Текст книги "Страницы дипломатической истории"

Автор книги: Валентин Бережков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 59 страниц)

«Большая тройка» покидает Тегеран

По предварительной договоренности конференция должна была работать на протяжении всего дня 2 декабря. Но снег, внезапно выпавший в горах Хузистана, вызвал резкое ухудшение метеорологических условий и вынудил Рузвельта поторопиться с отлетом. Поздно вечером 1 декабря в спешном порядке была согласована заключительная декларация. Уже не было времени ни начисто перепечатать ее текст на русском и английском языках, ни устроить торжественную церемонию ее подписания. Пришлось собирать подписи под этим важнейшим документом как бы методом «опроса». Каждый из главных участников конференции в отдельности наскоро поставил свою визу. У нас в руках остался изрядно помятый листок с подписями, сделанными карандашом. Внешний вид листка никак не гармонировал с торжественным содержанием этого документа, который вскоре стал известен всему миру как Тегеранская декларация трёх держав. Вот ее текст:

«Мы, Президент Соединенных Штатов, Премьер-Министр Великобритании и Премьер Советского Союза, встречались в течение последних четырех дней в столице нашего союзника – Ирана и сформулировали и подтвердили нашу общую политику.

Мы выражаем нашу решимость в том, что наши страны будут работать совместно как во время войны, так и в последующее мирное время.

Что касается войны, представители наших военных штабов участвовали в наших переговорах за круглым столом, и мы согласовали наши планы уничтожения германских вооруженных сил. Мы пришли к полному соглашению относительно масштаба и сроков операций, которые будут предприняты с востока, запада и юга.

Взаимопонимание, достигнутое нами здесь, гарантирует нам победу.

Что касается мирного времени, то мы уверены, что существующее между нами согласие обеспечит прочный мир. Мы полностью признаем высокую ответственность, лежащую на нас и на всех Объединенных Нациях, за осуществление такого мира, который получит одобрение подавляющей массы народов земного шара и который устранит бедствия и ужасы войны на многие поколения.

Совместно с нашими дипломатическими советниками мы рассмотрели проблемы будущего. Мы будем стремиться к сотрудничеству и активному участию всех стран, больших и малых, народы которых сердцем и разумом посвятили себя, подобно нашим народам, задаче устранения тирании, рабства, угнетения и нетерпимости. Мы будем приветствовать их вступление в мирную семью демократических стран, когда они пожелают это сделать.

Никакая сила в мире не сможет помешать нам уничтожить германские армии на суше, их подводные лодки на море и разрушить их военные заводы с воздуха.

Наше наступление будет беспощадным и нарастающим.

Закончив наши дружественные совещания, мы уверенно ждем того дня, когда все народы мира будут жить свободно, не подвергаясь действию тирании, и в соответствии со своими различными стремлениями и своей совестью.

Мы прибыли сюда с надеждой и решимостью. Мы уезжаем, отсюда действительными друзьями по духу и цели.

Рузвельт

Сталин

Черчилль

Подписано в Тегеране 1 декабря 1943 года».

Среди других решений, связанных с ведением войны, была достигнута договоренность об оказании всесторонней помощи югославским партизанам.

Была также согласована Декларация трех держав об Иране, где были гарантированы суверенитет и территориальная неприкосновенность Ирана. Руководители трех держав обязались предоставлять Ирану возможную экономическую помощь как во время войны, так и после ее завершения.

…Я стоял напротив широкого крыльца с белыми колоннами. Вокруг толпились фоторепортеры и кинооператоры. Каждый из них старался протиснуться поближе к ступенькам сквозь кордон советской и американской военной охраны, чтобы не отстать от других, когда появится Рузвельт. Дверь открылась, и на площадке показался президент. Его везли в коляске два филиппинца. Поверх черной накидки, схваченной вверху золотой цепочкой, закрепленной между двумя пряжками в виде львиных голов, на плечи Рузвельта был наброшен клеенчатый плащ защитного цвета. Голову покрывала изрядно помятая старомодная шляпа. Лицо его было таким, каким его привыкли видеть на портретах: пенсне, длинный мундштук с сигаретой в крупных зубах, раскрытых в широкой улыбке. Но на его облике лежала печать усталости. Это неприветливое утро особенно подчеркивало болезненную бледность президента. Почти физически ощущалось, как трудно Рузвельту – тяжелобольному человеку – нести лежащее на нем бремя. Но силы его поддерживались неукротимой волей и внутренней энергией.

