Текст книги "Ночные сестры. Сборник"

Автор книги: Валентин Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

– К показу готов.

Люба продолжала стоять поодаль. Она быстро-быстро перебирала тонкими пальчиками концы кушака и так же быстро, с придыханием, говорила:

– Я не понимаю ваших странностей. Я спрашивала у замужних женщин. Никто из них показа не делал. А многие из них уже по нескольку лет замужем и раздеваются только при потушенном свете.

Кирилл всплеснул руками:

– Теперь ясно, почему в стране так много разводов.

– Разве из-за этого разводы? – наивно удивилась Люба, перестала мучить свой кушак и подошла поближе к кровати.

– В основном из-за этого. – Кирилл говорил совершенно серьезно. А выражения его глаз Люба не видела, потому что ночник находился над головой Кирилла и освещал только его макушку. – И пьянство из-за этого, и импотенция. Мужчины не видят женщину, не возбуждаются. У мужчин пропадает стимул к работе, к деньгам, они начинают пить. – Кирилл говорил все более убедительно. А мужчина должен знать, что, просыпаясь, каждое утро он будет видеть замечательное тело, и мужчина с нетерпением будет ждать вечера, чтобы снова увидеть это тело. А я мужчина, я такой же, как все… Ты смущаешься, я тебя понимаю, но через смущение надо перешагнуть. Хорошо бы немного подождать, скоро станет совсем светло. Обнаженная женщина в утренних лучах солнца… Что может быть прекраснее?

– Я не могу ждать. – Люба оглянулась на дверь и заморгала. – Я должна быть в своем отделении.

Люба глубоко вздохнула, зажмурилась, точно собиралась прыгнуть в холодную воду, быстро расстегнула и сбросила халат, потом, после секундного колебания, лифчик.

– Пожалуйста, сними и трусики. И пройдись.

Быстрым движением ног Люба переступила через трусики и осталась стоять на месте. Она смотрела на Кирилла прозрачными глазами и прикрывалась ладонями жестом Венеры Милосской, если предположить, что у той вообще были когда-то руки.

– Подойди ко мне, – тихо попросил Кирилл.

Люба послушно, как ребенок, исполнила его просьбу. Кирилл схватил Любу за руку, потянул к кровати. Ойкнула, в считанные секунды оделась и выскочила из палаты.

Прошло еще минут двадцать, и дверь снова скрипнула. Кирилл снова отложил книгу. Он, собственно, и не рассчитывал узнать этой ночью, чем закончится незатейливая история известной детективной писательницы. У него на эту ночь были другие планы.

Марина смотрела на него от двери горячими, чуть раскосыми цыганскими глазами.

– Нарушение санаторного режима, Кирилл Иванович. Ночью надо спать.

В Марине уже не было почти ничего девического, незавершенного, как в Любе. Весь ее облик дышал силой, состоявшейся, но невостребованной женской красотой.

Кирилл любовался ею, сидя по-турецки в кровати:

– Только вместе с тобой.

Марина расстегнула верхнюю пуговичку на халате.

– В оплату санаторной путевки эти услуги не включены.

– Оплатим дополнительно.

Кирилл потянулся к Марине, но она сделала предостерегающий жест рукой и улыбнулась своим красиво очерченным ртом.

– Ваше предложение будет рассмотрено позже.

Кирилл рассмеялся и обхватил себя обеими руками за плечи, точно добровольно влез в смирительную рубашку.

– О’кей! Пока я согласен на показ.

– Показ так показ.

Марина повернулась спиной к Кириллу и сбросила халатик, под которым уже не было ни лифчика, ни трусиков. Легким движением рук она распустила волосы, медленно повернулась и прошлась по палате, как ходят манекенщицы по подиуму – то ли по телевизору насмотрелась, то ли от природы была в ней эта грация.

Марина исполняла что-то вроде танца. Кирилл, не двигаясь с места, наблюдал за ней.

– Ты прекрасна. Иди ко мне.

Но Марина кончиком ноги подцепила с пола халат, мгновенно оделась, сверкнула насмешливыми глазами.

– Утром деньги, вечером стулья.

Кирилл достал из нагрудного кармана рубашки пятьдесят долларов. Марина двумя пальчиками выхватила деньги, послала Кириллу воздушный поцелуй и выскочила из палаты.

Кирилл тихо рассмеялся и несколько раз ткнул кулаком подушку. Довольно оглядел палату, которая все еще была, казалось, наполнена присутствием молодых прекрасных женщин, сладко потянулся и погасил ночник – было уже почти светло.

