Текст книги "Страницы дипломатической истории"

Автор книги: Валентин Бережков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 59 страниц)

Вопрос об итальянском флоте

В своих мемуарах Черчилль отмечает, что после тегеранской встречи его крайне беспокоил вопрос о разделе итальянского флота. Когда эта проблема обсуждалась на встрече «большой тройки», имелось общее понимание того, что захваченный англо-американцами итальянский флот подлежит разделу между тремя державами, причем Рузвельт в одной из бесед со Сталиным заметил, что Советский Союз может рассчитывать на одну треть этих судов. Была также достигнута договоренность, что передача судов советской стороне произойдет не позднее конца января 1944 года. Если Турция откажется пропустить трофейные итальянские корабли в Черное море, их доставят в советские северные порты.

Черчилль в своем обычном образном стиле лишь заметил, что «вопрос этот деликатный, и тут нужно действовать так, как кошка ведет себя в отношении мыши». Задержавшись из-за болезни в Каире, Черчилль размышлял о том, как бы дать делу задний ход и вообще отказаться под благовидным предлогом от выполнения достигнутой договоренности. Основную сложность он видел в брошенном Рузвельтом замечании относительно «одной трети».

Впервые вопрос о передаче СССР части итальянских судов, был поднят на Московской конференции трех министров иностранных дел в октябре 1943 года, Речь конкретно шла об одном линкоре, одном крейсере, восьми миноносцах и четырех подводных лодках, а также о торговых судах общим водоизмещением 40 тыс. т. Между тем «одна треть» составляла гораздо большее количество. Это особенно раздражало Черчилля.

В телеграмме от 8 января 1944 г. президент Рузвельт сообщил британскому премьеру, что его намерение по-прежнему заключается в том, чтобы передать Советскому Союзу одну треть захваченных итальянских судов, и что он поручил послу США в Москве Гарриману обсудить с советскими представителями вопрос о передаче этих судов СССР. В той же телеграмме президент информировал британского премьера, что Гарриман советует не спешить с этим делом, поскольку русские до сих пор претендовали не на одну треть, а на меньшее число судов. Гарриман ссылался на то, что замечание Рузвельта об одной трети официально не запротоколировано. Следовательно, о нем можно не упоминать, и тогда не возникнет вопрос о передаче русским дополнительного тоннажа. Рузвельт указывал далее в своей телеграмме, что «Гарриман подчеркивает большую важность выполнения нашего обязательства по передаче судов. Если мы не сделаем этого или допустим большую задержку, то, по его мнению, это лишь вызовет подозрение Сталина и его коллег относительно решимости выполнять и другие обязательства, принятые в Тегеране».

Вместе с тем в телеграмме президента указывалось, что начальники англо-американского объединенного штаба выдвинули ряд возражений против передачи судов, ссылаясь на возможный отрицательный эффект этого шага на предстоящие военные операции. Они опасаются, указывал Рузвельт, что могут лишиться сотрудничества итальянского военно-морского флота, в боевых действиях, и не исключают диверсий или саботажа на судах, которые могут быть полезны для «Энвила» и «Оверлорда». «Не полагаете ли Вы, – спрашивал президент своего английского коллегу, – что было бы разумно изложить дяде Джо возможные последствия всего этого для „Оверлорда“ и „Энвила“ и предложить отсрочить передачу ему итальянских судов до тех пор, пока не начнется „Оверлорд“ – „Энвил“?.. Совершенно невозможно любому из нас действовать в этом вопросе в одиночку, но, я думаю, Вы согласитесь, что мы не должны отказываться от того, что мы обещали дяде Джо».

Черчилль отмечает в своих мемуарах, что он не вполне понял это послание из-за его двусмысленности. Однако нетрудно догадаться, что инициатива Рузвельта была весьма близка к ходу мыслей британского премьера. Он поспешил согласиться с тем, что речь должна идти лишь о тех судах, о которых говорилось на Московской конференции, но ни в коем случае не об «одной трети».

