Текст книги "Латинская Америка. От конкистадоров до независимости"
Автор книги: Валентин Селиванов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)
В полуторавековом соперничестве иезуитов с другими католическими орденами в Новом Свете преимущество почти всегда оказывалось на стороне «Общества Иисуса» в силу особой организованности, сплоченности и дисциплины в его рядах. Поэтому в иезуитских монастырях, колледжах, университетах не бывало тех скандальных расколов, шумных склок, которые нередко нарушали порядок в монастырях и учебных заведениях других католических орденов и, распространяясь за их стены, много вредили их репутации. Позиции ордена иезуитов в колониальном обществе часто оказывались более прочными потому, что в основе принципов его организации, как мы уже говорили, была строгая централизация. Так, если в других орденах духовные должности были выборными и это бывало частой причиной внутренних раздоров, то должностные лица у иезуитов непосредственно назначались генералом ордена в Риме. Все это вкупе с изощренными методами проникновения в высшие сферы королевской администрации в колониях долгое время обеспечивало иезуитам положение одной из ведущих сил в поддержании и расширении колониального господства Испании в Новом Свете.
Однако в широких слоях колониального общества росло глухое недовольство засильем иезуитов в некоторых областях управления, их торговыми спекуляциями и непомерным стяжательством, скандальным образом жизни многих членов ордена и т. п. Соперничавшие с иезуитами ордена францисканцев и доминиканцев пользовались многочисленными фактами такого рода, чтобы еще более настроить свою паству против членов «Общества Иисуса», обвиняя их во всевозможных интригах и преступлениях, вплоть до еретических отклонений от ортодоксальной католической доктрины. Следует отметить, что и в самой Испании, как и в других католических странах Европы, в середине XVIII в. усилились антииезуитские настроения, возникли многочисленные антииезуитские политико-религиозные группировки.
Дело в том, что в этот исторический период, характеризовавшийся усилением королевской власти, европейские католические монархи с полным основанием видели в росте влияния «Общества Иисуса» определенную угрозу своему «просвещенному управлению».
Поводом для развязывания давно назревшего конфликта стало выполнение договора о границах между колониальными владениями Испании и Португалии в Америке, подписанного в 1750 г. Будучи мирным решением давнишнего территориального спора, этот договор затрагивал интересы «Общества Иисуса», поскольку земли 7 из 30 парагвайских редукций должны были отойти к владениям Португалии, что совсем не устраивало иезуитов. По их прямому наущению индейское население нескольких редукций с оружием в руках воспротивилось выполнению договора, что и в Мадриде и в Лиссабоне было расценено как неповиновение иезуитов королевской власти. В 1767 г. декретом испанского короля деятельность иезуитского ордена была запрещена как в самой Испании, так и в ее заморских владениях. Имущество ордена подлежало конфискации, а его члены немедленной высылке в пределы Папской области. Через несколько лет папа римский, уступая давлению католических королей Испании, Франции и Португалии, специальным бреве от 21 июля 1773 г. объявил «Общество Иисуса» «уничтоженным повсеместно и навсегда».
Всего из американских колоний Испании было выслано 2260 иезуитов. К моменту их высылки под «опекой» ордена в этих колониях находилось – по неполным данным –717 тыс. индейцев, а стоимость собственности иезуитов оценивалась огромной по тем временам цифрой в 71483 917 серебряных песо{79}.
Изгнание иезуитов в известной степени ослабило позиции католической церкви в Испанской Америке, где она лишилась одного из наиболее сильных и организованных своих отрядов, энергично выступавшего с позиций крайнего ретроградства за подавление прогрессивной общественной мысли, зачатков материалистических научных течений в Новом Свете.
Что же касается «иезуитского государства» в Парагвае, то туда были введены испанские войска, королевские власти взяли миссии под свой контроль, а затем они были переданы под управление других католических орденов. Драматические события многолетних войн за независимость испанских колоний (1810–1826 гг.) привели к фактическому роспуску миссий. Во время вооруженных столкновений в 20-х годах XIX в. между Бразилией и независимыми провинциями Ла-Платы территория сохранившихся миссий оказалась в районе театра военных действий, в ходе которых многочисленные постройки иезуитов были разрушены.
