Текст книги "КГБ в смокинге. Книга 2"
Автор книги: Валентина Мальцева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
– Са ахора! – вдруг мрачно буркнул Пржесмицкий, и в ту же секунду «татра», визжа тормозами, резко развернулась и помчалась в ту сторону, откуда с такой же скоростью летела уже много часов подряд.
– Пан Пржесмицкий, – осторожно подала я голос.
– Что?
– Я поняла, что вы сказали водителю…
– Вы очень догадливы, пани.
– Но я не сообразила, на каком языке вы это сказали?
– Неужели? – пожал он плечами.
– У меня такое ощущение, что я где-то уже слышала эту манеру произношения…
– Неужели это настолько важно?
– Моя мама с детства говорила мне: «Когда нечего делать, есть два разумных занятия – либо ковырять в носу, либо думать, почему это делать некрасиво».
– То, что вы сказали, звучит не совсем по-русски.
– Любопытно! – Я подалась вперед, чтобы увидеть хоть краешек лица Пржесмицкого. – Вы правы: мама говорила это не по-русски.
– Неужели на французском? – усмехнулся Пржесмицкий.
– На идиш.
– И вы тоже знаете этот язык?
– Конечно. Потому-то я и почуяла что-то знакомое. Вы израильтяне, да?
– Послушай внимательно, девочка, – тихо сказал Пржесмицкий, полуобернувшись ко мне и продолжая краем глаза наблюдать за лентой шоссе, стремительно уносившейся куда-то под днище «татры». – У тебя хорошая еврейская голова. Я не знаю, как ты попала в такой переплет, но, вполне возможно, именно она тому причиной. Чем меньше ты будешь знать о нас, тем лучше для тебя. Я мало что могу тебе сказать. У каждого свое дело. Сейчас мое дело заключается в том, чтобы сохранить эту голову, – он осторожно коснулся кончиком указательного пальца моего лба, – доставить ее в безопасное место и передать надежным людям, которые возьмут на себя дальнейшие заботы о тебе. А потому, что бы ни случилось, как бы ни повернулись события – не лезь ни во что! Они не убьют тебя. Во всяком случае, не убьют сразу. Им захочется все разузнать, кое-что прояснить, короче, ты выиграешь немного времени, а это – шанс…
– А что будет с вами?
– Это наши проблемы, – вдруг заговорил Вшола. – У тебя своя страна, у нас – своя.
– Но вы рискуете собой из-за меня, я же не идиотка, чтобы не понимать этого!
– Это наша работа.
– Ваша работа – получить по пуле в лоб из-за иностранки, которую вы впервые видите?!
– Представь себе, – улыбнулся Пржесмицкий.
– Постойте, я, кажется, начинаю понимать!.. Наверное, вы решили меня спасти и рискуете собой потому, что я еврейка. Да?
– Если бы это зависело только от меня, я бы действительно делал то, что делаю сейчас, ради каждого еврея на свете. Независимо от того, в какой стране он живет. Но ты не права, девочка. Твоя национальность здесь совершенно ни при чем. Хотя нам и приятно, что ты – наша соплеменница. И не надо больше расспросов. Все, что нужно, ты узнаешь потом и не от нас…
– Если только мы доживем до этого «потом», – тихо сказал Вшола.
Я вскинула голову и увидела, что вдалеке, примерно в километре от нас, шоссе чем-то перегорожено. Еще через несколько секунд мне в глаза ударил резкий солнечный блик, отразившийся от бокового стекла пятнистого армейского грузовика, в котором я почти сразу узнала родные очертания советского ЗИЛа. Перед грузовиком, стоявшим поперек шоссе, копошились фигуры в шинелях и с автоматами. На головах у них чернели польские конфедератки, и это обстоятельство почему-то успокоило меня. Больше всего я боялась встречи с соотечественниками.
– Наручники на меня так и не наденете? – сквозь зубы спросила я.
– Во-первых, мы не носим с собой наручников, – не оборачиваясь ответил Пржесмицкий. – А во-вторых, не стоит переигрывать: тебе и так никуда не деться в окружении трех мужчин. Сиди тихо. Изображай из себя убитую горем преступницу. Смотри на нас ненавидящим взглядом. Словом, включай на полную мощность свою еврейскую голову и помогай нам. Если начнется перестрелка, падай вниз. Ни о чем не спрашивай, никуда не лезь – просто падай вниз и затихни, пока все не кончится. Поняла, Вэл?
