Текст книги "КГБ в смокинге. В ловушке"
Автор книги: Валентина Мальцева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
25
Буэнос-Айрес. Гостиница «Плаза»
4 декабря 1977 года
Утром, словно по привычке, заиграл мой музыкальный телефон.
– Да... – хрипло выдохнула я, нащупав после пятого звонка прохладную трубку.
– Сеньора Мальцефф? – голос был мужской, высокий, непрокуренный.
– Сеньора Мальцефф умер, – я все еще продолжала спать. – Похороны после обеда.
Я положила трубку и уткнулась головой в теплую подушку, надеясь, что увижу продолжение прекрасного сна, прерванного на самом интересном месте: Витяня Мишин, в исподнем и с завязанными французским галстуком глазами, стоит у кирпичной стены, испещренной матерными выражениями, под барабанную дробь, дружное клацанье винтовочных затворов и голос Левитана: «Именем Аргентинской Советской Социалистической Республики...»
Так часто бывало: мне удавалось уцепиться за обрывок прерванного сна и восстановить плавный ход сюжета. Вот и сейчас, в полудреме, я вновь увидела Мишина. Он был бледен, барабанный бой нарастал, голос Левитана чеканил: «Нашими доблестными войсками оставлен город Манчестер...» Витяня вдруг сорвал галстук с глаз и закричал: «Я не крал этих салфеток со стола! Ну почему вы мне не верите?!» А кто-то невидимый скомандовал: «Пли!» Но вместо ружейного залпа раздалось какое-то жалкое мурлыкание. Потом еще раз. И еще...
Звонил телефон.
– Да! – прохрипела я, понимая, что досмотреть этот прекрасный сон мне уже не дадут.
– Простите, сеньора Мальцефф, – сказал прежний голос. – Я посмотрел в русско-испанский словарь и, простите еще раз, ничего не понял.
– Кто это?
– Сержант Хорхе Вальдес, центральный полицейский участок Буэнос-Айреса. Помните, вчера...
– Помню! Что вам надо?
– Комиссар Геретс...
– Здесь нет комиссара Геретса. Я не сплю с мужчинами, рост которых ниже метра шестидесяти! Вопросы есть?
– Нет. То есть да. Вы не так поняли меня, сеньора... – Хорхе, судя по всему, находился в состоянии максимального умственного напряжения. – Комиссар Геретс попросил передать, что хочет встретиться с вами. Если, конечно, сеньора не возражает.
– Сеньора возражает, протестует и негодует! – прорычала я. – Мне не о чем говорить с вашим комиссаром! И вообще, по какому праву вы будите меня ни свет ни заря?
– Простите, сеньора...
У меня вдруг мелькнула мысль. Короткая, авантюрная и какая-то обжигающая. Я даже поежилась:
– Алло, Хорхе!
– Да, я слушаю вас, сеньора.
– Где именно он собирался беседовать со мной?
– Где вам будет удобно, сеньора.
Я взглянула на часы: семь с минутами. Доклады на симпозиуме начинаются в десять, ну, в десять тридцать. Времени для встречи с комиссаром предостаточно. Но как ее устроить, если за каждым моим шагом следят? Надо было быть совсем уж дурой, чтобы после всего случившегося рассчитывать на свободу передвижения. Я вспомнила «жучок» на отвороте мишинского пиджака. А если и телефон мой прослушивается, тогда что? От этой мысли мне стало совсем плохо.
– Алло, сеньора! – голос Хорхе стал тревожным. – Что с вами? Вы меня слышите? Алло?
– Откуда вы знаете русский, Хорхе?
Я спрашивала просто так, выгадывая время. Осенившая меня идея представлялась все более перспективной. Но для ее реализации мне действительно надо было встретиться с Геретсом. Причем так, чтобы Витяня со всеми его шпионскими уловками об этом не узнал.
– О, сеньора, это довольно длинная история... Дело в том...
– А коротко вы ее изложить не можете?
