Текст книги "Латинская Америка. От конкистадоров до независимости"
Автор книги: Валентин Селиванов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
Формально главной задачей иезуитов была «доктринация» индейцев, т. е. обращение их в христианскую веру. Эта задача на землях гуарани была выполнена довольно быстро. Некоторые исследователи видят причину этого в сходстве между религиозными воззрениями племен гуарани и христианской доктриной: и там и там существовал культ высшего божества, вера в существование рая и бессмертие души, в грядущий приход мессии и it. д. Впрочем, подлинной и главной задачей иезуитов в Парагвае было создание прибыльной колонии, порабощение масс индейцев, путем эксплуатации труда которых обеспечивалось обогащение ордена. «Что касается подлинного поведения иезуитов и их обращения с индейцами, то они, в сущности, не отличались от остальных энкомендеро», – отмечает аргентинский историк-марксист Л. Пасо{54}. Как рассудили иезуиты, для скорейшего получения максимальных выгод следовало использовать уже сложившуюся у гуарани индейскую общину. К иезуитским редукциям в Парагвае в полной мере применимо следующее замечание одного из крупнейших латиноамериканских историков-марксистов – X. К. Мариатеги: «Испанский феодализм подчинил себе аграрный строй индейцев, сохранив частично его общинные формы; это сочетание создавало статический порядок, экономическую систему, стагнационные факторы которой были лучшей гарантией крепостной зависимости индейцев»{55}.
Так и иезуиты, создавая свое «новое государство» в парагвайских редукциях, использовали местные формы и традиции, приспособив и изменив их применительно к своим целям. «При основании первых миссий… иезуиты посредством подарков завоевывали доверие индейцев; с самого начала они выказывали особое уважение касикам, с которыми заключали формальные договоры об основании редукций», – отмечает М. Мёрнер{56}. В дальнейшем иезуиты широко использовали индеиских касиков, создавая из них туземную администрацию редукций. Опора на местную знать помогла иезуитам поколебать недоверие со стороны масс индейцев, сильно мешавшее им на первых порах. При участии тех же касиков была создана – правда, по испанскому образцу – внушительная декорация местного самоуправления. В каждом «городе»-редукции из среды индейской знати был составлен кабильдо (магистрат), где все внешне обстояло вполне солидно: был и коррехидор (бургомистр) с его заместителем, и алькальды (судьи), и советники, и секретари со всем подобающим штатом. Этих чиновных лиц иезуиты богато и по европейской моде одели, позволили им носить шпагу, называть себя «идальго» с дворянской приставкой «дон», освободили от налогов и публичных телесных наказаний, которые в иезуитских редукциях применялись весьма широко. Оставивший ценные свидетельства о миссиях иезуитов в Парагвае известный испанский ученый, военный деятель и путешественник Феликс де Асара (1742–1804) писал: «Хотя в каждом городе были свои, из индейцев, коррехидор, алькальды, рехидоры, которые составляли муниципальный совет, как в испанском городе, они не обладали какой-либо юрисдикцией и были на самом деле лишь исполнителями приказов священника (иезуита. – В. С.), который имел решающее суждение по всем делам, гражданским и уголовным, и никогда не позволял апеллировать к другим испанским судам и властям…»
Итак, весь порядок жизни в редукциях направлялся и определялся только иезуитами, которые, сохраняя видимость индейского самоуправления по испанскому подобию, составляли как бы посредническое звено в отношениях индейцев с богом, минуя власть королевскую. Реальная власть в каждой из редукций находилась в руках священника и викария, его помощника. Уже само распределение обязанностей между ними свидетельствует о том, что в деятельности иезуитов преобладало отнюдь не духовное, религиозное начало, а стремление к получению материальной выгоды. Главное лицо в редукции – священник в соответствии с тщательно разработанными инструкциями осуществлял руководство хозяйственными делами. «Поскольку эти занятия, – писал Феликс де Асара, – требуют многих знаний и опыта, священники (в редукциях. – В. С.) были всегда духовными лицами высокого ранга, которые ранее находились на постах провинциалов или ректоров в своих (иезуитских. – В. С.) колледжах… Они знали язык индейцев, хотя это не считалось главным. Их предшественники по должности оставили им подробные отчеты с указаниями, как распорядиться работами, мастерскими и т. д. В целом же священники были сведущи во всех делах». Второе лицо в редукции – викарий нес ответственность за правильное отправление богослужений, собственно миссионерскую деятельность и прочие дела «духовные»{57}. Система управления «иезуитским государством» в Парагвае была проста, отвечая строжайшему принципу централизации, обязательному в «Обществе Иисуса». Все 30 редукций подчинялись распоряжениям верховного священника, резиденция которого находилась в миссии Канделария на реке Парана. Он, в свою очередь, был подчинен главе парагвайской «провинции» с центром в Асунсьоне, одной из трех иезуитских «провинций» в Америке. Провинциал в Асунсьоне прямо подчинялся генералу ордена в Риме.
