Текст книги "Латинская Америка. От конкистадоров до независимости"
Автор книги: Валентин Селиванов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
Заметным событием в культурной жизни Каракаса стало прибытие в 1808 г. французской оперной труппы под руководством Эспеню. Это послужило поводом для создания первого в Венесуэле симфонического оркестра под управлением Хуана Хосе Ландаэты – одного из представителей большой семьи Ландаэта, давшей в ту эпоху немало мастеров искусства{177}.
Как видим, у посещавших Каракас и другие города Венесуэлы в конце XVIII – начале XIX в. европейских путешественников (графа Сегюра, Франсуа Депона и других) были основания, чтобы достаточно высоко оценить культурную жизнь этой страны. Мы приведем слова А. Гумбольдта, обладавшего, как известно, удивительной остротой наблюдений. Он отмечал, что по сравнению с другими испанскими владениями в Америке в Каракасе нашел «больше осведомленности в вопросах политических связей между народами, более широкие взгляды на состояние колоний и метрополии».
«Частые торговые сношения с Европой и положение на берегах Антильского моря… с несколькими выходами в океан, – продолжает Гумбольдт, – оказали могущественное влияние на общественный прогресс… в прекрасных провинциях Венесуэлы. Нигде больше в Испанской Америке цивилизация не приобрела больше сходства с европейской… Во многих каракасских семьях я обнаружил знакомство с шедеврами французской и итальянской литературы, ярко выраженную любовь к музыке, которой с успехом занимаются»{178}.
Эта политическая зрелость венесуэльского общества, равно как и ее причины, столь верно подмеченные Гумбольдтом, посетившим страну в тот самый момент, когда все здесь ожидали скорых и глубоких перемен, были связаны с резким обострением классовой борьбы, усилением патриотического движения за освобождение от колониальной зависимости. В 1795 г. в Коро вспыхнуло восстание, в котором приняли участие негры, метисы и креолы. Восставшие требовали освобождения рабов, отмены налогов, установления республиканского образа правления. Восстание было жестоко подавлено. Но уже два года спустя в Ла-Гуайре и Каракасе был раскрыт заговор во главе с М. Гуалем и X. М. Эспаньей, которые под влиянием идей Великой французской революции ставили своей целью свержение колониальной зависимости и провозглашение Венесуэлы независимой демократической республикой. В 1806 г. группа венесуэльских патриотов во главе со знаменитым Франсиско Мирандой предприняла попытку, правда неудачную, поднять восстание против колонизаторов.
Однако распространение передовых идей в значительной мере сдерживалось полным отсутствием печатного дела в Венесуэле, какого-либо периодического издания. Гумбольдт особо отметил, что во время его пребывания в Каракасе «не было типографии, ибо такого названия не заслуживают печатные станки, при помощи которых пытались из года в год издавать несколько страниц календаря или пастырские послания епископа»{179}.
Попытки наладить печатное дело в Венесуэле предпринимались передовыми представителями колониального общества еще в XVIII в. В 1790 г. адвокатская коллегия Каракаса объявила о своем желании иметь типографию. Вдохновителями этой идеи были уже известные нам лиценциат Санс, доктор Эспехо и другие. Были составлены сметы, собраны средства, имелись даже образцы литер. Однако после многолетней волокиты в консуладо и в мадридских канцеляриях разрешение на организацию типографии в Каракасе так и не было получено{180}.
Первый печатный станок был ввезен в Венесуэлу с Тринидада в сентябре 1808 г. двумя английскими мастерами-печатниками Мэтью Галлахером и Джеймсом Лэмбом вместе с нужным оборудованием и материалами. Их сопровождало несколько рабов, знающих печатное дело. Уже месяц спустя, 24 октября 1808 г., вышло в свет первое в Венесуэле периодическое издание – «Гасета де Каракас». Редактором и постоянным автором «Гасеты де Каракас» в первые годы ее существования (выходила до 1821 г.) был Андрес Бельо{181}. Ему же приписывается авторство первой печатной книги в Венесуэле – «Карманный календарь и всеобщий путеводитель для иностранцев по Каракасу на 1810 год» (1810).
Уже с самого начала издания «Гасеты де Каракас» на ее страницах настойчиво пропагандировались идеи национального самосознания, необходимости осознания огромных возможностей независимого развития страны; говорилось о неисчислимых богатствах ее земли, ее природы.