– Поняла, – кивнула я.
Вшола посмотрел на меня каким-то странным взглядом.
– Что-то не так? – спросила я.
– Нет-нет, пани, вы выглядите просто замечательно. Мне почему-то очень хочется ответить на ваш вопрос.
– Какой именно?
– Относительно того, где вы могли меня видеть.
– Знаете что, пан Вшола, – я посмотрела на это прекрасное мужское лицо – открытое, мужественное и в то же время по-детски незащищенное, с пронзительным взглядом черных семитских глаз – и представила себе, что через несколько секунд оно может стать мертвым. Что этот мужчина, самой природой созданный для любви и нежности, навсегда исчезнет из жизни, что от него останется лишь холодное тело, которое закидают тяжелыми комьями глины в свежевырытой яме… Я сглотнула вязкий ком, подступивший к самому горлу, и улыбнулась. – Знаете, пан Вшола, я уже и так догадалась. Просто я до конца не уверена. Давайте сделаем так: когда все кончится, я скажу вам сама, где я вас видела.
– Договорились, пани.
– Ну все, – буркнул Пржесмицкий. – Начинайте делать несчастное лицо.
– Да Господи! – воскликнула я. – Уж что-что, а это…
22
США. Вашингтон, округ Колумбия
6 января 1978 года
Юджин запарковал машину у небольшого двухэтажного дома с черепичной крышей на маленькой немноголюдной улочке, примыкающей к Лексингтон-авеню. После шестидесятых годов, когда столица стала все быстрее превращаться в настоящий административный и правительственный центр, среди «белых воротничков» истэблишмента постепенно распространилось и укоренилось мнение, что жить в Вашингтоне – городе клерков, адвокатов и негров – непрестижно и бесперспективно. Высокопоставленные правительственные чиновники, крупные юристы и финансисты, которым по характеру их работы необходимо было часто бывать в Вашингтоне, стремились обосноваться как минимум за пятнадцать миль от столицы с ее толчеей, уличными пробками и бесконечными демонстрациями у Белого дома. Уолш, которому его дом достался в наследство от родителей, жил здесь с довоенных лет и, скорее всего, просто не задумывался о вопросах престижа или не придавал ему серьезного значения, поскольку большую часть своего времени проводил в Вирджинии, где ему по должности был положен достаточно удобный и удаленный от людских глаз особняк в пятнадцати минутах езды до главного здания ЦРУ в Лэнгли.
По привычке осмотревшись, Юджин перемахнул четыре ступеньки, ведущих к добротной деревянной двери с потемневшей бронзовой табличкой, на которой готическим шрифтом было выведено: «Д-р Сэмюэль Кирш, издатель», и придавил белую кнопку звонка.
Уолш открыл почти сразу, словно стоял в ожидании гостя с другой стороны двери. Выглядел он достаточно живописно: поверх добротного стеганого халата, шалевой воротник которого был оторочен темновишневым кантом, на Уолше был кокетливый женский передник, весь в муке и с явными следами яичного желтка.
– Раздевайся, – буркнул Уолш, кивком указывая на вешалку.
Повесив на крючок кожаную куртку, подбитую собачьим мехом, Юджин пригладил волосы и, миновав довольно запущенную столовую, проследовал в просторную кухню, которая вполне могла бы служить мини-выставкой достижений американской бытовой техники. Собранных здесь холодильников, морозильных шкафов, микроволновых печей, всевозможных кухонных комбайнов и духовок вполне хватило бы для оснащения кулинарных служб при ресторане нью-йоркского отеля «Пьер». Этого увлечения своего босса Юджин не понимал еще и потому, что хорошо знал: Уолш бывает в своем вашингтонском доме не чаще одного-двух раз в полгода. Его жена умерла пять лет назад, а единственная дочь, еще до смерти матери, вышла замуж за какого-то цюрихского банкира, обзавелась тремя детьми и с тех пор почти не покидала Европу.
