Текст книги "Женщин обижать не рекомендуется. Сборник"

Автор книги: Валентин Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

– Да. Я уже договорилась и на этот раз.

– У меня к тебе есть другое предложение.

Высокий мужчина сделал плавное движение рукой сверху вниз, почти дирижерский жест.

– Это Малый Иван, – представила его Настя.

Я протянула ему руку и встала. Мужчина оказался очень высоким. Я могла пройти у него подмышкой.

– Не очень уж и малый, – сказала я.

– Он тоже Иван Кириллович, поэтому, чтобы не путать, твой отец проходит как Большой Иван, а он – как Малый.

– Ребята, – прервал ее отец, – времени мало, перейдем к делу. Вер, мне нужна твоя помощь.

– Я готова помогать.

– Дай слово, что выполнишь мою просьбу! – потребовал отец.

– Даю. Честное пионерское не подходит по возрасту, слово коммуниста тоже – в рядах не состояла. Честное учительское подойдет?

– Подойдет, – ответил отец. – Некоторое время я не смогу бывать в компании. Не исключено, что мне придется выехать за границу.

– Сейчас решается вопрос, оперироваться ему здесь или и Швейцарии, – уточнила Настя.

– Мне некого оставить вместо себя. Полины нет. Ты – единственная и самая моя близкая родственница.

– Я не родственница, я дочь, – поправила я его.

– Тем более. Пока меня не будет, ты поработаешь в компании.

– В качестве кого?

– Как кого? – не понял отец. – Президента компании. Я ведь президент, а не хер собачий.

– Как скажешь.

Отец замолчал. Молчали и Настя, и Малый Иван.

– А вы говорили: не согласится, не согласится! Вы не знаете нас, Бурцевых! – Отец закрыл глаза.

У него, наверное, появились какие-то мозговые отклонения. И Малый Иван, и Настя соглашаются с ним, потому что он травмирован, его не надо раздражать, его надо успокаивать.

В палату вошла медсестра.

– Вы кто? – спросила она.

– Мы – консилиум, – ответила Настя. – Я – профессор Петрова.

– Ты такая же профессор, как я – английская королева.

Медсестра и Настя были примерно одного возраста.

– Уходите, – продолжала медсестра. – Заведующая отделением начинает обход. А ты, если их еще раз проведешь, получишь по полной, – обратилась ко мне медсестра.

– Всё, уходим, – тут же согласилась я.

– Мне надо еще пятнадцать минут, – сказал отец.

– Нам надо больше, – ответила медсестра.

– На профессора вы не потянули, – сказала я Насте, когда мы вышли в коридор.

– А ты только на медсестру, – ответила Настя. – Пошли. Надо все обсудить.

– Где будем обсуждать? – поинтересовался Малый Иван.

– В баре, за углом в переулке.

– Предложение принято.

Мы зашли в уже знакомый бар, по-прежнему пустой. Бармен улыбнулся нам, как старым знакомым.

– Два джина с тоником, креветки, бутерброды с рыбкой, три виски в один стакан, – заказывала Настя. Я, по-видимому, не могла скрыть своего удивления, и она пояснила: – Если Иван выпивает меньше ста пятидесяти, он засыпает.

– А мне еще сосиски, – добавил Малый Иван, – три, нет, лучше пять штук, с кетчупом.

– Продолжим, – сказала Настя, когда бармен принес все заказанное. – По твоему выражению лица я поняла, что ты подумала: отец заговаривается, так?

– Да, – подтвердила я.

– Так он в полном и здравом уме. А теперь дай мне слово, что обо всем, что ты сейчас услышишь, ты нигде и никому не скажешь.

– Что-то я сегодня непрерывно даю честное слово, – не удержалась я.

