Текст книги "Ночные сестры. Сборник"

Автор книги: Валентин Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Вера, надев кофточку, поправляла перед зеркалом волосы.

– Во-первых, чтобы Мишку в этот час и в этом состоянии вытащить из дома, нужен веский довод. Для него перспектива подзаработать – это довод. И плохого он мне ничего особенного не сделал. А на счастье других мало кто зарабатывает, основной приработок на несчастьях. И мы с тобой, между прочим, нужны не молодым и здоровым, а старым и больным. Тоже, значит, на несчастьях других зарабатываем. Если то, что мы зарабатываем, можно назвать деньгами, конечно. – Вера высунулась в окно, посмотрела в ночную темень, прислушалась. – Все. Вроде Мишка подъехал. Давайте носилки и фиксаторы, его же придется из кювета тащить.

* * *

Ночь была совсем черной, безлунной. Только крупные звезды усыпали небо. Даже огоньки домов не светились. Машина двигалась быстро, подпрыгивая на ухабах. Фары выхватывали то куст, то дерево вдоль дороги.

Сначала ехали молча. Когда машину очередной раз тряхнуло и Вера ткнулась плечом в плечо Михаила, тот спросил:

– Как жизнь-то?

Вера весело мотнула головой:

– Хорошо жизнь! А у тебя как?

Михаил помедлил с ответом, соображая на всякий случай, что означает Верин веселый тон, и как-то не к месту ответил:

– Валентину Ивановну вот часто вспоминаю. Жалко ее.

– А что это ты маму вспомнил?

Выражения Вериных глаз Мишка, к счастью своему, не видел, а в тоне ее разбираться так и не научился.

Валентина Ивановна, Верина мать, умерла три года назад. Умирала она нестарой совсем, пятидесятидвухлетней женщиной, тяжело, от запущенного рака легких. За раковыми больными без специальных навыков трудно ухаживать. Тогда Верино медсестринское образование особенно пригодилось. Правда, из Пскова, из своего медицинского училища, вернулась Вера за три года до смерти матери не только с образованием, но и двухмесячным сыном Илюшкой.

Валентина Ивановна внука у дочери с рук на руки приняла. Веру и словом не укорила. И даже когда два года спустя стал заруливать к Вере разбитной шофер Мишка Жихарев, тоже смолчала. Но, видно, перед смертью и собственная несложившаяся женская судьба, и судьба дочери особенно мучили ее. Она подзывала к себе Веру, гладила ее нежные руки своими морщинистыми, иссушенными болезнью руками и тихо, с сожалением и глухой обидой в голосе говорила, не замечая безостановочно катящихся слез:

– Не возьмет он тебя, доченька, с ребенком, не возьмет… Как же ты без меня будешь-то, милая…

Так что в тяжелое умирание Валентины Ивановны и Мишка внес свою лепту. И мог бы он сейчас ее не вспоминать и тем более вслух не жалеть.

Мишка на Верин вопрос про мать не ответил. Потому что и отвечать было, наверное, нечего. Ляпнул так, от балды. Чтобы посмотреть, зацепит или нет.

Мишка крутил баранку и время от времени косился в темноте на Веру. Но когда машину опять тряхнуло, его рука с переключателя скорости как-то невзначай оказалась на Верином колене. Вера, не поворачивая головы, Мишкину руку с колена стряхнула, отодвинулась подальше, к окну, и все так же весело опять спросила про жизнь:

– Ты-то как, Миша?

– А ничего тоже. Только у Катьки родить все никак не получается. Конечно, может, и я виноват.

– Это вряд ли. Я же от тебя два аборта сделала. Миш, слушай, – Вера развернулась, поглядела почти с интересом на скуластое, вытянутое, с нависающими надбровными дугами лицо Михаила, подумала: «И чего ж это я в тебе, дура, тогда нашла?», а вслух продолжила: – Слушай, так если Катька не может, давай я тебе рожу, а? – Вера почувствовала, как Мишка точно одеревенел. Выдержала паузу и добавила самым невинным тоном: – Жениться совсем не обязательно, будешь платить алименты, ты же хорошо зарабатываешь! Идет?

До Мишки только тут что-то дошло. Он обиженно засопел и всю остальную дорогу ехал уже молча.

