Текст книги "Сто затей двух друзей. Приятели-изобрететели"
Автор книги: Валентин Головин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)
Художники
Учить – ум точить.
Поговорка
С той поры, как лопнул водяник, старухе житья не стало. Ну каково было ей слышать даже от двухлетних карапузов: «Ласскажи подлобно пло стласного пузыля…» Вот до чего осрамили ребята бабку Агафью своим спектаклем у мельничного омута. А теперь двух выдумщиков ждали новые дела.
Ромашкин любил повторять:
«Умелые руки не знают скуки». Он даже стихи сочинил про себя и своих друзей:
Говорят, порой бывает,
Ребятишки заскучают,
А я сам! А я сам —
Себя скуке не отдам!
Говорят, что целый день
Иногда их гложет лень,
А я сам! А я сам —
Лень порву напополам!
Говорят, что у детей
Мало с пользою затей,
А я сам! А я сам —
Добрых сто затей создам!
В лагерную бригаду затейников и оформителей входили и три девочки. По странному совпадению все они носили вкусные, съедобные прозвища.
Одну звали Пончик, другую – Сарделька, а третью – Плюшка. Случилось это так.
Катюшу Терентьеву прозвали Пончик за румяные симпатичные округлые щечки. Ее подружка Нелли Смирнова была такая упитанная девица, что как только ее увидели в лагере, то тут же присвоили прозвище Нелька-сарделька. Ну, а третья, Нюша Серегина, была большой любительницей поспать. Ее даже сначала называли Соня Серегина. Но с тех пор как она уснула, не успев проглотить плюшку, которую жевала перед сном, и проснулась с куском за щекой, ее тут же стали величать Нюшка-сплюшка-плюшка…
Девочки очень скоро привыкли к своим безобидным, аппетитным прозвищам и перестали обижаться, если кто-либо звал их не по имени.
– Привет художницам! – сказали наши друзья, входя в комнату, где подружки трудились над плакатами и оформлением стенгазеты.
– Ну, что общего, кроме шести букв, в словах «плакат» и «плакать», а мне от множества плакатов хочется захныкать, – пожаловалась Пончик.
– Слезами горю не поможешь, – сказал Ромашкин. – Ты небось забыла золотое правило: прежде чем шевелить руками, пошевели мозгами.
– Я шевелила. Но ничего не нашевелилось.
– Хочешь, твои кучи-тучи плакатов через час рассеются? – предложил Мишка. – Беги на кухню. Выпроси там любого, хотя б испорченного масла.
– Это зачем? Плакаты печь, как блины?
– Вот именно – форму смазывать. А теперь, Пончик, одна нога тут, а другая – там. Без масла не возвращайся.
Катюша побежала на кухню, а друзья стали осторожно острием ножа и ножницами вырезать контуры рисунков и букв из ее самого лучшего плаката. На нем сверху виднелась надпись: «Здоровье в порядке – спасибо зарядке!» А внизу были нарисованы фигурки физкультурников.
Через десять-пятнадцать минут Катя вернулась обратно. Увидев, что ее труд погиб, девочка всплеснула руками:
– И вам не стыдно такие шутки шутить, мастеры-ломастеры! Пока я бегала высунув язык за маслом, вы взяли да нарочно испортили мой самый хороший плакат…
– Погоди расстраиваться. Дай-ка лучше масло» смазать форму, – и Ромашкин тщательно промаслил оставшуюся кружевную поверхность плаката.
– Мы сейчас откроем с тобой, Катеринка, типографию. Пусть тираж экземпляров этого плаката будет хоть двадцать штук. Клади-ка наш трафарет на чистый лист бумаги и закрашивай отверстия, которые мы вырезали, – и Миша показал, как легко и просто размножать с помощью трафаретной формы любые изображения и тексты плакатов.
И в самом деле, через час тучи плакатов уже не висели над бедной художницей. И вместо слез в ее голубых глазах засверкали озорные искорки.
– Что ж это за типография из трафаретов? Вот если бы было можно тексты печатать, а не писать каждый раз, – сказала она.