– Не ёрничай, – предупредила Настя. – И слушай. Твой отец вел переговоры с одним из наших партнеров. Закончив, он вместе с Полиной сел в «мерседес». Водителя он отпустил раньше. Отец ездит быстро, на скорости в сто двадцать километров он почувствовал хлопок, и его занесло влево. Он выскочил на встречную полосу и врезался в мачту освещения. ГАИ определило, что у «мерседеса» на ходу отвалилось колесо. У «мерседеса» просто так колеса не отваливаются. Сейчас ФСБ разбирается. Этот хлопок мог быть небольшим радиоуправляемым взрывом. А может быть, в то время пока отец вел переговоры и шофера не было, вывели из строя рулевое управление: авария произошла через три минуты после его отъезда. Может быть, это было предупреждение, но, может быть, его просто хотели уничтожить.

– А кому это надо?

– Не знаем. У нас есть несколько конкурентов. Уже год, как из компании происходит утечка информации, о каждом нашем решении становится известно нашим конкурентам. Кто-то стучит, но кто – наша служба безопасности определить не может. Они добились своего. И хотя отец жив, он временно отходит от дел.

– А что, в компании нет ни одного человека, который смог бы заменить отца на время его болезни?

– Есть, но нет гарантии, что именно этот человек не работает против компании.

– Но все, наверное, не могут быть против?

– Но и не все могут руководить компанией…

– А я, значит, могу? Но я в этих тендерах, фрахтах – ни уха ни рыла. Я эти слова слышала с детства, но я их не понимаю.

– А тебе и понимать не надо. Компании нужна передышка. Пусть они успокоятся, потеряют бдительность, тебя им бояться нечего. Чего бояться учительницу? И они раскроются.

– Это, кажется, называется подсадной уткой?

– Да. Подсадная утка. Иван, объясни ей технологию, я уже не могу: мне надо выпить.

– Компания учреждена вашим отцом и еще двумя стариками. Все они учредители и акционеры. Сегодня утром он провел собрание акционеров.

– Как он мог провести собрание в палате?

– Как-как? А вот так, – вклинилась Настя. – По телефону. Позвонил, сказал, что это собрание и что обязанности президента будет исполнять его дочь, Бурцева Вера Ивановна. Протокол собрания привезут завтра в компанию.

– А что, эти акционеры – полные идиоты? Как они могли проголосовать за меня? – спросила я совершенно искренне.

– А куда им было деваться? – Настя ухмыльнулась. – Контрольный пакет акций у Большого Ивана. Даже если бы они проголосовали против, у отца ведь практически частная компания, он и без них мог назначить тебя исполняющей обязанности президента компании.

– Поняла. Вам нужен зиц-президент, а все будет решать заместитель отца.

– Значит, не поняла, – ответила Настя. – Решать будем мы трое.

– Учительница, секретарша, а вы, простите, кто? – спросила я у Малого Ивана.

– Аналитик.

– А что это такое?

– Анализ, прогноз…

– Понятно. Это как прогноз погоды: то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет. Предположим, вы что-то понимаете…

– Мы понимаем все, – вставила Настя.

– Но я не понимаю.

– Поймешь. Ничего сложного нет. Женщина с высшим, а к тому же математическим образованием, со здравым смыслом и некоторым жизненным опытом может руководить любой организацией. Ты же справляешься с классом, а в нем не меньше, наверное, тридцати человек?

– Да, до тридцати.

– В компании работают двадцать семь человек, есть еще филиал, но там решения не принимают.

– Я уже договорилась о работе на время каникул.

– Сколько ты будешь получать?

Я сказала им, сколько могу заработать, завысив, конечно, сумму. Настя назвала, сколько я буду получать в компании. Я быстро подсчитала. Мой месячный оклад в компании равняется сумме всех моих окладов в школе за два года.

Я еще не согласилась, но уже знала, что соглашусь. Даже месяц работы в компании решал все накопившиеся проблемы. И еще – я каждый день буду видеть заместителя. Наверняка он женат. Но, как говорит моя подруга Римма, мужчина – эстафетная палочка, которую женщины передают друг другу, не всегда добровольно, но это уже технология, а не принцип.

– Хорошо. Я согласна. Когда выходить на работу?

– Завтра. – Настя облегченно вздохнула.