В первом же номере «Гасеты…», помимо официальных известий из Каракаса и других столиц американских колоний – Санта-Фе-де-Боготы и Гаваны, появилась рубрика «Чрезвычайные известия», где регулярно сообщалось о народном восстании в Мадриде, свергнувшем временщика Годоя{182}. В следующих номерах значительное место заняли материалы о развитии сельского хозяйства, торговли, о политических проблемах, печатались литературные произведения венесуэльских авторов и переводы зарубежных.
27 октября 1809 г. «Гасета де Каракас» напечатала написанный Андресом Бельо проспект его «Карманного календаря…», издание которого тогда готовилось. В обстановке назревавших революционных перемен слова Бельо звучали как оптимистическое утверждение надежд венесуэльского народа на скорые и счастливые перемены. «Провинция Венесуэла должна занять то высокое положение, которое природа предназначила ей в Америке… – писал Андрес Бельо, – она должна занять и свое почетное место среди просвещенных народов Нового Света»{183}.
У берегов современной Аргентины первые европейцы появились в феврале 1516 г. Это были испанские моряки экспедиции Хуана Диаса де Солиса, искавшей морской проход в «Южное море» – Тихий океан. Колонизация новых земель началась в 1527 г., когда Себастьян Кабот заложил на берегу реки Параны поселение Санкти-Спиритус; оно должно было стать опорным пунктом при продвижении конкистадоров в глубь материка. К этому времени испанцы, хотя и весьма приблизительно, уже представляли себе контуры открытого ими континента. Они слышали миф о сказочно богатой империи «белого царя» и богатых драгоценными металлами «серебряных горах», которые находились где-то в центре этого континента, – миф, отголоски которого дошли и до наших дней. Вот туда-то, к «серебряным горам», и устремились люди Кабота. «Близость сказочной страны, притягательная сила неведомого, жажда обладания драгоценным металлом гнали вперед путешественников»{184}. Надежды конкистадоров отразились в названии, которое с тех пор носит общий эстуарий Параны и Уругвая – Рио-де-ла-Плата («Серебряная река»), а также в названии республики, возникшей позднее на его берегах, – Аргентина (по-испански Архентина – «серебряная»).
Однако надежды испанских конкистадоров и в этом районе Америки не сбылись. Вместо городов «белого царя» экспедиции, исследовавшие водные пути от Рио-де-ла-Платы в глубь страны (реки Уругвай, Парагвай, Парана и их притоки), нашли многочисленные индейские племена. Эти племена оказали конкистадорам упорное сопротивление, которое надолго задержало процесс испанской колонизации. Она проходила здесь вяло в отличие от Новой Испании, Новой Гранады и Перу, где существовали развитые индейские государства. Пампа и «светлые леса» территории нынешней Аргентины были населены разрозненными и отсталыми кочевыми и оседлыми индейскими племенами, численность которых достигала 800 тыс. человек. Испанцы частью истребили, частью постепенно поработили их. Здесь не было высокоразвитых обществ, подобных майя, ацтекам, инкам или чибча-муискам, поэтому индейцы Аргентины сыграли весьма незначительную роль в последующем формировании национальной культуры: они были ассимилированы потоками европейской иммиграции.
Сопротивление индейцев испанскому завоеванию было особенно энергичным в районах, примыкавших к Атлантическому побережью, где кочевали воинственные племена группы хэт, пуэльче и другие. Основанный конкистадорами в 1536 г. на западном берегу Рио-де-ла-Платы город Буэнос-Айрес (Пуэрто-Санта-Мария-де-Буэное-Айрес – «Порт богоматери Добрых Ветров») был вскоре разрушен и вновь восстановлен лишь в 1580 г. Поэтому центр испанской колонизации в 1540-х годах переместился к северу, в предгорья Анд, где обитали оседлые племена диагитов, занимавшиеся земледелием. Сюда испанские конкистадоры пришли в 1543 г. из Перу, завоеванного ими десятилетием раньше.
Колонизация земель на территории современной Аргентины характеризовалась решительным преобладанием испанского или, точнее, креольского элемента в формировании культурного облика страны вплоть до XIX в. Испанская культура проникала сюда двумя главными путями: с севера – из Перу – через Жужуй, Сальту, Тукуман; с востока – через Рио-де-ла-Плату и по течению рек Парана и Уругвай. Здесь испанцы основывали города, становившиеся центрами экономической колонизации, распространения языка, европейского образа жизни, католической религии. В 1573 г. в пункте слияния этих двух потоков был основан город Кордова, самый значительный культурный центр Аргентины колониального периода.
