.
– Возможно. Но только с одной целью – засунуть ему в глотку гранату с выдернутой чекой и заснять на видеопленку, как его разорвет на кусочки.
– Тогда мы рискуем.
– Чем?
– Трудно сказать. Вполне возможно, что Мальцевой. Уж слишком глубоко он завяз во всей этой истории, чтобы не иметь каких-нибудь козырей.
– Мы уже рискнули Мальцевой! – Уолш хлопнул папкой по столу. – Мы рискнули этой русской, позволив ей вернуться обратно. Мы рискнули, ввязавшись в совершенно излишнюю авантюру. Польза от нее, если она вообще вероятна, – вопрос далекого будущего. А головная боль имеет место уже сегодня... Ну, хорошо, – предупреждая протестующий жест Юджина, Уолш поднял руку: – Этот риск, возможно, оправдан. Потому я, собственно, и принял твое предложение. Но разрешать контакты с человеком, уложившим половину нашей аргентинской резидентуры, не полномочен даже я. А чтобы идти с этим к боссу, я должен иметь в папке мотивацию. Такую серьезную и обоснованную, чтобы уже он взял на себя ответственность за прямые контакты офицера ЦРУ с террористом. Ты это понимаешь, парень?
Юджин кивнул.
– Я тебе запрещаю с ним встречаться, Юджин! Оперативный отдел уже проанализировал его предложение. Мишина все равно рано или поздно возьмут.
– Не уверен.
– Интересно! – Уолш посмотрел на подчиненного поверх узких очков для чтения. – Откуда такие пораженческие настроения?
– Мишин совсем не так прост.
– Брали и более крутых.
– В конечном счете чем мы рискуем? – Юджин встал. – Я что, предлагаю ему вручить Нобелевскую премию мира? Или отправить в отпуск на калифорнийское побережье? Он – убийца и должен понести наказание. Но если он сам предлагает игру, возможно, это даст нам какие-то преимущества, а? Тем более что он много знает. Его наверняка загнали в угол.
– С чего ты взял?
– Как по-вашему, сэр, Мишин в Штатах?
– Не думаю. Скорее, где-то в Европе. Во всяком случае, письмо отправлено из Парижа. Хотя три дня – срок вполне достаточный, чтобы добраться сюда. Возможно, он уже здесь, вон в той телефонной будке через дорогу, – Уолш показал большим пальцем за спину.
– Но не в Москве, так ведь?
– Думаю, нет.
– Вот видите, сэр!
– Что?
– Почему он не в Москве?
– Мало ли... – Уолш сделал неопределенный жест сигарой, – новое задание, какие-то интересы...
– Зачем ему понадобилось входить с нами в контакт?
– Ты не тому задаешь вопросы, парень! Моя фамилия не Андропов!
– У Мишина наверняка серьезные проблемы, – как бы разговаривая с самим собой, продолжал Юджин, – иначе он давно бы уже инструктировал молодых убийц в Высшей школе КГБ.
– У него нет козырей играть с нами, Юджин!
– А если есть? Что мешает нам проверить это? Отсрочьте на какое-то время смертный приговор. Если даже политики идут изредка на компромисс с врагом, почему бы контрразведчикам не делать то же самое, а? Дайте мне возможность встретиться с ним. В конце концов, чем мы рискуем?
– Если не считать перспективы получения на руки шестого трупа, то ничем. Единственное утешение, Юджин, что хоронить тебя будут в форме офицера морской пехоты. Так что выглядеть будешь как огурчик. Вот мать порадуется...
– Сэр, Мишин – профессионал! Если он затеял столь рискованное предприятие, как переписка с ЦРУ, то ему нужны переговоры, диалог с нами, а не стрельба по тарелочкам.
Уолш поморщился и ткнул горящий кончик сигары в металлическую пепельницу, искусно сработанную под противопехотную мину времен второй мировой войны.
пропуск стр 418
способна ненавидеть кого бы то ни было. Сейчас же, находясь наедине с этим русским Торквемадой в набитой продуктами ковровой клетке, я чувствовала себя одновременно отвратительно и спокойно. Природа этого ощущения была мне совершенно неведома, пока страшная мысль не обожгла сознание: «А может, я стала такой же, как все они?»
– Боюсь, Валентина Васильевна, наша дальнейшая беседа теряет смысл, – Тополев выдал эту фразу печально и буднично. Так отчим реагирует на плохие оценки пасынка. – Как я уже говорил, вы не отдаете себе отчета в последствиях собственного поведения.
– Да верну я эти несчастные триста долларов!