Утром я встала в семь часов. Приняла душ и открыла шкаф. Кофточек, юбок, платьев у меня накопилось достаточно, я не полнела и не худела уже давно. Но костюмов у меня было всего два. Один парадный, для заседаний педагогического совета и праздников, выпускных вечеров и поездок в руководящие органы, темно-синий, строгий английский, из тонкой шерсти. И попроще – ярко-красный, шестьдесят процентов шерсти, сорок – лавсана. Но он был несвежим, я его не успела сдать в химчистку.

Я надела темно-синий костюм, синие лаковые лодочки, в черную лаковую сумочку положила зеркало, помаду и пудру, которыми практически не пользовалась, достала из шкатулки золотые материнские часы «краб». Отец подарил их матери, когда я родилась. Мы договорились с Настей, что я приеду раньше и она меня подробно проинструктирует.

Я вышла из дому и, дойдя до остановки троллейбуса, поняла, что оделась не по сезону. Женщины шли в летних платьях, легких брюках и шортах.

В троллейбусе было уже достаточно жарко. Я вывалилась из него распаленной, немного охладилась в метро, но потом, проехав пять остановок в переполненном автобусе, вышла, чувствуя мокрую от пота кофту. Я достала зеркало, посмотрела на себя и поняла, что в таком виде появляться среди своих якобы подчиненных явно неразумно.

Перед офисом компании был небольшой сквер. Я выбрала самую отдаленную скамейку, рядом с контейнерами для мусора, сняла пиджак и туфли, поставила ноги на холодный асфальт и надела темные очки.

Подъехала черная «Волга». Из нее вышел высокий старик в пестрой рубахе навыпуск, мятых брюках и сандалиях на босу ногу. Если бы Настя не предупредила меня, я бы не узнала в нем Семена Петровича Воронца. Он, как и отец, руководил когда-то главком в министерстве.

Входить в офис вместе с ним мне показалось легче, и я бросилась к нему.

– Семен Петрович, здравствуйте! Я Вера Ивановна Бурцева.

– Тоже мне Ивановна. Я тебя на горшок сажал. Сними очки, а то сразу кличку «Пиночет» пришпандорят. Пошли!

Два молодых парня, с дубинками у пояса и пистолетными кобурами, подчеркнуто щелкнули каблуками и приложили ладони к вискам.

– К босой голове руку не прикладывают, – проворчал Воронец.

– А вы к кому? – спросил меня один из охранников. Я для него только посетительница, потому что старше его лет на десять.

– Она со мною, – сказал Воронец.

Мы вошли в приемную отца. Пахло свежим кофе и горячими булочками.

– Здорово, Настя! – сказал Воронец. – Худеть тебе пора.

– Тебе, Сеня, давно пора. Я тебя помню еще стройным.

Воронцу было под семьдесят.

– Я тебя тоже. Извиняюсь, пройду в туалет.

– Кофе будешь? – спросила меня Настя и потребовала: – Сними пиджак!

– Несолидно как-то. – Я сопротивлялась вяло, понимая, что выгляжу глупо.

– Очень хорошо. Значит, всерьез не примут.

– А я настроилась всерьез.

– Не получится. Сегодня тебя махнут несколько раз обязательно. Ты, главное, не вякай. Сиди и слушай с умным видом.

– А какая повестка дня? – Я все-таки решила хоть немного подготовиться.

– Повестки нет. Это оперативка. Где какие суда, какие грузы, отклонения от графика. Пойдем, я покажу твое рабочее место.

Мы пришли в большой кабинет. Нормальный кабинет большого начальника с массивным столом, к которому примыкал стол для совещаний. Я насчитала по шесть кресел с каждой стороны.

На одной стене висела огромная карта мира с коричневой сушей, голубыми океанами и морями, с красными корабликами на голубом. Я потрогала один из корабликов, он легко отделился от карты, а когда я вернула его на прежнее место, он так же легко приклеился. Карта, а может быть, только моря и океаны на ней были намагничены.

В углу кабинета стояли флаги неизвестных мне государств и большой российский флаг.

В кабинете был огромный телевизор и большая аудиосистема «Сони», но особенно поразил меня стол – большой, сияющий темным лаком, с компьютером «Макинтош» с лазерным принтером. Устройство, напоминающее пульт управления какой-нибудь очень сложной машины, оказалось телефоном с факсом и модемом.