* * *

Первое, что они увидели, подъехав к месту аварии, это участкового Зилева и зилевский мотоцикл на обочине. К Вере и Михаилу Зилев бросился, точно к родным. При свете фар его конопатое лицо выглядело совсем бледным.

Рассмотрев уткнувшуюся в кювет разбитую машину и скрюченную фигуру водителя в ней, Мишка присвистнул: «Эк его угораздило!»

Пока Зилев с Михаилом обсуждали траекторию полета московского гостя, Вера осторожно стянула с левого плеча пострадавшего пиджак, закатала рукав рубашки, наполнила шприц.

Почувствовав укол, мужчина дернулся. Вера осторожно повернула к себе его голову, хотела поднять веки, проверить зрачки. Но мужчина сам раскрыл глаза. Посмотрел на Веру. Удивленно поднял брови, улыбнулся и тут же опять выключился.

«А он ничего, симпатичный. Но головой приложился капитально», – подумала Вера и, повернувшись, крикнула в темноту:

– Мальчики, хватит трепаться! Быстро носилки!

* * *

– Принимайте вашего нехудого! – Мишка с Зилевым с трудом внесли носилки в процедурную и переложили мужчину на стол. – Видно, что пешком редко ходит.

– Чего ворчите? «Мерседесу» его небось позавидовали? Мужчина что надо, в теле, – Люба осторожно приподняла пострадавшего за плечи, а Марина ловко стянула с него пиджак и рубашку. – Что надо мужчина, – повторила Люба. – Наш гардеробчик.

Вера тем временем подкатила к столу допотопный кардиограф. А Лариса принялась внимательно осматривать мужчину.

– Ладно. Мишка, спасибо тебе. Свободен. А ты, Витюша, иди в мой кабинет. Потом будем протокол составлять. Девочки, осторожнее. Открытых переломов нет. Зато на голове, слева, вон какая гематома, – Лариса склонилась над пострадавшим. – Три на пять сантиметров. Сотрясение мозга. Куда ж без этого.

Марина аккуратно раскладывала вещи водителя и одновременно читала названия фирм. На внутренней стороне кожаных ботинок было написано «Lloyd».

– «Ллойд». Крутая фирма. Немецкая. Это на сколько ж тянут такие мокроступы?

Лариса мельком глянула на ботинки.

– На пятьсот баксов, не меньше.

Люба, вкатывая в руку мужчины противостолбнячную сыворотку, только ахнула:

– Ботинки могут стоить пятьсот долларов?!

– Могут и больше, – отозвалась Лариса.

Люба уважительно погладила рукой шелковистую темно-синюю в мелкую полоску ткань галстука, прочитала вслух:

– «Armani».

Вопросительно посмотрела на Ларису. Та прокомментировала:

– Этот «Armani» не больше двухсот.

Люба, точно продолжая игру, посмотрела лейбл на пиджаке:

– А этот – «Brioni». Почем это чудо?

– Это – не больше двух тысяч.

Марина потрогала часы на руке мужчины:

– Какой-то «Филиппе».

– «Patek Philippe». Произносится без «е» в конце.

Марина посмотрела на Ларису почти с восхищением:

– Ну, ты у нас просто ходячая энциклопедия.

– Ага. Причем русской жизни. А тянет этот Филя тысячи на две. Если это вас интересует, конечно.

– Рублей? – с тихой и почти отрешенной мечтательностью ахнула Люба.

Марина оглядела развешенные по всем стульям вещи:

– Насколько я понимаю, на нем ничего рублевого нет.

– Правильно понимаешь.

– Девчонки, ну просто картина маслом. Ночь. Все спят кругом, а у нас полуголый симпатичный и очень небедный мужик на столе. В полной отключке. И что с ним делать?

– Для начала, Люба, его надо прикрыть, чтоб не простыл. – И Лариса пошла доставать из шкафа простыню.

В этот момент мужчина открыл глаза. Удивленно присмотрелся к яркой лампе прямо над собой. Не поворачивая головы, но с выражением непрекращающегося удивления посмотрел по очереди на Веру, Марину, Любу. Увидев Ларису с простыней, удивился еще больше и даже хотел что-то сказать, но только поднял руку и показал на Ларису пальцем. Тут взгляд его помутился, и рука безвольно упала.

Лариса недовольно покачала головой:

– Опять сознание потерял. Вера, звони в район, вызывай невропатолога. И везите каталку.

