Текст книги "КГБ в смокинге. Книга 2"
Автор книги: Валентина Мальцева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
– На ближайших двадцати километрах сворачивать практически некуда, – тихо откликнулся Вшола. – Впереди две проселочные дороги. Одна ведет в деревню, вторая – на мельницу. И там, и там – тупик.
– Значит, мы обречены ехать за ними до самого конца?
– Угу, – кивнул Вшола. – Как бараны за козлом.
– Мне не нравится ваше сравнение, – сказала я.
– Мне тоже, – внезапно подал голос водитель. Это была его вторая фраза за все наше путешествие.
– А если имитировать внезапную поломку машины? – предложила я.
– Зачем? – вскинул брови Вшола.
– Ну, я думаю…
– Бесед больше не будет, пани, – решительно сказал Пржесмицкий. – Во всяком случае, мирных. Этот лимит мы уже исчерпали. Боюсь, что ваша блестящая способность к импровизациям в дальнейшем нам не пригодится.
Конечно, он был прав. Собственно, до меня еще раньше должно было дойти, что мы не можем мыслить в одной плоскости. Все мои варианты строились на чисто женской идее: каким-нибудь способом разойтись, разъехаться с нашими провожатыми-охранниками и затеряться в толпе, чтобы дождаться счастливого мига освобождения. Но до этой самой толпы, в которой можно было бы затеряться, нам надо было преодолеть больше ста километров. То есть потратить не меньше полутора часов. А за это время хорунжий успеет позвонить своему комдиву, а тот, в свою очередь, передаст новость о свежеиспеченном полковнике Кольцове куда-то еще, и в результате не позднее чем через тридцать минут нам организуют не одну, а сразу десять торжественных встреч, только без духовых оркестров.
Что касается Вшолы и шофера, то они лучше меня понимали это, и если молчали, как идолы с острова Пасхи, то не в поисках вариантов, а под давлением их избытка. Чуть позднее мне представилась возможность убедиться в том, насколько я была права с этой догадкой. Но тогда я еще не до конца понимала, с кем свела меня судьба, какие странные, необъяснимые, лишь случайно коснувшиеся меня проблемы постоянно решают люди их профессии. Упаси Бог, я вовсе не отождествляла Пржесмицкого, Вшолу и молчуна водителя, имени которого (даже конспиративного) так и не узнала, с их лубянскими коллегами. И не только потому, что первые вытаскивали меня из беды, в которую затянули вторые. Мои попутчики были людьми совсем иного порядка, иной идеи, иного воспитания. Я не могла тогда объяснить этот ничем не подтвержденный и маловразумительный вывод (сейчас уже могу). Но я чувствовала это по-женски, строя свои выводы не на логике, а на интуиции. И, право же, мне еще никто не доказал, что интуитивный метод постижения истины хуже других. И чем меньше оставалось времени, чем ближе подступал критический момент, тем яснее я сознавала, что без насилия, без жертв, без убийств из этой петли нам не выскользнуть.
Сказав про себя «нам», я вздрогнула.
«Означает ли это, что ты с ними заодно? – спросила я себя. – Что через несколько минут ты пусть не одобришь, пусть не воскликнешь „Браво!“, как восторженная школьница на тесной галерке „Таганки“, но терпеливо и не закрывая глаз будешь смотреть, как твои спутники начнут стрелять из пистолетов, или бросать гранаты, или сделают еще что-нибудь ужасное с абсолютно невинными людьми? Видимо, да. Видимо, я с ними заодно. Уже заодно. Я не спорю, мне никто не давал права казнить или миловать. Но никто и не отнимал у меня разума, который с занудством преподавателя черчения твердит не переставая: „Ты тоже ни в чем не виновата!“ Как и сестра Пржесмицкого, сожженная в Треблинке. Как тот парень, друг Юджина, которому на крыше виллы в Буэнос-Айресе разворотил голову бровеносный Андрей. Как моя несчастная мама, которой даже не сообщат, что ее единственную обожаемую доченьку закопали где-то в польском лесу. Пусть это ужасно, пусть это крайне бездуховно, пусть это эгоистично в конце концов, пусть потом я буду всю жизнь мучиться, пусть! Но когда из двух невинных людей один обязательно должен умереть, я не хочу, чтобы этим человеком была я!