– А это очень просто, – вмешался Витька. – Давайте устроим настоящую типографию, которая бы печатала заголовки, лозунги и всякие другие тексты. Нет ли в вашем хозяйстве ластиков-стиралок? – спросил он.
– Не успел ничего напечатать, а уж стирать хочешь? А ластики есть, бери сколько надо. Вот они, – ответила Нелли.
Пуговкин забрал все резинки, и друзья вышли.
– Небось втихомолку изобретать пошли, – догадалась Нюша.
Не прошло и получаса, как два наших товарища вернулись.
– Вот она где, вся типография! – И Витька загадочно похлолал себя по карману.
– А ну, выкладывай.
Пуговкин вынул из штанов кучу стиралок и странную картонную линейку.
– Это верстатка, – сказал он, – куда будут вставляться резиновые буквы. Видите, у каждого знака есть сверху и снизу выступы, а в линейке по бокам – пазы.
– Дай-ка я наберу хоть пару слов, – попросила Катя.
Она быстро отыскала нужные буквы, вложила их в верстатку, смазала сверху краской и приложила текст к бумаге.
– АШАН АШАМ, – с удивлением прочитала Катя вслух. – Вот так типография! Что ни слово, то четыре ошибки.
– Ну, ошиблась не типография, а ты сама, – обиделся Пуговкин. – Ведь надо набирать все буквы строки наоборот, тогда слова отпечатаются верно. Вот я наберу снова твои таинственные: АШАН АШАМ, а ты отпечатай.
Девочка снова тиснула текст и теперь прочитала:
– МАША НАША. Правильно!
– Для этой походной типографии не лишне иметь и валик для накатки краски на буквы, – заметил Ромашкин.
– Но где его достанешь?
– Я б взял кусок любой резиновой трубы и надел его на круглую палочку. Потом просверлил в концах развилок дырки, вложил меж них палку, вбил в нее с боков по гвоздю, и валик готов.
– Вот ты и сделай нам такой валик, – попросили девочки.
И Ромашкину ничего не оставалось, как пообещать принести валик к вечеру. «Не дал слово – крепись, а дал – держись», – вспомнил он и сдержал свое обещанье.
– С вашими трафаретами и типографией теперь нам плакаты не страшны, – сказала Нюша. – А нельзя ли придумать что-нибудь такое, чтобы легче было оформлять стенгазету? Вот мне, например, надо писать заголовки. Кисточкой буквы получаются кривыми, неровными, разной толщины, как деревья в лесу.
– Если нет плакатных перьев, то пиши Любой палочкой.
– Без кисти?
– Конечно, – ответил Пуговкин. – Застругай один конец ее так, чтобы получилась лопаточка, окунай в краску и строчи на здоровье.
– А мне надо перерисовать завод, самолет, пароход. Нет ли у вас в запасе способа, чтоб было и побыстрей и поточней? – спросила Нелли.
– Можно под копирку. Знаешь, есть такая копировальная бумага.
– Но так сразу испортишь оригинал, с которого надо срисовывать, – возразила девочка.
– Тогда возьми зеркало-невидимку.
– Где же взять это волшебное зеркало?
– Погоди, сейчас я его Сюда принесу. – Витька куда-то отправился и вернулся с куском обыкновенного оконного стекла.
– Вот так зеркальная невидимка, – засмеялась Нелли.
Пуговкин приладил к стеклу две стойки из картона. Потом поставил его рядом с изображением самолета и сказал:
– Погляди вбок – видишь отражение. Теперь положи рядом бумагу и срисовывай на нее свой самолет.
И верно, с помощью такого простого способа можно было быстро и точно перечерчивать любые изображения, не нарушая целости оригинала.
Девочки тотчас принялись перерисовывать все, что попадалось им под руку. Вот только у них получалось перевернутое изображение.
– Тоже мне волшебство! Что ни копируй, все шиворот– навыворот, – снова фыркнула Катюша.
– У того хороший смех, кто смеется после всех, – ответил Ромашкин. – Во-первых, много вещей, например бутылки, елки, шары, звезды, орнаменты, смотрятся одинаково слева направо и справа налево. Во-вторых, можно перечертить свой рисунок еще раз, и он станет неперевернутым. В-третьих…
– В-третьих, – подхватил Пуговкин, – я знаю, как просто рисовать с зеркалами точь в-точь и пейзажи, и фрукты, и фигуры, и цветы, и дома – словом, все, что видят глаза.