– Моя мама родом из Белоруссии.
– Да что вы говорите! А папа?
– Папа из Польши. До войны он жил в Белостоке, а потом, в 1939-м, когда...
– Ясно, Хорхе, историю мне преподавали в университете. А на каком языке ваши родители разговаривали дома?
– На польском и... – Хорхе замялся.
– И?
– И иа идиш.
– Так вы еврей, Хорхе? – мгновенно перешла я на идиш.
– Как, и вы тоже, сеньора? – почему-то иа испанском отозвался полицейский. В голосе Хорхе сквозило такое изумление, словно я призналась, что прихожусь ему родной сестрой.
– Не волнуйся, Хорхе, ради Бога! Быстро скажи своей соотечественнице: ты говоришь на идиш?
– А биеэлэ...
– Прелестно!.. – я стремительно прокручивала варианты. Будем исходить из худшего: мой телефон прослушивается. Я дала бы голову наотрез, что Витяня идиша не знает. То есть вообше-то рисковать головой не стоило, на это и покойный Гескин намекал, но овчинка все же заслуживала выделки. Даже если они поймут, что я о чем-то договорилась с Хорхе, им понадобится время, чтобы найти своего, кумекающего на идиш, тот должен прослушать кассету, потом перевести... Стало быть, лишних полчасика в моем распоряжении оставалось. А больше мне и не надо было...
– Вот что, Хорхе, – сказала я на идиш, стараясь произносить слова раздельно и четко. – Ты должен понять то, что я сейчас скажу. Если что-нибудь покажется непонятно, останови меня, и я повторю другими словами. Тебе ясно, Хорхе?
– Да, сеньора.
– Тогда скажи своему хозяину, что...
– Простите, сеньора...
– Ты что-то не понял?
– Да, сеньора.
– Ты не понял, что значит «хозяин»?
– Да, сеньора.
– Скажи своему другу...
– Какому, сеньора?
– Хорхе, ты очень тупой мальчик.
– Да, я знаю, сеньора. Моя мама часто говорит то же самое.
– Твоя мама – умная женщина... – я на секунду задумалась. – Ты знаешь, кто хотел со мной побеседовать?
– Да, сеньора.
– Так вот, скажи этому человеку, что я согласна.
– A-а! Теперь понял.
– Слава Богу! Я буду готова через двадцать минут. Но я хочу, чтобы меня никто не увидел. Понимаешь?
– Не совсем, сеньора.
– О господи!..
– Вы кого-то боитесь, сеньора?
– Дошло наконец!
– И вы хотите... – Хорхе замялся, подыскивая нужные слова, – вы хотите говорить с ним у себя в номере?
– Нет, это невозможно. Нельзя! Это опасно!
– Вы хотите исчезнуть, да?
– Да, но только на полчаса, не больше. Чтобы поговорить с твоим хозяином.
– Я все понял, сеньора.
– И что ты будешь делать сейчас?
– Оставайтесь у себя, сеньора. Через двадцать минут я постучу к вам в дверь...
– А если это будешь не ты?
– Это буду я, сеньора... – голос Хорхе вдруг потеплел: – Я буду говорить на... на нашем языке.
«О господи, – подумала я. – Почему евреи появляются в моей жизни только тогда, когда мне плохо?»
Двадцати минут едва хватило, чтобы умыться, нанести на физиономию несколько мазков косметики, одеться и побросать в портфель рукопись, блокнот и еще кое-какие мелочи. В какой-то момент я вдруг решила, что уже никогда не вернусь в этот номер. Но собирать чемоданы было глупо, да и времени не оставалось.
Ровно через двадцать минут в дверь тихонько постучали.
– Кто там?
– Это я...
Хорхе оказался памятливым мальчиком – он ответил на идиш.
Я открыла дверь. В белом смокинге официанта, небрежно придерживая одной рукой хромированную каталку, уставленную серебряными судками и блюдами, Хорхе смотрелся просто великолепно.