Уже сама система управления подразумевала с самого начала изоляцию иезуитских редукций, их иммунитет, фактическую независимость от испанских королевских властей. Такое особое положение было оговорено иезуитами еще тогда, когда они только начинали здесь свою деятельность. Луи Антуан де Бугенвиль, один из блестящих представителей французского Просвещения, королевский мушкетер, выдающийся ученый, военный деятель и путешественник, будучи в 1768 г. в Южной Америке, интересовался делами в парагвайских миссиях иезуитов, их историей. В своем «Кругосветном путешествии…» Бугенвиль пишет, что при основании своих миссий иезуиты поставили короне ряд условий, в частности «чтобы им была предоставлена полная независимость от губернаторов провинций, и даже потребовали, чтобы ни один испанец не пытался проникнуть в эту страну… [так как] пороки европейцев могут повредить их делу… Испанский двор одобрил эти соображения и установил, что на миссионеров не будет распространяться власть губернатора, а казначейство ежегодно будет выдавать им 60 тыс. пиастров на расходы по обработке земель с условием, что, как только будут созданы селения и земли приведены в хорошее состояние, индейцы ежегодно будут выплачивать королю по одному пиастру с каждого человека в возрасте от 18 до 60 лет»{58}.
Иезуиты очень ревниво охраняли свои владения, и человеку, не принадлежавшему к «Обществу Иисуса», проникнуть туда было чрезвычайно трудно. Дело было, разумеется, совсем не в том, что отцы-иезуиты стремились оградить свою «возлюбленную паству» от «зловредных пороков» цивилизации. Все обстояло значительно проще – иезуиты хотели любой ценой сохранить свои богатства и оградить эксплуатировавшихся ими индейцев от любых влияний. В ряде специальных приказов подчеркивалась необходимость сократить до минимума связи области редукций с внешним миром. Так, 17 апреля 1725 г. провинциал Луиджи делла Рокка подписал документ, в котором говорилось: «Приказываю… всем нынешним и будущим начальникам миссий, а также подчиненным им иезуитам, чтобы без точного моего приказа или приказа моих преемников они не допускали в эти миссии (и не позволяли другим это делать)… ни священника, ни монаха, ни испанца, ни метиса, ни индейца, ни иностранца, ни негра, ни еще кого-либо здесь не названного… Приказываю также всем в нашем ордене в случае, если кто-либо из вышеназванных лиц окажется в миссиях… изгнать его из страны». Далее точно указывались несколько человек, на которых этот приказ временно или вовсе не распространялся, и назывались две редукции, служившие центрами торговли иезуитских миссий с «чужими», где деловое общение с внешним миром происходило под тщательным контролем{59}. Попадавшие в эти специальные «торговые» редукции могли задержаться там никак не более двух-трех дней, в течение которых им отводилось изолированное жилье; им не полагалось также проявлять любопытство к царившим в миссиях порядкам и разговаривать о чем-либо с индейцами. По делам же они должны были общаться только с иезуитами.