– Погоди, не перебивай. Дай мне сказать, – попросил Мишка. – Сначала я вас угощу своим третьим, а потом и ты накормишь нас своими сладостями.
Ромашкин подошел к окну и повернул одну из рам внутрь комнаты.
– Вот поглядите. В стекле на фоне темной стены ясно видно мое изображение. А теперь я укреплю кнопками на стене лист бумаги. Догадались для чего? Нет? Да чтоб нарисовать свой автопортрет, который смотрит на меня из стекла. – И Мишка моментально сделал на бумаге карандашом набросок своей вихрастой головы.
– Если такой удобной рамы нет, – пояснил он, – то можно бумагу повесить на стенку, а большой кусок стекла вставить в распил толстой доски.
– А можно ли делать сразу два разных дела: копировать и одновременно увеличивать рисунок? – полюбопытствовала Катя.
– Конечно. Только нужно обзавестись пантографом, – тотчас ответил Витя. Его было трудно озадачить почти любым вопросом. – Он все может… Ведь недаром он зовется – «панто», что означает «все», и «граф», что значит «пишу, рисую».
– Эх, нам бы достать или купить такой чудный универсальный, всерисовальный прибор – хотя бы один, – размечталась Катеринка.
– Не купить, а смастерить.
Для резинового пантографа раздобудь: раз – карандаш, два – кнопку, три – нитку резины. Воткни кнопку на доску. Привяжи к кнопке резиновую нить. На этой нитке затяни узелок. К другому концу резины прикрепи карандаш. Узелок – это копир. Чем он дальше от карандаша, тем получится больше копий. Вот и весь пантограф.
– А как же он работает?
– Очень просто. Начни водить узелком вдоль линий контура рисунка, который надо скопировать, и твой карандаш станет сам повторять, вырисовывать все изгибы, очертания увеличенного изображения.
– Но можно ли этим пантографом одновременно и уменьшать рисунок? – поинтересовалась художница.
– Разумеется. Поменяй местами карандаш и узелок и теперь вычерчивай уменьшенную копию. Если же кому лень сделать пантограф, то можно обойтись и без него…
– Каким образом?
– Есть два способа – «квадратно-гнездовой» и негативно-проекционный. Начерти мелкую сетку квадратиков на какой-нибудь прозрачной бумаге или пленке и накрой ею рисунок. Другую сетку крупных квадратов наметь на бумажном листе. Затем переноси части изображения из каждого квадратного гнездышка в большое.
Для второго способа надо взять обыкновенную бумагу, карандаш, фотоувеличитель и негатив рисунка. Положи в затемненной комнате бумагу на столике увеличителя и включи в нем свет. От негатива на бумаге появятся разные светлые и темные пятна. Теперь бери карандаш и начинай тушевать, зарисовывать подряд все светлые пятнышки. Где свет ярче, там клади тень погуще. Через несколько минут освети комнату и увидишь, что у тебя нарисовалась большая «сухая» фотография. Это может быть пейзаж, здания, растения, фигуры. Но всего занятней таким способом получить крупные рисованные портреты друзей и знакомых. Они наверняка ахнут от изумления.
И чтобы уметь сделать точные фотокопии со сложных чертежей, графиков, рисунков, радиосхем, карт и таблиц, полезно обзавестись складным фотоперископом. С ним нетрудно снимать без штатива на домашнем подоконнике или на столе в библиотеке-читальне. Фотоперископ можно приладить к любой фотокамере – «Смене» или «Зоркому».
Для него надо раздобыть зеркальце, металлическую полоску и линзочку для очков к дальнозорким глазам силой плюс две диоптрии. Если укрепить хотя бы пластилином эту линзу на объективе фотоаппарата, то им можно фотографировать на расстоянии вдвое короче, чем метр.
Впрочем, это расстояние следует проверить пробной съемкой. По результатам такой съемки надо вырезать из бумаги треугольник, показывающий ход лучей света от предмета съемки к объективу.