В липах напротив его окна проснулась и защебетала птица. Потом другая. Потом еще одна. А через несколько минут взошло солнце. Но этого Кирилл уже не видел. Он крепко спал и во сне продолжал улыбаться чему-то.

* * *

…Ему снова снилась молодая рыжая женщина. Они шли, обнявшись, через какую-то темную подворотню, и он, воспользовавшись тем, что никто не видит, хотел поцеловать ее. Но она смеялась и отворачивала лицо. Потом они входили в темный подъезд, поднимались по лестнице, оказывались в неубранной грязной квартире, где были еще какие-то мужчины и женщины. Потом была комната с обшарпанными обоями, и светящееся тело рыжеволосой молодой женщины, и родинка под ее левой грудью. Женщина склонялась над ним, и сияние от ее тела становилось совершенно нестерпимым, горячим.

…Кирилл проснулся от того, что солнце било ему прямо в глаза. Он натянул на голову простыню и лежал не шевелясь, переживая заново то, что минуту назад пережил во сне. Потом резко сел на кровати, огляделся, поднял с пола так и не дочитанный детектив. Рядом с книгой валялась заколка. Кирилл поднял и ее. Подумал: «Марусина. Выронила, когда волосы распускала во время показа», улыбнулся и заложил этой заколкой страницу. Потом быстро оделся и через несколько минут уже ловил на дороге попутку.

В поселке все было точно так же, как вчера. Пыльные пустые улицы. Из дворов пятиэтажек – вопли мальчишек, играющих в футбол. Редкие прохожие, все больше пожилые женщины в линялых юбках и кофтах.

Ворота во двор Мишкиной мастерской были раскрыты настежь, а сам он лежал по пояс под черным «мерседесом». Кирилл стоял посреди двора и молча наблюдал, как работает Мишка. А работал Мишка медленно. Кирилл не выдержал, зашел в мастерскую, снял с крючка какую-то старую ремонтную робу, переоделся и тоже забрался под машину.

Два часа спустя они сидели за грубо сколоченным столом. На газете лежали остатки соленого леща, Кирилл разлил по стаканам последнюю бутылку пива.

Разговор шел о недостатках отечественного автопрома. Потом Мишка вспомнил и о местных проблемах: проехался по адресу районного начальства, мол, дороги в таком состоянии, а никому вроде и дела нет. Говорил он все это с некоторым прицелом: по деревне уже прошел слух, что попавший в аварию москвич – не то какой-то крупный чиновник, не то еще круче – олигарх. Значит, в любом случае, мог он или словечко на верху замолвить, или деньгами помочь. А денег, говорят, у этих олигархов – куры не клюют. Мишка был доволен собой: все же он сумел воспользоваться своим знакомством с пользой для общего дела. И гость к их проблемам отнесся вроде как с пониманием – сидел, потягивал пивко и головой задумчиво кивал.

Когда разговор совсем себя исчерпал, Мишка достал с полки и положил на стол коробку с сотовым телефоном.

– Они потребовали уплатить за будущие переговоры. Квитанция в коробке.

Кирилл достал деньги.

– Спасибо. Отслужу. – Подбросил в руке коробку и спросил, не глядя на Мишку: – Как думаешь, она дома?

Мишка уставился маленькими белесыми глазками на Кирилла. Ответил с усмешкой, даже не поинтересовавшись, о ком идет речь:

– Дома, где ж еще-то. – Мишка откинулся на спинку стула, огляделся, развел руками, приглашая и Кирилла посмотреть кругом себя: – У нас ходить некуда, кроме магазина. А у продавщицы сейчас обеденный перерыв. Значит, все бабы в поселке дома.

Кирилл допил пиво. Переодеваясь в гараже, поинтересовался из-за открытой двери:

– Так, может, к подруге в гости зашла?

Мишка с досадой мотнул головой. Он-то думал, что разбередил душу богатому москвичу местными проблемами, а того, оказывается, вон что интересует. Отрезал грубовато:

– В деревне днем по гостям не ходят. – Помолчал, подумал и добавил не совсем к месту: – Хорошая она баба, а я дурак. – И, не прощаясь, опять полез под машину.

Вера таскала воду из колодца. Это было уже десятое ведро, а железная двухсотлитровая бочка была еще наполовину пуста. Вера вздохнула и вспомнила покойницу мать. Та бы сейчас сказала не «наполовину пуста», а «наполовину полна». Вера посмотрела на Илюшку, который возился между грядками со своим трансформером. Он, точно почувствовав взгляд матери, поднял голову и улыбнулся от уха до уха. И Вера тоже улыбнулась, решив, что, если тебе так улыбаются, – бочка все же наполовину полна. Она потерла поясницу и снова забросила ведро. Вдруг на рукоять ворота рядом с ее рукой легла мужская рука, и Кирилл осторожно оттеснил Веру от колодца.