– Я ценю ваше чувство юмора, Валентина Васильевна. Но все же давайте завершим наш разговор без дурачеств. Вы не первоклашка, а я не учитель чистописания. Постарайтесь взглянуть на происшедшее с нашей стороны...
– Боже упаси! – это восклицание вырвалось у меня совершенно непроизвольно.
– И тем не менее. Это нужно прежде всего вам. Итак, по ходу вашей командировки в Аргентину вы вступили в контакт с самыми разными людьми, в том числе с одним из руководителей ЦРУ, который прибыл в Буэнос-Айрес специально ради вас...
– Не передергивайте: он примчался потому, что ваши люди пристрелили там несколько американцев.
– Ну хорошо: он прибыл туда по делу, к которому вы имели прямое касательство. Далее. Вы выполнили наше задание и согласились на перевербовку. Она, по вашим словам, прошла успешно, и вот результат – вы в Москве. Как по-вашему, имеем мы право задавать вопросы?
– Имеете, – я благосклонно кивнула.
– Вправе мы рассчитывать на вашу искренность?
– Вправе.
– В таком случае мне непонятна ваша позиция: если вам нечего скрывать, почему вы уклоняетесь от ответов?
– Я отвечаю на все ваши вопросы!
– Меня не удовлетворяют ваши ответы. Мне кажется, что вы неискренни. В ваших ответах нет деталей, они носят общий характер, а это, в свою очередь, вызывает естественное недоверие к вам...
– В чем, по-вашему, я была неискренна?
– Я уже говорил вам: нас интересует Мишин.
– Да поймите же: все, что мне известно, я сказала!
– Валентина Васильевна, – голос Матвея стал мягким и теплым, как шотландский плед, – пока мы еще не знаем всех деталей, но главное очевидно: по каким-то непонятным причинам Мишин затеял собственную игру, от контактов уклоняется, иа связь не выходит... это очень опасно.
– Опасно для кого?
– Для всех. И для вас в том числе.
– Мишин был опасен уже гам, в Буэнос-Айресе. Один раз он чуть не убил меня. Поверьте, Тополев, я ненавижу этого человека, у меня с ним нет и не может быть ничего общего. Это правда, почему вы не верите мне?
пропуск стр 421
обходима. В чем цель вашей встречи? Мишин не мог появиться в Орли только чтобы узнать, как вам летелось до Парижа. А в случайности в нашем деле я не верю. Чего он хотел от вас?..
Такие вот простенькие вопросы задавал мне настырный Тополев. Фактами он не располагал, это было ясно как день. Возможно, он блефовал насчет своего оперативника, проторчавшего битый час в туалете по вине Мишина. Но он крутился где-то в районе моей сонной артерии. То есть оставалось чуть-чуть нажать и...
– Пожалуйста, право ваше, можете не отвечать... – казалось, Тополев читает мои мысли, видит мои колебания и, как борзая, уже настигающая затравленного зайца, чувствует запах крови. – Но должен еще раз предупредить: вы явно недооцениваете последствий собственной неискренности.
– Перестаньте меня запугивать, в конце концов, я женщина!
– А я офицер!
– Какой вы офицер, прости Господи! – я решила не отступать от взятого курса. Тополев был слишком умен и опасен, чтобы затягивать наш с ним диалог. – Вы уж меня простите, Матвей Ильич, но мой отец тоже был офицером, и признать вас его коллегой я при всем желании не могу. Это, извините, оскорбляет мое личное представление об офицерском звании. Посмотрите на себя. По-моему, Тополев, вы обычный профессиональный провокатор.
– Я не позволю вам издеваться над собой! – неожиданно взвился он. – Вашу эмгэушную, яков руки, поняв, что именно этой цели – вывести его из себя и прекратить игру в вопросы и ответы – я добивалась. Интонация его была ледяной. Ею запросто можно было заморозить баллон с пивом: – Через пару дней Мишина доставят сюда и развяжут ему язык. И его признание станет вашим смертным приговором, Мальцева.
46
Амстердам. Международный аэропорт Схипхол
21 декабря 1977 года
Выйдя из аэровокзала, Юджин поежился от колючего ледяного ветра с моря, поднял воротник плаща и направился к стоянке такси.
– Отель «Амстел», – сказал он коренастому шоферу в теплой парке.
– Понял.
Первые несколько минут Юджин пытался рассмотреть в окно довольно однообразный пейзаж: заснеженные деревья, голые верхушки которых уходили в грязно-мглистые облака, и желтые огоньки в окнах редких зданий – такие тусклые, словно Амстердам жил по законам светомаскировки. Почувствовав, что засыпает, Юджин вытащил из пачки сигарету и вопросительно взглянул на шофера.