Не хочу! И людей, которые помогают мне выжить, я не смогу предать, не смогу осудить за варварство, за пренебрежение вечными человеческими ценностями. Я никого не просила кооптировать меня в страшный мир, который кучка узколобых кретинов с вузовскими ромбиками в петлицах и талонами для отоваривания в кремлевской „кормушке“ назвала передним краем борьбы за коммунизм. Я по-комсомольски честно, как учили меня в школе, семье и университете, собиралась прожить отпущенную мне единственную жизнь в атмосфере самообмана, лжи и лицемерия. Мне не дали, не позволили. Наверно, это плохо. Теперь я понимаю, как счастливы люди, которым до самой смерти, до покосившейся могильной ограды удается сохранить себя в облегающем эластичном коконе, не пропускающем терпкого воздуха реальности. „Он умер с улыбкой на устах…“ Ложь! Мерзкая ложь, похожая на дешевое сливовое повидло! Если человек отходит в мир иной, хоть что-нибудь поняв в прожитом, то на лице его застынет боль, ужас, страх, ненависть, желание жить, все что угодно, только не улыбка! И коли меня сунули в человеческую грязь, оплатив командировочные расходы и проживание в отелях, но не снабдив при этом иной философией, иными взглядами, коли меня лишили последнего шанса умереть с улыбкой на устах, я должна создать его сама. Чтобы выжить! Чтобы сохраниться! Чтобы не потерять уважение к себе! Только так!..»
О чем думали мои попутчики, я уже знала. Но страха теперь не испытывала, а с нетерпением и надеждой ждала спасительного мига, когда прервется эта страшная дорога к наручникам, тюрьме и гибели, когда перестанет мелькать перед глазами надоевшая стена шоссе, перестанут валиться с двух сторон нескончаемые стены холодного леса. Я верила: что-то они обязательно придумают. В конце концов, это их работа, их профессия…
– Один шанс они нам все-таки дали, – негромко заметил Пржесмицкий и закурил.
– Всего один? – робко спросила я.
– Какой? – выдохнул Вшола.
Водитель, как я и ожидала, промолчал.
– Они едут впереди.
– Ну и что? – Вшола пожал плечами. – Они же следят за каждым нашим движением. Полог откинут, пять стволов держат нас на мушке. Ты думаешь, тот хорунжий – законченный болван? Он просто перестраховщик. Возьми чуть в сторону, и они откроют огонь без предупреждения. Хочешь попробовать или поверишь на слово?..
– Из тебя вышел бы отличный гид, – усмехнулся Пржесмицкий. – Что видишь, то и описываешь…
Он тычком загасил сигарету в пепельнице и, не оборачиваясь, сказал:
– Вэл, постарайтесь незаметно исчезнуть из поля зрения автоматчиков.
– Я не ведьма! – огрызнулась я, чувствуя, как до предела натягиваются струны нервов. – И в окно вылететь не могу!
– Разумеется, вы не ведьма! – неожиданно мягко сказал Пржесмицкий. – Вы – очаровательная женщина, которую просто утомила длинная и сопряженная с нервотрепкой дорога. Вам хочется прилечь. Откиньтесь на спинку, пожалуйста…
Я молча повиновалась.
– Удобно?
– Как в гробу.
– Прекрасно! Это именно то ощущение, на которое я рассчитывал…
– Мы что, проводим генеральную репетицию собственных похорон? – не понимая, чего он добивается, я распсиховалась. – Тогда почему вы решили начать с меня?
– Вэл, если мне не изменяет память, у вас довольно длинные руки… – продолжал Пржесмицкий, не обращая никакого внимания на мои выпады.
– На что вы намекаете?
– Только на сантиметры. Какая из ваших рук в данный момент ближе к полу?
– П-правая, – тихо призналась я, смекнув наконец, в чем дело.
– Прекрасно, Вэл! Тогда попробуйте вашей правой ручкой оторвать от пола резиновый коврик…
– Он что, прибит гвоздями?
– Мы это обсудим потом, Вэл. А пока вы только попробуйте…
Чтобы не изменить позу откинувшейся на спинку сиденья утомленной дамы, я должна была действовать указательным и средним пальцами левой руки. А их сил явно не хватало для эффективной борьбы с клеем неизвестного мне производства. Коврик не хотел поддаваться.
– Не могу! – простонала я. – Чем вы его клеили, мать вашу?!