Девушки вчетвером осторожно переложили тяжелого полуголого мужчину с процедурного стола на каталку, а потом с каталки на кровать в одноместной палате для районных VIPов.

* * *

Шел четвертый час утра. В Ларисином кабинете Зилев заканчивал составлять протокол. Лариса зашла, устало села на диван. Лицо ее побледнело, под глазами обозначились тени, но от этого она стала только еще притягательнее. Зилев посмотрел на Ларису и с сожалением вздохнул. «Хороша Маша, да не наша», – говорил и его взгляд, и его вздох. Клеиться к строгой красавице докторше простоватому, но не глупому Зилеву и в голову не пришло бы, даром что холостой.

На полу, у ног Зилева, лежал лопнувший от удара чемодан пострадавшего. На столе – паспорт и кожаный дорогой бумажник. Зилев кивнул на деньги:

– Слышь, Лариса Петровна, долларов здесь – пятьсот пятьдесят. Рублей – двадцать три тысячи. Непонятной какой-то валюты – триста.

Лариса посмотрела на бумажку, которую озадаченный Зилев крутил и так и сяк.

– Это евро.

Зилев уважительно покачал головой:

– Так вот оно какое, это евро. Этого евра я еще ни разу не видел.

Лариса улыбнулась, потянулась к паспорту, взяла, перелистала странички.

– Москвич. Живет на Севастопольском проспекте…

– Это где?

Лариса неопределенно пожала плечами:

– А кто его знает. Москва-то большая. – Она вздохнула, посмотрела на стол. – Вить, а кроме паспорта еще какие-нибудь документы у него есть? Удостоверение или пропуск?

Зилев значительно поднял брови и даже оглянулся на дверь, всем видом давая понять, что сообщит сейчас нечто важное.

– То-то и оно, что есть. – Зилев перешел на шепот. – Удостоверение помощника советника Президента РФ… Важная птица. И что ему понадобилось в наших краях? – Зилев достал не первой свежести носовой платок и вытер вспотевший лоб. – А еще водительские права и мобильный телефон, но с секретом, не открывается.

– А ну-ка, покажи. – Лариса покрутила телефон в руках, что-то нажала, и он раскрылся. – Так. Дальше рассуждаем логически. Обычно программируют девять самых нужных и экстренных номеров. Нажимаем на номер два. Понятно. Абонент недоступен. Номер три. Вне зоны досягаемости. Абонент номер четыре.

Лариса глазами показала Зилеву, что номер четыре сработал. Да в ночной тишине он и сам слышал длинные гудки, доносившиеся из трубки. Вдруг гудки закончились, и заспанный женский голос довольно недружелюбно поинтересовался:

– Кто это охренел, чтобы звонить в четыре часа ночи?

Лариса ответила совершенно невозмутимо:

– Меня зовут Лариса Петровна. Я врач. Шнек Кирилл Иванович попал в аварию, находится без сознания. Мы хотели бы…

С женщины на другом конце провода сон как рукой сняло. Ясно и четко она произнесла:

– Диктуйте адрес больницы. Так. Пишу. Повторяю: Псковская область, Опочецкий район, санаторий «Удельное». Поняла. Мы позвоним в Псков и попросим оказать всю возможную помощь. Ваш контактный телефон.

В том, как говорила женщина, чувствовался определенный класс. «Если это секретарша, то пострадавшему Шнеку определенно повезло. А может, и не просто секретарша…» – подумала Лариса, диктуя номера телефонов. Женщина закончила писать.

– Утром решение будет принято. Вам позвонят после девяти. Как его состояние?

«Нет, пожалуй, просто секретарша», – определилась Лариса и ответила таким же телеграфным стилем:

– Сотрясение головного мозга. Пока без сознания, травм и переломов не выявлено.

– Удачи вам. Мы отсюда, из Москвы, окажем всю возможную помощь. До свидания.

Когда Лариса повесила трубку, Зилев поинтересовался:

– Жена?

Лариса задумчиво покачала головой:

– Нет. В паспорте штамп о разводе.

– Тогда, наверное, любовница.

– Тоже нет. Какая-то руководящая дама.

Зилев понимающе и одновременно значительно кивнул, хотел еще что-то спросить, но тут дверь в кабинет распахнулась и запыхавшаяся Люба сообщила с порога:

– Вроде пришел в сознание. Говорит, но непонятно про что!