Однако история ордена иезуитов не закончилась изданием папского запрета их деятельности «повсеместно и навсегда». Когда по окончании наполеоновских войн в Европе восторжествовала крайняя реакция, что сопровождалось усилением политического и идеологического влияния папства и католической церкви в целом, в Риме вспомнили об испытанном орудии борьбы с «ересью и крамолой» – об «Обществе Иисуса», представители которого полузаконно продолжали действовать в ряде стран. Папской буллой Пия VII от 7 августа 1814 г. орден был восстановлен, на этот раз для борьбы с идеями, порожденными Великой французской революцией. В Испании иезуиты вновь и надолго обрели значительное влияние. Позже они появились и в бывших испанских колониях в Латинской Америке, где в некоторых новых независимых государствах зачастую становились влиятельной политической силой, неизменно выступая на стороне крайней реакции.
Глава 4
ГОРОДА И КРЕПОСТИ
ИСПАНСКОЙ АМЕРИКИ
Испанская корона придавала исключительно важное значение основанию и строительству городов в своих заморских владениях. Новые испанские города в Америке должны были послужить опорными пунктами колонизации новых земель, из этих городов должна была исходить миссионерская деятельность монашеских орденов, в сооруженные в них католические храмы должны были идти на поклонение новым святым обращенные в христианство индейцы. Сам факт существования испанских городов на американской земле должен был являть собой внушительный символ могущества испанской короны и католической церкви. Из построенных в Америке испанских городов велось неусыпное наблюдение за покоренными аборигенами; не случайно уже в первых указах испанских королей относительно дел в заморских владениях предписывалось основывать города именно там, где местное население наиболее многочисленно. Сам вид новых испанских городов, существовавший в них порядок, их укрепления должны были внушить индейцам почтение и страх перед завоевателями.
Жесткая централизация системы колониального управления обеспечила невиданный размах градостроительной деятельности в американских колониях Испании. За первое столетие после начала конкисты были построены многие сотни городов, причем почти все они существуют и в современной Латинской Америке.
Основание и строительство новых городов в американских колониях было подчинено целому комплексу строгих правил, которые были обобщены в специальном королевском указе, подписанном 3 июля 1573 г. Вначале надо было выбрать место для нового города. Вблизи него должны были быть хорошие почвы для возделывания полей, хорошие пастбища для скота, леса для заготовки дров и необходимых строительных материалов, особое внимание надо было обратить на то, чтобы будущее строительство было обеспечено наличием в округе годного для построек камня, песка и извести. И, конечно, в городе должна была быть хорошая вода – и для питья и для орошения.
Важнейшей частью церемонии основания города был выбор для него названия. Чаще всего название давали в честь святой девы либо в честь какого-либо из святых католической церкви. Открыв достаточно подробную карту любой из стран современной Латинской Америки, мы непременно найдем целый ряд городов с такими названиями, что свидетельствует о их происхождении в колониальный период. Существует несколько городов с названием Сантьяго – в честь одного из наиболее почитаемых испанцами католических святых; десятками насчитываются Сан-Франсиско, Сан-Агустин, Сан-Антонио, Сан-Диего, Сан-Хосе, Сан-Хуан, Сан-Игнасио, Сан-Карлос и т. д. – по всему весьма обширному списку причисленных к лику святых.
Общая планировка города сообразовалась с природными условиями. Города не следовало строить пи в слишком высоких местах из-за возможной разреженности воздуха и слишком сильных ветров, ни в слишком низменных, так как воздух там может быть слишком сырым, а потому вредоносным. Кроме того, необходимо было соблюсти известные в то время гигиенические предосторожности: расположение улиц и домов должно было способствовать вентиляции города господствующими ветрами, чтобы предохранить жителей «от всякой заразы».
Центром города всегда служила главная площадь – «пласа майор», в приморских городах ее располагали вблизи порта, в других – в топографическом центре. Здания, стоявшие на Пласа Майор, символизировали единство королевской власти и церкви. Здание католического храма должно было быть воздвигнуто так, чтобы его было видно из всякой части города. Церковь занимала одну сторону главной площади, другую – городской совет («кабильдо»), третью – дом губернатора с королевским казначейством, четвертую – арсенал с казармой и таможней. Сама площадь должна была иметь в плане четвероугольную форму с соотношением сторон 1:1,5 и размером 186×124 м. Однако площади могли быть и 94×62 либо 244×164 м. Основных улиц, отходивших от главной площади, должно было быть восемь – по две от каждого угла прямоугольника, ширина улиц – 13 м. Городские кварталы предписывалось планировать в форме квадрата со сторонами в 112 м.