Я было открыла рот, но он выразительно поднес палец к губам. Потом оглянулся и, убедившись, что гостиничный коридор пуст, раздвинул белые полотняные шторки, полностью прикрывавшие нижний ярус каталки.
Я все поняла сразу и, не задавая лишних вопросов, юркнула куда было указано.
– Устраивайтесь поудобней, сеньора, – шепнул Хорхе по-русски. – Вам придется потерпеть минут десять.
Если бы не характер миссии, которую я сама возложила иа Хорхе, это предложение можно было бы расценить как издевательство. Каталка абсолютно не годилась для перевозки живых людей. Было жестко, тесно и очень неуютно. Колени мои упирались в подбородок, голова стукалась о верхнюю часть каталки, а копчик ныл и чесался. Кроме того, очень хотелось чихать, кашлять и сморкаться. Но я была по-настоящему счастлива, поскольку впервые за эти десять сумасшедших дней действовала самостоятельно. И Хорхе, и его коротышка босс, и вся эта темноволосая испаноязычная полицейская шатия, бестолково галдевшая в номере Гескина, вызывали во мне целую гамму ощущений, в которой, к счастью, отсутствовало единственное – страх.
По легким толчкам и шуршанию обутых в литую резину колесиков я мало-помалу ориентировалась в обстановке, сообразив, что вначале мы въехали в лифт, потом прокатились по мраморному полу холла, затем попали в еще один лифт, уже не скоростной, а потом каталка стала подрагивать на каменных плитах...
– Приехали, сеньора, вылезайте!
Хорхе нагнулся, протянул мне руку и буквально выволок из хромированного гроба на колесиках, потому что все члены моего несчастного тела затекли и омертвели.
Судя по нагромождению бетона, внушительному числу автомобилей и запаху сырости, мы находились в подземном гараже «Плазы».
Хорхе стремительно скинул с себя белый смокинг, крахмальную сорочку и бабочку и остался в темных брюках с атласными лампасами. Швырнув на заднее сиденье потрепанного «шевроле» свой карнавальный костюм, он вытащил из машины цветастую ковбойку Пока Хорхе переодевался, я подумала, что с телосложением у этого молодого человека дела обстоят значительно лучше, чем с идишем.
– Вам придется потерпеть еще немного, сеньора, – смущенно улыбнулся Хорхе и открыл багажник «шевроле». – Буквально десять минут, зато полная гарантия безопасности. Прошу вас, сеньора!..
Он вежливо подал мне руку, словно не укладывал меня в грязный багажник замызганного автомобиля, а помогал усесться в роскошный кабриолет, – и захлопнул крышку. В рассуждении полезной площади багажник был явно предпочтительнее нижнего яруса ресторанной каталки. Однако тут нестерпимо воняло бензином, каким-то нестираным тряпьем и вообще сильно не хватало, скажем, швейцарского горного воздуха.
– Хорхе, а ты хоть раз возил в этом собачьем ящике живого человека? Или только трупы?
Я полагала, что Хорхе не услышит меня, и была очень удивлена, когда где-то за моей спиной, с водительского места раздался спокойный голос аргентинца:
– Возил, сеньора. Одного бандита. Правда, его потом повесили...
26
Буэнос-Айрес. Конспиративная вилла
4 декабря 1977 года
Ехали мы действительно недолго. И, во всяком случае, не за город: машину ни разу не подбросило на выбоинах. То ли гладкие дороги действительно являют собой одно из наглядных достоинств хваленого свободного мира, то ли Хорхе просто пожалел меня и специально проложил маршрут по цивилизованным трассам, стремясь облегчить, насколько от него зависело, мое путешествие в багажнике.
Несмотря на занюханный вид «шевроле», его мотор работал тихо, ровно и очень уверенно, как сердце тренированного атлета. Если бы не букет ужасных запахов, я бы даже могла сказать, что доехала с комфортом.