Постепенно намеренное обособление области иезуитских редукций приводило к тому, что она становилась как бы государством в государстве. Хотя, как мы видели, иезуиты добились у испанской короны целого ряда исключительных привилегий сравнительно с другими католическими орденами и организациями, тем не менее «королевский патронат» распространялся и на «Общество Иисуса». Несмотря на это, правители парагвайских миссий уже вскоре стали присваивать себе полномочия, никак не совместимые с их духовным саном. В частности, в области иезуитских редукций были организованы свои собственные вооруженные силы. Предлогом для их создания послужила угроза (достаточно, впрочем, реальная) со стороны так называемых «бандейрантов». Так называли в XVII–XVIII вв. отряды португальских колонистов из южной Бразилии, которые между других своих занятий промышляли захватом индейцев для продажи их в рабство. В 1635 г. иезуитский провинциал Бороа принял ряд военных мер для предупреждения набегов бандейрантов: в область редукций были посланы профессиональные военные, которых в числе членов «Общества Иисуса» было немало (напомним читателю Арамиса из знаменитой трилогии о трех мушкетерах Дюма), в частности некто Диас Таньо и с ним два «светских брата». Несмотря на запрет, наложенный губернатором Буэнос-Айреса Давилы на ввоз нескольких десятков мушкетов в область миссий, провинциал разрешил контрабандную покупку и доставку туда оружия и приказал обучить обращению с ними индейцев{60}. Заметим, что Законы Индий вплоть до начала XIX в. строго запрещали давать в руки индейцам огнестрельное оружие. Тем не менее, как видим, иезуиты пренебрегали важными законоположениями, используя или отвергая их в своих интересах. В дальнейшем иезуитские редукции превратились в хорошо укрепленные города-крепости, обнесенные глубокими рвами и бастионами, ощетинившимися пушками. Население в таких городах достигало 5–7 тыс. человек.
Что касается общей численности индейского населения в области парагвайских редукций, то по этому поводу мнения сильно расходятся. Бугенвиль, например, писал, что в середине XVIII в. здесь проживало около 300 тыс. индейцев{61}. М. Мёрнер считает, что в 1726 г. их было 150 тыс. и это была самая высокая цифра за все время существования редукции{62}. Самих иезуитов в редукциях было немного: М. Мёрнер сообщает, что в 1759 г. их было 53 человека, из них по крайней мере 20 – иностранцы, т. е. неиспанцы, 9 из них – немцы{63}.
Обладавшие обширными познаниями в самых различных областях, отцы-иезуиты направляли весьма разнообразную хозяйственную деятельность редукций. Здесь индейцы работали на лесопилках, в кузницах, пекарнях, на мельницах и верфях, в кирпичных и кожевенных, прядильных, седельных, гончарных, свечных, тележных, сапожных, швейных, ювелирных, скульптурных, живописных, литейных, оружейных, часовых, ткацких, слесарных, плотницких, по производству музыкальных инструментов и золотых и серебряных дел мастерских. Основным же занятием было земледелие; на обширных полях выращивался хлопок, йерба-мате (парагвайский чай), различные злаки. Работы велись по последнему слову тогдашней европейской агротехники с использованием традиционных навыков индейцев. Все это разнообразное хозяйство было распределено по редукциям в зависимости от потребностей существовавшего между ними обмена, а главное – от спроса внешнего рынка, ибо именно торговля с «внешним миром» приносила иезуитам прибыль. Иезуиты, писал Феликс де Асара, помещали в обширные склады «все плоды сельского хозяйства и промыслов, откуда в испанские города направлялись излишки хлопка, полотна, табака, овощей и фруктов, кожи, йерба-мате и древесины. Они перевозили все это на своих судах по ближайшим рекам, а возвращались с инструментом и всем тем, что потребно»{64}.
Товарные склады иезуитов находились не только в «пограничных» редукциях, по и в ряде колониальных городов, где «Общество Иисуса» имело свою разветвленную торговлю. Недовольство конкурировавших с иезуитами купцов приводило часто к громким скандалам. Вице-король Перу Амат издал даже специальное предписание, в котором требовал, чтобы иезуитские торговцы покинули столицу вице-королевства Лиму, где они занимаются «корыстным занятием торговлей и делают это открыто на общественных площадях, улицах и рынках к соблазну светских людей, а также в лавках своих монастырей, посещаемых в любые часы, содержат таверны, пивные и другие заведения самого низкого сорта, получать прибыль от которых для них непристойно»{65}.