Лариса мгновенно подхватилась с дивана и побежала вслед за Любой.

* * *

Мужчина сидел на кровати и с некоторым недоумением оглядывал помещение. На строгое замечание Ларисы: «Вам надо лежать!» – он добродушно и счастливо отреагировал неадекватным сообщением:

– Красивая. Рыжая. У рыжих очень нежная кожа, особенно на попе.

Лариса присела рядом на кровать и, надевая на руку мужчины манжетку для измерения давления, совершенно невозмутимо ответила:

– Интересное наблюдение.

– Рост сто восемьдесят, – тем же счастливым голосом констатировал больной, скользнув глазами по Ларисиной фигуре. – Вес семьдесят. Попка… – Больной опять приподнял голову, но Лариса легким нажатием ладонью на лоб вернула ее и исходное положение. – Попка очень хорошей формы. Сейчас поглажу.

И мужчина счастливо рассмеялся.

– Вот еще! – Лариса недовольно нахмурилась. – Неприятностей захотелось на свою и так больную голову?

– Дура ты, что ли! – искренне удивился больной. – У тебя такая красивая попка! А погладить – это, так сказать, комплимент. – Он опять оглянулся. В глазах его показалось беспокойство. – А где это я? – Он перевел взгляд с Веры на Любу, потом на Марину. – Все еще в Псковской области или уже в Тверской?

– В Псковской, миленький, – не выдержав, рассмеялась Вера. – Но для тебя сейчас главное не то, в какой ты области, а то, на каком ты свете.

– Ну и?.. – осторожно поинтересовался больной.

– На этом.

– Хорошо-то как, – мужчина явно расслабился и с удовольствием оглядел Веру с головы до пят. – Семьдесят пять В.

– Чего это он опять? – не поняла Люба.

– Как чего? Это размер моего лифчика.

Мужчина продолжал с интересом разглядывать Веру. Потом улыбнулся широкой обезоруживающей улыбкой и сообщил:

– Хочу потрогать!

– Хочешь – потрогай.

Вера как ни в чем не бывало наклонилась к мужчине, а тот протянул руки к ее груди.

– Ты без лифчика?

– Так ведь жарко. – Вера невозмутимо отстранилась. – Лариса Петровна, у него полная чувствительность пальцев.

– И ручонки шаловливые. Но у него серьезный ушиб мозга. Вера, вколи ему снотворное, а то он у нас перевозбудился уже.

– Что это ты, рыжая, командуешь, будто меня тут и нет? – обиделся мужчина. – Не хочу я снотворного. – Он с отвращением смотрел, как Вера наполняет шприц.

После укола мужчина минут пять безостановочно рассказывал анекдоты, потом зевнул и закрыл глаза.

– Всё. Пусть спит. И вы сами тоже поспите хоть немного. Три часа до подъема. – И Лариса направилась к двери.

Но тут мужчина опять открыл глаза и, еле ворочая языком, сказал, глядя в спину уходящей Ларисы:

– Рыжая, высокая, красивая. И почему это она мне так запомнилась? Я с ней спал или не спал?

– Опять бредит. – Лариса вернулась к кровати. – Пострадавший, назовите свою фамилию.

– Фамилия? Сейчас никто не спрашивает фамилий, сразу ложатся. Бесфамильно. Но я постараюсь вспомнить. Вспомнить всё. Как в фильме. И фамилию тоже.

– А имя свое помните?

Не реагируя на вопрос Ларисы, мужчина заплетающимся языком продолжал говорить сам с собой:

– Кровать и тумбочка покрашены масляной краской. Значит, это сельская больница. Нет, не больница. Когда мент с шофером меня тащили, они говорили что-то о санатории. Но если это санаторий, то какой-то засратый. А мент говорил, что убила красивая, высокая, рыжая. Я это запомнил. Но та, которая убила, была не доктор.

Девушки стояли и молча слушали этот бред.

Через пару минут мужчина опять зевнул. А перед тем, как наконец-то заснуть, оповестил:

– У меня только пять дней. – Он еще раз оглядел девушек с ног до головы каждую. Улыбнулся: – Это ж сколько надо успеть. – И приветливо махнул им рукой: – Кирилл. Меня зовут Кирилл. Всё. Конец связи.

