Текст книги "КГБ в смокинге. Книга 2"
Автор книги: Валентина Мальцева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
8
США, штат Вирджиния. Лэнгли. ЦРУ
3 января 1978 года
Юджин припарковал свою «импалу» на служебной подземной стоянке, предъявил удостоверение морскому пехотинцу, дежурившему у отсека «S», и поднялся в лифте на четвертый этаж.
Войдя в приемную Уолша, он зажмурился от косых лучей солнца, бивших в глаза сквозь металлические жалюзи огромного во всю стену окна. Секретарша Уолша, седовласая мисс Кренкуотер, известная среди технического персонала Лэнгли фанатичной приверженностью к «островному» английскому и не терпевшая сленга даже от своего могущественного босса, коротко тряхнула в знак приветствия подсиненными кудряшками несгибаемой старой девы:
– Юджин, ты очень плохо выглядишь, – сообщила она тоном профессора, оглашающего диагноз.
– По сравнению с вами, мисс Кренкуотер, плохо выглядит все, что двигается и потребляет чизбургеры с диет-колой.
– Естественно.
– А почему естественно? – неожиданно для себя возмутился Юджин. – В конце концов…
– Потому, молодой человек, – прервала секретарша, – что я не курю натощак и никогда не выполняю физические упражнения в постели.
– А где вы их выполняете?
– Только в специально отведенном для этого месте.
– Когда я вернусь, – устало улыбнулся Юджин, – вы мне расскажете, где находится это место.
– Англичане, как всегда, правы, – вздохнула мисс Кренкуотер. – Пожалеешь розгу – потеряешь ребенка.
Юджин смиренно кивнул и приоткрыл дубовую дверь в кабинет Уолша.
– Можно войти, босс?
– Попробуй, – буркнул заместитель директора ЦРУ по оперативным вопросам, не отрываясь от бумаг.
Юджин пересек небольшой кабинет и опустился на жесткий стул с металлическими ручками.
– Выпьешь чего-нибудь? – по-прежнему не отрываясь от бумаг и делая пометки карандашом на полях шифровки, спросил Уолш.
– Нет, сэр, благодарю.
– Еще пара минут, и я закончу…
Юджин откинулся на стуле, от чего шаткая, с претензией на модерн, металлоконструкция жалобно скрипнула. Год назад новый директор ЦРУ, большой эстет и поклонник современного искусства, распорядился заменить старую добротную мебель штаб-квартиры на ультрамодные, сделанные из легкого металла и кожи стулья, столы, полки для документов и платяные шкафы. Уолш как-то заметил в этой связи, что вид собственного кабинета вызывает у него ревматические боли в суставах. Как и следовало ожидать, реплика дошла до директора, и, как рассказывали всезнающие секретари, большой босс выразил Уолшу – правда, в весьма корректной форме – свое недоумение.
– Ну все! – Уолш небрежно вложил бумаги, над которыми работал, в синюю папку и отодвинул ее в сторону. – Я слушаю тебя. Только постарайся говорить внятно и без эмоций. Из донесения Дрейка я ничего не понял.
– Сэр, – Юджин чуть подался вперед. – Кое-чего я сам еще толком не понимаю.
– Давай по порядку… – Уолш потянулся к коробке с сигарами, вытащил длинную «гавану» и начал раскатывать ее толстыми, поросшими рыжим пухом пальцами по полированной столешнице. – Итак, твою протеже перехватили…
– Да, сэр.
– Сколько их людей было в аэропорту?
– Непосредственно в здании аэровокзала двое: женщина пятидесяти двух-пятидесяти пяти лет, работала под французскую туристку, она выполняла основное задание; второй был на подстраховке. Кроме того, вне аэровокзала ждало еще двое. Автомобиль «Ситроен»-такси, номерной знак AXG 21–456 UR.
– Знаки фальшивые?
– Настоящие. Машина была захвачена за три часа до появления этих людей в аэропорту.
– Водитель?