И еще было вращающееся вокруг своей оси устройство, в котором размещались ручки, карандаши, нож для разрезания бумаг, цветные скрепки, скотч, – целая канцелярия! Я видела такую же, только меньших размеров, в писчебумажном магазине. Меня поразила цена: на такое устройство не хватало месячной зарплаты учителя средней школы.

Возле стола – вращающееся кресло. Я села в него.

– Мне надо подушку подложить. А то они меня не увидят.

– Твой отец высокий, и кресло было оборудовано под него.

Настя что-то сделала, и кресло поднялось так, что я зависла над столом. Настя сдвинула кресло чуть ниже. Я посмотрела на часы. У меня оставалось совсем мало времени до совещания, а я еще не решила ни одного вопроса.

– Кто в совете директоров? – спросила я.

– Список фамилий с адресами, рабочими и домашними номерами телефонов справа от тебя. Слева – кабинетное переговорное устройство. На этой клавише я – номер один, номер два – заместитель, три – юрист, четыре – главный бухгалтер.

– Я сейчас запишу.

– Ничего не записывай. Запомни номер один, красная клавиша – это я. Будешь вызывать через меня, а я решу, кого тебе надо вызвать, а кого не надо.

– Понятно. Я буду играть роль не только подсадной утки, но и попугая.

– Этого мало! – усмехнулась Настя. – Тебе еще придется быть и зайчихой, и лисицей, и кабанихой, и волчицей, и даже кошкой. Пойдем, я покажу тебе комнату отдыха.

Настя толкнула одну из деревянных панелей, которыми были обшиты стены, и я вошла в небольшую комнату с диваном, застеленным пледом, холодильником, телевизором, буфетом с набором посуды.

– Туалет и душ. – Настя распахнула еще одну дверь. На подзеркальной полке стояли кремы для бритья и после бритья, бритвы «Жилетт», нераспечатанные зубные щетки, крем для рук и еще флаконы с неизвестными мне жидкостями. – Все, – сказала Настя, – я пошла на свое рабочее место. Главное, молчи с умным видом.

Я осталась в комнате отдыха, села в удобное кресло. Самое странное, что я была абсолютно спокойна. За десять лет работы в школе я оказывалась в таких ситуациях, в какие нормальная женщина не попадает за всю жизнь. Меня не слушали, меня пытались выгонять, мне не подчинялись и даже издевались. И я поняла: главное – не суетиться. Можно даже пропустить первые удары, но не терять чувства юмора. Высмеять всегда эффектнее, чем ударить. Я научилась балансировать и точно определять – когда надо реагировать сразу, а когда выслушать все и ответить в конце, потому что завершающий всегда в преимуществе: у оппонента не остается времени на ответ.

На журнальном столике лежала открытая пачка английских сигарет «Данхилл». Эти сигареты курила покойная Полина. Я не удержалась и закурила. Курила, как курят школьники, торопливо затягиваясь, ведь в эту комнату, пока нет отца, мог войти кто угодно.

На переговорном устройстве, которое, наверное, дублировало то, что было в кабинете, зажглась красная лампочка, и раздался голос Насти:

– В кабинете первый заместитель и Семен. Выходи, не дай им сговориться.

И я вышла. Заместитель и Семен Петрович говорили у двери, в противоположном конце кабинета. Кабинет, конечно, большой, но не настолько, чтобы меня не заметить. Заместитель смотрел на меня и не видел. Это я в школе уже проходила, как все молоденькие учительницы. Обычно старшеклассники, якобы не замечая учительницы, разбирают ее достоинства и недостатки. Выглядит это примерно так: «А у Маши, что ведет физику, хорошая задница». – «Нет, зависает». – «А грудь у нее есть?» – «Чего-то вроде пузырится спереди».

Маша якобы не слышит, старается как можно быстрее пройти мимо. Я, однажды услышав такое обсуждение, подошла и высказала свои соображения о мужских достоинствах десятиклассников. Больше меня не обсуждали.