Кроме этих двух главных потоков колонизации существовал третий, менее значительный: из Чили через перевалы южных Анд в Куйо, где в середине XVI в. конкистадоры основали города Мендосу и Сан-Хуан.
Многочисленные, но мелкие города, возникшие на путях испанской колонизации, в течение долгого времени – вплоть до середины XVIII в. – влачили жалкое существование. «Провинции Ла-Платы, – пишет М. Мёрнер, – представляли собой район второстепенный, находившийся в полном небрежении, особенно в отношении экономическом. Центры белого населения, маленькие и разбросанные, были почти полностью изолированы друг от друга; вся территория к югу от линии, соединяющей Буэнос-Айрес и Мендосу, все то, что теперь является Уругваем, а также Гран-Чако, в то время представлявший серьезное препятствие для сообщений, оставались вне процесса белой колонизации, и такое положение сохранялось еще в течение долгого времени»{185}.
Жесткая регламентация отношений Испанской Америки с метрополией запрещала какую-либо торговлю в портах Атлантического побережья. Европейские товары должны были доставляться на Ла-Плату из Панамского порта Портобельо через перуанские порты Пайту, Лиму и далее через Потоси. Когда товары достигали поселений на Ла-Плате, их цена увеличивалась на 800–1000 % по сравнению с первоначальной. Об этом сообщалось в донесении губернатора Ла-Платы, датированном 1599 г.{186} Города ла-платских провинций «были обречены на долгое время быть крайними тыловыми бастионами огромного вице-королевства Перу, а также служить для охраны торговли империи и границ с владениями Португалии. Лишенные возможности развертывать хозяйственную деятельность, обитатели Санта-Фе и Буэнос-Айреса должны были жить в глубокой изоляции, жертвуя своими интересами во имя законов и интересов метрополии. Это обстоятельство наложило особый отпечаток на процесс исторического развития»{187}.
Хозяйственная структура ла-платских провинций в XVI–XVII вв. была весьма несложной: примитивное скотоводство на побережье, феодальное земледелие во внутренних районах, которое велось на основе эксплуатации покоренного индейского населения, чрезвычайно слабые внутренние торговые связи между удаленными друг от друга городками. Внешнеторговые связи поддерживались посредством контрабанды, которой активно занималось население Буэнос-Айреса, несмотря на жестокое преследование со стороны властей.
В первые века конкисты и колонизации культурная жизнь на Ла-Плате была весьма отсталой. Низкий уровень образования прибывших в колонию людей, трудности жизни в Новом Свете, отсутствие крупных населенных пунктов замедляли процесс культурного развития. Первые шаги на творческом поприще были сделаны людьми, принадлежавшими к духовенству. Так, первой исторической хроникой в Ла-Плате считают рифмованные повествования монаха-солдата Луиса де Миранды де Вильяфаньи, рассказывающие об основании Буэнос-Айреса и походах конкистадора Мартинеса де Иралы в Парагвай. Вторым произведением, относящимся также к чисто испанской литературной традиции, являются «Комментарии об Альваре Нуньесе Кабеса де Вака», написанные секретарем губернаторства Перо Эрнандесом и опубликованные в Вальядолиде (Испания) в 1555 г.
С началом колонизации ла-платских земель здесь появляются образованные люди, как правило духовного звания. Они записывают свои наблюдения относительно географии, животного и растительного мира. Благодаря их трудам европейские современники познакомились с названиями новых стран, их климатом, реками, землями, получили некоторые сведения о растительном и животном мире.