Уолш между тем вернулся к занятию, от которого его оторвал звонок гостя: возложив свои внушительные ладони на толстую скалку, заместитель директора ЦРУ методично раскатывал огромный лист желтого теста.
– Ждете гостей? – спросил Юджин, усаживаясь на высокий табурет по другую сторону гигантского кухонного стола с встроенными шкафами, полками и ящиками.
– Ждал, – не отрываясь от скалки, ответил Уолш.
– Следовательно, это высококалорийную простыню вы готовите специально для меня?
– Для нас.
– Что это будет?
– Пицца.
– У вас в роду были итальянцы, сэр?
– Меня научили делать ее на Сицилии. В сорок четвертом…
Пока они обменивались ничего не значащими фразами, Юджин продолжал размышлять о причинах странного поведения Уолша. Чрезвычайным был уже тот факт, что служака Уолш в будний день, в самый разгар работы, покинул Лэнгли, уехал в Вашингтон и занялся приготовлением пиццы. А то, что босс позвонил Юджину накануне ночью и пригласил к себе в гости, вообще казалось дурным знаком. Юджин мысленно перебирал самые фантастические варианты, но так и не смог отдать предпочтение какому-нибудь из них. Ибо ему еще ни разу не удавалось «просчитать» своего босса.
…Когда пицца была съедена, а оплетенная соломкой бутылка «Кьянти» почти опустела, Уолш вытер губы салфеткой, не вставая с табурета, протянул руку к ближайшему шкафчику, достал оттуда толстую сигару, освободил ее от целлофановой обертки, отгрыз кончик и метко выплюнул его в мусорную корзину.
– Здорово! – Юджин похлопал в ладоши. – Вам будет чем заработать на жизнь после выхода в отставку.
– А тебе?
– А мне уже пора?
– У тебя серьезные проблемы, Юджин.
– Вы не могли сообщить мне эту новость в Лэнгли?
– Не мог.
– И что из этого вытекает?
– Знаешь, чем отличается мое поколение от твоего?
– Возрастом.
– Твое поколение всегда интересуется следствиями, а мое – причинами.
– Вы умнее.
– Просто дольше прожили.
– Не скромничайте, босс.
– Не хами, сынок!
– В чем мои проблемы?
– Твой амстердамский «трофей» заговорил.
– Так бойко, что мне пора подавать в отставку?
– Это интереснейший тип.
– Я думаю – столько околачиваться возле Андропова!
– Нам нужно потолковать, Юджин.
– Я слушаю вас, босс. Обожаю обсуждать собственные проблемы.
– Показания Тополева, если, конечно, они дойдут до конгресса, могут вызвать самую непредсказуемую реакцию. Тут уже не только разведка, тут – серьезная политика. Короче, этот парень отирался возле стволов самого крупного калибра…
– Что означает ваша фраза «если они дойдут до конгресса»?
– Почти все его показания скорее всего останутся в наших сейфах. Вместе с источником.
– Даже если русские официально затребуют его обратно?
– У нас нет такого человека, – отрезал Уолш. – И никогда не было. А впрочем, это не нам решать.
– Так в чем же проблема?
– Директор внимательно ознакомился с материалами допросов. И у него возникло не совсем однозначное мнение о твоих действиях…
– Сэр, я не покажусь вам чрезмерно тупым, если попрошу выражаться проще? Что вы имеете в виду, черт возьми?!
– Войдя в контакт с той женщиной, ты скомпрометировал себя как офицер ЦРУ. Речь идет о твоих действиях в Аргентине и в Европе. А показания Тополева это полностью подтверждают, – тихо сказал Уолш, не спуская с Юджина тяжелого взгляда.
– Мне достаточно написать прошение об отставке или я должен пустить себе пулю в лоб?
– Ты себе сейчас очень нравишься, да? – мрачно ощерился Уолш.
– Я не совсем понимаю, чего вы хотите от меня, сэр? Оправдываться мне не в чем. Компрометацию офицера ЦРУ я всегда представлял себе несколько иначе. В то же время я не настолько туп, чтобы не считаться с мнением директора. Следовательно, я жду ваших указаний. Коль скоро именно вы преподнесли мне эту новость, логично предположить, что вы же и подскажете мне, что делать дальше.
– И ты готов следовать моему совету?
– Я этого не говорил, сэр.