Я прислушалась. Обсуждали не меня. Обычный деловой разговор, и я вдруг поняла, что школьные правила здесь не подходят и вряд ли пригодятся. В тех правилах было записано, что я – учитель, и они обязаны мне подчиняться, они могут взбунтоваться и объявить мне бойкот, но не сразу. Но здесь, вероятнее всего, бойкот будет объявлен уже через несколько минут.

В кабинет входили члены совета директоров, молодые мужчины до или слегка за тридцать. И никто не замечал меня. И даже те, кому я была представлена Гузманом в институте Склифосовского, меня тоже не видели. Только женщина, юрист компании, как и в прошлый раз, глянула на мои ноги, но на этот раз на мне были приличные лаковые лодочки, а не стоптанные босоножки. Но с туфлями юристки – летними, открытыми, на удобном широком каблучке, очень модными в этом сезоне – мои лодочки тягаться не могли.

Директора, рассевшись по своим местам, открывали папки из мягкой кожи. Персональные папки с вытисненными золотом фамилиями. Ничего, я себе тоже закажу такую!

Наверное, мне надо уже садиться в кресло и, как мы договорились, Семен Петрович представит меня совету директоров. Но я вдруг испугалась. Для этого надо было оторваться от стены, сделать несколько шагов и сразу оказаться, что называется, в центре внимания.

И тут старик наконец отошел от заместителя, сел в мое кресло, чертыхнулся: кресло оказалось слишком высоко поднятым для него, и начал:

– Здравствуйте, товарищи… извиняюсь, господа! Ситуацию с Большим Иваном вы знаете…

И сразу наступила тишина.

– В общем, Иван выпал из тележки и, возможно, надолго… ну, предположительно месяца на три. Вчера состоялось экстренное собрание акционеров. Были и особые мнения, но большинством голосов исполняющим… исполняющей, – поправился он, – обязанности президента компании и председателя совета директоров назначена Бурцева Вера Ивановна – дочь Ивана Кирилловича. Вера, занимай место.

Я надеялась, что старик останется, но он тут же вышел из кабинета. Я знала, что сейчас все рассматривают меня. Они ждут, с чего же я начну. Тогда подождите. Я выдержу паузу, и, если мне повезет, они начнут первыми, отвечать всегда легче. Я вынула из своей пластиковой папки чистый лист бумаги и начала писать:

 
Наверх, вы, товарищи, все по местам,
Последний парад наступает…
 

И отметила, что выбрала слова из морской песни: я ведь находилась в морской компании… Молчание затягивалось. Здесь нельзя перебирать, еще несколько секунд – и начнется шум, смешки, комментарии.

– Александр Петрович, – сказала я как бы между прочим заместителю, – ваше слово.

Я даже не посмотрела в его сторону.

– Совет ведет президент или исполняющий его обязанности, – ответил заместитель. И улыбнулся.

– Я прошу вас провести совет. Я еще не знаю всех правил и могу ошибиться.

Я просила помощи, и нормальный мужчина не должен был отказать.

– Если вы ошибетесь, мы вас поправим. – И заместитель снова улыбнулся. Ну что же, попробую переломить. Я тоже улыбнулась.

– Если вы отказываетесь вести совет, то с сегодняшнего дня я предлагаю следующее правило: заседания будут вести по очереди все члены совета директоров. Ржавичев, начинайте!

Я не знала, кто есть кто, но со своего места поднялся молодой полноватый мужчина в светлом костюме. Он явно растерялся, не готовый к такому повороту. И хотя, вероятно, процедура бойкота была оговорена, варианты явно не просчитывались.

– Извините. В отсутствие президента совет ведет первый заместитель, в его отсутствие – другие заместители. Это записано в уставе компании. Я не заместитель.

– С сегодняшнего дня я назначаю вас заместителем, – сказала я. Я уже шла на автопилоте, стараясь как можно быстрее закончить этот базар.

– Простите, я понимаю, что произошел переворот. Решению собрания акционеров мы обязаны подчиняться, но мы не знаем, кто вы, кроме того, что вы дочь Ивана Кирилловича. Может быть, вы представитесь?

– Фамилия Бурцева, имя Вера Ивановна. Национальность русская. Образование высшее.