Сложив бумажный треугольник наискось, найдем размеры зеркала, угол и высоту его крепления на планке. Один конец планки теперь можно согнуть так, чтобы он входил на камере в скобу для видоискателя, а другой конец планки приспособить для крепления зеркала под нужным углом. Вот и все.
Если же требуется переснять не одну страницу книжки среднего формата, а сразу две, то фотоперископ надо водрузить на подставку из трех-четырех толстых книг. Ну, теперь, Пуговкин, выкладывай и ты, что у тебя приготовлено на третье.
– На сегодня, пожалуй, хватит нашим девчатам рассказывать разные разности. Зайдем к ним завтра, тогда и покажем, как стать лихим рисовальщиком в одну минуту.
– А завтра, – вздохнула Нюша, – мы должны делать значки для кружка юннатов.
Ребята ушли. Но они решили подготовить художницам неслыханные проекты юннатских значков.
– Легки на помине, – встретила их Катя на следующий день. – Мы только что говорили, как бы избавиться от растекания красок под вашим трафаретом.
– Берите краски совсем густыми или очень жидкими, – ответил Ромашкин.
– Не шути и не болтай глупостей. Чем жиже краски, тем больше потеков, – сказала Нюша.
– Но я говорю всерьез. Густую краску можно наносить на бумагу, если ее торцевать толстой кистью. А жидкую – разбрызгивать пульверизатором.
– Где его тут достанешь?
– А это пара пустяков, – ответил Ромашкин. – Пробка, две соломины – и пульверизатор готов. Да я сейчас его вам принесу.
Минут через пять-десять Ромашкин явился, держа в руках кусок наискось срезанной пробки со вставленными в нее соломинами. Одна соломинка была тонкая, а другая, в которую надо было дуть, – толстая. Он опустил тонкую соломинку в жидкую тушь и показал, как можно разбрызгать краску на трафареты.
– Отправились мы вчера от вас на опушку леса, – сказал Витька, – и видим, как значки натуралистов и порхают и растут. Да не на десятки, а на сотни кружковцев…
– Как это, значки – и вдруг порхают, будто бабочки? – недоумевающе произнесла Нюша.
– А так. Мы даже один значок сорвали, а за другим пустились в погоню и тут же для вас поймали.
– Где, где, покажите, – оживились художницы, – ведь, оказывается, вместо нудного рисования множества значков их можно где-то рвать и ловить!
Тут Виктор торжественно и осторожно вынул из кармана коробок из-под спичек и высыпал из него мертвую желтую бабочку-капустницу и листочек березы.
– Эти капустные бабочки, – сказал он, – хотя и красивые, но зловредные. Накладут яичек, а из них такие обжоры гусеницы полезут, что вместо кочанов капусты в поле одни кочерыжки могут остаться. Так что, чем больше словить и уничтожить этих бабочек, тем лучше. Мы-то и надумали превратить их в значки. Вот смотрите, я кладу бабочку между двумя кусками фотопленки, отмытой в горячей воде от эмульсии. Потом обрезаю эти пленки по контуру бабочки, обшиваю нитками, прикалываю булавку – и значок готов. Если кому не нравится значок с бабочкой, то пусть носит такой березовый листок. Он ведь по-своему тоже красив.
Затея – нарвать в лесу и наловить на капустных грядках юннатские значки – девочкам понравилась, и они тут же отправились на охоту.
С ними пошли и Витя с Мишей. Но вместо того чтобы ловить бабочек, друзья принялись собирать разные цветы.
– Уж не собираетесь ли вы осчастливить кого-нибудь букетом? – полюбопытствовала Катя.
– Я, – ответил Пуговкин, – хочу послать своему учителю необыкновенное письмо.
– А мне хочется нарисовать цветы без кистей, красок и цветных карандашей, – отозвался Миша.
– Девочки, девочки, бегите скорей сюда! – закричала Пончик. – Тут ребята снова что-то придумали.
Когда Нелли и Нюша, запыхавшись, примчались, они увидели в блокноте Пуговкина чертежик. Между двумя кусками прозрачной пленки от фотокамеры 6х9 сантиметров он поместил распластанные листья, травы и цветы.