Когда Хорхе откинул крышку, я невольно зажмурилась – такими яркими были лучи восходящего солнца, нацеленные мне прямо в глаза. Хорхе без видимых усилий вытащил меня из багажника и поставил на ноги.
Я огляделась.
Мы находились во внутреннем дворике виллы, в окружении высоченных деревьев и кустов с экзотическими цветами. На небольшой площадке, покрытой черным, блестевшим под солнцем асфальтом, кроме нашего «шевроле», стоял фолькс,-вагеновский «жучок» с открытым верхом. Площадка почти вплотную примыкала к трехэтажной вилле, которую, несомненно, проектировали представители всех рас и народностей. Башенки были готическими, колонны – дорическими, лепные украшения фасада – в стиле барокко, а узкие, стрельчатой формы окна выдавали мавританское происхождение зодчих. Короче, не здание, а ночной кошмар архитектора.
– Хорхе, если ты скажешь, что это вилла комиссара Герегса, я буду весьма удивлена.
– Ну что вы! – Хорхе выглядел озадаченным. – Комиссар Геретс – человек небогатый, как, впрочем, и все полицейские в Аргентине. Я не знаю, кому принадлежит эта вилла, у меня был только адрес, вот и все... Идемте, сеньора, нас ждут.
Из небольшой прихожей, где бросилась мне в глаза огромная литография с изображением распятого Христа, мы попали в гостиную, больше похожую на демонстрационный зал мебельного магазина. Чего там только не было! Диваны, пуфики, стулья, столы, канапе, какие-то дурацкие подставки для ног... В том, что среди этого нагромождения мебели я не сразу заметила малорослого Геретса, моей вины не было. Комиссар просто утопал в глубинах гигантского кресла, обитого веселеньким ситчиком. А вот другого – высокого широкоплечего мужчину средних лет – я увидела сразу. Он стоял за каминным выступом и, увидев нас с Хорхе, сделал шаг вперед.
– Добро пожаловать, сеньора Мальцева! – сказал он по-французски низким сочным голосом. – Надеюсь, ваше путешествие было не слишком утомительным?
– Ну что вы! – непринужденно воскликнула я, подыскивая наиболее удобное место для посадки. – Ничто так не бодрит, как поездка в багажнике машины с протекающим бензобаком, которую, видно, моют только по олимпийским годам.
– Увы! – незнакомец развел руками. – Виновницей этих неудобств являетесь вы одна. Присаживайтесь...
Его французский, насколько я могла судить, был очень неплох. Я остановила свой выбор на невысокой кушетке.
– Ну? – спросил незнакомец.
– Ну? – машинально повторила я.
– Вы хотели поговорить, не так ли?
– Да... – я потратила несколько секунд на конструирование следующей фразы: – Но, простите, не с вами, месье...
Геретс что-то вякнул из недр своего кресла.
Я беспомощно оглянулась на Хорхе, все еще торчавшего у входа в гостиную, но мальчик застенчиво потупился.
– Только что комиссар Геретс оказал мне честь, представив меня вам, – перевел незнакомец.
– Что вы говорите? Как жаль, что я ничего не поняла.
– Ничего страшного, – спокойно улыбнулся он, и улыбка сразу преобразила его малоподвижное лицо. При свете этой улыбки я разглядела, что он голубоглаз и даже не лишен некоторого шарма.
Незнакомец бросил несколько слов Хорхе, после чего мой юный друг и толмач как-то неловко поклонился и исчез.
– Так вот, сеньора Мальцева, мою фамилию вы вряд ли запомните. Видите ли, испанцы любят пышные, цветистые фамилии, такова уж традиция, ничего не поделаешь. А вот имя у меня короткое и легкое – Рей.
– Конечно, – поддакнула я. – И к тому же типично испанское.
– Боюсь, что ономастическая дискуссия заняла бы у нас слишком много времени... – туг Рей выразительно переглянулся с Геретсом. Коротыш-
пропуск стр 224, 225
вовсе не национальной и тем более не государственной, а – личной. Моей.