– Оглушен и связан. Полиция его случайно обнаружила спустя шесть часов в кювете у шоссе Амстердам – Схипхол.
– Кто пытался взять тебя?
– Человек, который страховал эту «француженку». Он, кстати, был первым, кто подошел к Мальцевой, когда эта женщина симулировала приступ астмы.
– Кто такой?
– При обыске у него был обнаружен британский паспорт на имя Джорджа Сотборна, сорока семи лет, жителя Манчестера.
– Паспорт поддельный?
– Да, сэр. Но работа филигранная.
– Где он сейчас?
– В голландской полиции.
– Что говорит?
– Что стал жертвой провокации.
– Как объяснил наличие оружия?
– Сказал, что пистолет не его. Впрочем, он был в перчатках, так что доказать ничего нельзя…
– Сколько они могут его держать?
– За использование подложного паспорта? День-два, не больше. Это высылка. Думаю, его стоило бы переправить сюда, пока русские там сами не разобрались.
– Ты уверен, что это человек КГБ?
– Абсолютно, сэр. В Схипхоле работали русские.
– Тогда непонятно… – Уолш закончил наконец раскатывать сигару, обрезал кусачками конец и прикурил от тяжелой настольной зажигалки. – Профессионал не мог в одиночку пойти на перехват такого бугая, как ты.
– Не мог, сэр, если знал, что я человек ЦРУ.
– А он, думаешь, не знал?
– Думаю, нет, сэр. Да и откуда? Мои контакты с Мишиным они просветить не могли. А после всего… Они пасли тех, чьи трупы не были обнаружены после операции. То есть Тополева, Мишина и Мальцеву. И, видимо, пасли масштабно, с привлечением достаточного количества людей. Они ведь не работают наудачу – не та школа.
– Где этот Сотборн пытался перехватить тебя?
– Там все было очень быстро… – Юджин вытряхнул из пачки сигарету и закурил. – Я видел с самого начала, что она на мушке, но действовать не мог: та баба просто бы ее пристрелила.
– Почему она не сделала этого раньше? – Уолш пыхнул сизым дымом. – К чему весь этот спектакль с приступом?
– Сэр, они хотят знать, что же все-таки произошло в Волендаме. Ним очень нужны Мишин и Тополев. В первую очередь Тополев. А она – свидетель…
– О’кей. Что было потом?
– Я предполагал, что эту бабу кто-то страхует, но времени на проверку уже не оставалось. Там есть широкая лестница, она пересекает по диагонали центральную часть аэровокзала. Я бросился туда, чтобы успеть к другому выходу. Тут он и возник… Нет, сэр, он действительно не знал, кто я: слишком близко подошел, чересчур беспечно действовал, оставил мне свободный угол при контакте, да и пистолет, как потом выяснилось, стоял на предохранителе. Надеялся взять на испуг…
– Дальше.
– Я потерял на нем секунд десять-двенадцать. Пока развернулся, пока скрутил, пока подобрал «беретту»… Короче, когда я выбежал, на стоянке у аэропорта не было ни одной подозрительной машины. Только потом, когда полиция нашла связанного шофера такси, концы сошлись. Но время уже было упущено.
– Куда ее могли повезти?
– Идеальный вариант – Роттердам.
– Порт?
– Да. Там всегда стоят под погрузкой несколько советских судов.
– Следовательно… – Уолш потянулся так, что хрустнули суставы. – Следовательно, сейчас она, возможно, еще в пути.
– Да, сэр.
– Я говорил тебе тогда, в Буэнос-Айресе: этой женщине фатально не везет.
– Сэр!
– Ну ладно… – Уолш встал, обошел стол и присел рядом с Юджином. – К счастью, вся эта история завершилась. Думаю, то, что случилось с твоей протеже, в графу «неудачи» мы вносить не будем. Не так ли, Юджин?