В королевских установлениях определялась и очередность застройки города: в первую очередь – церковь, затем – административные здания с казначейством, таможней и постройками военного назначения, затем – жилые дома и, наконец, школы{80}.
Городские жилища в Испанской Америке в основном строились по типу, перенесенному сюда из южных провинций Испании – с непременным внутренним двором – «патио», окруженным внутренними, выходящими на этот двор галереями. Дома, построенные из камня, кирпича или адобы, могли иметь один или два этажа; форма крыши, внешнее оформление домов были различны, что зависело от состоятельности хозяина и местных условий.
Вообще же соблюдение королевских установлений привело к тому, что на огромных пространствах Испанской Америки – от Калифорнии и Техаса до Огненной Земли. – города были необычайно похожи один на другой. Эти сотни новых городов, основанных по канонам, предписанным испанской короной, вовсе не были копиями каких-либо городов метрополии. В самой Испании города складывались стихийно, исторически, некоторые иэ них насчитывали более чем двухтысячелетнюю историю. У старых испанских городов не существовало, как правило, какой-либо геометрической первоначальной идеи, определенного плана, на протяжении веков их улицы и переулки росли, извиваясь и перекрещиваясь. Из всех элементов испанского рода в Америку была перенесена, пожалуй, только главная площадь. В городах Испанской Америки Пласа Майор стала центром общественной жизни города – экономической, политической, религиозной, культурной. В базарные дни здесь продавались плоды местных лесов, полей, садов и огородов, раскидывались палатки мясников. В тени деревьев, окаймлявших Пласа Майор, завязывались мелкие интриги, а порой и политические заговоры, с балкона городской ратуши зачитывались королевские указы, возвещавшие о налогах и штрафах, об объявлении войны и заключении мира, о смерти короля и рождении инфанта. Здесь люди могли узнать, что творилось в обширных владениях испанской короны. На Пласа Майор происходили процессии в католические праздники святой недели и тела Христова, возжигались костры в день св. Хуана, устраивался фейерверк в новогоднюю ночь. Здесь же устраивались и корриды – бои быков, излюбленные горожанами развлечения. Вечерами, не только в праздники, но и в обычные дни, было принято посетить Пласа Майор, где непременно встретишь родных и друзей, узнаешь последние новости округи. В сущности, Пласа Майор была своего рода университетом жизни для подавляющего большинства городских жителей Испанской Америки, и не только: здесь мало-помалу происходило взаимное обогащение испанской и индейской народных культур, складывалась новая – латиноамериканская – культурная общность.
Новые испанские города в Америке с их строго регламентированной планировкой призваны были способствовать установлению на века нового – испанского – порядка на прежних землях индейцев, а их архитектура, и прежде всего церковная, должна была содействовать вытеснению древних индейских традиций из сознания коренных жителей. Нередки были случаи, когда новые – испанские – города строились точно на месте древних городов индейцев, причем эти города подвергались полному разрушению, а на месте развалин планировались и воздвигались совершенно новые площади, улицы, кварталы.
Таковы, например, Мехико, Куско. Однако новые города в Америке, были ли они основаны на новом месте или на руинах древнего города, строились руками индейцев, сохранявших свое особенное восприятие мира. И, пожалуй, наиболее яркие свидетельства появления ростков новой – латиноамериканской – культуры мы находим в монументальных архитектурных произведениях, в зданиях католических церквей, сам облик которых должен был способствовать обращению индейских душ в христианство. Это относится и к внешнему декору, и к внутреннему убранству, утвари. Хотя строительством и украшением храмов руководили европейцы, а индейским мастерам было предписано следовать европейским образцам, эти мастера в каждом ударе резца, в каждом взмахе кисти оставили легко распознаваемые отпечатки своей, индейской традиции. Как писал мексиканский исследователь А. Кортес, «храмы и монастыри с их фасадами, колокольнями, колоннами, кафедрами, исповедальнями, порталами и лестницами, кресты с их рельефами и надписями, настенные фрески – короче, все, что было построено в первый период конкисты, показывает руку индейского мастера, который мало-помалу изменял идею и манеру исполнения произведений, продиктованные испанцами, до тех пор, пока не запечатлел в этих произведениях нечто равнодействующее, как если бы оно произошло от смешения душ, от смешения разных кровей. Из этой равнодействующей родилось колониальное искусство, обнаруживающее бесспорную оригинальность, которое уже не является испанским или, по крайней мере, уже не является полностью испанским»{81}.