К коляске подошли два дюжих американских сержанта, поднесли ее поближе к «виллису» и пересадили Рузвельта на переднее сиденье автомашины. Ноги его накрыли пледом; сверху натянули брезент. Тем временем к группе провожающих присоединились Сталин и Черчилль. Сталин подошел к машине, крепко пожал президенту руку, пожелал ему счастливого пути.

– Я считаю, что мы проделали здесь хорошую работу, – сказал Рузвельт. – Согласованные решения обеспечат нам победу…

– Теперь уже никто не усомнится в том, что победа за нами, – ответил Сталин улыбаясь.

Черчилль также попрощался с Рузвельтом. Шофер включил мотор, и тут же на подножки «виллиса» вскочили четыре детектива. Двое из них, выхватив из-под пиджаков автоматы, легли на передние крылья машины. Все выглядело так, словно машина президента должна прорваться сквозь вражеское окружение: Я впервые видел, как организована охрана американского президента, и мне казалось, что нарочитая демонстрация, которую устраивают детективы, способна лишь привлечь внимание злоумышленников. Но Рузвельт, видимо, считал это близкое к опереточному представление в порядке вещей. Он спокойно улыбался, а когда «виллис» тронулся, поднял правую руку с расставленными указательным и средним пальцами в виде буквы «V» – «виктори» – «победа». Вскоре «виллис» президента исчез за деревьями парка.

Тут же распрощался с советскими делегатами и Черчилль. Он отправился в свое посольство и вскоре выехал на аэродром.

Советская делегация покинула Тегеран в середине дня. На аэродроме нас ожидало несколько двухмоторных пассажирских самолетов. В первой машине отправилась группа военных, во второй улетел Сталин. Мы ждали, пока не поступило сообщение о том, что он благополучно приземлился в Баку. После того, с интервалом в несколько минут, в воздух поднялись остальные машины.

Когда мы вышли из самолета на бакинском аэродроме, Сталин еще находился там. Он стоял перед аэровокзалом уже не в маршальском облачении, а в простой солдатской шинели и в фуражке, без знаков различия. Рядом с ним находился генерал авиации Голованов и еще несколько военных. Вскоре на поле появилась вереница лимузинов. Сталин сел во вторую машину, рядом с шофером. На заднем сиденье поместилась его личная охрана. Все остальные быстро расселись по другим машинам, и кортеж на большой скорости направился в город, к железнодорожному вокзалу. Там стоял специальный поезд из длинных тяжелых салон-вагонов.

На пути в Москву, помнится, была только одна длительная стоянка – в Сталинграде. Мы оставались в поезде. Но Сталин в сопровождении близких к нему лиц совершил поездку по городу. На четвертый день рано утром наш поезд прибыл в Москву. Его подали к пустынному перрону электрички на участке между Белорусским и Савеловским вокзалами. Как только состав остановился, Сталин вышел из вагона, сел в черный лимузин, поданный прямо на перрон, и уехал в Кремль.

Только на следующий день, 1 декабря, в советской печати было опубликовано сообщение о состоявшейся в Тегеране конференции руководителей трех держав и были напечатаны тексты Декларации и других официальных сообщений.

До этого дня никто в Советском Союзе, кроме сравнительно небольшой группы посвященных, не знал о том, что на протяжении четырех дней «большая тройка» совещалась в Тегеране.

РЕАЛИЗАЦИЯ ТЕГЕРАНСКИХ РЕШЕНИЙ

Встречая сорок четвертый

В последний месяц 1943 года в Москве царила атмосфера приподнятости. Для этого было немало оснований. Возросла уверенность в окончательной победе над врагом. Правда, на разных участках советско-германского фронта, растянувшегося по бескрайним просторам от Ледовитого океана до Черного моря, по-прежнему шли тяжелые бои. Все понимали, какие еще предстоят огромные усилия, прежде чем избавится от захватчиков советская земля и начнется освобождение порабощенных нацистами народов Европы. Однако сознание того, что инициатива в войне прочно перешла к Красной Армии, продолжавшей неотвратимое движение на запад, умножало силы советских воинов и тружеников тыла.

Ободряющие вести шли и с театра военных действий, где сражались наши союзники. Их победы в Италии, у Эль-Аламейна, в районе Туниса и на других фронтах свидетельствовали, что военная фортуна и там отвернулась от гитлеровской Германии и ее сателлитов.

Решения, принятые на только что закончившейся Тегеранской конференции руководителей трех великих держав, продемонстрировали единство союзников, их решимость сократить сроки войны, нанести сокрушительное поражение врагу. Ставшая достоянием широких масс Тегеранская декларация воодушевляла свободолюбивые народы на новые подвиги.