Я следила за реакцией заместителя. Он посмотрел в сторону молодого человека с аккуратно подстриженной бородкой в шелковом пиджаке.

– Простите, а кто вы по образованию? – спросил тот.

– А вы? – спросила я.

– Экономист. Финансовая академия.

– А фамилия?

– Бессонов.

– А имя и отчество?

– Петр Петрович.

– Рада познакомиться. Отвечаю на ваш вопрос. По образованию я педагог.

– Значит, учительница. А какой предмет вы преподаете?

– Математику.

– Математику или арифметику в младших классах?

– Если у ваших детей плохо с арифметикой, я могу вам порекомендовать репетитора. А теперь давайте кончать базар. Вы хорошо понимаете, что я сейчас не могу провести совет, и решили поизгаляться. И вам, взрослым мужикам, не стыдно?

– Мне лично не стыдно, – тут же ответил заместитель. – Скорее должно быть стыдно вам, что вы согласились заниматься проблемами, в которых ничего не понимаете и, вероятнее всего, никогда не поймете.

– Думаю, что кое-что пойму уже к концу заседания совета, если оно состоится. А если не состоится, то не по моей вине.

Я смотрела на заместителя. Тоже вполне школьный прием. Когда выявлен зачинщик, вся ответственность перекладывается уже на него. Директора смотрели на заместителя, ожидая его ответа.

– Ладно, – сказал он. – Дело есть дело. Начнем совет. – Заместитель встал и со своей папкой подошел ко мне: – Если уж я веду совет, давайте поменяемся местами.

По опыту я знала, что даже если бунтарь в классе заколебался, он попытается сохранить лицо, как говорят японцы. Заместитель претендовал хоть на временное, но председательское кресло во главе стола. Мальчишке бы я уступила, пусть потешит свое самолюбие, но возле меня стоял не мальчик. Уступлю сегодня, завтра он сядет в это кресло без моего разрешения.

– Извините, Александр Петрович. Это место президента, а вы его заместитель. Так что ведите совет со своего места.

Заместитель вернулся на свое место, усмехнулся и сказал:

– Предлагаю начать с разного. Пять минут на разборку мелочей, и приступим к главному.

Тогда я не придала значения его словам. Заместитель вел обычное оперативное совещание. Члены совета директоров заявляли о возникших за последние дни проблемах: платежи, страховки, оплата адвокатов, простой судов, задержка сроков доставки грузов.

Вначале я пыталась записывать, я даже понимала, о чем говорят, но на какие-то секунды отвлеклась, рассматривая, как Бессонов делает пометки на миниатюрном компьютере, а один из директоров записывает их на «ноутбук», остальные пользовались пухлыми блокнотами «органайзерами». Я мечтала завести себе такой же, но, подумав, отказалась, нечего особенно записывать. Купить картошки, луку, свеклы, сдать белье в прачечную – это я помнила и без «органайзера». Школьные проблемы я решала «по возникновению». Возник, скажем, Дима Пегов, и я про него помнила все и без «органайзера»: и о чем ему надо напомнить, и что передать его родителям через школьную буфетчицу, которая дружила с его матерью, и чего передавать не следует.

Я смотрела на директоров, мужчин моего возраста и даже чуть моложе, и не могла понять, откуда они вдруг появились. Их не было еще пять лет назад. Все сдвинулось. Раньше, впрочем, как и сейчас, заканчивали институт к двадцати двум годам, девушки к этому моменту выходили замуж. Жили у родителей жены или мужа. Обычно родители вносили первый взнос за кооперативную квартиру, и целое десятилетие уходило на покупку мебели, телевизора, стиральной машины. Автомобиль появлялся годам к сорока, иногда чуть раньше, если отец отдавал свои старые «Жигули» и покупал себе новые. Бывали туристические поездки в Польшу, Венгрию, Болгарию. Дубленку носили по двадцать лет, как прабабушки, которым полушубка хватало на всю жизнь.