– Хорошо… – Уолш ткнул сигару в пепельницу и сделал несколько вращательных движений, словно хотел ввинтить окурок в потускневший фаянс. – Спать с женщиной, даже если она иностранка, – это еще не служебное преступление.
– И на том спасибо, – пробормотал Юджин.
– Я не закончил! – неожиданно рявкнул Уолш. – А вот входить в контакт с представителем иностранной разведки и не ставить об этом в известность свое непосредственное начальство… – последовала пауза. – У таких действий есть четкое определение. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю?
– Да, сэр! – на скулах Юджина проступили красные пятна.
– Ты бы никогда не сделал этого, не будь…
– Сэр! – Юджин извлек кольт из заплечной кобуры и осторожно положил тяжелый пистолет на кухонный стол. Потом достал бумажник, вытащил из него пластиковую карточку-пропуск в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли и прикрыл ею рукоятку пистолета. – Считайте это моей отставкой.
– Все не так просто, сынок, – покачал головой Уолш. – Ты работаешь не в пиццерии и не можешь уйти просто так, швырнув фартук на стол хозяина. Мне приказано провести служебное расследование. Ты должен дать обстоятельный отчет. Ты должен как следует постараться и убедить нас, что твоя встреча в баре мотеля с тем… м-м-м… господином носила непреднамеренный характер. Ты…
– Простите, сэр, – Юджин поднял руку. – Я не спрашиваю вас, откуда пришла эта информация…
– Ну да? – хмыкнул Уолш.
– Дайте мне закончить! – Юджин вскочил с табурета и приблизился к Уолшу. – Я спрашиваю о другом: кто дал вам право ставить под сомнение мою честь гражданина США? Я проработал в ЦРУ двенадцать лет, я имею правительственные награды, я прошел…
– Не кипятись, – спокойно прервал его Уолш. – И сядь, пожалуйста, на место. Что ты навис надо мной, как цеппелин? Твое личное дело я перечитал как раз перед выездом в Вашингтон, так что нет необходимости рассказывать заместителю директора ЦРУ о послужном списке его офицера. Если бы кто-нибудь в руководстве усомнился в твоей честности, сынок, то тебя бы накормили не пиццей и не в моем доме… Речь идет о твоем несанкционированном контакте, замеченном наружной службой. Информация о нем была передана в Лэнгли согласно существующим правилам. Эта информация, сопоставленная с показаниями Тополева и должным образом проанализированная, свидетельствует явно не в твою пользу. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду?
– Да, сэр.
– Ты понимаешь, что у нас есть к тебе парочка пустяковых вопросов?
– Понимаю, сэр.
Уолш еще раз вытер полные губы салфеткой, запустил руку под халат, вытащил из нагрудного кармана байковой рубашки фотографию и протянул через стол почти к самым глазам Юджина.
– Это он?
– Да.
– Как он тебе представился?
– Грин.
– Ну да, типично еврейская фамилия, – хмыкнул Уолш.
– Я похож на еврея больше.
– Не обольщайся.
– Он пригласил меня в бар мотеля и предложил сделку.
– Скажешь, какую?
Юджин пожал плечами.
– Ты дал подписку о неразглашении?
– Я просто не совсем понимаю, чего вы от меня добиваетесь? Неужели вы думаете, сэр, что если бы этот контакт хоть в какой-то степени ущемлял интересы нашей фирмы, я бы вас не информировал?
– Нет, не думаю, – мотнул головой Уолш. – И потому мне особенно интересно, что такого мог предложить тебе человек из Моссада, что ты проторчал с ним в баре битый час?
– Он сообщил мне, где находится Мальцева.
– Где же?
– По его словам, в тот момент, когда мы с ним говорили, ее этапировали на каком-то судне в Ленинград.
– Кто?
– Он сказал, что КГБ.
– И он связался с тобой лишь для того, чтобы сообщить эту новость?
– Он предложил свою помощь в ее освобождении.
– Акция на море?
– Нет, они планировали осуществить это в Гдыне.
– В обмен на?..
– …информацию.
– Какого рода?
– Им необходимо знать место и время встречи Янга с кем-то из верхушки ООП.
– Обычные еврейские штучки, – пробурчал Уолш.