– Службу какой страны вы представляете, Рей?
– Не комментируется, – сухо ответил он.
– У вас есть звание?
– Не комментируется.
– У вас есть дети?
– Какое это имеет значение?
– Вот видите, – сказала я, – а меня беретесь допрашивать. Причем только на том основании, что я имела глупость обратиться за помощью к полиции. Подчеркиваю, к полиции, а не к разведке, причем еще не известно чьей. Я располагаю кое-какой информацией, которая, возможно, прольет свет на обстоятельства смерти сэра Джеральда Гескина, с которым я познакомилась три дня назад. Вот и все, господин Рей.
– Вот так вот, – ухмыльнулся он. – Просто решили оказать помощь полиции. Из чистого бескорыстия.
– Этого я не говорила, не надо передергивать. Это сказали вы. Так получилось, что смерть Гескина косвенно затрагивает вопрос моей причастности. Я, разумеется, не убивала его и смогу это доказать.
– Вы уверены?
Мне стало нехорошо.
– Да, потому что, мне кажется, я знаю того, кто сделал это... Если вас интересует такая информация, я могу передать ее вам. Естественно, не безвозмездно, а в обмен на гарантии моей безопасности. Я достаточно ясно выразила свою мысль?
– Да, – Рей затушил сигару и тут же достал из кожаного портсигара новую. – Мне кажется, я хорошо вас понял. Вы, сеньора Мальцева, хотите использовать меня в своих целях. Ваш план прост: вы утаиваете ту информацию, которая может выставить вас в неблагоприятном виде, предлагая в обмен необходимую нам, но безопасную для вас информацию. Так?
– В общих чертах.
– Не пойдет!
– Почему?
– Потому что подобная постановка вопроса уместна в разговоре с комиссаром полиции, но никак не с сотрудником разведки.
– Так верните сюда Геретса, я не гордая!
– Увы, тоже не пойдет! – Рей пустил к лепному потолку сизое кольцо дыма. – Со вчерашнего дня полиция не занимается этим делом. Скажу больше: утренний звонок Хорхе был санкционирован нами. План вашей эвакуации из «Плазы» – это мой план. А вилла, в которой мы с вами так тепло беседуем, – это наша конспиративная вилла. Вы понимаете меня? Весь вчерашний день вы находились под наблюдением...
– Ну и что? Вы изучали в ванной особенности моей конституции?
Рей вынул из внутреннего кармана пиджака несколько фотографий и небрежно бросил их мне на колени. Фотографий было пять, а сюжет один: мы с Витяней в баре «Плазы». Снимки были профессиональные, отлично сфокусированные и сделанные из одной точки. Мне вдруг пришла в го-
пропуск стр 228
– Да.
– Его звание?
– Я не знаю.
– В разговоре вы называли его Мельцером. Куртом Мельцером.
– Он просил называть его так.
– Вы видели его документы?
– Нет.
– Этот Мишин-Мельцер владеет испанским?
– Нет... Не знаю. По-моему, нет.
– Во время разговора в баре вы сказали Мишину-Мельцеру, что он убил Гескина. Почему вы так решили?
– Это трудно объяснить в нескольких словах.
– Объясните в нескольких десятках слов.
– Духи. Запах духов. От Мишина пахло так же, как в прихожей гостиничного номера Гескина...
– Вы являетесь штатным сотрудником КГБ?
– Нет.
– Вы выполняете задание КГБ?
– Да.
– В чем оно заключается?
– Я должна передать профессору Тслевано сам-издаговскую рукопись одного из советских авторов-диссидентов.
– Цель?
– Она мне неизвестна.
– Когда?
– Сегодня. В перерыве между заседаниями.
– Что потом?
– Не знаю. Больше мне ничего не говорили.
– Как давно вы сотрудничаете с КГБ?
– Меньше двух недель.