– Да, но…
– Я еще не закончил, – тихо сказал Уолш. – Ты хорошо там потрудился, директор доволен твоим решением взять Тополева. Работа с этим типом весьма перспективна, сейчас им занимаются ребята из русского отдела. Теперь поезжай домой, отоспись, съезди к матери, навести ее, а в воскресенье – на работу. Для тебя есть одно дельце, весьма щекотливое, кстати. Да, – Уолш предостерегающе поднял указательный палец, – на тот случай, если ты захочешь и дальше продолжать автономное плавание. По-мужски я тебе сочувствую, поверь, это искренне. Но как твой прямой начальник скажу одно: просто здорово, что вся история завершилась так, как завершилась.
– Сэр, речь идет о человеке, который пытался помочь нам…
– Юджин, ради Бога, только без высоких слов! – Уолш поморщился. – Ты – офицер Центрального разведывательного управления США. И я прошу вести себя, хотя бы в моем присутствии, подобающим образом.
– Да, сэр. Но хоть что-то мы можем сделать?
– Кто «мы»? ЦРУ? Мы не фонд Рокфеллера и не занимаемся благотворительностью! «Что-то», как ты выражаешься, нами делается под что-то. Тебе есть что предложить?
– Пока нет…
– Ты забыл добавить: «к счастью».
– Разве ее нельзя обменять?
– Юджин, ты действительно устал, если несешь такую галиматью. Кто она такая, чтобы ее обменивали? И учти, – Уолш вновь поднял желтый от никотина палец, – любое твое самостоятельное действие в этом плане будет рассматриваться как должностное преступление и нарушение присяги. Помни об этом, сынок! Хотя бы несколько дней, пока твоя голова окончательно не остынет.
– Мне очень жаль, сэр, – Юджин встал и вытянулся во весь рост. – Но в таком случае я буду вынужден подать рапорт об отставке.
– Надеюсь, ты обдумал то, что говоришь? – седые брови Уолша поползли вверх.
– Вы же знаете, сэр: я никогда не приходил к вам с необдуманными предложениями.
– Позволишь мне еще вопрос?
– Да, сэр!
– Какая команда выиграет от твоего решения?
– Сэр, я бы мог ответить вам, но только неуставным аргументом.
– Еще минута, и ты с уставом разойдешься навсегда. Так что говори, тренируйся!
– Я люблю эту женщину, сэр! И я не могу оставить ее.
– Серьезный довод, – задумчиво пробормотал Уолш. Он вернулся в свое рабочее кресло, откинул лист календаря-еженедельника и, подперев подбородок кулаком, спросил. – Скажи, сынок, ты можешь хотя бы несколько дней ничего не предпринимать?
– Смысл, сэр?
– Да или нет?
– Нет, сэр. У меня просто нет времени. Как только ее выпотрошат там, на Лубянке, она – не жилец.
– Что ты сможешь сделать один, без прикрытия фирмы?! – теряя терпение, взорвался Уолш. – Нелегально проникнуть в СССР? Совершить подкоп под следственный изолятор КГБ? Организовать выброс командос на Кутузовский проспект? Умыкнуть свою кралю в Америку на воздушном шаре?.. Будь реалистом, Юджин!
– Я пытался, сэр. Все десять часов, пока летел через океан.
– И?