– Курите, – кивнул тот.
– Спасибо.
– Англичанин? – спросил водитель.
– Американец, – Юджин чуть приоткрыл окно, чтобы вытягивало дым.
– Значит, безработный.
– Почему?
– Нормальные американцы в «Амстеле» не живут.
– А что такое нормальные американцы?
– Отпускники с кредитными карточками или деловые люди.
– Плохой отель?
– Нормальный, – коротко ответил шофер, не отрываясь от шоссе. – Плохой район.
– Решил навестить друга.
– А-а, – понимающе протянул водитель, – тогда ясно. Что, на мели ваш приятель?
– Вроде того...
«Если бы ты только знал, на какой мели мой приятель, – думал Юджин, глубоко затягиваясь. – На такой, что сразу и не догадаешься, что же он предложит. То ли сделку, то ли пулю в лоб... Впрочем, сейчас это уже не имеет принципиального значения. Уолш в очередной раз пошел на мое предложение. Согласие большого босса получено. Теперь отступать поздно. Моя миссия утверждена, условия Мишина приняты: страна, место и время встречи – подстраховка беглого (беглого ли?) кагэбэшника на случай подвоха, в которой самые крутые ребята из Лэнгли не нашли ни малейшего изъяна. Все предусмотрел Виктор Мишин, он же Лесли Труайя, он же Тибор Немет, он же Яцек Ольховский...»
Взяв у портье ключ, Юджин поднялся по скрипучей узкой лестнице на третий этаж и скептически оглядел небольшую комнату с единственным окном, выходящим во внутренний дворик. Огромная деревянная кровать и ветхий платяной шкаф составляли всю меблировку. Ванной не было – в углу сиротливо тулился небольшой белый умывальник. Юджин вздохнул, скинул с себя намокший плащ, раздернул «молнию» небольшой черной сумки и извлек из нее несессер с бритвой.
Телефонный звонок раздался в тот момент, когда Юджин стирал полотенцем с лица остатки мыльной пены.
– Да?
– Скажите, мистер Соренсен не оставлял для меня письма?
Говорили на английском. Голос был женский, молодой и, судя по интонации, принадлежал коренной англичанке.
– Он оставил только зонт. Сказал, что он ему уже не пригодится.
– Как долетели? – поинтересовался женский голос.
– А вы? – вопросом иа вопрос ответил Юджин.
– Вы раньше бывали в Амстердаме?
– Да.
– Район Рю де Гете знаете?
– Да.
– Прогуливайтесь там через полчаса.
– Вообще-то погода не прогулочная... – отвечая Юджин прикидывал варианты.
– Ничего, – послышался смешок, – прихватите с собой зонт мистера Соренсена.
– И долго мне гулять?
– Думаю, недолго...
В контексте ответ неизвестной дамы прозвучал, как недвусмысленная угроза.
В трубке запульсировали короткие гудки.
Взглянув на часы, Юджин взял с кровати брошенный плащ и вышел из номера.
...Рю де Гете, или, как называли ее амстердамцы, «дорога красных фонарей», представляла собой длинную мощеную улицу, разделенную каналом. Всю правую часть занимали витрины местных и заезжих проституток. Левая сторона была отдана под порнобары, порнокинотеатры, порномагазины и другие ответвления порноиндустрии. От «Амстела» Юджин доехал на такси. Расплатившись, он не спеша побрел вдоль бесконечных витрин с живыми манекенами. Несмотря на декабрьскую стужу, жрицы любви, съехавшиеся на Рю де Гете со всех континентов, сидели в своих натопленных апартаментах, подсвеченных сиреневыми и розоватыми тонами ночников, в чем мать родила и всем своим видом демонстрировали профессиональное безразличие к миру, к улице и к редким прохожим, среди которых в этот зимний вечер преобладали скорее классические зеваки, нежели потенциальные клиенты.
Юджин остановился у одной из витрин, поскольку проститутка – рослая, рыжеволосая деваха с огромной грудью, с виду норвежка или шведка, вела себя несколько странно: не сидела, закинув ногу на ногу, не читала газету и даже не полировала ногти, а что-то старательно выводила на окне-витрине ярко-красной помадой. Завершив свою работу, женщина откинулась в высоком кресле и уставилась в какую-то точку поверх Юджина.
Сделав шаг вперед, Юджин прочитал надпись. Написано было: ВЭЛ...
При желании это можно было прочитать по-латыни: VALE – привет.