Итоги тегеранской встречи были высоко оценены свободолюбивым человечеством, и прежде всего народами Советского Союза, Соединенных Штатов и Великобритании. Вернувшись в Москву, глава Советского правительства получил от президента США телеграмму, в которой говорилось: «Я считаю, что конференция была весьма успешной, и я уверен, что она является историческим событием, подтверждающим не только нашу способность совместно вести войну, но также работать для дела грядущего мира в полнейшем согласии». На эту телеграмму И… В. Сталин, ответил 6 декабря. «Согласен с Вами, – писал он, – что Тегеранская конференция прошла с большим успехом и что наши личные встречи имели во многих отношениях весьма важное значение. Надеюсь, что общий враг наших народов – гитлеровская Германия скоро это почувствует. Теперь имеется уверенность, что наши народы будут дружно совместно действовать и в настоящее время и после завершения этой войны».

Результаты Тегеранской конференции можно расценивать как конкретный опыт применения на практике, хотя и в условиях военных действий, принципа сотрудничества государств с различными общественными системами. Москва неизменно подчеркивала важность распространения такого опыта и на послевоенный период. Речь шла, таким образом, о создании условий для возникновения в грядущие мирные годы совершенно нового характера международных отношений, имеющего в своей основе ленинскую идею справедливого, демократического мира, провозглашенную Советской республикой в 1917 году в знаменитом Декрете о мире.

Обстановка того времени не позволила претворить эту идею в жизнь. Теперь после тегеранской встречи, учитывая готовность к этому западных держав, открывалась достаточно реальная возможность положить принцип мирного сосуществования в основу отношений между Советским Союзом и капиталистическими державами – участницами антигитлеровской коалиции.

В этой связи представляет интерес оценка, данная тегеранской встрече президентом Соединенных Штатов в телеграмме, направленной Сталину из Каира еще 3 декабря 1943 г., то есть через два дня после того, как президент США покинул столицу Ирана. «Я рассматриваю эти знаменательные дни нашей встречи с величайшим удовлетворением, как важную веху в прогрессе человечества».

То была не просто дипломатическая вежливость. В своих записках близкий друг президента Гарри Гопкинс, входивший в состав американской делегации на встрече «большой тройки», свидетельствует, что, покидая Тегеран, Рузвельт был твердо уверен в возможности «сотрудничества с Россией в деле поддержания послевоенного мира».

Что касается Черчилля, то он отозвался о тегеранской встрече более сдержанно, хотя в целом и дал ей положительную оценку. В послании Сталину, полученном в Москве 24 января 1944 г., британский премьер отмечал: «Я был весьма ободрен тем ощущением наших хороших отношений, которое я привез с собой из Тегерана».

Сдержанность Черчилля имела свои причины: по многим вопросам, обсуждавшимся в Тегеране, он оказывался в меньшинстве и, отступая шаг за шагом, вынужден был нехотя присоединиться к ряду важных договоренностей, достигнутых Советским Союзом и Соединенными Штатами.

Тегеранская конференция укрепила единство трех держав, приняв согласованное решение по такому важному вопросу, как открытие второго фронта в Западной Европе. Удалось наметить и конкретный срок высадки англо-американских войск в Нормандии. Были также приняты решения по многим проблемам послевоенного устройства и сотрудничества в мирных условиях. Не менее важное значение имели личные контакты высших, руководителей Советского Союза, Соединенных Штатов и Великобритании.

Вместе с тем первая встреча глав трех ведущих держав антигитлеровской коалиции выявила трудности и противоречия, неизбежно присущие военному союзу, в который входили государства с различными социальными системами, с различными мировоззрениями и идеологиями.

В то время как Советский Союз имел главной целью скорейшее уничтожение фашизма, стремился к созданию условий для прочного мира и самостоятельного развития всех народов земного шара, западные участники коалиции преследовали, наряду с задачей разгрома общего врага, также и другие весьма специфические цели. Политику Вашингтона предопределяло стремление к установлению господствующего положения США в мире и к распространению американского влияния на районы, которые слабеющей Великобритании становилось все труднее удерживать. Правящие же круги Англии были озабочены прежде всего тем, чтобы, несмотря на все трудности, сохранить позиции Британской империи. Отсюда вытекало стремление Лондона помешать тенденциям к сближению между СССР и США, поскольку по английской традиции всегда считалась наиболее выгодной ситуация, при которой Британия могла бы балансировать между двумя центрами силы, играя на противоречиях между ними.