– Оставьте в покое мою мать, – голосом психиатра, отвлекающего пациента от попытки выброситься в окно, произнес Пржесмицкий. – Попытайтесь. Это очень важно. Считайте, что от этого зависит все. Ну!..
Обламывая ногти, я предприняла отчаянную попытку подкопаться под коврик и через несколько секунд почувствовала, что он понемногу отходит. Еще пара движений, резкая боль от едва не сломанного ногтя на указательном пальце – и угол коврика отстал от пола.
– Все! – выдохнула я. – Это стоило мне двух сломанных ногтей…
– Я оплачу вам услуги маникюрши, – не оборачиваясь, кивнул Пржесмицкий. – Теперь действуйте ногой. Носком туфли попытайтесь отогнуть коврик от пола как можно дальше!
Когда я выполнила и эту инструкцию, причем настолько успешно, что, перегнувшись, коврик как бы сложился вдвое, то увидела днище машины, в котором было утоплено нечто продолговатое, обернутое грязным тряпьем…
– Видите? – спросил Пржесмицкий, по-прежнему не отрывавший взгляда от «газика».
– Да, хотя и не понимаю, что это такое.
– Неважно, Вэл. Подденьте эту трубу носком вашего сапога, чтобы она вышла из пазов.
– Мои сапоги не железные! – проворчала я.
– Мои нервы – тоже! – с угрожающей интонацией сообщил Пржесмицкий. – Действуйте, черт побери! У нас почти нет времени!..
Теперь пришла очередь ломать пальцы на правой ноге. По мере того как я выковыривала (не уверена, что этот глагол хоть как-то можно соотнести с моими движениями) неизвестный предмет из пазов, он все больше и больше напоминал мне студенческий тубус для чертежей. Когда же он наконец встал перпендикулярно полу, я сообразила, зачем мучилась.
Это был гранатомет.
Совершив ужасное открытие, я онемела.
Тем временем удивительную гибкость стал демонстрировать Вшола. Он зацепил гранатомет левой ногой, ловко перебросил его к себе на колени, засунул руку куда-то под сиденье машины, извлек оттуда остроносую, противного зеленого цвета гранату и неуловимым движением утопил ее в хромированном жерле трубы.
– Я готов, – тихо сообщил Вшола.
– Внимание! – прорычал Пржесмицкий. – Отсчет с десяти. Ноль – все ложатся на пол, а ты, – он кивнул водителю, – тормозишь. Граната у нас одна, следовательно, и шанс один.
– Понял, – кивнул Вшола.
– Десять… Девять… Восемь…
Признаюсь честно: выдержки у меня не хватило – я свалилась на ребристое дно «татры» при счете «два» и до боли в веках зажмурилась. Через пару секунд раздался гулкий хлопок, сопровождаемый резким свистом. Ощущение было такое, словно над моей головой откупорили столитровую бутылку шампанского. А еще через долю секунды – резкий визг тормозов, острая боль в плече от удара о железное основание водительского кресла и взрыв…
В ушах у меня все звенело, и этот звон металлическими молоточками барабанил по мозгам. Наконец чьи-то сильные руки обхватили меня за плечи и вернули в полувертикальное положение.
Первое, что я увидела, открыв глаза, была глухая стена леса, обильно припудренная снегом. Ничего не понимая, я скосилась в сторону Вшолы, и тут только до меня дошло, что от резкого торможения «татру» развернуло ровнехонько поперек шоссе. Справа я увидела полыхающий костер, а еще через мгновение в ноздри ударил ни на что не похожий смрад – какая-то жуткая мешанина из запахов жженой резины, серы, паленой шерсти и чего-то еще, что мне почему-то не захотелось распознавать.
– Маэр! – крикнул Пржесмицкий, и я поняла, что этот окрик на языке, к которому я стала потихоньку привыкать, относится к водителю. Самый великий молчальник из всех, кого мне доводилось встречать доселе, кряхтя, извлекал свою массивную тушу из тесной впадины между креслом, рулем и педалями. Вывернувшись наконец из капкана, он неодобрительно взглянул на жуткое крошево из кусков битого стекла, свисающих ошметков резины и покореженной пластмассы, в которое после снайперского выстрела Вшолы превратилось тонированное ветровое стекло «татры», и повернул ключ зажигания. Мощный мотор взвыл, точно потревоженный лесной зверь. Машина резко взяла с места и, объехав горящий остов «газика», устремилась вперед.