46
Ближнее Подмосковье. Дача Ю. Б. Андропова
Декабрь 1977 года
После того как выведенный из себя Матвей Тополев испарился в неизвестном направлении, я на много дней оказалась предоставлена сама себе и проводила свои незапланированные шпионские каникулы за самым приятным и в то же время самым трудным занятием на свете – я писала. А если быть совсем точной, то я занималась, наверное, невообразимым святотатством, ибо, сидя в уютном застенке андрогювской дачи, я весело, в каком-то восторге вдохновенья, строчила компромат на возглавляемую им организацию. И (да простит меня читатель за это признание) первые семь глав документального детектива «КГБ в смокинге» были написаны именно там, в роскошно обставленной и нашпигованной страхом, тайнами, микрофонами и деликатесными продуктами комнате.
Мечтала ли я, исписывая своими каракулями страницу за страницей, что окажусь когда-нибудь на воле, в своей крохотной квартире, или у мамы на диване, или, в конце концов, за своим потертым редакционным столом? Не знаю. Скорее всего, да, мечтала. Проверено на личном опыте: нежелание любого, самого мрачного человека на свете верить в худшее настолько велико, что даже стоя на эшафоте с давящей петлей на шее, он будет до последнего мгновения надеяться, что веревка не выдержит тяжести его тела и оборвется. Бывало ведь. Хотя, видит Бог, я уже достаточно хорошо знала этих людей в смокингах, кацавейках и безрукавках, чтобы не ждать внезапного появления на пороге моей комфортабельной камеры румяного Деда Мороза с новогодним подарком.
Должна заметить, что, даже найдя занятие по душе, я отнюдь не чувствовала себя счастливой. То были нелегкие дни. Есть люди, на которых одиночество действует, как угнетающие таблетки. К этой части человечества отношусь и я. Пусть истинными причинами свалившихся на меня злосчастий стали как раз таки чрезмерная тяга к общению, долбаная моя открытость и доверчивость, я тем не менее после многих суток полного одиночества, когда писательский зуд несколько поутих да и впечатлений явно поубавилось, была бы рада увидеть кого угодно – даже своего продажного дружка-редактора, даже мерзопакостного Тополева, – только бы выкарабкаться наконец из бездонного колодца своих безответных внутренних монологов и погрузиться в блаженную нирвану общения.
Я редко делилась своими проблемами с мамой. И ие потому, что их ие хватало или они не волновали меня по-настоящему. Просто она всегда принимала мои излияния слишком близко к сердцу, а резюме, как правило, было одним и тем же – она поправляла очки, проводила сухой ладошкой по моим волосам и тихо говорила: «Горбатого могила исправит». Если бы она только знала, что ее дочь находится буквально в шаге от полного исцеления...
Па стене моей комнаты висел электронный, в форме логарифмической линейки календарь фирмы «Hitachi», напоминавший мне о скоротечности бытия, волнующей, видимо, даже замкнутых японцев. Однажды хмурым морозным утром, когда прогнувшиеся под намерзшим снегом ветви гигантской пихты за окном, казалось, вот-вот закряхтят и обломятся от непосильной тяжести, я увидела на нем цифры «28» и ниже – «December». Далекая Страна восходящего солнца напоминала мне, что до нового, 1978 года осталось всего четыре дня. Ну, должен же был кто-нибудь поторопиться к одинокой, красивой и неглупой женщине, чтобы принести ей елку с игрушками и гирляндами? Или узнать, где она намерена встретить Новый год. Или, на худой конец, сообщить, что именем Союза Советских Социалистических Республик она за измену Родине и сотрудничество с представителями западных спецслужб приговаривается к высшей мере наказания?..
Накинув халат, я прошлепала на кухоньку, свинтила пластмассовую крышку с банки имевшего хождение только в коридорах Кремля номенклатурного растворимого кофе «Maxwell House», насыпала с полчашки порошка, плеснула туда же кипятку и обжигаясь начала пить эту черную горечь, прикидывая в уме, какую очередную гадость про КГБ и его выкормышей я выдавлю в очередной порции своих заметок.
– Может быть, и меня угостите, Валентина Васильевна?
Я резко повернулась и ошпарилась кипятком. Когда же я увидела Андропова, потиравшего с холоду холеные руки, меня покоробило, как подшивку «Правды» за 1927 год.
– Вы не рады меня видеть, – резонно заключил шеф КГБ, по-хозяйски устраиваясь в кресле. На нем был строгий черный костюм, однотонный, бордового цвета галстук и белая сорочка. Вообще для столь раннего часа Андропов выглядел на редкость молодо и бодро, что еще сильнее испортило мне настроение. Я даже очень была бы рада увидеть его, па пример, с синяком под глазом или хотя бы флюсом.