– Сэр?
– Что еще ты должен был сделать?
– Это все.
– Ты подписал какие-нибудь бумаги?
– Нет, сэр.
– Ты дал ему какую-нибудь информацию?
– Нет, сэр.
– Каким образом им мог помочь сотрудник, не имеющий никакого отношения к Ближнему Востоку?
– Он сказал, что у меня будет возможность получить информацию от высокого должностного лица.
– Он назвал тебе имя этого лица?
– Да, сэр.
– Ты можешь его назвать?
– Да, сэр.
– Кто же он?
– Вы, сэр.
Уолш застыл.
– Я?!
– Так он сказал, сэр.
– И назвал мое имя?
– Да, сэр.
– Оч-чень любопытно… – Уолш потянулся за второй сигарой, потом, видимо вспомнив наставления личного врача, передумал и, подперев подбородок кулаком, уставился на Юджина.
– Я плохо побрился, сэр?
– А?.. – Уолш оторвался от своих мыслей. – Ладно, с этим мы разберемся позже. И убери со стола свой кольт – нечего раскидываться оружием!
– Вы не принимаете мою отставку?
– А я тебе предлагал ее?
– А как же со служебным расследованием?
– Я передумал.
– Вы издеваетесь надо мной, сэр?
– Твоя тупость мне надоела, Юджин! – Уолш через голову стянул с себя фартук и швырнул его в угол кухни. – Считай наш разговор обычной проверкой.
– Вам остается добавить, что этого Грина подослали ко мне вы сами.
– Нет, его подослал не я.
– Значит, он не из Моссада?
– Я этого не говорил.
– А, черт, вы меня совсем запутали! – Юджин засунул пистолет в кобуру и встал. – Я могу уйти, сэр? У меня что-то разболелась голова.
– Через час тебе нужно встретиться с этим… Грином.
– Так кто он такой, черт подери, сэр?!
– Он не обманывал тебя. Все, что он сказал тебе тогда, в Ричмонде, – правда.
– И вы были в курсе дела?
– Да.
– С самого начала?
– Да.
– Это касается лично вас или…?
– Я не могу тебе ответить.
– Но зачем? Зачем весь этот спектакль?!
– Как бы тебе объяснить, Юджин…
– Как угодно, сэр, но только внятно.
– Услуга, о которой просил тебя Грин, должна быть выполнена.
– С вашей помощью?
– Да.
– Но мной?
– Именно тобой.
– Кажется, я начинаю понимать.
– Ну и замечательно, сынок.
– В той сделке был один существенный нюанс, сэр. В виде аванса за мою услугу мне было обещано вытащить Вэл. Они сделали это? Где она?
– Об этом ты спросишь у Грина уже… – Уолш взглянул на свой «Роллекс», – через пятьдесят минут. У входа в кондитерскую «Санрайз». Запомнил?
– Для этого вы меня и вызвали в Вашингтон? – Да.
– Что с Вэл?
– Похоже, что даже всемогущий Моссад не застрахован от неудач…
– Что? – Юджин медленно поднялся с табурета и, опершись обеими руками на стол, впился взглядом в своего босса. – Что случилось?
– Спокойно, сынок! – Уолш не отвел взгляда. – Там что-то произошло, что-то незапланированное… Но с каким знаком – минус или плюс, – я пока не знаю.
– Она жива?
– Известно, что их ребята вытащили ее с советского судна и ушли. Однако в назначенное время в условленном месте их не было…
– Думаете, взяли?
– Эту операцию проводит не наша контора, Юджин, – огрызнулся Уолш. – КГБ пока не докладывает мне о результатах своих акций. Надо ждать сообщений.
– Зачем мне встречаться с Грином?
– Ты должен передать ему кое-что.
– Что?
– Информацию на словах.
– А-а… – Юджин вновь сел на табурет и прикурил сигарету. – Пришло время платить?
– Да, Юджин.
– Вы же помните, сэр, условия сделки, не так ли?
– Ну и что?
– А то, сэр, что пока я не увижу Вэл здесь, в Штатах, я никому и ничего не должен.