– А, может?.. – робко начала я, но Пржесмицкий сразу понял мой недосказанный вопрос и угрюмо пробурчал:
– В той машине помощь уже никому не потребуется…
Прошло не менее двух минут, прежде чем до моих затуманенных мозгов дошел смысл сказанного. Шесть молодых здоровых парней перестали физически существовать только потому, что три месяца назад шеф-редактор одной комсомольской газеты имел неосторожность сообщить своей любознательной сожительнице об изданном в США справочнике «КГБ». Воистину неисповедимы пути Господни!
Оглушенные залпом гранатомета, зябко поеживаясь от врывавшегося в разбитое ветровое стекло морозного воздуха, мы ехали молча. Каждый из моих попутчиков смотрел в одну точку, явно не желая ни с кем встречаться взглядами. Где-то в глубине моего сознания мелькнула мысль, что это все-таки лучше, чем если бы Пржесмицкий и его команда обменивались мнениями так, будто ничего не произошло. Минут через десять Пржесмицкий достал из внутреннего кармана плаща сложенную карту, взглянул на нее и тронул водителя за рукав.
«Татра» сбросила скорость, осторожно съехала на обочину и по едва различимой с шоссе тропе углубилась в лес. Минут через пять стало ясно, что дальше ехать нельзя: лес стоял перед нами сплошной холодной стеной.
– Выходим, быстро! – скомандовал Пржесмицкий.
Выкарабкавшись из кабины, я с наслаждением втянула в себя пряный, пронизанный запахом хвои воздух и чуть не закашлялась от его чистоты и обжигающего холода. В лесу, естественно, было куда холоднее, чем в машине, пусть даже с разбитым стеклом.
Тем временем мои попутчики, не сговариваясь, похватали из багажника лом и лопаты и начали рыть яму буквально в метре от машины, вдоль нее. Поскольку хоронить им было некого, я тут же догадалась о конечной цели этого спонтанного гробокопательства: они хотели избавиться от «татры». Прикинув приблизительно объем работ и сообразив, что даже трем здоровым мужикам понадобится на это не менее получаса, я вытащила из машины плед, закуталась в него и уселась на поваленную сосну, ставшую, очевидно, жертвой завышенного плана лесозаготовок.
– Может, помочь вам? – из приличия спросила я.
Пржесмицкий и водитель просто не отреагировали, а Вшола, на мгновение подняв разгоряченное лицо, коротко улыбнулся:
– Спасибо, пани. Думаю, мы справимся и без вас…
Они выкопали огромную яму так быстро и с такой сноровкой, словно занимались этим всю жизнь. Любопытно, что в ходе работы ни одного слова так и не было произнесено. По мере того как яма принимала реальные очертания, я поняла всю глубину замысла моих попутчиков: достаточно было опрокинуть «татру» на бок, как она идеально вписалась бы в вырытую для нее могилу. Дальнейшие события полностью подтвердили мою догадку: кряхтя они столкнули тяжелую машину вниз, после чего без перекура снова взялись за лопаты. Еще через пятнадцать минут никто и никогда бы не догадался, что совсем недавно здесь стоял элегантный черный автомобиль, вместе с которым была погребена (навечно ли?) еще одна часть моей сумбурной эпопеи.
Пржесмицкий взглянул на часы и коротко бросил:
– Кадима!
И мы устремились в лес.
Через полчаса я почувствовала, что если сделаю еще один шаг, то вырублюсь в ту же секунду и умру, не приходя в сознание. Стоило мне остановиться, как мои попутчики замерли.
– Что случилось? – спросил Пржесмицкий.
– У меня нет больше сил. Давайте сделаем привал.
– Это невозможно, пани, – он мотнул головой, словно перечеркивая мои пораженческие настроения. – Время уходит. Выбирайте: либо пятиминутный привал, либо – вечный покой.
– Пятиминутный покой.
– Это плохой вариант.
– Но я действительно выбилась из сил.
– Я понесу вас, пани, – Вшола сделал шаг ко мне. – Если вы, конечно, не возражаете.
– Господи, да я всю жизнь мечтала, чтобы хоть один мужик отважился на подобное!