К сорока мужчины заведовали лабораториями, в пятьдесят – отделами, к шестидесяти становились заместителями директоров. Женщины-врачи лет по десять ходили участковыми врачами, потом становились заведующими отделениями, а там уж как повезет. Конечно, были и стремительные карьеры, но обычно если удачно женился или вышла замуж или твой тесть работал в той же или близкой к твоей профессиональной сфере. Существовали и неудачники: вечные старшие инженеры и младшие научные сотрудники, кто-то спивался, садился в тюрьму, но резких перемен в жизни не было ни у кого, все перемены и просчитывались, и объяснялись.

И вдруг все изменилось. Появились частные фирмы. Управлять банками стали двадцатилетние, сроки карьер сократились вдвое, втрое. Молодые люди завели себе дорогие машины, поездка за рубеж перестала быть событием, став рабочей нормой: в неделю приходилось вылетать или выезжать в две-три страны, без возвращения домой и многодневных оформлений выездных документов.

Одни приспособились или приспособили жизнь для себя, другие остались без работы, они могли делать только одну привычную работу, а если таковой не оказывалось, другую они делать не могли. Старшее поколение не могло переменить профессию, потому что не умело переучиваться. Одни молодые могли работать по двадцать часов в сутки, другие не выдерживали и восьми. Из девок моего поколения, с которыми я училась в школе, одна открыла частную нотариальную контору, одна стала брокером на бирже. Это из семнадцати. Остальные торговали цветами, консервами, сигаретами, работали медицинскими сестрами, учительницами, участковыми врачами, бухгалтерами. Из пятнадцати ребят двое погибли – один в Абхазии, другой в подъезде своего дома, один торговал подержанными автомашинами, двое сидели в тюрьме, один стал милиционером, двое инженерами, сейчас сидели без работы, еще двое стали наркоманами, и только один, химик по образованию, купил две химчистки-прачечные, ездил на «Мерседесе-930», построил трехэтажную дачу и купил пятикомнатную квартиру.

Я смотрела на Заместителя. Он, вероятно, был из удачливых, спокойный, неторопливый.

Первое, что я даже не услышала, а почувствовала, – какое-то изменение в голосах, они не стали говорить громче, появилась многозначительность, увеличились паузы. Что-то изменилось в выражениях лиц. Один усмехнулся, на лице другого явно выразился преувеличенный интерес к обсуждаемому. Я стала слушать очень внимательно.

– На переходе в Дуржан намечается ЕГН прихода двадцать пятого июля, – сообщил Ржавичев.

Директора смотрят на меня. И мне ничего не оставалось, как спросить:

– Это точно?

– Капитан дает нотис на двадцать пять.

– Что у нас по харе? – спросил Заместитель.

– Хара бигенгует объекты, – ответил Ржавичев.

– Когда закончится бигенгование? – поинтересовался Заместитель.

– Высокая вода до двадцати семи.

– Что дальше? – Заместитель задавал вопросы быстро и мгновенно получал ответы.

– Идет за объектом в Какинаду.

– Что с демориджем по Джамрату?

– Фрахтователи затягивают.

– Какие меры предлагаете принять?

– Поменять на диспог.

– Один диспог за деморидж маловато будет. Предлагаю добавить стании и запросить два диспога.

– Категорически не согласен. Стания сакшн нужна, – заявил Ржавичев.

Директора едва сдерживали смех. Но Заместитель был серьезен. Я сама не заметила, как стала мысленно писать его с заглавной буквы.

– Мнение юриста? – спросил он.

– Я считаю, что пиендай с лхойдом нас поддержат.

И тут я окончательно поняла, что меня разыгрывают.

– Кто за то, чтобы станию оставить себе? – спросил Заместитель.

Проголосовали трое директоров.

– Кто за то, чтобы добавить станию к двум диспогам?

Проголосовали двое директоров и Заместитель.

– Мнения разделились, – подвел итог Заместитель. – Решение за президентом.

Теперь все смотрели на меня. Только один сидел потупив голову, у него, как у школьника, краснели уши. По-видимому, это был Нехорошев.

Я знала, что отвечу, и поэтому не торопилась. Я всматривалась в лица директоров. Заместитель мне улыбнулся. На лице Ржавичева читалось почтительное ожидание моего решения. Бессонов едва сдерживал усмешку, во взгляде юристки была даже жалостливая снисходительность.