Через несколько минут бочка была заполнена до краев. Кирилл подмигнул Илье, а Веру спросил, кивнув на разобранный насос:

– Почему уродуемся, а не пользуемся насосом?

– Мишка разобрал, а собрать все не соберется. Днем ко мне заходить побаивается, а ночью он мне сам не нужен. – Вера покосилась на Илью, который вился возле них, точно хвостик. Кирилл тоже посмотрел на Илью, опять подмигнул:

– А мы не боязливые, правда? Давай помогай.

Илюшка счастливо выдохнул и кинулся собирать разбросанные части насоса.

Вера, сунув руки в кармашки пестрого сарафана, разглядывала сидящих на земле Кирилла и Илью. Потом спохватилась:

– Есть будешь?

– С удовольствием.

– Ну, тогда заканчивайте и поднимайтесь.

Вера взлетела на пятый этаж. Сдернула со стула и убрала в шкаф кофточку, собрала с пола Илюшкины игрушки. Огляделась. Увидела свое жилище глазами красивого, привыкшего к роскоши мужчины, который должен был подняться сюда с минуты на минуту. Собственная бедность поразила ее. То, о чем она приучила себя не думать, воспринимать как данность, просто не замечать, стало вдруг особенно очевидным. Шкаф и две кровати из ДСП, тахта, на которой умирала мать, материн же еще трельяж, таких давно не делают, – «мой антиквариат», говорила про него Вера, – книжная полка, возле окна – маленький письменный стол, для Илюшки, ведь в школу в этом году… А ели они за угловым столиком в шестиметровой кухне.

Вера стояла посреди комнаты и растерянно озиралась. Но тут увидела свое отражение в дверце шкафа: стройная, молодая, с нежным овалом лица, светящимися глазами… Вера пригладила волосы, улыбнулась подбадривающе своему отражению, опять подумала: «А все же бочка наполовину полна» – и пошла накрывать на стол.

Когда через полчаса Кирилл с Ильей позвонили в дверь, на плите уже стоял разогретый борщ, в сковородке шкворчали котлеты, а на столе сверкали капельками воды вымытые огурцы, редиска, помидоры и листья салата.

– Ну, мальчики, мыть руки и за стол!

Кирилл достал из сумки телефон.

– Я с подарком. На второй кнопке мой номер, можешь звонить всегда. Остальные нужные телефоны Илья запрограммирует.

На Верины хоромы Кирилл и не глянул. А в кухню ее вписался так, точно всю жизнь здесь сидел. Вера вытирала полотенцем мокрые руки и смотрела на Кирилла. Тот подхватил с тарелки огурец, поинтересовался:

– Выпить не найдется?

Вера точно из ступора вышла, заговорила быстро:

– Конечно, найдется. У меня всегда есть неприкосновенный запас в виде бутылки. Мало ли надо что-то по хозяйству, за бутылку всё делают.

Кирилл рассмеялся:

– Ну так доставай свой энзе. Я как раз тот, кто за бутылку всё делает. – Он улыбнулся Илье, который давно уже все смолотил, а теперь сидел и, открыв рот, смотрел на Кирилла. – А ты, дружище, раз поел, хватай ролики и – на улицу. Мне с твоей мамой поговорить надо.

Кирилл разлил по рюмкам водку. Он выпил, а Вера только пригубила. Теперь она сидела на Илюшкином месте и ладонью собирала хлебные крошки со стола.

– После таких подарков я не знаю, как себя вести. Я сразу оказалась в неравном положении. Я же отдарить не смогу.

– Мне приятно, что ты радуешься, мне этого вполне достаточно.

Кирилл снова наполнил свою рюмку. Перехватил взгляд Веры.

– Обычно я пью немного, так, для расслабления. У меня весь день в напряжении. А сейчас я почти на отдыхе, могу себе позволить. – Он быстро опрокинул рюмку, закусил огурцом. Почувствовал, как голова его сделалась легкой, даже тупая боль, которая то и дело беспокоила его после аварии, теперь отпустила. – А знаешь, что я решил? – глаза у Кирилла загорелись. – Надо тебя ставить старшей медсестрой санатория. Надо разрушать этот стереотип: как главная, так хамка. Ты умная, в меру интеллигентная и способная к компромиссам, потому что руководить – это значит находить компромиссы между желаниями одних и нежеланиями других.

Вера удивленно подняла брови. Ясно было, что к такому повороту разговора она совсем не готова. А комплимент про интеллигентность и компромисс вообще показался ей довольно сомнительным.