Внимательным наблюдателем был иезуит Педро Лосано (1697–1752), описавший свои странствия от Тарихи и Жужуя до Буэнос-Айреса, от Риохи и Катамарки до Корриентеса и Асунсьона. Его труд имел типичное для той эпохи название: «Хорографическое описание земель, рек, деревьев и животных обширнейшей провинции Чако-Гуаламба, а также рек и обычаев несметных народов неверующих варваров, там обитающих, а также достоверные исторические сообщения о тех народах, которые трудятся на землях, завоеванных некоторыми королевскими губернаторами, и министрами, и иезуитскими миссионерами, приведшими эти народы к вере господа истинного». Эта книга, изданная в Кордове (Испания) в 1733 г., повествовала об орографии и гидрографии района Ла-Платы, а также – с некоторыми фантастическими подробностями, взятыми у предположительных очевидцев, – приводила обширные сведения о флоре и фауне, лекарственных растениях, о племенах аборигенов, их обрядах и обычаях, резюмируя все это на уровне тогдашних знаний иезуитов в области естественных наук.
На Ла-Плате в тот период работал врач и ботаник галисиец Педро Монтенегро (1663–1728), тщательно занимавшийся сбором и описанием местных лекарственных растений. Его гербарий с оригинальными рисунками был издан в Европе и считался одной из лучших ботанических работ об Америке.
Однако наиболее значительный вклад в изучение ла-платских провинций колониального периода сделал иезуит Хосе Санчес Лабрадор (1717–1798), профессор Кордовского университета, а затем миссионер среди индейских племен к северу от Рио-де-ла-Платы, человек энциклопедических для своего времени знаний. Его работы по гражданской истории и истории церкви, зоологии и ботанике, астрономии и физике, этнографии и лингвистике сохранили определенное значение до наших дней.
К середине XVIII в. большая часть населения ла-платских провинций, численность которого, по-видимому, не превышала 200 тыс. человек, проживала в сельской местности. Оно было сгруппировано в маленьких (около 1 тыс. человек), удаленных друг от друга городках с отсталой экономикой натурального типа.
Искусственная изоляция от мировых торговых путей, редкие – раз в один-два года – сношения с метрополией, постоянная необходимость в самых элементарных предметах обихода и т. п. обусловили зарождение собственного, порой значительного, ремесленного производства. Экстенсивное сельское хозяйство и ремесло основывались на полурабском труде. На севере и западе страны применение массового труда индейцев позволило аккумулировать некоторые излишки примитивного производства, возникшие в ходе простейшей переработки сырья. Эти излишки, нуждавшиеся в сбыте на внутреннем либо внешнем рынках, шли на побережье, в Буэнос-Айрес, в Верхнее Перу. Природные условия побережья позволили значительно развиться скотоводству, продукты которого также нуждались в сбыте.
В этой ситуации быстро возрастает роль Буэнос-Айреса. «Из скромного второстепенного центра он становится все более и более торговым городом, все более активным портом»{188}. Еще до ослабления таможенного режима через Буэнос-Айрес шла оживленная контрабандная торговля. Губернатор Андонаэги докладывал в середине XVIII в.: «Большая часть населения (Буэнос-Айреса. – В. С.) открыто занимается торговлей, не разбирая происхождения товаров»{189}. А монах Педро де Паррас в 1749 г. писал, что Буэнос-Айрес «с каждым днем все более расширяется и растет и, по-видимому, в скором времени сможет соперничать с двором Лимы»{190}. В самом деле, если в 1744 г. Буэнос-Айрес без окрестностей насчитывал 10 056 жителей (белых, индейцев и негров), то в 1779 г. – 24 205 жителей, а в 1797 г. – 40000{191}.
В целом же на остальной территории колонии, по словам аргентинского историка Н. Р. Бустаманте, «существовало заметное различие между районами, сталкивались два типа экономики и социального развития и – более того – два типа культуры: одна традиционная, унаследовавшая жизненные идеалы, нормы, ценности испанского происхождения, ревниво охранявшиеся; и другая, уже довольно рано подвергавшаяся обновительному влиянию космополитического характера как в плане торгово-экономическом, так и в идеологическом, исходившему из передовых стран Европы, в особенности из Англии и Франции»{192}. Основными носителями этих двух направлений в ла-платских провинциях были феодалы-землевладельцы внутренних районов и зарождавшаяся торговая буржуазия Буэнос-Айреса.
Рост экономического значения Буэнос-Айреса и примыкавших к нему районов, а также необходимость их военной защиты перед лицом растущей агрессивности английского капитализма побудили в 1776 г. испанскую корону к созданию вице-королевства Рио-де-ла-Плата. Из второстепенного торгового центра Буэнос-Айрес становится столицей. Спустя два года этот город получает право свободной торговли с метрополией, а в 1784 г. – ввоза иностранных товаров.