* * *

До подъема оставалось меньше получаса. Девушки сидели в кабинете Ларисы, пили чай, переговаривались. Беспокойная и бессонная ночь не оставила, казалось, никаких следов на их лицах. И только у Ларисы под глазами лежали темные тени. В открытые окна вливалась недолгая утренняя прохлада. Солнце поднималось над верхушками лип, в кронах которых уже добрых два часа щебетала какая-то птичья мелочь. И девушки ловили последние спокойные минуты перед началом нового рабочего дня.

– Симпатичный. Лицо доброе. Заговаривается, правда. – Марина задумчиво мешала ложечкой чай. – Это от сотрясения, Лариса Петровна?

– При ушибах мозга и контузиях такое бывает. После травмы пострадавший не может разделить, о чем думает и что говорит. Люба, а что у тебя вид такой, будто ты в уме задачку решаешь?

– Конечно задачку. Если судить по прикиду – один его галстук как две моих зарплаты на полторы ставки. Значит, ответ у задачки такой: наш потерпевший – из олигархов.

– Он помощник советника. Значит, из чиновников.

– А может, он на службе для видимости. И говорят, одно другого не отменяет. В Государственной думе среди депутатов много олигархов. Читайте прессу. И в администрации тоже могут быть олигархи. Лариса Петровна, а что у него там в паспорте про семейное положение сказано?

– Семейное положение у него самое интересное. Он разведен. И пока еще не женат. Так что, девушки, у вас есть шанс. Почему головой качаешь, Мариша?

– Это у Верки есть шанс. Он ее грудь выделил из всех наших грудей.

– А вот и нет. Он больше всех Ларису Петровну выделил.

– Да ты что, Люба! С ней он побоится. Не слышала, что сказанул? Она же кого-то там убила! – Марина рассмеялась и пошла к раковине мыть чашку. – Сознавайтесь, Лариса Петровна!

– Это называется «сцепленные признаки». Он накануне слышал, что какая-то рыжая женщина кого-то убила, а я рыжая. Если бы его мать была рыжей, он бы меня назвал своей мамой…

– Ну да. И попросил бы приложить к груди, – прыснула Люба.

Но Лариса только устало вздохнула и скомандовала:

– Всё, кончаем базар. Нам сегодня еще работать. Вон уже наши пенсионеры зашевелились, – и пошла на утренний обход.

* * *

Вера измеряла давление очередному пациенту, когда у нее в кармане заиграл рингтон мобильника. Она попыталась раскрыть телефон, но ничего у нее не получалось. А тот знай себе наяривал куплеты тореадора. В сопровождении бравурного припева «Тореадор, смелее в бой!» Вера влетела в палату Кирилла.

От непрекращающейся музыки тот проснулся, резко сел на кровати, но тут же схватился за голову и лег обратно, уже с открытым телефоном в руке. Некоторое время слушал, потом начал спрашивать, умолкая только, чтобы дать ответить собеседнице.

– А кто звонил? Доктор? Рыжая? По телефону, говоришь, не видно? А я вот по голосу отличаю блондинок от брюнеток. Ты с утра сегодня брюнетка. Нет. Не надо посылать перевозку, сам приеду. Что ты ей сказала? Никакой информации. А в администрацию области позвони. Лучше всего вице-губернатору, тому, который курирует здравоохранение. И мне перезвони, как его фамилия. Если мне что понадобится, я сам буду связываться с вами.

Вера, засунув руки в карманы короткого белого халатика, стояла возле кровати и ждала, когда Кирилл закончит разговор. Он положил телефон на тумбочку возле кровати. Оглядел палату. Заметил вслух с непонятной интонацией:

– Скромненько, но чистенько. Вот тебе и путешествие в Опочку. – Потом перевел взгляд на Веру. – Ты – Вера. Точно? А я Кирилл. Будем знакомы.

– Давай будем.

Кирилл потянул Веру за руку и усадил рядом с собой на кровать. Вера попыталась встать, но он удержал.

– Что с машиной?

– Надо менять бампер, переднее правое крыло, амортизатор, радиатор. Так ты, оказывается, помнишь, что это я тебя с Мишкой везла? Ты же вроде без сознания был?

– А я и сейчас без сознания.

Глаза Кирилла смеялись. И рука у него была теплая, удобная. Классная мужская рука.

Вера опять попыталась встать, но Кирилл опять удержал ее.

– Автомеханик тебе кто? Муж, брат, сват?