В течение некоторого времени Лондон и Вашингтон обменивались соображениями по этому вопросу. Наконец они пришли к общему мнению, которое было отражено в послании Рузвельта и Черчилля, адресованном главе Советского правительства и полученном в Москве 23 января 1944 г. Оба лидера указывали, что в отношении передачи Советскому Союзу итальянских судов, о чем Советское правительство ставило вопрос на Московской конференции и о чем была достигнута договоренность в Тегеране, возникли осложнения. От англо-американского объединенного штаба поступил меморандум, в котором изложены важные соображения, побудившие правительства США и Англии прийти к выводу, что «было бы опасно, с точки зрения интересов нас троих, в настоящее время производить какую-либо передачу судов или говорить что-либо об этом итальянцам, пока их сотрудничество имеет оперативное значение».

Далее следовала вежливая оговорка, что если советская сторона все же пожелает, чтобы западные союзники действовали в намеченном ранее направлении, то США и Англия поведут, разумеется, конфиденциальные переговоры с итальянскими властями «о тех мероприятиях, которые были бы необходимы». «Однако, – продолжали авторы послания, – мы весьма отчетливо сознаем опасность вышеуказанного образа действий по соображениям, которые мы Вам изложили, и мы поэтому решили предложить следующую альтернативу, которая с военной точки зрения обладает многими преимуществами».

Альтернатива заключалась в том, что западные союзники предлагали передать временно взаймы Советскому Союзу недавно переоборудованный в США британский крейсер «Ройял Соврин» и один американский легкий крейсер. Эти суда плавали бы под советским флагом до тех пор, «пока без ущерба для военных операций не смогут быть предоставлены итальянские суда». Кроме того, правительства Англии и США давали обязательство предоставить, каждое в отдельности, торговые суда общим водоизмещением 20 тыс. т., «которые будут переданы в возможно скором времени и на тот срок, пока нельзя будет получить итальянские торговые суда без ущерба для намеченных важных операций „Оверлорд“ и „Энвил“».

В заключение в послании говорилось: «Эта альтернатива обладает тем преимуществом, что Советское Правительство смогло бы использовать суда гораздо раньше, чем в том случае, если бы их все пришлось переоборудовать и приспосабливать к северным водам. Таким образом, если наши усилия в отношении турок приняли бы благоприятный оборот и Проливы стали бы открытыми, эти суда были бы готовы для операций на Черном море. Мы надеемся, что Вы весьма тщательно рассмотрите эту альтернативу, которая, по нашему мнению, во всех отношениях превосходит первое предложение».

Это обращение нельзя было расценить иначе, как попытку ревизовать договоренность, достигнутую всего лишь два месяца назад в Тегеране. Ведь те обстоятельства, на которые теперь ссылались руководители Англии и США, не возникли внезапно. Их можно и должно было предвидеть, причем эти аспекты никого не смущали, когда принималось решение. В данном случае верх взяли соображения другого порядка. В Лондоне и Вашингтоне взвешивалась степень выгоды для западных держав усиления военной мощи СССР. Определенные влиятельные круги этих стран, видимо, считали, что, во всяком случае, с этим спешить не стоит. Имело, надо полагать, значение и то, что в состав итальянского флота входили новые, весьма современные суда, которые англичане и американцы хотели оставить в своем распоряжении. Советской же стороне предлагались более старые. Показательно также, как видно из приведенного выше послания, что руководители Англии и США проявили странную забывчивость, даже не упомянув об эсминцах и подводных лодках. Все это, естественно, не могло не вызвать удивления в Москве. «Должен сказать, – писал Сталин в ответном послании Черчиллю и Рузвельту от 29 января, – что после Вашего совместного положительного ответа в Тегеране на поставленный мною вопрос о передаче Советскому Союзу итальянских судов до конца января 1944 года я считал этот вопрос решенным и у меня не возникало мысли о возможности какого-либо пересмотра этого принятого и согласованного между нами троими решения. Тем более, что, как мы тогда уговорились, в течение декабря и января этот вопрос должен был быть полностью урегулирован и с итальянцами. Теперь я вижу, что это не так и что с итальянцами даже не говорилось ничего по этому поводу». Было очевидно, что в создавшейся ситуации имело мало смысла настаивать на точном выполнении согласованного в Тегеране решения. Из сообщения западных лидеров вытекало, что в таком случае они затеят длительные переговоры с маршалом Бадольо, который в свою очередь станет «договариваться» с итальянскими военно-морскими силами. Все это предвещало многомесячную оттяжку передачи обещанных судов. Поэтому Советское правительство согласилось принять для временного пользования британский линкор и американский крейсер, а также суда торгового флота по 20 тыс. т от Англии и США. Причем с советской стороны подчеркивалась важность того, чтобы в этом деле не было проволочки и чтобы все указанные суда были переданы Советскому Союзу в течение февраля. Далее И. В. Сталин обратил внимание на следующее: «В Вашем ответе, однако, – писал он, – ничего не говорится о передаче Советскому Союзу восьми итальянских эскадренных миноносцев и четырех подводных лодок, на передачу которых Советскому Союзу еще в конце января Вы, г. Премьер-Министр, и Вы, г. Президент, дали согласие в Тегеране».