– Это добровольное сотрудничество?
– Что вам сказали в Москве о Гескине?
– Что он богатый человек со странностями, любитель литературы и владелец колоссальной библиотеки. И что мне нужно с ним как бы случайно познакомиться.
– Кто осуществлял вашу вербовку?
– Андропов.
– Председатель КГБ СССР?
– Да.
– Погодите, я поменяю бобину...
Рей нашарил в кармане новую катушку. Она была на удивление маленькой. Нашествие идиот-
– Убедительно прошу вас, мистер Бердсли, аккуратно и медленно поднять руки, – не повышая голоса, как-то вкрадчиво произнес он. – И учтите, ваш затылок находится точно в перекрестье оптического прицела моего друга. Он в саду, он железный человек, воспитанный инструкторами без сердца, он никогда не промахивается, и вообще его пана был ворошиловским стрелком. Мы с ним, правда, люди серые, но вы-то хорошо знаете, что нельзя недооценивать гены...
Рей застыл, как изваяние. Мишин обошел его сбоку, неуловимым движением запустил руку под пиджак моего собеседника и выудил оттуда большой черный пистолет с никелированной рукояткой.
– Замечательно! – воскликнул он тоном парикмахера, удачно исполнившего модную прическу. – А теперь, мистер Бердсли, прошу меня извинить, но вам придется нас покинуть. И не поминайте лихом: работа такая...
Я почувствовала, как Рей напрягся перед рывком. У него даже пальцы окаменели.
Но Витяня не стал ждать, пока пружина развернется. Раздался выстрел и сразу за ним – второй.
Я закричала. Мишин подскочил ко мне и влепил такую пощечину, что я упала, больно ударившись обо что-то. Последнее, что я запомнила, – неестественная поза рухнувшего на пол Рея и Витяня, извлекающий из диктофона удивительно маленькую кассету...
...Мне снилось, что я родила ребенка. Красного, как стручок перца, и до ужаса крикливого. Не ребенок, а кошмар. Родила я его в редакции, непосредственно в своем отделе, и весь коллектив сбежался на крики моего первенца. Редактор склонился над письменным столом, на котором лежал, суча морщинистыми ножками, новорожденный, зачем-то потрогал кончиком пальца его щечку, потом повернулся ко всем и сказал:
– Вы же понимаете, что замалчивать этот факт я не могу. Придется доложить на бюро ЦК...
– Но ведь вопрос не подготовлен как следует! – возразил кто-то из сотрудников за моей спиной.
– У нас есть еще минут двадцать.
– Ну, допустим. А что делать с ним? – спросила вахтерша тетя Пюся, показывая на младенца.
– В мешок его, куда еще...
Я завопила, и тут же все мое лицо, включая уши, оказалось внутри гигантской, тяжелой, пахнущей хорошим мылом ладони.
Открыв глаза, я увидела сквозь щели между огромными пальцами стоявшего поодаль Витяню.
– Отпусти ее, – приказал он. – Наше тайное оружие, кажется, очнулось.
Хозяин клешни поднялся и отступил на шаг, и я смогла разглядеть довольно выразительное лицо с сильно развитыми надбровными дугами, огромным орлиным носом гг маленькими серыми глазками, замаскированными, как доты, иод навесом густых кустистых бровей.
– Физкультпривет, Мальцева! – Витяня ухмыльнулся и посмотрел на часы. – Ты обрастаешь криминальным опытом, как твой американский друг – трупными пятнами. Ну что, подруга, до-
пропуск стр 334
дони и тихонько завыла. Никому, даже самым лютым врагам, я не пожелала бы присутствовать на собственных поминках. Я все отчетливей понимала, что женщина по имени Валентина Мальцева – свободная, неглупая, не лишенная некоторой приятности, относительно образованная и, в целом, неплохая журналистка, к которой я так привыкла и которой порой (правда, очень редко) даже гордилась, – уже десять дней как умерла, исчезла, растворилась в непрерывной цепи химических реакций подлости, измены и насилия. Моя духовная связь с собой оборвалась. Я превратилась в слизистый дергающийся комок рефлексов. Какой там интеллект, какие нравственные идеалы? В тот момент я жила только примитивным инстинктом: защититься, забиться в какую-нибудь глухую нору, выжить, не дать себя загрызть этим матерым, не знающим жалости зверям...