– У меня ничего не вышло…
9
Северное море. Борт сухогруза «Камчатка»
Ночь с 3 на 4 января 1978 года
Даже если бы я не знала, кто именно выловил меня в амстердамском аэропорту, скрутил, как черенок веника, заковал в наручники и, сорвав повязку с глаз, втиснул в микроскопическую каюту с наглухо задраенным ржавым иллюминатором, – все равно, попав на эту скрипящую посудину, я сразу догадалась бы, что имею дело со своими милыми соотечественниками. Потому что ни одна другая текстильная промышленность в мире никогда не додумалась бы наладить выпуск таких жутких байковых одеял с блеклыми арестантскими полосами, каким была по-солдатски заправлена привинченная к полу железная койка. Потому что ни в какой другой стране мира, даже самой слаборазвитой и отсталой, не может так выразительно и неповторимо пахнуть консервированными кильками пряного посола, капустой из прогорклых щей и немытыми много лет чугунными пепельницами…
Когда меня втолкнули в этот отсек для мелкого рогатого скота с добрым русским напутствием в спину: «И не вздумай орать, стерва!» – я едва успела оглядеться и оценить меблировку моей плавучей тюрьмы, особенно небольшого эмалированного корытца (я не сразу сообразила, что оно предназначено для омовений и естественных надобностей), как в иллюминаторе прощально мигнул краешек холодного, неестественно бледного солнца и каюта быстро погрузилась в темноту. Сколько я ни нашаривала выключатель какого-нибудь осветительного прибора, все попусту. Как говорит моя незабвенная приятельница: «Если уж не повезет, все равно изнасилуют и не дадут даже колготки снять».
Поскольку мое внутреннее состояние идеально гармонировало с темнотой, заполнившей каюту, я вздохнула, сбросила туфли, уткнулась лбом в жесткую, как березовое полено, подушку и, плотно закутавшись в свою замечательную дубленку, провалилась в забытье.
…Мне снилось, что я лежу на жестком, пахнущем детской клеенкой операционном столе, под слепящим рефлектором, и хирург, лицо которого, как у куклуксклановца, целиком скрыто под ослепительно белым капюшоном с прорезями для глаз, пытается снять с меня наручники. Я вижу, что тяжелые стальные браслеты глубоко впились мне в кожу, они как бы срослись с нею, стали частью меня, я хочу отговорить хирурга от задуманного, объяснить, что ни к чему эти роскоши, эти страшные, поблескивающие холодом инструменты с зазубринами, что я должна и дальше жить с наручниками на запястьях… Но сказать ничего не могу, поскольку губы мои распухли и стали тяжелыми, как железобетонные плиты. А рядом с хирургом стоит моя мама и тихо повторяет куда-то в пустоту операционной: «Я прошу вас, доктор, осторожнее! Разве вы не видите, что моей девочке очень больно, что она страдает?»
– А ничего, мамаша! – наканифоленным голосом Матвея Тополева жизнерадостно отвечает хирург. – Тяжело в лечении – легко в гробу!..
Проснувшись наутро, я первым делом ощупала запястья и, с облегчением обнаружив, что наручников на них нет, огляделась в поисках своих вещей. Каюта была так мала, что сумочку я обнаружила сразу – она валялась на заплеванном полу у задраенной наглухо двери. Заглянув на всякий случай под койку и удостоверившись, что, кроме паутины, пожелтевшего номера «Известий» и пустой консервной банки, все прочие сокровища мира блистают своим отсутствием, я раскрыла сумочку. Чья-то щедрая рука великодушно оставила в мое безраздельное пользование целое богатство – зубную щетку в пластмассовом футляре, полукруглый гребешок, которым я иногда подбирала волосы, маленькое зеркальце, пачку «Бенсон энд Хеджес» с единственной сигаретой и разовую зажигалку с тисненым фирменным знаком отеля «Дам». Ни косметики, ни флакона французских духов «Клима», ни портмоне с деньгами и фотографией мамы, ни блокнота с «паркером» покойного барона Гескина… Дескать, надрайте как следует зубки, гражданка Мальцева, расчешите свои свалявшиеся патлы, закурите вашу буржуазную сигарету и посмотритесь наконец в простое советское зеркальце. Ну что? Теперь вы видите, как идеально вписывается ваше мурло в родную социалистическую действительность? Замечаете, как подходит вам эта благоустроенная каюта флагмана советского грузового флота? Цените сверхъестественные усилия, благодаря которым в самый последний момент мы все же уберегли вас от грабиловки Уолл-стрита и панелей Лас-Вегаса?..