Одним из самых крупных городов, построенных испанцами в Новом Свете, была столица вице-королевства Новая Испания – Мехико. Прекрасная столица государства ацтеков – Теночтитлан – была до основания разрушена конкистадорами. Новый план Мехико был составлен испанским зодчим Алонсо Гарсиа Браво, спроектировавшим также и некоторые другие новые города вице-королевства. Причем он оставил в общем неизменной схему планировки древней ацтекской столицы, сохранив за старым центром его прежнее значение. Браво усилил регулярность плана, запроектировав на новом плане прямоугольные кварталы и участки земли, которые были безвозмездно розданы конкистадорам на том условии, что они будут застроены в ближайшие четыре года: Кортес пообещал королю Карлу V, что через «пять лет здесь будет более благородный город, чем те, которые имеются среди поселений мира, и с лучшими зданиями».
Строительство Мехико, начатое в 1524 г., велось лихорадочными темпами. Очевидец, назвав это «седьмым бедствием», писал: «В течение первых лет на его строительстве было занято больше людей, чем на строительстве Иерусалимского храма во времена Соломона. Столько людей работало на строительстве, что человеку приходилось идя по улице, с трудом пробивать себе дорогу.
Было много людей, погибших под падающими балками или сорвавшихся с высоты, другие остались погребенными под зданиями при сносе старых домов и при возведении новых, особенно при разборе главных храмов дьявола. Много индейцев умерло на этой работе»{82}.
Ценой огромных затрат и человеческих жертв испанцы построили свой самый большой город в Новом Свете, население которого уже в XVII в. превышало 100 тыс. человек, с огромными площадями, прямыми улицами, грандиозными католическими храмами. Самым большим и нарядным из этих храмов стал кафедральный собор, до сих пор остающийся самым крупным церковным зданием в Новом Свете. Его сооружение было начато в 1573 г., а закончено только к 1804 г., в самом конце испанского владычества в Америке. Колоссальные размеры собора с двумя 60-метровыми башнями, между которыми помещается 54-метровый фасад, разделенный массивными контрфорсами, с обилием резных украшений производят впечатление подавляющей мощи и сказочного великолепия{83}.
Пожалуй, нигде в архитектуре городов Испанской Америки идея торжества испанской короны и католической церкви не достигала такой выразительности, как в архитектуре Мехико. Это относится не только к церквам и многочисленным монастырям (их здесь во второй половине XVII в. насчитывалось 29 мужских и 22 женских), но и к административным зданиям, и к многочисленным домам предводителей конкистадоров, являвшим облик настоящих средневековых замков – с могучими башнями, толстыми крепостными стенами с зубцами. Самым большим, самым роскошным из этих дворцов-крепостей стал дворец Кортеса, символически возведенный на руинах дворца последнего владыки ацтеков – Монтесумы. Этот дворец, в котором впоследствии неизменно помещалась резиденция вице-королей Новой Испании, выходил фасадом на Пласа Майор, которая и по сей день остается одной из самых обширных и красивых парадных площадей мира.
Уже в конце XVI в. город Мехико называли Афинами Нового Света. И хотя некоторое преувеличение очевидно, в этот период в Новой Испании действительно возник крупный по тем временам культурный центр, оказавший несомненное влияние на ход культурно-исторического процесса и в других американских владениях Испании. Уже в первые десятилетия существования Мехико именно в этом городе было положено начало исследованию природы страны: заметный вклад в изучение ее географии и флоры внесли посланные отсюда экспедиции У. Мендосы, Н. де Гусмана, П. де Леона и других. Ученые-монахи еще в XVI в. предприняли массовое изучение индейских языков, исследовали этнографию и историю народов-аборигенов. Наибольшей славой пользуется принадлежащее перу Бернардино де Саагуна описание цивилизации ацтеков – «Всеобщая история о делах Новой Испании», автор которой не только систематически собрал предания индейцев и проанализировал то, как они описывали прибытие испанцев. Посвятив этому замечательному труду всю свою долгую жизнь, Саагун отдал должное памяти индейских героев. Тот немаловажный факт, что труд Саагуна написан автором параллельно на языках науатль и испанском, свидетельствует о начале принципиально новой – мексиканской – культурной традиции.