Я огляделась и поняла, что нахожусь в не совсем обычной ванной. В чем была ее необычность? Заведите в гигиеническое помещение любую, даже самую рассеянную женщину, и она сразу скажет, кто живет, а главное – кто никогда не жил в этом доме.
Так вот, эту роскошную комнату с большим, в полстены, зеркалом, с ванной цвета малахита, с аккуратными белыми шкафчиками, с желтым, очень чистым унитазом, раковиной и биде, отличало то, что до меня ее не посещала ни одна дама. Здесь пахло только исключительно мужчинами, здесь не было ни одного, даже самого малоприметного бабского причиндала.
Значит...
– Валентина, закругляйся!.. – услышала я из-за двери голос Витяни.
– Займите пока круговую оборону, – я старалась придать голосу беззаботную интонацию: – Имеет право девушка умыться с утра?
– У нас нет времени, дура набитая! – Мишин повысил голос. – В любой момент сюда может нагрянуть его команда, не понимаешь? Учти, что лежать все будут рядом – и убийцы, и праведники. Пора линять!
– Витя, еще три минутки!
– Шестьдесят секунд. Потом выломаю дверь...
...Позднее я не могла вспомнить, что именно руководило моими поступками – то ли страх, то ли озарение... Я стремительно прошлась щеткой по волосам, ополоснула лицо и ринулась шарить по шкафчикам, полкам, выступам этой внушительной, чужой, напоминавшей комфортабельную тюремную камеру ванной... В моей голове, как лианы в непроходимых джунглях, висели и раскачивались оборванные провода идей, ассоциаций, полузабытых детективов... Резидентура ЦРУ... Конспиративная вилла... Ванная, в которой никогда не бывало женщин...
Что я искала? Не знаю. Жизнью клянусь, не знаю. Просто, как электрик-дилетант с булавкой вместо отвертки, как человек, впервые увидевший переплетение разноцветных проводков, линий, реле, изоляторов, я рванулась наудачу и в жесточайшем цейтноте начала соединять оборванные концы, в надежде получить разряд, ток, проблеск.
Шкафчики были почти пусты: тюбик зубной иасты... какая-то склянка, видимо, с лекарством... едва промытый с чисто мужской неряшливостью помазок для бритья... бритвенный станок с полу-заржавленным лезвием... какой-то дезодорант... несколько рулонов туалетной бумаги... цветные журналы с голыми девками...
– Валентина! – окрик Мишина не оставлял времени для дальнейших поисков.
– Уже иду...
Я вздохнула, закрутила кран, присела на корточки, чтобы поправить задник туфли и... Замкнуло наконец! Под ванной что-то чернело. Протянув руку, я нащупала какой-то угловатый предмет и рванула его к себе. Послышатся легкий скрип отрываемой от фаянса клейкой ленты, и в руках у меня оказался небольшой плоский пистолет. Несмотря на жуткое нервное напряжение, на нехватку времени и на то, что за дверыо в нетерпеливом ожидании переминались с ноги на ногу двое профессиональных убийц, я еще успела подумать, что пистолет этот представлял собой образец технической эстетики. Он был изящным, красивым, каким-то завершенным и лег мне в руку так, словно конструктор делал его на заказ, специально для меня.
Как и все девушки, учившиеся в МГУ, я была знакома с принципом устройства стрелкового оружия. Я далее стреляла пару раз в университетском тире в режиме одиночных выстрелов, хотя и визжала при каждой отдаче приклада. Правда, на военной кафедре мы «проходили» автомат Калашни-