Подчеркнув, что этот вопрос является главным, поскольку без сопровождения упомянутых судов крейсер и линкор бессильны, глава Советского правительства напомнил, что в распоряжении США и Англии находится весь военно-морской флот Италии, в связи с чем выполнение принятого решения о передаче в пользование Советскому Союзу восьми миноносцев и четырех подводных лодок из этого флота не должно представлять затруднений. «Я согласен и с тем, – продолжил И. В. Сталин, – чтобы вместо итальянских миноносцев и подводных лодок Советскому Союзу было передано в наше пользование такое же количество американских или английских миноносцев и подводных лодок». При этом обращалось внимание на то, что вопрос о передаче этих судов не может быть отложен, а должен быть решен одновременно с передачей линкора и крейсера, как это и было договорено в Тегеране.

Решительный тон ответа Советского правительства отрезвляюще подействовал на Лондон и Вашингтон. Черчилль и Рузвельт в очередном послании, полученном в Москве 24 февраля, заявили, что «не имеется и мысли» о том, чтобы не осуществлять передачи, о которой было достигнуто соглашение в Тегеране. Они, мол, лишь хотели сделать это, «не подвергая риску успех „Энвила“ и „Оверлорда“». Они также обещали, что «будут немедленно приложены усилия к тому, чтобы предоставить из состава британского флота восемь эскадренных миноносцев», и заявили, что «Великобритания также предоставит во временное пользование четыре подводные лодки».

Передавая в Кремле И. В. Сталину одно из посланий по этому вопросу, британский посол Кларк Керр предупредил, что все эсминцы, передаваемые Англией, старые. В связи с этим Сталин написал Рузвельту и Черчиллю 26 февраля, что у него имеется «некоторое опасение относительно боевых качеств этих эсминцев. Между тем мне кажется, что для английского и американского флотов не может представлять затруднений выделить в числе восьми эсминцев хотя бы половину эсминцев современных, а не старых… В результате военных действий со стороны Германии и Италии у нас погибла значительная часть наших эсминцев. Поэтому для нас имеет большое значение хотя бы частичное восполнение этих потерь».

Но в Лондоне и Вашингтоне отказались пересмотреть свое решение, хотя оно, помимо всего прочего, явно выглядело как недружественный жест по отношению к советскому союзнику. 9 марта в Москве было получено совместное послание Черчилля и Рузвельта на имя Сталина, в котором говорилось: «Хотя Премьер-Министр поручил Послу Кларку Керру сообщить Вам, что эскадренные миноносцы, которые мы передаем Вам взаймы, старые, это было сделано лишь ради полной откровенности. В действительности они являются хорошими, исправными судами, вполне пригодными для несения эскортной службы». Далее следовали объяснения, что во всем военно-морском итальянском флоте, дескать, имеется лишь семь эскадренных миноносцев, к тому же непригодных для использования на Севере, что британский флот несет большие потери, что предстоят ответственные десантные операции при «Оверлорде» и т. д. А посему премьер-министр «сожалеет, что он не может в настоящее время выделить каких-либо новых эскадренных миноносцев».