– Потом, – растолковал Витя, – надо края пленок обклеить бумагой, на которой можно написать названия растений, и открытка-гербарий готова. Клади ее в конверт и отправляй в школу, домой или друзьям.
Ромашкин показал, как он собирался изображать цветы без красок, кистей, карандашей. В его букете были и желтые лютики, и куриная слепота, и листья. Если передавить сок лепестка на бумагу, то цветок отпечатается сам собой. Надо только положить бумагу на фанерку или плотную обложку книги. А нажимать следует чем-либо твердым – черенком перочинного ножа, ложкой, расческой.
– Так можно рисовать не только цветы, – добавил он. – Хотите – и такими естественными акварельными красками можно изобразить фрукты и пейзажи: леса, поля, холмы, здания, дороги, речки, облака, тучи. Нарисуйте сначала карандашом контуры этих предметов, а потом закрасьте их соком цветов.
– А когда же мы начнем кушать Витькино вкусное третье? – спросила нетерпеливая Нелли.
– На всякое хотение имей терпение, – ответил за друга Мишка. – У нас сейчас есть срочное задание: сделать стенды, то есть стенки такие, где можно приколачивать плакаты, рисунки, фотографии. Вот мы и задумали соорудить их, не имея досок, фанеры, гвоздей, красок, клея.
– Словом, из воздуха, – добавила Нелли.
– Ну, не совсем из воздуха, но, безусловно, воздушные. Приходите-ка пораньше утром завтра на аллею, где будет линейка, и увидите.
– Так скоро? – удивились художницы. – Уж не колдуны ли вы, ребята?
– Колдуны не колдуны, а просто начинающие изобретатели. Ведь изобретатели бывают порой похлеще колдунов. Такое иногда придумают – только держись! Ну и мы пока стараемся набраться силенок с пеленок, – усмехнулся Ромашкин.
Наутро любопытная Нюша первая прибежала на линейку. И верно, там стояли шесть стендов, сделанных нашими друзьями. Они раздобыли засохшие, негодные деревца, толстые сухие сучки елок. Нельзя же губить молодую, свежую, живую поросль.
«Растение еще ребенок, а ты его безжалостно под корень!» – рассуждали ребята. Из охапки такого бросового материала они выбрали самые прямые стойки и вкопали их вдоль дорожки. Потом привязали сверху и снизу перекладины. А поперек перекладин сделали обвязку веревками. Эти веревки они перекрутили, чтобы в них можно было вставлять и плакаты, и карты, и картины, и фотографии, и тексты. Стенды получились у ребят быстро, дешевые и воздушные.
– Ну, а когда же Пуговкин даст нам попробовать свое сладкое третье? – снова не унималась Нелли.
– Погодите, лакомки, до вечера, и вы увидите, от чего и девочки и мальчики оближут пальчики, – сказал загадочно Ромашкин.
Настал вечер. Пуговкин нес завернутую в газету какую-то таинственную коробку.
– Тут конфеты? Печенье? Шоколад? Пирожные? Торт? – засыпали его вопросами девочки.
Не разворачивая коробки, Витька произнес маленькую речь:
– Помните, когда вы копировали рисунки с простым стеклом, все получалось шиворот-навыворот? А если начать срисовывать через зеркало, то какое изображение видно в зеркале? На рисунке оно будет точь-в-точь такое, как видит наш глаз. Вот посмотрите. Тут Пуговкин наконец-то развернул свой загадочный сверток, и девочки увидели картонную коробку без дна, в верх и в середину которой были наклонно вставлены два зеркала. Нижнее зеркало было с хитростью – через него все видно насквозь. Оно было исцарапано частыми черточками вдоль и поперек и наполовину отражало и пропускало световые лучи. Витька нарисовал чертеж хода лучей, и стало понятно, как происходит двойное переворачивание изображения в таких зеркалах и почему рисунок получается правильным. Ведь в нижнем, процарапанном зеркале были одновременно видны и неискаженное изображение и лист бумаги с рисующей рукой.