Все это, разумеется, не могло не сказаться на работе конференции. Так, при обсуждении проблемы второго фронта Черчилль до последнего момента пытался уклониться от каких-либо конкретных обязательств, в частности от установления твердых сроков высадки англо-американских войск на севере Франции. Он стремился и дальше тянуть время, рассчитывая, что в ходе, кровопролитных боев один на один с гитлеровской Германией Советский Союз ослабнет, и это позволит Англии играть после войны доминирующую роль в Европе. Британский премьер на протяжении трех лет оказывал давление на Рузвельта, который занимал в вопросе о втором фронте более конструктивную позицию. В 1941–1942 годах и вплоть до ноября 1943 года президент Рузвельт не раз уступал натиску Черчилля, в результате чего высадка в Нормандии оттягивалась, а неоднократные обещания западных союзников открыть второй фронт все вновь и вновь нарушались. Однако рузвельтовская концепция распространения сотрудничества с Советским Союзом и на послевоенный период в принципе не исключала и более ранних сроков высадки. В конечном счете в Тегеране Рузвельт счел нужным определить окончательную дату открытия второго фронта, что и было сделано вопреки противодействию Черчилля.

Премьер-министр Англии оказался в изоляции и при обсуждении вопроса о судьбе Польши. Глава американской делегации в целом с пониманием отнесся к стремлению Советского Союза иметь на своей западной границе сильную, демократическую а дружественную Польшу. Он не видел ничего предосудительного в том, чтобы правительство этой страны стремилось к добрососедству с СССР и уж – во всяком случае не состояло из лиц известных своей крайней враждебностью по отношению к Советскому Союзу. Между тем Черчилль носился с идеей воссоздания вокруг СССР так называемого «санитарного кордона», состоящего из стран, враждебных СССР. Такой «санитарный кордон» был создан Антантой в начале 20-х годов с целью изоляции молодого Советского государства. Черчилль всячески пытался навязать польскому народу руководителей из числа реакционных политиков, отсиживавшихся в Лондоне к составлявших так называемое «правительство в изгнании». Британской дипломатии и здесь не удалось добиться своих целей.

Состоявшийся между Рузвельтом и Сталиным обмен мнениями относительно будущего колониальных владений европейских держав, в частности Индокитая и Индии, также встревожил Черчилля. Этот обмен мнениями имел место в отсутствие британского премьера по инициативе Рузвельта, что свидетельствовало о намерении американцев прозондировать почву в этом отношении за спиной английских коллег. Вашингтон явно рассчитывал потеснить Англию и другие метрополии и открыть колониальные территории для американского проникновения путем организации «опеки» над ними. Черчилль, несомненно, получил информацию об этом американском зондаже и счел себя обойденным в столь чувствительном для британских имперских интересов вопросе.

Все эти моменты, в также определенная личная симпатия, которую Рузвельт демонстрировал по отношению к Сталину, вызывали чувство паники у Черчилля, опасавшегося возможных, последствий подобных тенденций для Британской империи. Еп особенно тревожила мысль о сближении между СССР и США и достижении американо-советских договоренностей без участия Англии. Допуская, что несмотря на большие потери и разрушения Советский Союз может выйти из второй мировой войны сильнейшей державой и достигнуть паритета с Соединенными Штатами, Черчилль боялся, что Великобритания, значительно ослабленная, отойдет на задний план. Лидер тори усматривал единственную возможность для возрождения Англии как мировой державы в использовании в своих интересах разногласий между СССР и США. Поэтому его главная забота заключалась в том, чтобы не допустить распространения на послевоенный период.

В период, последовавший за Тегеранской конференцией, такого рода активность правящих кругов Англии неизменно давала себя знать. Эта активность совпадала с усилиями тех элементов Соединенных Штатах, которые упорно выступали против линии президента Рузвельта на продолжение сотрудничества с Советским Союзом в послевоенное время и немало потрудились над тем, чтобы отравить атмосферу советско-американских отношений.

Специфику обстановки, складывавшейся вслед за первой встречей руководителей трех держав антигитлеровской коалиции, важно учитывать при анализе дальнейшего развития отношений внутри коалиции.

Снова в Москве

Вернувшись из Тегерана, мы быстро втянулись в привычный рабочий ритм. Как помощники наркома по иностранным делам в ранге советников мы (В. Н. Павлов и я) получили отдельную комнату рядом с секретариатом В. М. Молотова в кремлевском здании Совнаркома. Чтобы попасть в нее, надо было немного пройти по коридору, высокие окна которого выходили в треугольный внутренний дворик, засыпанный снегом. Его белизна казалась особенно искрящейся после желто-зеленых полутонов поздней иранской осени. Дворик был настолько мал, что на противоположной стороне мы видели сквозь такие же высокие окна склонившихся над полевыми картами офицеров Ставки Верховного Главнокомандующего. Дела на фронте шли успешно, и все поглядывали на офицеров Ставки с симпатией, любопытством и хорошим чувством зависти.