Весь уклад жизни тысяч индейцев, живших в иезуитских редукциях, был скрупулезно, до мелочей продуман их «духовными отцами» таким образом, чтобы выжать из индейцев максимум прибыли и держать их в беспрекословном повиновении. Эта система эксплуатации рабского по существу труда начиналась с особой планировки жилищ и редукций в целом. Все редукции строились по единому плану. В центре – квадратная площадь, посередине одной из замыкавших ее сторон находилась большая церковь, к ней примыкали просторный дом священника, различные мастерские, школа и складские помещения, за церковью – кладбище и дом для вдов. По другим трем сторонам площади размещались дома, предназначенные для жилья индейцев. Эти дома располагались на параллельных линиях-улицах шириной в пять шагов и были одноэтажными, построенными по единому образцу из обожженного кирпича, иногда из камня, четырехугольные в плане, обведенные крытой галереей. В каждом из таких домов, описывает де Асара, «вначале помещалась зала, где жили приближенные касика; далее шли несколько небольших комнат, каждая в семь вар длиной[3], по одной на каждую семью. В этих комнатах не было ни окон, ни очагов, и вся их обстановка состояла из хлопчатобумажного гамака для главы семьи, другие же спали вповалку на шкурах, постеленных на полу»{66}.
Строжайше регламентирован был распорядок дня жителей иезуитских редукций, сочетавший напряженный рабский труд с богослужениями. День начинался с половины седьмого утра, когда священник служил мессу. В 7 часов происходила церемония целования его руки, одновременно шла раздача йерба-мате – по унции на семью. После мессы священник не спеша завтракал, читал молитвенник, посещал школу, мастерские, иногда поля, куда выезжал с помпой, верхом, в сопровождении большой свиты индейских чиновников. В 11 часов он обедал с викарием, беседуя с ним до полудня о делах редукции, затем отдыхал. Священник оставался в своих покоях до вечерней молитвы, после чего до 7 часов вечера вел нужные беседы, затем ужинал.
Паства же с восьми утра была занята на разных работах. Мужчины – в поле и в мастерских. Выход в поле происходил под звуки музыки и уподоблялся религиозной процессии: на специальных паланкинах выносили украшенные образа святых покровителей редукций. Женщины были заняты исключительно прядением: каждый понедельник им выдавалось определенное количество хлопка, а в конце недели они должны были сдать готовую пряжу.
Вечером все индейцы собирались в церкви для молитвы и целования руки священника, затем происходила раздача йерба-мате и продуктов – по 4 фунта говядины и маиса на каждые 8 человек.
В воскресные дни вместо работы происходили длительные церковные службы, а к вечеру для индейцев устраивались игры, «столь же унылые, – замечает Бугенвиль, – как и вся их жизнь»{67}.
Иезуиты прилагали много усилий, чтобы создать в редукциях постоянную, не ослабевающую ни на один день обстановку религиозного фанатизма. Конкретно это должно было выражаться в рабском преклонении перед «наместниками бога», т. е. Самими иезуитами, которые считались не простыми людьми, но некими существами высшего порядка. Когда отцы-иезуиты «появлялись в церкви, – пишет де Асара, – хотя бы только для того, чтобы отслужить мессу, они проделывали это с необычайной торжественностью, одевали драгоценные одежды, появлялись в окружении множества церковных служек и музыкантов. Их церкви размерами и пышностью убранства превосходили все храмы в какой-либо части света; в этих церквах находились гигантские алтари, украшенные роскошной живописью и позолотой, не хуже, а может быть и более пышно, чем в соборах Мадрида и Толедо… Иезуиты затрачивали на церкви и их украшение… огромные средства»{68}.
Великолепию церковного убранства, облачений священников и блестящей одежде индейской чиновной знати резко и, надо полагать, продуманно, контрастировала единообразная одежда массы индейцев. Каждому мужчине выдавались изготовленные по определенному образцу шапка, рубаха, штаны и пончо, все это – из грубого бумажного полотна. Всем предписывалось ходить босиком и одинаково стричь волосы. Женщины также ходили босиком, а их единственной одеждой был «типос» – рубаха без рукавов из того же полотна, подпоясанная на талии.
Это нарочитое единообразие производило удручающее впечатление на «чужаков», которым довелось побывать в иезуитских миссиях. Некий испанец, капитан Майоркского гренадерского полка в письме из миссии Япей (на реке Уругвай) сообщал: «Дома здесь настолько похожи друг на друга, что, увидев один, вы уже как бы видели все остальные, так же как, увидев мужчину или женщину, вы уже знаете всех жителей, так как в их одежде нет никакой разницы»{69}.