– Юджин, – голос Уолша зазвучал очень глухо, словно слова давались ему с трудом. – Речь идет об очень важных вещах. Ты же понимаешь, что я не могу приказать тебе сделать это. Я и так рискую очень многим. Значительно большим, чем может позволить себе заместитель директора ЦРУ. Но поверь мне, сынок: это очень важно. Очень! Речь идет о судьбах миллионов людей. Поверь также, что те люди, которым поручена операция там, в Польше, сделают все, чтобы вытащить Мальцеву.
– Почему вы так уверены, сэр? И почему я должен вам верить? В конце концов, моя личная жизнь не имеет никакого отношения ни к ЦРУ, ни к вашим играм с израильтянами, ни к национальным интересам США.
– А вот здесь, Юджин, ты неправ. Парадокс в том, что все как раз наоборот.
– Извините, сэр, но я действительно не понимаю.
– И не надо, Юджин. Есть вещи, которые тебе лучше не знать. Ты просто вспомни, что именно я помог тебе в Аргентине спасти эту женщину от пули. Я дал команду нашему консульству в Амстердаме выдать ей загранпаспорт. Я собирался прикрывать ее здесь, в Штатах. Почему же ты не веришь в мою искренность сейчас?
– У меня дурные предчувствия, сэр.
– У офицера разведки не должно быть дурных предчувствий. Только аналитический расчет. Ступай и сделай то, что я скажу. И помни, сынок: твой отец был единственным человеком на свете, которого мне будет не хватать всегда…
23
ПНР. Шоссе
6 января 1978 года
Грузовик стоял поперек дороги. Вне всяких сомнений, эта была армейская машина – кузов обтянут коричневатым в бурых пятнах брезентом, а кабина выкрашена в защитный цвет – самый уродливый на свете, технологией изготовления которого в совершенстве владеют только мои соотечественники. Когда мы приблизились метров на сто, я отчетливо разглядела фигуры военных с автоматами, внимательно разглядывавших нашу «татру».
Пржесмицкий был абсолютно прав, утверждая, что попытка пробиться силой через такой заслон – чистая утопия. Я поняла это еще до того, как разглядела за грузовиком краешек тяжелого бронетранспортера, тоже развернутого поперек шоссе. Все это – техника, вооруженные люди и наша черная, сугубо гражданская машина на совершенно безлюдной трассе – напоминало съемки художественного фильма о партизанской войне в Белоруссии. Я даже огляделась по сторонам в дурацкой надежде обнаружить где-нибудь на обочине двугорбую камеру на штативе, пару растрепанных девиц в джинсах, а за ними – бородатого режиссера с безумными глазами, готового истошно завопить в мегафон: «Приготовились! Мотор!! Начали!!!»
Но вокруг не было ни души. Да и кого могло бы занести спозаранок в эту морозную глушь?
Водитель сбавил скорость и плавно притормозил за несколько метров до рослого мужика с автоматом на груди – судя по решительно поднятой руке, это был старший. За ним с видом, не предвещавшим ничего хорошего, переминались еще пять или шесть автоматчиков.
– Вы заметили, что за грузовиком стоит БТР? – быстро спросила я Пржесмицкого.
– Да хоть «катюша»! – он спокойно пожал плечами. – Какое это имеет значение, если нам не преодолеть и этот заслон? То, что вы видите, пани, – всего лишь первый план. В грузовике наверняка не меньше взвода. Оцеплен весь район…
– Документы! – по-польски приказал старший. Одновременно к машине подошли еще двое солдат. Другие трое расположились с правого бока «татры».
– Грамотно, – пробормотал Вшола.
Я уже знала, как именно будут развиваться события. Честно говоря, план Пржесмицкого казался мне не то что наивным (в конце концов, он исходил из ситуации, в которой трудно придумать что-то принципиально лучшее), а каким-то заведомо обреченным. Ну, есть у них документы, допустим даже, что железные. Но ведь и эти лбы с автоматами, грузовиками и бэтээрами рванули сюда на рассвете не грибы собирать и даже не на учения. Их кто-то поднял по тревоге, объяснил задачу, нацелил на выполнение конкретной акции. Они ищут не ветер в поле, а вполне определенных людей. Следовательно, наше разоблачение было только вопросом времени. Достаточно этим полякам связаться по рации с кем надо, чтобы уже через несколько секунд иметь на руках исчерпывающую информацию, в соответствии с которой перед ними – самозванцы, опасные агенты иностранной разведки, на совести которых четыре трупа, в том числе офицер КГБ. И тогда…
Однако мои унылые рассуждения прервало нечто такое, что повергло меня в полное смятение. Пржесмицкий перегнулся через водителя и бросил на своем добротном русском:
– Я не говорю по-польски! Кто старший в вашей группе? Подойдите на два шага!