– Очень интересная дискуссия, – начала я. – Считайте, что попытка повесить мне лапшу на уши не удалась. Вы, как плохие актеры, все время переигрывали. В следующий раз отрепетируйте более тщательно. Мои школьники, готовя розыгрыш, подходят серьезнее.

– Вы о чем? – спросил Ржавичев. – Простите, я не понял.

– Я вам объясню отдельно. Все свободны.

Все вышли из кабинета. Я продолжала сидеть, на мгновение показалось, что у меня отнялись ноги. Мне хотелось одного: пройти в комнату отдыха, лечь на тахту, укрыться пледом и уснуть. Не у одной меня такая особенность. Когда переживаешь стресс и вроде бы надо действовать, принимать решение, большинство людей хочет лечь, уснуть и забыть о неприятном. Потом – будь что будет, но сейчас нужна передышка.

В кабинет вошла Настя, подняла большой палец.

– Молодец! Блестяще!

Я нашла в себе силы встать, прошла в комнату отдыха, легла на тахту и укрылась пледом.

– Тебе плохо? – спросила Настя.

– Мне надо поспать хотя бы пятнадцать минут.

И я уснула. Проспала почти два часа.

Я приняла душ. Проверяя ящики шкафа, обнаружила утюг, подгладила юбку и блузку. Мне очень хотелось есть. Я приготовила бутерброд с ветчиной, открыла банку холодного пива. Одного бутерброда оказалось мало, в микроволновой печи подогрела консервированный горошек, вскипятила воду, выпила кофе и решила, что надо поговорить с отцом, прежде чем принять решение. Когда я читаю в романах о долгих и мучительных раздумьях героев – все это глупости. Решение обычно принимается сразу: увидела мужика – и он или нравится, или не нравится, хорошая тряпка – нравится или не нравится. Нерешительность с мужиком бывает оттого, что он сам нерешителен, а с покупкой потому, что всегда не хватает денег.

Конечно, я хотела бы остаться в компании, и даже неважно, в какой должности. Мне нравился Заместитель, хотя, конечно, вел он себя как сука, пусть даже определение «сука» применимо больше к женщине. Сказать «как кобель» – не точно, потому что «кобель» – сексуальная категория, а не нравственная. Но не это было главным. Я хотела получить деньги: даже двухмесячная зарплата президента компании решила бы мои проблемы года на два или даже на три. То, что сегодня меня макнули, можно пережить. Но даже за очень хорошие деньги терпеть унижения каждый день я не хотела.

Я сразу вспомнила Ржавичева, его вопросы, его усмешку и с каким упоением он исполнял свою роль в этом розыгрыше. Ничего, ты свое получишь, – решила я тогда. И без всяких колебаний и сомнений.

Через кабинет я прошла в приемную.

– Кофточку подгладила, – сказала Настя. – Кстати, в ящике справа есть фен.

– Какие новости от отца? – спросила я. Именно в этот момент я решила сделать поводок, который связывал бы меня и Настю, покороче. Я не буду во всем слушаться ее.

– Решили отложить операцию. Сегодня его отправят в санаторий. Уже вызвали швейцарского хирурга, и они с, Гузманом решат, оперировать его здесь или провести операцию там.

– Я поеду к нему сейчас.

Настя посмотрела на часы.

– Тогда только завтра. Он уже не в институте, но еще и не в санатории.

– Я поеду в санаторий. Где он находится?

– Нет, – сказала Настя. – Ему после дороги нужен отдых. Завтра приходи, и решим.

– Решать буду я. Я не девочка, чтобы за меня решали, когда мне видеться с отцом.

– Ты с ним не виделась годами, – сказала Настя.

– А сейчас хочу видеть каждый день. Пожалуйста, адрес санатория.

Настя молча написала на бланке компании адрес санатория.

– Каким транспортом можно туда добраться?

– Не знаю.

Я поняла, что перебрала и надо отступать.

– Прости, – сказала я.

– Прощаю.

– Не знаешь, что говорят после этого совета?