Словом, прошел январь, прошел февраль, наступил март, а по поводу передачи судов все еще продолжалась переписка. Западные союзники, как видно, не торопились выполнять взятые ими на себя в Тегеране обязательства. Они сделали это нехотя, под нажимом и со значительным опозданием.

Полемика о Польше

В Тегеране была достигнута принципиальная договоренность о послевоенных границах Польши. Представители западных держав заявляли также, что они с пониманием относятся к стремлению Советского Союза иметь своим соседом дружественное, демократическое и сильное польское государство. Не кто иной, как Черчилль, представил на одобрение других участников переговоров документ, который гласил:

«В принципе было принято, что очаг польского государства и народа должен быть расположен между так называемой линией Керзона и линией реки Одер, с включением в состав Польши Восточной Пруссии и Оппельнской провинции».

Это была одна сторона дела. В то же время и в Лондоне и в Вашингтоне вынашивались другие планы в отношении возможной роли Польши. Причем особое значение придавалось проблеме границ этой страны и составу правительства, которое должно было обосноваться в Варшаве после освобождения Польши от гитлеровских оккупантов. По мере дальнейшего продвижения советских армий на запад все быстрее приближался момент вступления их на польскую территорию. Руководители Англии и США отдавали себе отчет в том, что Советский Союз не может допустить, чтобы к власти в Польше пришло правительство, открыто демонстрирующее свою враждебность к СССР. С другой стороны, западные державы вовсе не были заинтересованы в том, чтобы между СССР и Польшей установились подлинно дружеские, добрососедские отношения. Поэтому английская и американская дипломатия принялась разрабатывать сложные комбинации, вокруг которых возникла весьма острая полемика, нашедшая отражение в переписке между лидерами трех держав в месяцы, последовавшие за тегеранской встречей.

Принципиальные позиции сторон были изложены в пространном послании Черчилля главе Советского правительства, полученном в Москве 1 февраля 1944 г., а также в ответном послании И. В. Сталина от 4 февраля.

Черчилль начал с того, что подробно изложил содержание своей беседы с представителями эмигрантского польского правительства в Лондоне. По его словам, он сообщил полякам, что «обеспечение безопасности границ России от угрозы со стороны Германии является вопросом, имеющим важное значение для Правительства Его Величества», и что Англия поддержит Советский Союз во всех мероприятиях, которые она сочтет необходимыми для достижения этой цели. Отметив, что в настоящее время «освобождение Польши… осуществляется… ценой огромных жертв со стороны русских армий», Черчилль разъяснил, как он сообщал в своей телеграмме, что союзники, которые хотят видеть Польшу сильной, свободной и независимой, имеют право требовать, «чтобы Польша в значительной степени сообразовалась с их мнением в вопросе о границах территории, которую она будет иметь». Затем Черчилль проинформировал поляков о ходе обсуждения этих вопросов в Тегеране.

Черчилль подробно воспроизводил ход дальнейшей беседы. В частности, возник вопрос о том, каково будет положение эмигрантских лидеров, когда значительная часть Польши к западу от линии Керзона будет освобождена наступающими советскими войсками, и каковы будут взаимоотношения этих войск с «польским подпольным движением», руководимым из Лондона. Затем, как бы мимоходом, Черчилль в своем послании Сталину заметил, что, хотя «Советская Россия имеет право признать какое-либо иностранное правительство или отказаться признавать его… рекомендовать изменения в составе иностранного правительства – это значит близко подойти к вмешательству во внутренний суверенитет». Главное же в послании Черчилля заключалось в следующей фразе: «Создание в Варшаве иного польского правительства, чем то, которое мы до сих пор признавали… поставило бы Великобританию и Соединенные Штаты перед вопросом, который нанес бы ущерб полному согласию, существующему между тремя великими державами, от которых зависит будущее мира». Тут, по существу, выдвигалось ультимативное требование к СССР и звучала почти неприкрытая угроза. Естественно, что советской стороне пришлось дать на этот демарш достойную отповедь.