Лишь в обстановке общего высокого уровня научных знаний в Мехико могла появиться столь внушительная фигура, как Карлос Сигуэнса-и-Гонгора (1645–1700), королевский космограф и один из ведущих преподавателей университета в Мехико, библиофил-эрудит, историк, один из выдающихся поэтов Новой Испании того времени. При помощи вполне обычных математических инструментов и небольшой зрительной трубы, привезенных из Европы, он производил астрономические наблюдения, создавшие ему широкую известность далеко за пределами страны. В течение 30 лет (1671–1701 гг.) он публиковал «Луаарии», произвел расчеты и описание кометы 1680–1681 гг., вел оживленную научную переписку с Лимой, Кантоном, Пекином, Севильей, Мадридом, Сарагосой, Парижем, Лондоном, Болоньей, Миланом и Римом. Когда в 1691–1692 гг. неизвестная болезнь поразила посевы пшеницы в Новой Испании, Сигуэнса-и-Гонгора с помощью микроскопа проводил исследования, чтобы определить и обезвредить возбудителя этой болезни. А накануне смерти ученый распорядился «для блага общества и в назидание медикам» вскрыть его тело для изучения камня в мочевом пузыре – причины болезни, оборвавшей его жизнь{84}. Несомненно, Сигуэнса-и-Гонгора, знакомый с трудами Декарта и преподававший в университете космографию и астрономию в соответствии с теорией Коперника, был не единственным представителем передовой научной мысли в колониальном Мехико XVII в. Известно, например, что в том же университете Мехико постоянно проводились изыскания в области практической и экспериментальной медицины с использованием познаний индейцев. Установления университета по преподаванию медицины предписывали, «чтобы каждые четыре месяца производилась анатомия в Королевском госпитале нашего города, на коей должно присутствовать всем преподавателям и студентам медицины». Еще в XVI в. доктор Алонсо Лопес де Инохосос вместе с Франсиско Эрнандесом производил исследование трупов, чтобы установить причину и средства для лечения болезни «коколицтли»», опустошавшей Новую Испанию в 1576 г.{85}
Показателем роста образованности в столице Новой Испании были многочисленные и богатые по тем временам библиотеки, или «либрериас», как их здесь тогда называли. Большая часть книг ввозилась из Европы; так, основой для одной из первых библиотек в Мехико послужили книги, привезенные из метрополии монахом Алонсо де Веракрус в 60 сундуках специально для колледжа св. Петра и Павла. Библиотека университета в Мехико состояла из 10 тыс. томов. По 6–10 тыс. томов имели библиотеки наиболее крупных городских монастырей, особенно иезуитских, колледжей и семинарий. Из частных книжных собраний наиболее известна библиотека Сигуэн-сы-и-Гонгоры, где были собраны индейские манускрипты и книги, изданные в Америке{86}.
Столица Новой Испании стала колыбелью мексиканской литературы уже в колониальный период ее истории. И хотя обзор литературного развития Испанской Америки выходит за рамки темы нашей книги, нельзя обойти молчанием «первого истинно американского поэта» Бернардо де Вальбуэну, автора поэмы «Великолепие Мексики» (1604), а тем более – удивительную Хуану Инес де ла Крус (1651–1695) – «десятую музу Мексики, несравненную поэтессу», как ее называли в Мадриде XVII в. Эта необычайно и разносторонне одаренная женщина поражала всех, кто был с ней знаком, своей красотой, умом и обезоруживающим очарованием. Уже в три года Хуана Инес научилась читать, а в 16 обратилась к матери с просьбой переодеть ее юношей, чтобы она могла посещать университет, что оказалось для нее невозможным. Тогда вскоре молодая девушка была взята ко двору вице-короля Себастьяна де Толедо, маркиза де Мансеры, он, желая испытать ее познания, собрал 40 наиболее известных ученых мужей Новой Испании, дабы устроить любопытный для придворных турнир. Здесь в течение нескольких часов подряд она вела ученый диспут, выдерживая натиск профессоров теологии, гуманитарных и естественных наук. Все это произвело такое впечатление на вице-короля, слывшего покровителем наук и искусств, что он уподобил Хуану Инес блистательному испанскому галеону, разящему нападающие на него мелкие корабли{87}.