– Считайте, что ваша мечта осуществилась, – деловито бросил Пржесмицкий, забрал у Вшолы лопату и двинулся вперед. Водитель, как привязанный, последовал за ним. Вшола схватил меня за руки, резко изогнулся, и я как-то неожиданно для себя очутилась на его спине.
– Обнимите меня за шею, пани, – предложил Вшола, не сбавляя шага. – Так вам будет удобнее…
– О каких удобствах вы говорите, – искренне возмутилась я. – Вам бы сил хватило – нести на себе такую кобылу! Сколько вам лет, пан Вшола?
– Двадцать пять.
– Вы еще совсем молоды!
– Это вам кажется, пани, – тихо возразил Вшола. – На самом деле мне гораздо больше. На войне мужчины быстро стареют.
– О какой войне вы говорите? В вашем-то возрасте!..
– Вам удобно?
– Вы не хотите отвечать на мой вопрос?
– Мы уже скоро будем на месте.
Поняв, что он не ответит, я сменила тему:
– Куда мы идем?
– Это знает он, – Вшола кивнул в сторону Пржесмицкого.
– И вас даже не интересует это?
– Нет.
– Почему?
– Армия, в которой солдаты не доверяют командирам, никогда не выигрывает сражений.
– Значит, армия, в которой воевали вы, всегда побеждала?
– Пока да, – тихо откликнулся Вшола.
И в этот момент где-то вдали коротко и увесисто прогрохотала автоматная очередь…
24
США. Вашингтон, округ Колумбия
6 января 1978 года
Юджин заметил его метров с двадцати: Грин рассматривал витрину с механическими игрушками и очень напоминал любящего папашу, озабоченного исключительно тем, как бы угодить своему отпрыску.
Перейдя улицу, Юджин подошел к нему со спины и негромко спросил:
– Любите игрушки?
– Очень, – не оборачиваясь, ответил Грин. – У меня в детстве таких не было. А сейчас уже поздно покупать…
– Давно ждете?
– Нет… – Грин повернулся. – Поговорим здесь или зайдем куда-нибудь?
– То, что мне нужно сказать вам, вряд ли займет больше десяти секунд.
– Мне тоже нужно кое-что вам сказать…
Юджин почувствовал, как тревожно заныло сердце, даже веко вдруг запульсировало. И хотя холеное, выражающее только учтивость и сдержанность лицо Грина, казалось бы, излучало спокойствие, Юджину стало не по себе.
– Может, зайдем в пиццерию? – Грин кивнул на итальянский ресторанчик через дорогу.
– Что угодно, только не пиццу!
– Аллергия?
– Можно сказать и так. Пойдемте, здесь неподалеку есть уютное кафе. Во всяком случае, было лет пять назад…
Они шли вдоль Кэпитал-сквер как совершенно чужие люди, не разговаривая, каждый погруженный в свое. Впрочем, они и были чужими – два человека, столкнувшиеся по случаю или по расчету неведомого игрока, как два слепых шара на бильярдном столе. Грин поднял воротник пальто, прячась от пронизывающего ветра. Юджин холода не ощущал, в голове его царил полный сумбур, но он даже не пытался разобраться в своих мыслях. Словно чувствуя настроение попутчика, Грин не заговаривал с ним и мерно вышагивал по слякотному тротуару, внимательно глядя себе под ноги, словно надеясь что-то найти.
…Они уселись за столик у самой стены и дождались, пока официант примет заказ, отпустит дежурную улыбку и исчезнет за темно-вишневыми дверьми с вмонтированными окнами-иллюминаторами.
– Первым делом – моя информация, не так ли? – спросил Юджин.
– Ваша.
– Двенадцатое февраля. Одиннадцать тридцать. Майами. Отель «Марион». Номер 1132.
– Спасибо, – коротко кивнул Грин.
– Не за что. Благодарить нужно почтальона, а не почтовый ящик.
– Теперь о ваших проблемах.
– Вы еще помните о них?
– Насколько мне известно, – поджал тонкие губы Грин, – я пока не сделал ничего такого, что оправдывало бы ваш сарказм.
– Извините. День сегодня какой-то… неудачный.
– Моих людей не было в назначенном месте.
– Она с ними?
– Да.
– Что могло случиться?
– То, чего мы в принципе опасались: они потратили слишком много времени на саму акцию, и противник успел перекрыть пути к отходу.
– У вас есть связь с ними?