Такого рода преднамеренное стирание всякой индивидуальности всех сразу и каждого индейца в отдельности было чисто иезуитским приемом психологического воздействия на зависимых от них людей. Так легче было полностью подчинить их, заставить выполнить любую работу, послать на преступление, на смерть, если это требовали «высшие интересы» ордена. Даже склонный к идеализации «иезуитского государства» Бугенвиль вынужден был признать, что жизнь индейцев в редукциях «была заполнена однообразным трудом и невероятно скучным отдыхом. Этой скукой, которую справедливо называют смертельной, объясняется, почему, как я слышал, они без сожаления расстаются с жизнью. Заболев, они редко выздоравливают. Если их спрашивают, печалит ли их смерть, они отвечают, что нет; так это и есть в действительности. Не приходится теперь удивляться тому, что индейцы… стремились бежать из этого заключения. Иезуиты изображали нам этот народ как людей, разум которых никогда не может подняться выше детского. Но жизнь, которую они вели, не позволяла этим большим детям веселиться по-детски»{70}.
Многие апологеты иезуитов превозносили их «просветительскую» деятельность в редукциях, где все дети ходили в школу. Однако авторитетный очевидец Феликс де Асара писал: «Как я мог заключить, посетив эти города, никто из– индейцев не знал испанского языка, никто не мог ни читать, ни писать, исключая немногих, знавших чтение и письмо на гуарани для выполнения приказа считать, сколько прибыло и убыло из складов и т. п.»{71}. Единственное, чему учились индейские дети в школах редукций, – это был закон божий и начала грамоты на гуарани.
Любое проявление культурной жизни в редукциях прежде всего имело целью духовное закабаление индейцев. Здесь усилиями иезуитов возникла одна из первых в Америке типографий. Ее оборудование было сделано мастерами-индейцами из местных пород дерева, олова и меди. Ввозились необходимые для печатания бумага и краска. В 1700 г. в ней была напечатана первая книга – «Римский мартиролог». Затем был издан ряд книг религиозного содержания на испанском языке и гуарани; некоторые украшались гравюрами, выполненными индейскими мастерами, среди которых наиболее интересными считаются работы Хуана Япари. Иезуитская типография печатала также школьные буквари, словари индейских языков, облегчавшие деятельность миссионеров. После изгнания иезуитов в библиотеках только 19 редукций было найдено 9 тыс. томов книг, из них тысяча – на языке гуарани{72}.
По мнению некоторых аргентинских историков (Г. Фурлонга, X. Ибаньеса), почти в каждой из иезуитских миссий со временем сложилась своя, оригинальная школа в искусстве и ремеслах. Индейцы гуарани обнаружили большие способности к творческому заимствованию европейских образцов. Под наблюдением миссионеров индейцы по-своему интерпретировали эти формы и модели, добавляя элементы родной флоры и фауны, используя более устраивающие их линии, цветовые гаммы, что породило особый стиль – «гуарани-миссионерский». Обучаясь основам архитектуры, живописи, скульптуры, работам по камню и дереву, индейские мастера, естественно, посвящали свои произведения почти исключительно религиозной тематике. Высокого мастерства они достигали в церковной архитектуре, сооружая в редукциях храмы, вмещавшие тысячи людей. Так, церковь миссии Сан Игнасио Гуасу, построенная в 1682 г., представляет собой прямоугольное здание площадью более тысячи квадратных метров (33,4X27,7 м). На архитектурные конструкции не только церквей, но и всех зданий в редукциях оказали влияние традиции народного жилья гуарани. По замечанию советского искусствоведа Е. И. Кириченко, «зодчество миссий Парагвая не имеет ничего общего со стилями европейской архитектуры. В нем невозможно обнаружить отдаленного сходства ни с Ренессансом, ни с барокко, ни с классицизмом»{73}. Понятно, что самыми внушительными зданиями в миссиях были церкви. И хотя внешний их облик был скромным, входящих в «храм божий» поражала пышность убранства. Потолки были украшены обильной резьбой, иконостасы сверкали золотом и серебром, а стены – особым образом выложенными слюдяными пластинками. В XVIII в. в миссии прибывают иезуиты – профессиональные архитекторы, в основном итальянцы и немцы, которые пытались внедрить европейские каноны строительства и украшения церквей. Однако местный, индейский дух продолжает присутствовать и в позднейших постройках миссий, особенно в многочисленных скульптурах из камня и дерева для украшения церковных интерьеров. История сохранила имя выдающегося скульптура Хосе-индейца, работавшего в середине XVIII в.