Железная дверь коротко скрежетнула, и я увидела чью-то широкую спину в грязно-серой брезентовой робе. Неизвестный, оказавшийся на поверку молодым рослым мужиком с побитым крупными оспинами лицом, неуклюже развернулся и поставил на миниатюрную подставку, также наглухо привинченную рядом с койкой, бугристый эмалированный поднос, где красовались грязный стакан мутного чая, глубокая тарелка с какой-то подозрительной кашей, краюха хлеба и два куска желтоватого сахара. Очевидно, к тому времени моя реакция на происходящее обострилась до такой степени, что еще до того, как рябой повернулся ко мне мурлом, я поняла, что это не тот, с кем мне предстоит приятная беседа на фоне мирного морского пейзажа.
Решив не тратить попусту силы, я молча смотрела, как рябой не без труда зафиксировал поднос на подставке, вынул из кармана одеревеневших от грязи и морской воды штанов алюминиевую столовую ложку, шваркнул ее между стаканом и тарелкой, после чего взял курс к иным берегам.
– Эй! – окликнула я.
– Чего? – он полуобернулся и одарил меня недобрым взглядом из-под рыжеватых бровей.
– А сахар чем размешивать? Пальцем?
– Черенком. Не барыня поди!
И с лязгом захлопнул дверь.
Все. Как сказал бы наш редакционный фотокор Саша, встреча прошла в теплой, дружественной обстановке.
Хотя чай был практически бесцветным и едва теплым (во всяком случае, растворить в нем сахар так и не удалось), а ячневая каша напоминала по консистенции и вкусу цементный раствор слабого замеса, я уничтожила завтрак за минуту. Голод, как известно, не тетка. Не успела я расправиться со своей нехитрой трапезой, дверь вновь заскрежетала. Мне даже не надо было отрывать взгляда от начисто опустошенной тарелки, чтобы убедиться: это – ко мне…
10
США, штат Вирджиния. Ричмонд
4 января 1978 года
Спустя много лет, описывая эпизод, который, как выяснилось впоследствии, кардинальным образом изменил жизнь очень многих людей, Юджин утверждал, что то был знак свыше, рука провидения. По его словам, на подъезде к Ричмонду в глаза ему бросилось необычное название мотеля, выписанное красно-синими неоновыми трубками: «Смеющаяся дева».
Еще не соображая толком, что он намерен предпринять, Юджин включил правый поворотник «импалы» и въехал на просторную асфальтированную площадку перед двухэтажной коробкой мотеля. Оставив дома после разговора с Уолшем почти все вещи, которые брал с собой в Европу, он ехал на встречу с матерью налегке. В синей спортивной сумке, небрежно брошенной на заднее сиденье, были лишь бритва, смена белья, да пара свитеров, между которыми покоился пластиковый пакет с несколькими обоймами к армейскому кольту. Мать, естественно, понятия не имела о его возвращении. Таково было одно из неписаных правил «фирмы» – никогда и никому (естественно, кроме прямого начальства) не сообщать ни по телефону, ни письменно о том, где находишься и куда собираешься.
Мать Юджина всегда относила внезапные появления сына в родительском доме на счет его детского пристрастия к сюрпризам. Естественно, Юджин не пытался ее в этом разубедить…
– Переночуете у нас, сэр? – хозяин мотеля, дородный человек в темном костюме и синей бабочке, с нескрываемой симпатией смотрел на Юджина.
– Даже не знаю… – Юджин поскреб в затылке.
– Смотрите, сэр, – толстяк выразительно пошевелил пухлыми губами и взглянул в окно. – Погода портится. По радио обещали снегопад. Да и ехать на ночь глядя по такой скользкой трассе – дело рискованное.
– А почему вы решили, что я куда-то еду? – Юджин пристально взглянул на толстяка. – Номера моей машины – вирджинские, вещей с собой нет…
– Сэр, – улыбнулся хозяин, – я почти тридцать лет занимаюсь отельным бизнесом. Поверьте мне: в чем в чем, а в психологии клиента я разбираюсь. Так что – переночуете или поедете дальше?