Поляки на секунду растерялись. А Пржесмицкий, почувствовав заминку, уже наращивал психическую атаку:
– Быстрее! У меня мало времени!
Наконец старший что-то сказал одному из автоматчиков, обошел «татру» и чуть наклонился к открытому окну Пржесмицкого:
– Кто вы? – спросил он по-русски. – Ваши документы!
– Скажите своим людям, хорунжий, чтобы они отошли от «татры» на десять метров, – тихо распорядился Пржесмицкий и, обрывая колебания поляка, с раздражением добавил: – Бога ради, поживее, я – полковник Первого управления КГБ СССР и выполняю спецзадание…
Если бы в тот момент у меня была хоть какая-нибудь возможность выразить свое отношение к происходящему, я бы наверняка устроила Пржесмицкому овацию. Он выбрал совершенно безупречную тактику. Только так можно было навязать свою волю офицеру дружественной армии. Я не знала, что именно задумал Пржесмицкий, как далеко были рассчитаны его ходы, и могла только предполагать, где кончается обычный блеф и начинается серьезное, подготовленное наступление. Однако вел он себя предельно естественно, и даже я на секунду подумала, что в принципе Пржесмицкий и его спутники вполне могли бы быть людьми Андропова. А почему, собственно, нет? Если допустить, что зовут его Петр Петрович, и перечеркнуть в памяти наши дорожные беседы о морали вообще и о евреях в частности, то именно так и должен был выглядеть офицер КГБ, стремящийся как можно быстрее доставить меня в Москву. В конце концов, он же не обязан объяснять первому встречному, кто я такая и каких неимоверных усилий стоило ему отбить свою пленницу у заклятых врагов советской власти.
– Вот мои документы, – сквозь зубы процедил Пржесмицкий, когда автоматчики отдалились от машины на несколько метров. Он развернул красную книжицу и ткнул ее почти в нос поляку: – Я – полковник Кольцов, а это – мои люди. Насколько я понимаю, вы находитесь здесь по тому же делу. Немедленно свяжите меня с моим начальством!..
– Простите, пан полковник, – офицер не без уважения вернул ему удостоверение, – но у меня есть связь только с моим непосредственным командованием…
– Вы из контрразведки?
– Никак нет, пан полковник! Мы – армейское подразделение. Саперы. Я получил приказ перекрыть этот квадрат. Вот и все…
– Ладно! – Пржесмицкий взглянул на часы, вмонтированные в приборную доску «татры». – Время поджимает, вот беда… Как я могу связаться с управлением контрразведки в Варшаве?
– Не знаю, пан полковник, – хорунжий развел руками. – С командиром нашей дивизии – пожалуйста. А…
– Нет, нет! – досадливо отмахнулся Пржесмицкий. – Это не его компетенция. Скажите в таком случае, хорунжий, как доехать до ближайшего управления контрразведки?
– Вам нужно либо в Гданьск, либо в Лодзь.
– Куда ближе?
– Пожалуй, в Лодзь. Там есть аэропорт…
– Хорошо! – Пржесмицкий удовлетворенно кивнул. – Вы можете дать мне в сопровождение машину с автоматчиками? – Он покосился на меня. – Я везу опасную преступницу, и, боюсь, наши неприятности еще не кончились.