Одним из самых сильных средств психологического воздействия на индейцев отцы-иезуиты считали духовную музыку, которую гуарани, будучи весьма впечатлительными по складу своего характера, очень любили. В редукциях не только организовывались оркестры и хоры, но и налаживалось сложное производство самых различных струнных и духовых инструментов. Из Европы в миссии прибывали иезуиты – профессиональные музыканты, имевшие известность еще у себя на родине. Такими были бельгийцы Жан Вазе и Луи Берже, прибывшие в редукции еще в 1616–1617 гг. Итальянец Доминго Циполи, прибывший в Кордову в 1716 г., руководил музы-кальпым образованием иезуитов, которых готовили специально для работы в редукциях{74}.
Потребности хозяйственного развития «иезуитского государства» требовали специальных знаний, и иезуиты много занимались естественными науками, прежде всего теми, которые имели прикладное значение. Наиболее известно имя Буэнавентуры Суареса (1679–1750), уроженца Санта-Фе, одного из первых астрономов и метеорологов в этих краях. Необычайно способный самоучка, Суарес располагал только инструментами и приборами, сделанными им самим при помощи индейских мастеров в редукциях Сан-Косме и Сан-Дамиан, где он провел более 30 лет: часами с маятником, показывавшими минуты и секунды, астрономическими квадрантами, телескопами с совершенными линзами. Используя этот инструментарий, Суарес составлял астрономические таблицы, календари и т. п. Наиболее известный его труд – «Лунарий одного века», изданный впервые в 1744 г., переиздавался затем в 1748, 1751, 1759 и 1856 гг.
Известия о «великом эксперименте» иезуитов в Южной Америке, совпавшем с острым кризисом феодализма в Европе, когда наиболее пытливые умы лихорадочно искали новых путей развития общества, произвели на европейскую интеллигенцию очень большое впечатление. Такой интерес искусственно подогревался и самими иезуитами, которые в первой половине XVIII в. проникали буквально во все влиятельные круги западноевропейского общества. Играя на туманности сведений об «иезуитском государстве» в Парагвае, совершенно естественной при его удаленности и самими же иезуитами созданной изоляции, апологеты «Общества Иисуса» создавали вокруг него радужный ореол воплощенной в реальность сказки о всеобщем счастье, подлинной Аркадии, претворенной в жизнь Утопии, где под мудрым и бескорыстным руководством духовных наставников-иезуитов сотни тысяч прежде невежественных «детей природы» обрели покой, благосостояние и разумное просвещение. Уже в XVIII в. в литературе определилось целое направление, существующее в буржуазной историографии и по сей день, где «иезуитское государство» в Парагвае выдается за воплощенную мечту человечества о всеобщем счастье, за некую разновидность «коммунистического общества» – общество «теократического коммунизма». В такого рода заблуждение в XVIII в. впадали даже передовые представители европейской общественной мысли. Так, Монескьё полагал, что в «иезуитском государстве» в Америке якобы реализовался идеал платоновой республики. Даже в статьях знаменитой «Энциклопедии», вышедших до изгнания иезуитов из Франции (1764 г.), содержатся восторги по поводу их «государства».
Верный своим антиклерикальным убеждениям, по-своему воздал должное этому явлению и Вольтер, с жестоким сарказмом высмеявший в «Кандиде» ханжество и паразитизм подлинных хозяев парагвайских редукций.