«Мне представляется, – говорилось в ответе Сталина, – что первым вопросом, по которому уже теперь должна быть внесена полная ясность, является вопрос о советско-польской грани-де. Вы, конечно, правильно заметили, что Польша в этом вопросе должна быть руководима союзниками. Что касается Советского Правительства, то оно уже открыто и ясно высказалось по вопросу о границе. Мы заявили, что не считаем границу 1939 года неизменной, и согласились на линию Керзона, пойдя тем самым на весьма большие уступки полякам. А между тем Польское Правительство уклонилось от ответа на наше предложение о линии Керзона и продолжает в своих официальных выступлениях высказываться за то, что граница, навязанная нам по Рижскому договору, является неизменной».

Такая позиция польского эмигрантского правительства явно свидетельствовала о его стремлении подорвать достигнутую между тремя державами договоренность. Существо вопроса заключалось в следующем. Согласно подписанному в марте 1921 года в Риге советско-польскому мирному договору, была установлена несправедливая линия советско-польской границы, имевшая следствием то, что Западная Украина и Западная Белоруссия отходили к Польше. В результате значительная часть белорусского и украинского населения оказалась оторванной от Белоруссии и Украины, входивших в состав СССР. Когда осенью. 1939 года над Польшей нависла угроза нацистского порабощения, Советский Союз не мог остаться безучастным к судьбе этих братских народов. Он принял все необходимые меры к тому, чтобы не допустить захвата нацистами районов, населенных белорусами и украинцами. Были приняты законодательные акты, оформившие воссоединение этих народов в единых социалистических республиках, входящих в состав Советского Союза. Так сложилась граница 1939 года. Теперь Советское правительство выразило готовность пересмотреть ее в пользу Польши, с тем чтобы новая советско-польская граница проходила по линии Керзона.

Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы всерьез обсуждать вздорные претензии лондонских поляков на границу, навязанную Советскому Союзу в специфических условиях 1921 года по Рижскому договору. Это, конечно, прекрасно понимал Черчилль. Тем более недостойной была его игра с польским эмигрантским правительством в «переговоры» по поводу подобного рода фантастических требований, игра, поощрявшая лондонских поляков, по сути дела, на новые авантюры.

Второй вопрос, который поднимался в послании главы Советского правительства британскому премьер-министру от 4 февраля 1944 г., касался состава находившегося в Лондоне польского правительства. В послании указывалось, что СССР никак не мог восстановить отношения с этим правительством. «На протяжении всего последнего периода, – писал И. В. Сталин, – Польское Правительство, где тон задает Соснковский, не прекращает враждебных выступлений против Советского Союза. Крайне враждебные Советскому Союзу выступления польских послов в Мексике, Канаде, ген. Андерса на Ближнем Востоке, переходящая всякие границы враждебность к СССР польских нелегальных печатных изданий на оккупированной немцами территории, уничтожение по директивам Польского Правительства борющихся против гитлеровских оккупантов польских партизан и многие другие профашистские акты Польского Правительства – известны: При таком положении без коренного улучшения состава Польского Правительства нельзя ждать ничего хорошего».

Далее И. В. Сталин пояснял: «Исключение же из его состава профашистских империалистических элементов и включение в него людей демократического образа мысли, можно надеяться, создало бы надлежащие условия для установления хороших советско-польских отношений, решения вопроса о советско-польской границе и вообще для возрождения Польши как сильного, свободного и независимого государства. В таком улучшении состава Польского Правительства заинтересованы прежде всего сами поляки, заинтересованы самые широкие слои польского народа».

Послание напоминало также Черчиллю о том, что еще в мае прошлого года он сам писал о возможности «улучшить» состав польского правительства и обещал действовать в этом направлении. Следовательно, английское правительство не считало тогда, что подобные действия представляют вмешательство во внутренний суверенитет Польши.

На протяжении последующих месяцев обмен посланиями по польскому вопросу продолжался. Наибольшую активность в этом деле проявил Черчилль, однако и в письмах президента Рузвельта не раз поднималась проблема Польши с позиций, схожих с британскими. Все эти вопросы неоднократно обсуждались также послами Англии и США со Сталиным и Молотовым.