Вместе со все расширявшимся потоком товаров на Ла-Плату доставлялись и европейские книги. Прямое знакомство с трудами идеологов французской революции оказывало сильнейшее влияние на формирование революционного сознания, уже подготовленного изменившимися материальными условиями в колонии. Прогрессивная интеллигенция Ла-Платы зачитывалась произведениями Вольтера, Монтескьё, Руссо. Особенное впечатление производила идея «естественного права». Один из выдающихся руководителей борьбы за независимость Аргентины – Мариано Морено (1778–1811) видел в «Общественном договоре» Руссо «философию для Америки». В составленном им знаменитом документе «Меморандум скотоводов» идея «естественного права» интерпретируется применительно к аргентинской действительности. Переведенный Морено «Общественный договор» стал одной из первых книг, напечатанных в Аргентине в 1810 г. сразу же после Майской революции; тогда же он был распространен в качестве школьного учебника{193}.
Надо отметить, что оживлению и прогрессу культурной жизни на Ла-Плате способствовали также научные экспедиции, прибывавшие из Испании, где во второй половине XVIII в. наблюдался некоторый подъем науки и искусства. Во главе этих экспедиций стояли такие видные ученые, как физик, математик и географ Диего де Альвеар, морской инженер Феликс де Асара, их сопровождали многочисленные и образованные специалисты, снабженные новейшими по тем временам инструментами. Многие из участников экспедиций оставили научные труды о природе и географии Ла-Платы. Большое значение на развитие культурной жизни колонии оказало пребывание у берегов вице-королевства научной кругосветной экспедиции капитана Александра Маласпины (1789 г.), в составе которой были ученые, художники. Некоторые из участников этих экспедиций впоследствии вернулись на Ла-Плату, стали участниками борьбы за независимость.
Все эти новые веяния встретили благожелательное отношение со стороны вице-короля Хуана Хосе де Вертис-и-Сальседо, возглавлявшего колониальную администрацию с 1778 по 1784 г. С его именем связано основание в 1783 г. Колледжа Сан Карлос в Буэнос-Айресе, первого учебного заведения такого типа в колонии. По свидетельству современника-англичанина, этот колледж «по своим учебным планам и методикам обучения походил на Оксфордский университет»{194}. Сюда принимались 10-летние мальчики, умевшие читать и писать, являвшиеся законнорожденными и обладавшие свидетельством о христианском вероисповедании и «чистоте» испанской крови. Колледж готовил юношей к поступлению в университеты. Хотя преподавание в целом носило догматически-религиозный характер, «постоянное общение между учащимися, чтение переходивших из рук в руки запрещенных книг французских философов объединяли их и способствовали формированию в среде молодежи, наиболее остро переживавшей стесненные условия колонии, революционного политического сознания»{195}. Впрочем, наиболее прогрессивные преподаватели колледжа знакомили своих учеников с передовыми течениями в науке: физическими воззрениями Декарта, теорией Ньютона и т. д. В Колледже Сан Карлос учились М. Бельграно, М. Морено, Б. Ривадавия и другие выдающиеся представители общественной мысли Аргентины.
Экономическое и социальное развитие Ла-Платы в конце XVIII в. обусловило необходимость подготовки собственных кадров квалифицированных специалистов, в первую очередь морского дела, коль скоро Буэнос-Айрес быстро превращался в крупнейший торговый порт Атлантического побережья Южной Америки. После многолетних усилий в 1792 г. в Буэнос-Айресе состоялось торжественное открытие Мореходной школы (академии, как ее иногда называют), хотя фактически занятия в ней начались лишь в 1800 г. Первым директором школы был Педро Антонио Сервиньо, один из сотрудников Феликса де Асары, который оказал поддержку в организации этого учебного заведения. Число учащихся Мореходной школы было ограничено (в 1802 г. сдавали экзамены всего 16 человек).
В Мореходную школу допускались только чистокровные испанцы и креолы, умеющие читать и писать. Курс обучения включал геометрию, тригонометрию, алгебру, основы механики, гидрографию, космографию, обращение с инструментами, арифметику, а также длительную практику на кораблях. Хотя существование Мореходной школы было недолгим, сам факт ее деятельности свидетельствовал о твердом намерении жителей Ла-Платы впредь самим заботиться об обеспечении нужд своей страны. В уставе школы, который редактировался Мануэлем Бельграно, задачи ее были определены как «изучение науки о мореплавании, подготовка молодых людей к благородной и полезной деятельности; те же, кто не будет заниматься мореплаванием, получат здесь самые нужные знания для будущей жизни, будь то торговля, военное дело или какое-либо другое занятие»{196}.