Как гласит предание, из-за безвременной смерти возлюбленного Хуана Инес ушла в монастырь. Здесь, в келье, в заполненной картами, чертежами, книгами (библиотека ее по тем временам была уникальна и содержала более 4 тыс. томов), а также различными музыкальными инструментами и приборами для научных опытов, она провела многие годы, занимаясь литературой, философией, риторикой, математикой, физикой, теорией музыки. Умерла Хуана Инес де ла Крус, бесстрашно ухаживая за больными во время эпидемии. Советская исследовательница творчества «десятой музы Мексики» И. М. Чежегова пишет: «Появление в мексиканской действительности того времени личности, подобной Хуане Инес де ла Крус, не могло не оказать веского воздействия на рост национального самосознания, ибо ее жизнь и деятельность сделались предметом национальной гордости, символом пробуждающихся творческих сил мексиканской нации. Хуана Инес де ла Крус была предана родине всем сердцем, она любовно изучала ее древнюю культуру, прекрасно знала индейскую поэзию и сама сочиняла стихи на языке ацтеков. Творческому лицу поэтессы, несомненно, присущи мексиканские черты: ее поэзия жадно впитывала все элементы той собственно мексиканской культуры, которая в то время еще только прокладывала себе путь, опираясь на образцы, созданные великими предками, и открывая для себя творения европейского Ренессанса и барокко»{88}.
Мехико был вторым в Америке городом после Лимы, где появилось печатное дело. Вначале это также было обусловлено потребностями католической церкви. «Именно нужды распространения христианского учения среди новых подданных Испании заставили серьезно подумать о печатании учебников закона божьего»{89}. Находясь в Испании в 1533 г., первый епископ Мехико Хуан Сумаррага хлопотал об отправке в Новую Испанию печатного станка и оборудования для производства бумаги. По-видимому, он преуспел в своих хлопотах, потому что есть сведения о напечатании в 1535 г. в Мехико книги духовного содержания. В документах Совета по делам Индий мы находим полное название другой книги, изданной в 1539 г. Название это звучит так: «Самое краткое изложение христианского учения на языках мексиканском и кастильском, содержащее самое необходимое из нашей святой католической веры для употребления здешними уроженцами индейцами и спасения их душ. Напечатано… по указанию дона Хуана Сумарраги, первого епископа этого великого города Теночтитлана-Мехико в Новой Испании… в доме Хуана Кронбергера в год тысяча пятьсот тридцать девятый. Двенадцать листов ин-кварто». Собственно, Хуан (Иоганн) Кронбергер был немецкий печатник, обосновавшийся в Севилье, а это первое достоверно вышедшее в Мехико издание от имени его «фирмы» было отпечатано в мастерской посланного Кронбергером в Америку «по просьбе нашего вице-короля Новой Испании и епископа Мехико» его подчиненного ломбардца Хуана Паблоса (Паоли), который затем и работал в новоиспанской столице до самой смерти в 1561 г.
Книгопечатание нашло в Мехико благодатную почву: уже в XVI в. в этом городе работало 12 печатников. Историки печатного дела в Мексике отмечают прекрасное качество книг, вышедших из мастерской уроженца Хаэна Антонио де Эспиносы (работал в 1558–1576 гг.): тяжелая готическая печать, разнообразие литер, превосходные гравюры, виньетки и т. п.; а также из мастерской выходца из Руана Пьера Ошара (1562–1592). Наиболее многочисленны издания мастерской француза Пьера Байи (1574–1608){90}. Отметим, что на пути развития печатного дела стояли многочисленные бюрократические рогатки: для напечатания любой книги необходимо было добиться лицензии епископа и специального разрешения вице-короля; а если в книге речь шла о чем-либо, касающемся американских колоний Испании, то надо было еще получить специальное разрешение на публикацию Совета по делам Индий{91}. Тиражи были небольшими, и, несмотря на ввоз из Европы, книг постоянно не хватало; книга все еще оставалась редкой и дорогой. Порой одна-две книги служили учебным пособием целому колледжу, так что ученикам приходилось снимать рукописные копии.