– Пожалуй, вы меня убедили…
– До завтра?
– Да, до утра.
– С вас двадцать долларов, сэр.
Не считая названия, мотель этот во всех отношениях был типичным – неизменный американский стандарт преследует клиентов от Юты до Миссисипи, от Фриско до Нью-Хэйвена. Идеально чистая спальня. Стерильный туалет. Широкая и жесткая, как бильярдный стол, кровать. Библия в добротном переплете на ночном столике. Черно-белый телевизор на тумбочке. Широкое окно с пластиковыми жалюзи, из которого открывался вид на широкую ленту шоссе Вирджиния – Северная Каролина – Флорида.
Юджин вздохнул, бросил сумку на идеально застеленную кровать, скинул короткую черную меховую куртку, с облегчением расстегнул плечевую кобуру и повесил ее в крохотный платяной шкаф. «Выпить бы чего-нибудь», – подумал он, и тут же в номер коротко постучали.
«Если это посыльный с бутылкой „Джонни Уокера“, – пробормотал Юджин, направляясь к двери, – я переселюсь сюда навсегда».
У входа действительно переминался с ноги на ногу посыльный – прыщеватый подросток в синей форменной курточке, отделанной желтым галуном. Однако в руках у него была не бутылка, а продолговатый белый конверт.
– Чего тебе, парень?
– Это вам, сэр, – доложил мальчишка и протянул конверт Юджину.
– Ты уверен, что именно мне?
– Да, сэр. Мне сказали, в пятьдесят третий номер.
– Кто?
– Мужчина в баре.
– Ты его знаешь?
– Н-нет, сэр.
Юджин нашарил в кармане джинсов пятидолларовую купюру и протянул ее курьеру.
– Ты его знаешь?
Рассыльный помялся, но затем, видимо, поборов соблазн, спрятал руки за спину.
– В чем дело, парень?
– Сэр, тот джентльмен из бара дал мне двадцатку, чтобы я не отвечал на ваши вопросы. Мне велено только передать это.
– Ты умеешь держать слово… – улыбнулся Юджин.
– Я стараюсь, – прыщавое лицо подростка стало пунцовым.
– О’кей. Но пятерку все равно возьми – заслужил.
– Спасибо, сэр.
Закрыв номер на ключ, Юджин подошел к лампе и внимательно рассмотрел пакет. Это был фирменный конверт мотеля «Смеющаяся дева» с эмблемой и номерами телефонов в нижнем правом углу. В конверте лежал небрежно сложенный листок, вырванный из обычного блокнота. Послание содержало всего две строки:
«В баре, через десять минут. Нужно встретиться по проблеме, одинаково интересующей вас и меня».
Юджин нахмурился. Автором записки не мог быть кто-то из своих – коллеги Юджина никогда не пользовались подобного рода приемами да и вообще избегали личных встреч, не продиктованных необходимостью. И потом, никто не мог знать, что он окажется сегодня в этом мотеле. Действительно никто, поскольку он сам решил заночевать здесь всего несколько минут назад. Значит, за ним следили и, возможно, от самого дома. Юджин понимал, что за всей этой историей вряд ли стоит злой умысел. Опасаться вроде бы нечего. Иначе зачем было незнакомцу вступать в переписку да еще назначать встречу в баре?
В то же время инструкции «фирмы» категорически запрещали в таких случаях идти на контакт без ведома руководства. Нарушать эти правила разрешалось в исключительных случаях, о чем в данной ситуации не могло быть и речи. Инструкции предписывали немедленно собраться, уничтожить все следы своего присутствия, по возможности незамеченным исчезнуть с места обнаружения и с ближайшего телефона-автомата кодом проинформировать о случившемся непосредственного начальника.