В нашей комнате стояло два стола, несколько стульев, книжный шкаф и два больших еще дореволюционных сейфа работы московских мастеров. Радиоприемники в то время держать дома не разрешалось. С началом войны все сдали их на хранение в соответствующие почтовые отделения и должны были получить обратно, когда наступит мир. Поскольку нам приемник мог быть полезен для работы, Павлов договорился о том, чтобы «теле-Функен», привезенный им в конце 1940 года из Берлина, хранился в Наркоминделе. Теперь он стоял в нашей комнате в Кремле, и мы, слушая передачи Би-Би-Си, имели возможность пополнить запас английских идиоматических выражений и политическую терминологию. Кроме того, Павлов притащил два ог-Рочных тома Вебстера, и в свободные минуты мы их постоянно Штудировали, расширяя словарный запас. Около часа дня бегали пить чай с горячими пирожками в соседнее здание, в столовую курсантов Кремлевского военного училища (сейчас в этом 3Дании помещается Президиум Верховного Совета СССР).

Слушали мы и немецкие передачи. Положение гитлеровцев а Фронте становилось все хуже, но геббельсовская пропаганда оставалась не менее хвастливой. Растущее беспокойство в нацистской верхушке было, однако, заметно по речам фюрера, становившимся все более истеричными.

Работа наша начиналась в десять утра и заканчивалась поздно ночью, в зависимости от того, когда уезжал домой В. М. Молотов. Обеденный перерыв обычно был с пяти до семи вечера, но кто-то из нас по очереди оставался постоянно на месте, поскольку всегда могло возникнуть что-то непредвиденное.

Я по-прежнему вел американскую референтуру и потому больше всего имел дело с С. К. Царапкиным, который в то время занимал в Наркоминделе пост заведующего отделом США. В. Н. Павлов, как и раньше, следил за отношениями с Англией. А поскольку первый заместитель наркома А. Я. Вышинский курировал, наряду с другими, также отделы США и Великобритании, поступавшие от него к наркому бумаги, касающиеся американских и английских дел, обычно проходили через наши руки, и мы обязаны были заботиться о том, чтобы они были надлежащим образом оформлены, снабжены необходимыми справками и другой документацией, которая могла понадобиться В. М. Молотову при решении вопроса или при докладе И. В. Сталину, что обычно делалось, когда речь шла о наиболее важных вопросах. Впрочем, глава Советского правительства уделял в то время первостепенное внимание отношениям с Соединенными Штатами и Великобританией и ему направлялись для сведения экземпляры всех сколько-нибудь существенных документов, касавшихся этих стран.

Обычно пересылавшиеся на визу И. В. Сталину бумаги, прошедшие через наркома иностранных дел, возвращались без каких-либо пометок. Лишь в верхнем левом углу стояли знакомые инициалы, выведенные синим карандашом. Но бывало и так, что в тексте оказывались поправки, замечания, а то и вовсе наискосок, поверх машинописных строчек давалось указание, как следует пересоставить данный документ.

Наши функции в секретариате наркома заключались в том, чтобы срочно переводить на русский язык послания президента США и премьер-министра Великобритании, поступавшие на имя И. В. Сталина, равно как и другие письма, документы, ноты и памятные записки, адресованные лично наркому иностранных дел посольствами США и Англии. Иногда эти документы уже были снабжены русским текстом, сделанным в посольствах, но чаще всего приходили в английском варианте. Во всех случаях мы тут же делали свой перевод и рассылали адресатам поступившую корреспонденцию. Ответы от советских руководителей шли на русском языке, но в отдельных особенно ответственных или срочных случаях мы делали неофициальный перевод, который прилагался для удобства послов союзных держав.

Порой послания приходили с небольшим сопроводительным письмом соответствующего посла. От посла США Аверелла Гарримана такие письма поступали на обычном посольском бланке, напечатанные на машинке. Но британский посол – несколько старомодный дипломат сэр Арчибальд Кларк Керр, впоследствии лорд Инверчепел, – писал их от руки на голубой бумаге с водяными знаками гусиным пером, и Павлову стоило немало труда расшифровывать подобные рукописи.

Помимо того, мы переводили беседы наркома с послами и другими высокопоставленными иностранными посетителями и выполняли функции переводчиков главы Советского правительства, причем когда речь шла о встречах с англичанами, то обычно вызывали Павлова, а когда приходили американцы – меня. Мы также вели протокольные записи и составляли проекты телеграмм о существе бесед для советских послов в Лондоне и Вашингтоне. Иногда нарком посылал нас с тем или иным поручением в соответствующие посольства.