Вера совсем не собиралась давать отчет о своей личной жизни этому неугомонному москвичу, но вдруг так просто и легко ответила, что даже сама удивилась:

– Мишка-то? Бывший хахаль. Но это ни при чем. Автомеханик он знатный. Все сделает. У нас здесь с латышами связи установлены, если сегодня запчасти или что по жестянке заказать, завтра уже привезут.

Взгляд у Кирилла сделался опять отвлеченным.

– Очень удобная, не большая и не маленькая. Сколько же ей лет? – Казалось, он говорил сам с собой.

«Снова бредит!» – подумала Вера, но на всякий случай ответила:

– Если мне, то двадцать девять. А тебе, если паспорт не врет, тридцать четыре?

Но Кирилл, казалось, ее не слушал, а продолжал говорить свое, блуждая рассеянным взглядом по потолку:

– Очень хочется. Только где? А кто у нее дома? Дети, муж?

Вера усмехнулась и, высвободив свою руку из руки Кирилла, встала:

– Потерпевший, да вы не стесняйтесь, спрашивайте напрямую. Мы же тут девушки простые, чего с нами церемониться… Мужа нет, я не замужем. Дети есть. Один. Сын. Квартира отдельная, однокомнатная, в блочном доме, двадцать три квадратных метра…

Кирилл закрыл глаза и поморщился. Вера испуганно взяла его за руку:

– Голова болит? Тошнит?

Кирилл, воспользовавшись моментом, снова усадил ее рядом с собой на кровать.

– И голова болит. И тошнит.

– Ты не волнуйся только. Скоро невропатолога привезут. Консилиум будет.

– Не нужен мне консилиум. И вообще, я здесь не за этим. Спроси Мишку, сможет он поставить машину на колеса за пять дней, и перезвони мне.

Вера снова высвободила руку и встала.

– А ты привык командовать. – Она стояла и сверху вниз смотрела на Кирилла. – И чтобы слушались, тоже привык? – Кирилл сделал протестующий жест рукой, но Вера не заметила и продолжала: – Не перезвоню. Нет у меня телефона.

– Так я куплю тебе телефон, – быстро сказал Кирилл. Точно извинился.

– С чего бы это? – Вера смотрела на него недоверчиво.

– Понравилась.

– Всем, которые нравятся, покупаешь?

– Всем. – Кирилл обезоруживающе улыбнулся. – Мне давно еще одна женщина сказала, что нет ничего поганее жадного мужика.

– Она тебе правду сказала. Лежи. Завтрак тебе сюда принесут.

На тумбочке зазвонил телефон. Вера отдернула шторы, раскрыла окно, стала аккуратно перекладывать вещи из раскрытого чемодана Кирилла в шкаф.

Кирилл говорил по телефону и следил за каждым движением Веры.

– Да. Как-как? Вице-губернатор Кислюк? Давно в этой должности? Недавно? Ладно, разберусь по ходу. Я помню, что он приезжает через пять дней. – Разговаривая, Кирилл жестом показал Вере, что пиджак и брюки надо повесить на вешалку. А Вера жестом показала ему, что и сама догадалась. – Я думаю, успеют машину дня за четыре поставить на колеса. Если ночью выеду, я отсюда до Москвы часов за шесть доберусь. Пока. Не балуйтесь на работе без меня.

В коридоре послышались шаги и голоса.

– Главный идет. Сейчас консилиум будет. Хорошо, что я порядок успела навести. – Вера оглядела палату.

– А мне плевать на консилиум. Я спать хочу. – Кирилл натянул простыню до подбородка и закрыл глаза.

Дверь распахнулась. В палату в сопровождении Ларисы вошли пышных форм дама лет сорока и невысокий рыхлый мужчина в белом халате, накинутом поверх костюма, не слишком уместного и этой июльской жаре. Лицо у него было ничем не примечательным лицом пятидесятилетнего лысеющего мужчины, страдающего, сообразно возрасту и образу жизни, целым букетом хронических заболеваний. И выражение собственной значительности вперемешку с некоторой обеспокоенностью совсем это лицо не красило.

– Не просыпался? – Лариса вопросительно смотрела на Веру.

Та неопределенно пожала плечами и, выходя из палаты, успела на ходу шепнуть Ларисе, что больному, кажется, лучше.