– Да нет, просто я обожглась... – сказала я вежливо.
– Надо смазать яичным белком, – доверительно порекомендовал Андропов. – Пройдет тут же.
– Вам сколько кофе, Юрий Владимирович?
– Пол-ложечки. И две ложки сахара. С молоком, пожалуйста.
Поставив перед ним чашку, я села напротив.
Несколько минут мы молчали. Андропов, казалось, был всецело поглощен процессом кофепития, я же приканчивала свою бурду, далее не чувствуя ее вкуса.
– Вы были не очень любезны с подполковником Тополевым, – Андропов отодвинул чашку, извлек из кармана платок и аккуратно, словно соприкасаясь с античными черепками, вытер губы.
С'нас ибо за кофе.
– Я довольно долго старалась быть с ним любезной.
– Вам это не удалось.
– Это он так сказал.
– Это я так говорю, Валентина Васильевна.
– Я не хотела его обидеть.
– Я передам ему это.
Разговор был совершенно идиотский, во всяком случае, я совершенно не врубалась в суть. Какое-то время я пыталась понять, почему мне вдруг стало так зябко, пока наконец до меня не дошло, что я просто трясусь от страха.
«Чего ты боишься, идиотка! Председатель КГБ СССР – это не тот уровень, на котором объявляют о смертном приговоре. В этой конторе вообще ничего не объявляют, это тебе не станция метро «Краснопресненская». Полой холодильник продуктов: каплю чего-нибудь во что-нибудь – и все дела!», – думала я, не переставая трястись.
– Вы неважно выглядите, Валентина Васильевна, – бесстрастно заметил Андропов. – Дурно спали?
– Я вообще дурно сплю вне дома, Юрий Владимирович.
– Жаль.
– Почему?
– Потому что вам придется побыть вне дома еще некоторое время.
– Вот как?..
Я стала что-то прокручивать в голове, но мысли прыгали, как блохи с опрысканного дихлофосом пса, и никак не желали стыковаться. Все мое нутро было настроено на восприятие только двух категорий – «это для меня хороню» или «это для меня плохо». Последнее сообщение Андропова укладывалось в категорию «это для меня плохо», но мне почему-то стало чуть легче. В конце концов, он достаточно владеет русским, чтобы, отправляя меня к праотцам, не говорить «на некоторое время».
– Скажите, Валентина Васильевна, как вы относитесь к Винсенту Ван Гогу?
Я ответила машинально, абсолютно не вдумываясь в свой встречный вопрос:
– Вы хотите отрезать мне ухо?
– Помнится, во время нашей первой беседы я уже говорил, что ваши шутки весьма своеобразны.
– А что смешного в моем вопросе? – я по-прежнему тряслась.
– Ответьте вначале иа мой вопрос.
– Да, Юрий Владимирович, я прекрасно отношусь к Винсенту Ван Гогу. Это великий голландский живописец, проживший тяжелую...
– Довольно, довольно, – шеф КГБ досадливо поморщился. – Я не сомневаюсь, что вам известна биография этого художника. Вы видели его картины?
пропуск стр. 434
– Прекрасно! – Андропов встал. – Вылетаете завтра. Вам можно позавидовать, Валентина Васильевна: встретите Новый год в Голландии...
– Я могу съездить домой? Мне нужно собрать кое-какие вещи. Кроме того, я бы хотела повидать маму...
– Думаю, в этом нет особой нужды, – Андропов любезно улыбнулся. – Все необходимое для поездки вы получите здесь, на даче. Кстати, отсюда же вас отвезут в Шереметьево. Через час, приедет подполковник Тополев, он вам подробно расскажет о... м-м... о программе вашего турне. Счастливого пути, Валентина Васильевна и... – Андропов сделал паузу: – будьте благоразумной, поскольку это исключительно в ваших интересах.
– Что-то случилось, Юрий Владимирович?
Я знала, что это вопрос, в никуда, и все же не могла не задать его.
– В нашем деле, Валентина Васильевна, всегда что-нибудь случается. Это совершенно нормальное явление. Впрочем, Матвей Ильич введет вас в курс дела. Желаю вам благополучного возвращения на Родину!
Как завороженная я смотрела на чуть сгорбленную спину Андропова, потом на медленное перемещение дубовой двери, которая тихо закрылась за ним и щелкнула замком, как бы ставя точку над очередным эпизодом моей истории...
– Чтоб ты сдох, упырь!