Марксистскую характеристику «парагвайского эксперимента» иезуитов дал еще в конце прошлого века П. Лафарг, указав, что их «христианская республика» при детальном рассмотрении оказывается всего-навсего «очень остроумной и прибыльной смесью крепостничества и рабства»{75}. Наш современник, аргентинский историк Л. Пасо, считает: «Иезуитская империя была огромным феодом, который господствовал над портом Санта-Фе, используя его как перевалочный пункт… Их торговля, представлявшая собой монополию помимо королевской монополии, пользовалась особыми льготами, помимо этого, они старались избежать уплаты налогов, пользуясь услугами торговцев-контрабандистов»{76}. М. С. Альперович, разоблачая миф о «христианской республике» в Парагвае, обращает внимание на то, что «иезуиты сознательно сохраняли и даже старались увеличить огромную дистанцию, отделявшую от них индейцев в духовном и социальном смысле. Не допуская никакой самостоятельности своей паствы, они стремились полностью контролировать не только ее поступки, но и мысли. Номинально существовавшее в индейских селениях «самоуправление» являлось чистейшей фикцией. Развивая письменность гуарани, миссионеры и ее пытались поставить на службу своим целям: они переводили и издавали исключительно религиозные тексты, предназначенные для обучения индейцев»{77}. И, наконец, на взгляд И. Р. Григулевича, «иезуитские владения – церковный вариант энкомьенды, в которой индейцы находились в полной зависимости от отцов-иезуитов на положении, церковных рабов». Наряду с ними у иезуитов имелись и обычные рабы негры. Степень зависимости индейцев была значительно более всеобъемлющей, чем в энкомьендах, и в то же время здесь сохранялись в большей степени элементы первобытнообщинного строя, хотя производство редукций предназначалось в основном для экспорта, было связано с мировым рынком»{78}.
Однако создание «иезуитского государства» в Парагвае было лишь небольшой частью деятельности «Общества Иисуса». Орден проникал в разные районы мира, прежде всего в Америку, но повсюду его деятельность характеризовали непомерное корыстолюбие и стяжательство. В этом отношении иезуиты были откровенно циничны и непреклонно настойчивы. Именно накопленные «Обществом Иисуса» огромные богатства были самым мощным орудием его влияния. Значительная часть этих богатств образовывалась путем завещания ордену наследства, а также из особых даров. Иезуиты присваивали почетное звание «учредителя» тем лицам, кто делал богатый вклад на основание новых монастырей или школ, колледжей, семинарий и университетов. Тем, кто давал деньги на расширение или на повседневные нужды иезуитских учебных заведений, присваивалось звание «бенефактора». Каждому обладателю этих почетных званий орден определял «духовные дары» – организацию похорон, заупокойных месс и других посмертных почестей. Причем почести эти воздавались с большей или меньшей пышностью, смотря по сумме пожертвования.
Впрочем, орден богател не только от частных пожертвований. Используя «своих людей», которых было немало в аппарате колониальной власти, иезуиты получали различные пожалования от муниципалитета и губернаторов или вице-королей испанских земель в Новом Свете. При основании новых городов «Обществу Иисуса» обычно предоставлялась целиком одна из сторон центральной площади, где орден строил свои школы, склады, лавки. Иезуиты получали также обширные плодородные земли вблизи нового города. Обычным было и то, что орден по дешевке скупал земли или городские здания, которые шли на продажу из-за разорения прежних владельцев.
Очень ценным имуществом в колониальный период истории Латинской Америки были рабы – у ордена иезуитов их было много тысяч; рабы использовались и как предмет купли-продажи, и как рабочая сила. Обращение иезуитов с рабами было вполне в духе времени. Современники сообщают, что применение палок, цепей и других орудий наказания по отношению и к рабам и к индейцам, не считавшимся таковыми, было обычным на плантациях иезуитских хозяйств.
С присущим им практицизмом и размахом иезуиты разворачивали свою деятельность на обеих материках Американского континента, основывая различные плантации в сельской местности, всевозможные мастерские в сотнях городов. Особая гибкость деловых операций иезуитов обусловливалась, в частности, тем обстоятельством, что, в отличие от других католических орденов каждая местная конгрегация «Общества Иисуса» могла свободно распоряжаться своими средствами, хотя и была обязана передавать значительную часть своих доходов центральной организации.
Немалую долю доходов иезуиты получали от королевской казны. Так, в то время как миссионерская деятельность внутри областей, уже считавшихся завоеванными, оплачивалась местными епископами, расходы так называемых пограничных миссий, где иезуиты были особенно активны, брала на себя корона. Королевская казна вносила плату за обучение индейских детей, которые обучались в некоторых из иезуитских школ, колледжей и семинарий (за детей из креольских семей плату – и немалую – вносили их родители). Королевская казна выплачивала иезуитам компенсацию, если они терпели ущерб во время восстаний индейцев или в других подобных случаях, которые расценивались как «урон, понесенный на службе короне». В то же время любого рода деловые сделки ордена, а также его торговля были свободны от весьма обременительных королевских налогов, что позволяло отцам-иезуитам успешно конкурировать с купцами и владельцами плантаций.