– Да, но выходить на нее им запрещено.
– Вы этого тоже опасаетесь?
– Простите меня, сэр, за резкость, – Грин поправил очки, – но тот факт, что ваша мать является уроженкой Восточной Европы, вовсе не означает, что вам известны особенности оперативной деятельности в условиях этого региона.
– Слушайте, Грин, приберегите свою интеллигентность для заседания комитета начальников штабов, ладно?
– Я там не бываю, – Грин неожиданно улыбнулся. – Не приглашают.
– И правильно делают, – не принимая шутки, ответил Юджин. – Что вы хотели мне сказать?
– Что мы честно выполняем условия соглашения. Но как профессионал вы должны понимать: не все в нашей работе зависит только от нас.
– Короче!
– Это все.
– У ваших людей есть шансы выбраться оттуда?
– Пока люди живы, есть и шансы.
– Вы цитируете табличку на дверях операционной?
– Думаю, при входе в морг она была бы более неуместной.
– Приятный у вас юмор, мистер Грин.
– Я предпочитаю на эти темы не шутить.
– Когда у вас может быть новая информация?
Грин пожал плечами:
– Через минуту. Через год. Никогда. Это же русские, Вэл.
– Судя по тому, что у вас нет новостей, они еще живы?
– Очень надеюсь. Хотя и не исключаю другие варианты.
– Какие? – у Юджина вдруг сразу сел голос.
– Менее благоприятные.
– Им можно чем-нибудь помочь?
– Чем? – вскинул голову Грин. – Чем мы можем им помочь, сэр?! Высадить десант на балтийском побережье? Или, может, осуществить танковый прорыв в Польшу через ГДР?
– Если они живы, то приблизительно в каком районе находятся?
– Они направлялись в сторону Ростока, – отхлебывая остывший кофе, сказал Грин. – До цели не дошли. Их ждали в условленном месте больше четырех часов. Они, скорее всего, либо наткнулись на оцепление и повернули назад, либо… – он сделал неопределенный жест рукой.
– Они могли повернуть назад… – Юджин уже не спрашивал, а размышлял вслух.
– Тоже безрадостный вариант, – сухо отрезал Грин и с гримасой брезгливости отодвинул от себя фаянсовую чашку с изображением Белого дома.
– Почему?
– Потому что там километров на пятьдесят-шестьдесят – сплошные леса. И если их отрезали от западной границы, то вовсе не для того, чтобы дать возможность спокойно добраться до Гданьска или Лодзи и раствориться в большом городе. Их будут брать в лесу, оцепив его наглухо и прочесывая каждый сантиметр. Как это умеют делать только русские и немцы.
– А израильтяне?
– Чтобы научиться оцеплять лесные массивы, их надо иметь, – сухо произнес Грин.
– Логично, – пробормотал Юджин. – Какие инструкции получили ваши люди?
– Что вы имеете в виду?
– Ну, что они будут делать в экстремальной ситуации?
– Потрудитесь сформулировать свою мысль точнее.
– Я точен!
– Мне так не кажется.
– Где вы учились английскому, черт бы вас подрал?! – рявкнул Юджин, теряя терпение.
– В Калифорнийском университете, – спокойно ответил Грин, прямо глядя на собеседника.
– Что они станут делать, если их прижмут? Отстреливаться? Сдаваться? Взрывать на себе гранату? Что?
– Они поступят согласно инструкции.
– То есть?
– А вы уверены, что это тот вопрос, на который я должен вам отвечать?
– Простите… – до Юджина вдруг дошло, что он разговаривает с офицером иностранной разведки.
– Признаюсь вам, – Грин чуть придвинулся к Юджину, – мы даже не предполагали, что масштабы поисковых операций, предпринятых русскими, будут столь внушительными. В другой ситуации я бы сказал, что ваша дама пользуется восточноевропейской известностью…
– Она им очень нужна, – тихо сказал Юджин, думая о своем.
– Догадываюсь, – кивнул Грин. – Даже больше, чем я мог себе представить.
– Жалеете, что связали себя обещанием, Грин?
– Я никогда ни о чем не жалею, – холодно ответил израильтянин. – В данный момент я лишь молюсь, чтобы им удалось вырваться оттуда.
– Чем я могу помочь? – тихо спросил Юджин.
– Если б вы были евреем, я бы предложил вам помолиться вместе со мной…