– Объясни-ка более популярно про мой компромисс.

И Кирилл принялся объяснять. Ему вдруг ужасно захотелось сделать что-то хорошее и для Веры, и для Марины с Любой. Сделать что-то такое, чего эти девушки были достойны, но по какой-то несправедливости не имели.

– Понимаешь, когда меня привезли к вам, первое, что я увидел, – это склоненное надо мной прелестное лицо. Перевожу взгляд ниже, заглядываю под халат, вижу замечательную грудь и высказываю естественное мужское желание: хочу потрогать. Девяносто процентов женщин сказали бы «Еще чего!», или «Хам!», или «Пошел вон, идиот!». А ты ответила: «Потрогай». И сразу купила меня на всю жизнь. И я тогда подумал, что такие женщины, как ты, склонные к компромиссам, могут быть и хорошими женами, и успешными руководительницами.

Ясно было, что за Веру он все уже решил. Но Вера не привыкла, чтобы кто-то, пусть это даже московский олигарх, вот так распоряжался ее судьбой. Взгляд ее сделался отчужденным.

– Поняла. Ты меня делаешь старшей сестрой санатория. – Вера поставила на стол локти, подперла кулачками подбородок. – А как насчет женитьбы? Я ведь женщина свободная. – Она вызывающе смотрела на Кирилла.

Кирилл не стушевался.

– Этот вопрос у меня в стадии обдумывания. Но если я ставлю цель, я ее добиваюсь.

Вера скептически подняла брови:

– Ну да. Это мы знаем. Через показ. А я решила, что тебе рыжие нравятся.

– Насчет рыжих ты хорошо подметила. Только это уже в прошлой жизни. А кстати, зря я с тобой не поспорил. Девочки пришли, и показ был. – Лицо у Веры вспыхнуло. Но Кирилл этого не заметил, потому что сидел против солнца и видел в основном не саму Веру, а теплое сияние вокруг нее. – Маруся пришла за деньги. Люба за так. А может, это я замешкался – она сразу после показа выскочила. Но я деньги ей отдам.

Вера встала из-за стола. Повернулась спиной к Кириллу. Сказала с обидой:

– Это все от нищеты.

А про себя подумала: «И еще от униженности».

За девочек ей было обидно. А может, еще больше за то, что Кирилл – умный вроде, а таких очевидных вещей не понимает.

– Но, насколько я знаю, у Маруси отец богатый, да и жених не бедный, стоматологи ведь хорошо зарабатывают. Почему они пошли на показ? Это же моя дурость. Могу купить, показывайте! Нет, ну ты ответь, зачем они это сделали?

Вера повернулась к Кириллу. Теперь он видел ее темный силуэт на фоне солнца.

– Слушай, Шнек, ты Гоголя в школе учил? Про птицу-тройку читал? «Куда же несешься ты, птица-тройка? Дай ответ! Не дает ответа». Великий писатель ответа не дал, а ты хочешь, чтобы дала ответ сельская медсестра?

По Вериному тону ясно было, что она рассердилась не на шутку. Кирилл поднял руки в знак капитуляции. Сказал примирительно, но как о деле уже решенном:

– Ты уже не просто медсестра, ты уже почти старшая медсестра!

* * *

Торговля, как всегда, закончилась быстро. Приехали к восьми утра, заняли свое место на рынке, Марина повязала белоснежную косынку, надела такой же фартук поверх открытой блузки и шортиков (кипятила и крахмалила вместе со своим сестринским халатом), и первые покупатели потянулись именно к ней: молодой, красивой, сияющей чистотой. И вот в начале одиннадцатого Егор уже складывал ящики из-под помидоров, огурцов, редиски и картошки в прицеп старой «волги». Пенсионерки, торгующие по соседству, вздохнули с облегчением: наконец-то удачливые конкуренты собираются восвояси.

В машине Егор пересчитал выручку. Мельком взглянув на руки отца, Марина с внезапной досадой представила, как вечером тот понесет эти деньги в сберкассу. Резко нажала на сцепление. Машину дернуло. Егор удивленно поднял глаза, но Марина уже выруливала на главную улицу райцентра.

Ехали молча. Егору не хотелось портить такой славный денек: ясный, нежаркий, полный сверкающей листвы за окнами машины.

Потом не выдержал, спросил:

– Заезжать будем?

Марина смотрела на дорогу, и выражения ее глаз Егор не видел.

– Почему не заехать…

Голос Марины звучал равнодушно, но это равнодушие как раз и не нравилось Егору. Он сердито засопел и, увидев нужный поворот, рявкнул:

– Ну тогда сворачивай, что ли!