Что касается содержания книг, издававшихся в Мехико, то уже в XVI в. оно было весьма разнообразно: азбуки для обучения чтению на языках тараско, испанском, науатль, чучон; грамматики языков тараско, латинского, чиапатекского, поке, целталь, чинантекского, науатль, сапотекского, мистекского; сборники произведений античных классиков; изложение христианского учения на испанском и многих индейских языках; философские и теологические трактаты; труды по медицине и хирургии. В большом количестве издавались литургические тексты и руководства по отправлению католических обрядов. Гораздо меньший объем составляли издания научного, исторического и литературного характера. Зато обязательно издавались указы и постановления королей Испании и вице-королей Новой Испании. Позднее, в XVII в., выходят в свет большие хроники: Бургоа, Гонсалес де ла Пуэнте, Грихальва, Басаленке, Медина, Флоренсиа, Бетанкур и др.
Начало периодической печати в Мехико относится еще к середине XVI в.: стали издаваться так называемые летучие листки («листовки»), содержавшие экстренные сведения по поводу чрезвычайных событий – сражений, землетрясений, кончины монархов и т. п. Так, в 1541 г. «дом Хуана Кронбергера» выпустил на четырех листах «Известия об ужасном землетрясении, которое ныне вновь приключилось в городе Гватемале»{92}, а в 1637 г. в печатной мастерской Франсиско Сальваго вышло «Подлинное сообщение об известиях, доставленных к нашему двору из Германии, Фландрии, Италии, Наварры и других частей королевства в течение этого года».
Самым крупным городом и фактической столицей всех испанских владений в Южной Америке была Лима. В отличие от Кортеса завоеватель государства инков Писарро не стал основывать новую столицу в Куско, резиденции властителей инков, а выбрал другое место, вблизи океанского побережья, где когда-то и существовали поселения аборигенов, но ко времени прихода конкистадоров были покинуты. Здесь, на равнине, у устья реки Римак Писарро в 1535 г. основал новый город, наметив строительство 117 кварталов. Каждый из них имел площадь 15 667 кв. м и разделялся на четыре участка, в каждом из которых должен был размещаться «солар» – дом с внутренним двором. Разумеется, было предусмотрено и сооружение Пласа Майор с кафедральным собором, дворцом самого Писарро, арсеналом и другими обычными для центральной площади испанских городов в Америке зданиями. В 1544 г. Лима стала столицей вице-королевства Перу. Скорость, с которой сооружалась новая столица, мало чем уступала лихорадочной строительной деятельности в Мехико. Уже через несколько лет после объявления Лимы столичным городом, современник писал: «Этот город после Куско… самый большой во всем королевстве Перу и самый главный, в нем хорошие дома, многие из них щеголяют своими галереями, башнями, его площади велики, улицы широки»{93}.
Особенностью Лимы в колониальные времена было многочисленное черное духовенство: в середине XVII в. в городе из 26441 жителя десятую часть составляли монахи. Здесь же насчитывалось 40 монастырей, владевших чуть ли не половиной города, – из 3941 дома Лимы 1135 домов принадлежали монашеским орденам и другим религиозным организациям. Причина такого пристрастия католического духовенства к перуанской столице объяснялась, впрочем, весьма просто: Лима была самым богатым городом в Испанской Америке. Сюда в XVII в. стекались мощные потоки серебра из богатейших во владениях испанских королей серебряных рудников в Потоси. Несмотря на все подкрепленные строжайшими мерами усилия Мадрида направить этот поток через океан, львиная доля этих богатств так или иначе оседала в Лиме. Легенды о несметных богатствах Перу привлекали сюда толпы алчущих и из самой Испании и из ее американских владений. В Лиме возникали огромные состояния. Быстро разбогатевшая местная знать и купечество не жалели драгоценного металла на сооружение роскошных жилищ, поэтому до сих пор памятники гражданской архитектуры в Лиме поражают своей пышностью – таков, например, дворец маркизов Торре-Тагле. «Зодчество Лимы, – пишет Е. И. Кириченко, – типичное детище искусства креолов. Испанское население Перу, сконцентрированное в столице вице-королевства, на протяжении веков оставалось основным заказчиком художественных произведений и законодателем художественных вкусов. Через Лиму велись все сношения с Испанией, приезжавшие в Европу мастера преимущественно оседали в столице. Естественно, что в архитектуре Лимы трудно найти реминисценции туземных влияний». Для архитектурного облика Лимы XVII–XVIII вв. характерны «праздничность, цветистость, красочность, полное неприятие мистики и экстатического аспекта духовного наследия Испании, напряженности и трагизма многих ее произведений»{94}.