В Буэнос-Айресе возникают и другие учебные заведения, имеющие практический уклон, – математические школы, медицинская школа, высшие медицинские курсы, школа рисования. Однако все они существовали недолго и число их учащихся было невелико.
Подъем культурной жизни, расширение просветительской деятельности способствовали появлению в Ла-Плате первого светского печатного издания – газеты «Телеграфе меркантиль» (1802 г.). Она печаталась в типографии «У сиротского приюта» на станках, доставленных в Буэнос-Айрес из Кордовского университета после изгнания иезуитов.
Выше мы уже упоминали имя Мануэля Бельграно. Этот замечательный представитель аргентинской общественной мысли заслуживает того, чтобы остановиться на нем особо, поскольку в его деятельности отразились многие стороны напряженной интеллектуальной жизни Ла-Платы накануне революции и в первые годы борьбы за независимость. Судьба Бельграно очень типична для передовых ла-платских интеллигентов той эпохи.
Крупнейший государственный деятель и мыслитель Аргентины Доминго Фаустино Сармьенто назвал Бельграно зеркалом великой эпохи в истории страны, зеркалом Майской революции, ознаменовавшей свержение колониального господства Испании в этой части Южной Америки. «Вся жизнь Бельграно, – писал Сармьенто, – является олицетворением, если так можно сказать, революции за независимость… Бельграно воплощал в себе просвещенную Америку в той степени, в какой это было тогда возможно, Америку, еще неопытную в военном искусстве, но стремящуюся к победе. Еще до того, как Боливар, Альвеар и Сан Мартин принесли сюда искусство побеждать, Бельграно… принес добрые социальные идеи, стремление к прогрессу и культуре»{197}.
На формирование политико-экономических взглядов Бельграно большое влияние оказали труды Адама Смита и современных ему испанских экономистов – Кампоманеса, Кампильо, Кабарруса, а также знакомство с трудами французских энциклопедистов – Де Бейля, Монтескьё, Руссо и Вольтера. Сам Бельграно вспоминал впоследствии: «Когда в 1789 г. я находился в Испании, и французская революция вызвала изменение образа мыслей, в первую очередь среди людей образованных, с которыми я общался, мною овладели идеи свободы, равенства, неприкосновенной собственности. Я увидел тиранов в тех, кто препятствует тому, чтобы все люди пользовались равными правами, которыми бог и природа их наделила»{198}.
В 1794 г. молодой Бельграно был назначен секретарем созданной в Буэнос-Айресе Торговой палаты. Бельграно выступал за свободу торговли со всеми странами, которые захотели бы торговать на взаимовыгодных условиях и смогли бы продавать товары, нужные для экономики Ла-Платы.
Взгляды Бельграно на социальное и экономическое развитие страны были высказаны в написанных им в этот период «Мемориалах», и прежде всего в первом из этих интереснейших документов, которые не только представляют огромную историческую ценность, но и содержат идеи, не потерявшие определенной актуальности и для сегодняшней Аргентины. Первый из «Мемориалов», написанный в 1796 г., называется «Общие меры по улучшению сельского хозяйства, оживлению промышленности и покровительству торговли в сельскохозяйственной стране». В этом труде, впитавшем в себя передовые экономические идеи эпохи, молодой автор изложил смелый план независимого развития мануфактурного производства и сельского хозяйства, внутренней и внешней торговли, свободной от ограничений, план разветвленной системы всеобщего и бесплатного образования народа.
Бельграно предложил создать бесплатные школы для детей в сельской местности, для того чтобы, по его словам, «воспитывать в них любовь к труду, так как в стране, где царит праздность, приходит в упадок торговля и водворяется нищета»{199}. Революционной для той эпохи была идея создать в городских предместьях школы для детей бедняков, предоставляя им образование, которое было необходимо для развития промышленности и сельского хозяйства.