Кирилл продолжал лежать с закрытыми глазами, а главврач стоял над ним, явно не зная, что предпринять. Видно было, что чувствует он себя и присутствии неопознанного москвича откровенно неуютно. Потоптавшись с минуту возле кровати, он вопросительно посмотрел на Ларису.

Кирилл наблюдал за ними из-под ресниц. Вдруг он сел и, не обращая внимания на остальных врачей, обратился к Ларисе:

– Ты почему на моем мобильнике нажала на четвертую клавишу, а не на вторую или третью?

Главврач вздрогнул и приосанился. Пышная дама-врачиха с интересом взглянула сначала на больного, а потом на Ларису. Но та и бровью не повела, а только поинтересовалась спокойно:

– Разве мы перешли на «ты»?

– Я перешел.

– Тогда и я перехожу. На все твои вопросы я отвечу после консилиума.

– Слова какие ученые – консилиум! – Кирилл перевел взгляд на главврача. Выдержал паузу, потом поинтересовался: – Кто этот толстый? Заходят, не представляются.

Главврач с максимальным достоинством заметил:

– Если вы обо мне, то я главный врач санатория. Кардиолог. Грачев. – И, ежась под неприязненным взглядом Кирилла, добавил уже менее уверенно: – Вячеслав Германович.

– Какой еще кардиолог? – Кирилл насмешливо смотрел на мужчину. – Курит «Яву», я чувствую по запаху В Америке к кардиологу, который курит, никто бы на прием не пришел.

– Но вы-то пришли! – В голосе мужчины слышались одновременно обида и плохо сдерживаемая язвительность.

– Я не пришел, меня привезли. А это кто? – Кирилл перевел взгляд на полную даму.

– А это мой зам. Нонна Викторовна.

Нонна Викторовна умостила свое большое тело на табуретке возле кровати. Посмотрела на пациента, опасливо отодвинулась и попросила:

– Кирилл Иванович, спустите, пожалуйста, ноги с кровати.

Кирилл послушно спустил ноги и оказался лицом к лицу с докторшей. Внимательно оглядел ее. Дал ударить себя молоточком по колену. Заметил отрешенно:

– Ничего тетеха. Толстовата, зато прическа нормальная, без лака и начеса. Сейчас заставит попасть пальцем по кончику носа, потом зажмурить глаза и вытянуть руки.

Врачиха мягко, но со значением улыбнулась:

– Вы знаете эти тесты? – И добавила: – Где вы лечились, какой диагноз?

Кирилл продолжал почти в упор рассматривать ее:

– Не скажу.

– Почему?

Врачиха говорила с ним, как с ребенком: ласково и чуть укоризненно.

– Потому что все сказанное может быть использовано против меня.

Главврач настороженно дернул плечом. Разносторонняя эрудиция пациента была ему явно не по душе.

– Вам придется отвечать. Иначе мы вас выпишем.

Кирилл рукой отодвинул докторшу и уставился на главного, точно впервые его увидел.

– Куда выпишете? Неоказание помощи медицинским работником пострадавшему – статья 139 Уголовного кодекса Российской Федерации, до трех лет лишения свободы. А если на меня что-то накатит? А если мне захочется кого-нибудь убить? Вы меня выписываете, а я убиваю.

– Кого? – быстро поинтересовалась Нонна Викторовна.

– Медсестру Веру!

– Только ее или еще кого-нибудь тоже хотите убить?

– Кого еще хочу? Всех медсестер хочу, – ответил Кирилл, не задумываясь. И добавил мечтательно: – Они все такие разные.

– Всех сестер или только тех, кого вы видели? – уточнила Нонна Викторовна.

– Пока только ночных сестер. Их трое, а у меня всего пять дней, а из-за вашей болтовни уже почти четыре. Я едва управлюсь с тремя, мне же нужна будет передышка хотя бы на день, я ведь не секс-машина.

Главврач поморщился с осторожным недовольством и попытался свернуть пациента со скользкой темы:

– Где вы работаете? Из вашей организации обещали позвонить. – Он сделал упор на слово «организация», давая деликатно понять, что именно организация, в которой работает Кирилл, весьма его интересует.

Кирилл перевел взгляд на Ларису и сообщил почти доверительно:

– Нет, не нравится мне твой главный. Кому из областного начальства подчиняется этот сраный санаторий? Наверное, вице-губернатору Кислюку. Надо звонить ему и снимать этого толстого главного врача. Если врач не может похудеть, он не может быть главным врачом и вообще врачом.