– Да, но…
На лице поляка без труда можно было прочесть краткое содержание «книги сомнений». Это было настолько интересно, что я даже забыла о нависшей над нами угрозе. Этот облеченный властью и держащий в руках оружие офицер одновременно верил и не верил, готов был подчиниться и очень не хотел этого делать, мечтал, что называется, набрать очки и в то же время страшно боялся оскандалиться. В те минуты я буквально молилась на непререкаемый авторитет Комитета государственной безопасности СССР. Только мрачное, непросчитываемое и неоспоримое могущество этой суровой организации могло решить исход лесной авантюры в нашу пользу. Сомнения поляка были понятны: если он сейчас начнет выяснять детали и свяжется по рации со своим начальством, те, в свою очередь, с контрразведкой, контрразведка – с разведкой, разведка – с соответствующим отделом ЦК ПОРП, польские партийцы – с Москвой, уйдет немало времени. Конечно, если он угадал – очередное звание ему обеспечено. А если нет? Если из-за его бюрократизма, из-за неверия в святость красной книжицы с тиснеными золотыми буквами, из-за непонимания сущности интернационального долга будет сорвана важная сверхсекретная операция, – тогда что?..
Наступила гнетущая пауза. Так нередко случается за столом, где собираются не слишком разговорчивые люди. Неловкое молчание, идиотская атмосфера, хозяева глупо улыбаются, гости, не дурней других, начинают изучать узоры на потолке, лишь бы не брать на себя инициативу… Короче, мой рот открылся раньше, чем я успела подумать о последствиях:
– Пан офицер! – заорала я дурным голосом. – Спасите меня! У вас оружие, у вас солдаты! Я готова сдаться в плен представителю польской армии! Бога ради, только освободите меня от этих чудовищ! Меня этапируют, как уголовную преступницу, – это совершенно чудовищно в наш век, пан офицер! Если вы читали документы пятой корзины Хельсинкской декларации…
Хельсинкская декларация и особенно загадочная «пятая корзина» добили поляка окончательно. Он молча приложил два пальца к околышу конфедератки и сказал Пржесмицкому:
– Вы можете ехать, пан полковник. Я дам вам в сопровождение «газик» с пятью автоматчиками. Этого хватит?
– Вполне, – кивнул Пржесмицкий.
– «Газик» поедет перед вами. Пока доберетесь до Лодзи, я оповещу свое начальство. Вполне возможно, что к тому времени оно уже свяжется с вашими товарищами, пан полковник…
– Передайте вашим людям, что время для нас – самое важное.
– Не беспокойтесь, водитель получит команду ехать со скоростью не ниже восьмидесяти километров в час.
– Как ваша фамилия, хорунжий?
– Островский. Владислав Островский.
– Вы – прекрасный офицер, хорунжий!
– Благодарю! – Островский сдержанно кивнул, хотя лицо его вспыхнуло от удовольствия.
Подозвав одного из автоматчиков с переносной рацией, он крутанул ручку полевого телефона, бросил в трубку короткие слова команды, после чего вновь подошел к «татре» и склонился к Пржесмицкому:
– В добрый час, пан полковник. Езжайте…
– Спасибо!
Недовольно ворча, грузовик сдал назад и освободил шоссе ровно настолько, чтобы в образовавшийся коридорчик могла проехать наша «татра». Бэтээр уже стоял на обочине, и солдат в черном стеганом шлемофоне, оседлавший верхний люк, с любопытством наблюдал за нами.
Едва мы выехали на свободную часть трассы, как откуда-то из лесной чащи выпорхнул крытый брезентом «газик» с длинной, как хлыст, радиоантенной и рванул вперед. «Татра» дисциплинированно пристроилась в хвост армейской машине и, сохраняя дистанцию в пятнадцать-двадцать метров, последовала за поляками.
В салоне вновь воцарилась гнетущая тишина.
– Сколько у нас времени? – подал наконец голос Вшола.
– Не больше получаса, – бесцветно откликнулся Пржесмицкий. – Возможно, и меньше…
– Что будем делать? – Вшола задал вопрос самым невинным тоном, словно спрашивал, в каком именно ресторане нам лучше перекусить.
– Надо подумать.
– Мне можно принять участие в этом интимном процессе? – осторожно поинтересовалась я.
– На правах равноправного члена киббуца, – Пржесмицкий повернулся ко мне. – Ваше хладнокровие, пани, сделает честь любому мужчине.
– Не смущайте девушку, пан, – пробормотала я. – А за прием в киббуц – спасибо.
– Знаете, что это такое?
– Читала.
– В «Правде»?
– Давайте отложим идеологический диспут на потом… – я вытерла платком лоб. – Как насчет свернуть куда-нибудь в сторону, а?