Юджин повертел записку в руках, потом щелкнул зажигалкой и сжег ее вместе с конвертом в мраморной пепельнице с фирменной эмблемой мотеля. Затем подошел к платяному шкафу, снял с вешалки плечевую кобуру, аккуратно закрепил ее под мышкой, вытащил тяжелый кольт, проверил обойму, водворил пистолет на место, накинул куртку и, закрыв номер на ключ, спустился вниз.
– Что-то случилось, сэр? – осведомился хозяин, привстав в своем закутке.
– Где я могу пропустить пару стаканчиков?
– Если я скажу, что в ближайшей больнице, вы ведь все равно не поверите?
– Простите, я просто устал с дороги…
– Бар в цокольном этаже, сэр.
– Спасибо.
Бар был стандартизован в той же мере, что и весь мотель: вытянутая, полузатемненная кишка коридора, левую часть которого занимала дубовая стойка бара с четырьмя ярусами разнокалиберных бутылок, а правую – невысокие столики, наполовину обжатые кожаными диванчиками. Со света Юджин не сразу рассмотрел посетителей, заметив лишь, что несколько столиков заняты. Подойдя к стойке, он заказал у молоденького бармена в белой рубашке двойной «скотч», дождался, пока толстый стакан с янтарной жидкостью, запотевший от неимоверного количества льда, перекочует к нему в руки, и направился с ним в дальний конец бара. Усевшись за пустой столик спиной к залу, Юджин пригубил виски и тут же отставил стакан – пить расхотелось.
– Можно составить вам компанию? – голос за его спиной, без сомнения, принадлежал – хоть об заклад бейся – стопроцентному янки.
– Почему бы и нет? – тихо ответил Юджин, не оборачиваясь.
Человека, который не слышно опустился на диванчик напротив, Юджин видел впервые. Скорее всего, это был его ровесник – белокурый мужчина среднего роста с удивительно черными, какими-то жгучими цыганскими глазами. Гладко выбритое лицо без морщин, тонкие, профессорского вида очки, добротный твидовый пиджак в мелкую темно-серую клетку, надетый на тонкий кашемировый свитер, серебряный «Роллекс» на запястье делали его похожим на представителя интеллектуальной среды. Этакий «высоколобый» с рекламного проспекта: «Оксфорд – лучшее образование и гарантированный успех в будущем!» Да и руки незнакомца – узкие, белые, с идеально подстриженными и покрытыми бесцветным лаком ногтями, – красноречиво свидетельствовали о том, что их хозяин никогда не занимался физическим трудом.
– Это вы прислали мне записку? – спросил Юджин, вертя в пальцах стакан и прислушиваясь к позвякиванию льдинок.
– Да.
– Вы знаете, кто я?
– Да.
– И вы уверены, что не ошиблись, назначив мне встречу?
– Да.
Все эти три «да» незнакомец произнес совершенно спокойным тоном, без нажима.
– Меня зовут Грин… – он отпил из своего стакана и поморщился.
– В чем дело?
– Вместо «Уайт лейбл» этот мальчишка налил мне «Джонни Уокер». В мотелях всегда бардак…
– Итак?.. – Юджин уже с любопытством разглядывал незнакомца.
– Как я сказал, меня зовут Грин. Я знаю, что у вас возникла проблема. И, мне кажется, мы бы могли обменяться услугами ко взаимному удовольствию. Если вас интересует мое предложение, будем разговаривать. В противном случае мне придется – коль скоро я уже заплатил за это пойло четыре доллара – допить виски и распрощаться.
– Вы следили за мной?
– Я бы сформулировал это иначе.
– Например?
– Я искал встречи с вами в относительно спокойном месте.
– О какой проблеме, собственно, речь?
– Мистер… Простите, как я могу называть вас?
– Вам известно мое настоящее имя?
– Естественно.
– Вы меня пугаете.
– Поверьте, сэр, это совсем не та цель, которую я преследую.
– О’кей, называйте меня… Вэл.
– Хорошее имя… – черные глаза Грина коротко блеснули за стеклами очков. – Так вот, Вэл, речь пойдет о вашей тезке…