Главврач мгновенно покрылся испариной и втянул живот:

– Вам надо успокоиться. Мы посовещаемся и сообщим вам о нашем решении.

– Плевал я на ваши решения! Общий привет. А ты, рыжая, останься для уточнения.

Нонна Викторовна обиженно поджала губы:

– Выздоравливайте, больной.

Кирилл кивнул:

– Выздоровею, куда денусь. Спасибо за лечение.

Он подождал, пока за врачами закроется дверь, а потом указал Ларисе на табуретку рядом с собой.

Но Лариса осталась стоять и только спокойно попросила:

– Перестань валять дурака.

– Так почему четвертая клавиша?

– Потому что оператор на второй и третьей кнопке ответил, что абоненты вне зоны досягаемости. Отдыхай. Запишем тебя на томограф и свозим в областной центр.

– Мы с тобой знакомы?

– Я с тобой не знакома.

Кирилл откинулся на подушку. Взгляд его стал отрешенным.

– Рыжая… Высокая… Мы тогда с другом Пашкой поехали на Ленинградку. Меня в увольнительную пустили за полгода до дембеля. Рыжая. А кожа прямо светилась…

Лариса села на табуретку, усмехнулась:

– Это у тебя искры из глаз сыпались с отвычки. Вот все и светилось.

– С какой еще отвычки? Я в армию девственником уходил. Представляешь?

– Ничего, это пройдет, – ответила Лариса, имея в виду очередной приступ бреда у пациента.

– Тогда и прошло. – Кирилл продолжал говорить о своем. – С твоей помощью и прошло. Причем раз и навсегда.

Лариса засмеялась:

– Ты себе это внушаешь. Ничего. Сцепленные признаки исчезнут. Пока ни о чем не думай и отдыхай. Еду сегодня тебе принесут в палату.

– Я не внушаемый. А главврач ваш меня здорово разозлил. Изъясняется в лучших традициях мелкой советской номенклатуры.

– А ты, чтоб злость отпустила, пройди по палате и каждый шаг повторяй: «Козел! Козел!» Или другое какое ругательство, по вкусу. Кстати, сколько тут в твоей палате шагов от двери до окна?

Кирилл скинул простыню, прямо в трусах пошел считать шаги. И при этом крыл главврача на чем свет стоит.

От окна обернулся и уведомил:

– Восемь шагов.

– Ну вот. – Лариса улыбнулась. – А говорил, что не внушаемый.

Она помахала Кириллу рукой и вышла из палаты.

* * *

Ему снилась молодая, почти юная, красивая женщина. Она склонялась над ним, и ее рыжие волосы касались его лица. Он смеялся и прижимал ее к себе. Комната, в которой они находились, была холодной и обшарпанной. На потолке виднелись желтые подтеки, обои местами были порваны и свисали со стен. Но им, и ему, и той молодой женщине, было все равно хорошо. Он прижимал ее к себе, а она смеялась, вырывалась из его рук. А потом комната становилась вдруг необъятной и бесконечной, как ночное небо, и ветер подхватывал женщину, втягивал ее в темноту, точно в воронку. Ему становилось жутко, а женщина стремительно удалялась, ее рыжие волосы развевались, и она махала ему рукой и кричала: «До завтра! До завтра!»

– На завтрак! На завтрак! – кричала женщина.

Кирилл проснулся и несколько секунд смотрел в потолок, ничего не соображая. Сердце колотилось где-то в горле, и голова немного побаливала. Голос из его сна был совершенно не похож на тот истошный женский крик, который он теперь слышал въяве.

– На завтрак! На завтрак!

Кирилл зашел в ванную, попытался принять душ, но вода из крана текла еле-еле. Пришлось ограничиться умыванием.

Через пятнадцать минут в столовую санатория, пропахшую позабытыми запахами обычных советских столовок, вошел чисто выбритый, благоухающий нездешним парфюмом красивый мужчина в белоснежной сорочке, дорогом костюме и при галстуке.

Далее последовала немая сцена: бряцание ложек о тарелки прекратилось, стаканы с жидким чаем застыли в поднятых руках, точно бокалы с вином, и поэтому казалось, что сидящие за столами пациенты собираются провозгласить тост в честь вошедшего.