Новая стоматологическая поликлиника стояла на самой окраине райцентра. Марина припарковалась. Хлопнула дверцей. Даже в зеркало заднего обзора не посмотрела, поправляя прическу и макияж, как делала обычно, выходя из машины. Это Егору тоже не понравилось. Он нахмурился и вслед за дочерью зашел внутрь поликлиники.

Марина шла мимо сидящих в очередях пенсионеров. Остановилась возле двери с надписью «Протезирование». Под недовольный ропот очереди заглянула в кабинет. Егор, опустив голову, топтался рядом, точно собравшийся боднуть старый бык.

Через несколько минут из кабинета вышел мужчина, в чьей наружности, кроме высокого роста, примечательными были разве что тонкие губы, настороженные серые глаза и уши, как-то по особенному торчащие из-под врачебной шапочки. Рядом с яркой цветущей Мариной он выглядел совсем бледно. «Под пятую копирку его сделали», – в сердцах сказал однажды про жениха дочери Егор.

И голос у стоматолога был тоже бесцветный, ровный. И когда он здоровался, то смотрел не в глаза, а куда-то поверх плеча. С Мариной жених тоже поздоровался за руку. При этом его уши слегка порозовели.

Под любопытствующими взглядами очереди и перешептывания пожилых теток они прошли на лестничную площадку. Мужчины стояли и молча курили. Марина тоже стояла, облокотившись о лестничные перила, и тоже молча смотрела на них.

Мимо то и дело шныряли симпатичные молоденькие медсестры в коротких халатиках, таких же, какой носила на своей работе Марина. Девушки здоровались с Марининым женихом, бросали придирчивый взгляд на саму Марину и вопросительный на Егора. «А старый хрыч что здесь делает?» – читалось в этих мимолетных взглядах.

Первым не выдержал Егор.

– Ты хотя бы тысячу сбросить можешь?

В грубоватом голосе Егора звучали просительные нотки. Марина с сочувствием посмотрела на отца. Перевела помрачневший взгляд на жениха. Но тот ровным голосом, точно объясняя незадачливому ученику задачку, проговорил:

– Не могу. Я хочу купить списанное оборудование, подремонтировать и поставить на «газель». До этого еще никто не додумался: передвижной кабинет протезирования. Приезжаю в деревню, снимаю слепки, в следующий раз подгоняю. Эта идея окупится в дальнейшем.

Егор вздохнул:

– То-то и оно, что в дальнейшем. А деньги я тебе должен выложить сейчас. Когда я женился, мы над приданым смеялись. Не только в долларах, в рублях ничего не брали. Кроватное – одеяла, подушки, простыни – за невестой, конечно, причиталось.

Жених улыбнулся тонким ртом. Изрек назидательно:

– Такова участь отцов дочерей. Они всегда вкладывались в приданое.

Глаза Егора потемнели. Но он сдержался.

– Пока вкладываюсь только я. А что твои родители?

Жених опять улыбнулся тонким ртом. Ответил невозмутимо:

– Они вложились в мое образование.

Марина вздохнула и закатила глаза. Эта история про белого бычка ей давно уже надоела.

Егор крякнул и, не прощаясь, пошел вниз по лестнице.

Марина улыбнулась жениху. Взяла его за руку. Но в этот момент как раз мимо пробегала медсестричка, и жених руку свою из Марининой руки осторожно вынул.

Марина сделала вид, что ничего не заметила.

– В субботу приедешь?

Жених опять улыбнулся тонким ртом.

– Не получится. Мне сдают под стоматологический кабинет в аренду подвальное помещение. Надо начинать ремонт.

Марина понимающе кивнула. Надо было прощаться. На площадку выскочила очередная молоденькая медсестричка. Под ее насмешливым взглядом Марина демонстративно поцеловала жениха. Тот лишь бледно улыбнулся в ответ.

…Ехали молча. Только завидев первые дома поселка, Егор сказал:

– Придется соглашаться на его условия. Других женихов у нас нет.

Голос у Марины зазвенел:

– Не скажи. В санатории сейчас олигарх московский лечится. Я ему очень приглянулась. Он даже мне за показ пятьдесят долларов предложил.

Егор с беспокойством посмотрел на дочь.

– Не дури, Маринка. Что еще за показ?

Марина прибавила газу.

– А чтобы как манекенщица пройтись, показаться!

Егор удивленно охнул:

– За пройтись – пятьдесят долларов? Он что, дурачок?

Больше Егор до самого дома вопросов не задавал, только косился на дочь. Переваривал информацию, наверное.