Бельграно придавал огромное значение изменению положения женщин в колониальном обществе. Он намеревался приобщить их к работе в мастерских по выделыванию льняных тканей и т. п., «поскольку от благосостояния, которое будет следствием привлечения женщины к труду, произойдет изменение нравов, распространяющееся на остальную часть общества»{200}.
Заботы Бельграно о создании мореходной, торговой, сельскохозяйственной, учительской школ, а также пропаганда передовых философско-педагогических идей представляли собой попытки глубоких культурных преобразований.
С самого начала возникновения активного революционного движения на Ла-Плате Бельграно выступает в первых рядах патриотов. Основанная им газета «Коррео де комерсио де Буэнос-Айрес», провозгласившая своей задачей способствовать изучению наук, философии, истории и искусств, стала трибуной объединенных в тайное общество революционеров, средством пропаганды их освободительных идей. Самая идея создания этой газеты состояла в том, чтобы воспитать убежденных борцов за независимость, подготовить ла-платское общество к свободному от колониального ига самостоятельному развитию.
Не будучи профессиональным военным, Бельграно смело берется за оружие, когда понадобилось защищать молодое независимое государства от карательных экспедиций испанских колонизаторов. В тяжелый для молодого государства момент, когда испанские войска находились на пути к цитадели освобожденных провинций Ла-Платы Буэнос-Айресу, армия патриотов под командованием Бельграно ликвидировала смертельную угрозу подавления освободительного движения, одержав 24 сентября 1812 г. блестящую победу над превосходящими силами колонизаторов. Эта битва под стенами Тукумана имела огромное значение для дальнейшего развития и успеха движения за независимость на Ла-Плате.
Мануэль Бельграно, как мы уже говорили, был наиболее типичным представителем того поколения прогрессивной интеллигенции Ла-Платы, поколения сложного, подчас противоречивого и непоследовательного, которому по праву принадлежат столь значительные заслуги в идеологической подготовке Майской революции 1810 г., в завоевании независимости и становлении нового латиноамериканского государства – Аргентины.
Но было бы несправедливо умолчать и о других наиболее выдающихся представителях этого замечательного поколения аргентинцев. Разработанная ими революционная идеология, по словам аргентинского историка-марксиста К. Ломбарди, «находится в русле идейных течений, порожденных буржуазией в XVIII в. и выразившихся в «Энциклопедии» и в трудах английских и французских мыслителей… Эти идеи находились в авангарде мышления эпохи, и именно этими идеями вдохновлялись люди, начавшие в 1810 г. революционную борьбу»{201}. Наиболее прогрессивная часть молодежи из кругов креольской интеллигенции и торговой буржуазии Буэнос-Айреса, «якобинцы» (Хуан Хосе Кастельи, Хуан Хосе Пасо, Бернардо де Монтеагудо и др.), объединялась вокруг пламенного революционера Мариано Морено. Для самого Морено характерны были революционная страстность, твердые демократические убеждения, последовательные, без всяких колебаний. Социально-философские взгляды Руссо он использовал для разрушения феодальной иерархии и построения демократического общества на основе равенства всех граждан. Вслед за французским мыслителем Мариано Морено утверждал, что суверенны не правительства, а народы, коль скоро «подлинный суверенитет народа заключается всегда и только в его всеобщей воле».
По наблюдению К. Ломбарди, «первые шаги Майской революции напоминали славные времена Великой французской революции. Кастельи вместе с молодыми офицерами войск патриотов выступал против тирании королей, против террора инквизиции, против засилья реакционного духовенства. По мере того как эти войска шли вперед, они распространяли идеологию якобинской группы из Буэнос-Айреса»{202}.
Молодые руководители Майской революции остались в памяти народа Аргентины как поколение, открывшее новую эпоху исторического развития своей страны, прогресса ее национальной культуры. Этим благородным идеям суждено было жить и развиваться.
Глава 7
КОЛОНИАЛЬНАЯ БРАЗИЛИЯ
22 апреля 1500 г. с кораблей португальской экспедиции Педру Алвариша Кабрала, отклонившихся к западу от своего пути в Индию вокруг мыса Доброй Надежды, увидели неизвестную землю. Кабрал решил, что эта земля – остров, и назвал ее островом Святого Креста, водрузил на берегу деревянный крест в знак присоединения к владениям Португалии и отправился далее. Вскоре обнаружилось, однако, что открытая Кабралом земля лишь часть огромной страны, которую сегодня мы называем Бразилией.