Ребята гордо назвали этот прибор «Друг художника». А девочки тут же, смеясь, добавили:
– Художника-лентяя, которому лень самому рисовать с натуры.
Обидевшись, друзья ушли, слегка охладев к оформительским делам. Их ждали другие увлечения.
День флота
Двое – не один, маху не дадим.
Пословица
Утро было тихое и безоблачное. В лесу после ночи еще сохранялась душистая прохлада. В густых ветвях звонко чирикали и заливались пичуги.
Два друга спозаранку направились к речке. Шли они, как всегда, рядом. Сначала разговор велся о ссоре с тремя подружками. Решили – обижаться долго на них не стоит, уж такой народ девчонки, на все у них хиханьки да хаханьки, вечно в запасе два хи-хи, три ха-ха. Потом спели на мотив:
«Ах вы сени, мои сени» свою незатейливую песенку:
Солнце, воздух и вода
Нам товарищи всегда!
Захотим коль отдохнуть,
Мы к воде направим путь.
Речка, озеро иль море
Унесет любое горе.
Нам товарищи всегда
Солнце, воздух и вода!
– Витька, а ты ТНК не забыл? – спросил Ромашкин.
– Еще с вечера в штаны сунул. А сегодня утром взял хлеба с маслом и ниток прихватил.
– Что же ты, Пуговкин, пуговки какие хочешь куда пришивать? Или штопку какую затеял? Или удочку сделаешь – порыбачить собрался?
– Нет, нитки – это тайна! – ответил важно Витька.
И потом, нарочно подозрительно осмотрев все вокруг, прошептал другу на ухо: – И не простая тайна, а военная. Держи язык за зубами, не проговорись, а то плохо будет.
– Ну, и у меня есть не только ТНК, но и свой военный секрет, – и Мишка показал несколько пустых коробок из-под спичек. В одной было с десяток обыкновенных булавок.
– Ха-ха! Вот так военный секрет! Да ты просто букашек и таракашек коллекционировать задумал, – засмеялся Витя.
– И ты отгадчик липовый.
Так и шли они, неся в потертых штанах ТНК, нитки и коробки и в вихрастых головах – необыкновенные тайны и секреты. Лесная тропка то вилась меж кустов орешника, то устремлялась в темный ельник, то выбегала на веселую светлую лужайку.
Да, я забыл сказать, что означает ТНК. Это три вещи: тетрадь в клеточку, ножик перочинный, карандаш простой.
Их ребята вечно таскали с собой.
– Но в чем же твоя тайна? – не унимался Ромашкин.
– А в том, как до обеда наделать штук двадцать-тридцать парусных и моторных лодок и кораблей, – ответил загадочно Витя.
– А твой прапрадед случайно не был немецкий барон?
– Какой еще такой барон?
– А Мюнхгаузен. Вот он врать-то был мастак! Может, по наследству у тебя от него и это вранье, – сказал, улыбаясь, Миша.
– Ну что ж, увидишь, часика через два-три они будут, – упрямо заявил Пуговкин.
– Знаю, знаю. Поймаешь на свою катушечную нитку сказочную щуку. По твоему хотенью, по щучьему веленью все водоемы и заполнятся кораблями, – ехидничал Ромашкин.
– Знаешь что, – произнес Пуговкин, – хватит балаболить! Помоги-ка лучше собрать побольше сухих прутиков и веток.
– И эскадра возникнет из пламени костра, как чудесная птица Феникс. – снова съязвил Мишка. Но все ж стал подбирать по пути валежник.
Они пришли к говорливой лесной речушке, извивавшейся в зарослях ивняка и ольхи.
Тут Пуговкин, вынув нитки, быстро изготовил ив прутиков два одинаковых лука и сказал:
– Наши плавающие модели лодок и кораблей мы сделаем не из бревен и досок, а из прутиков. Гляди-ка, – тут Витька связал концы двух сучков. – Видишь, получилась схематическая плавающая модель любого судна. Хочешь парусную лодку, тогда ставь на нитяных расчалках одну мачту с парусом из бумаги. А если трехпарусный корабль – крепи три мачты.
Пуговкин вырвал из тетрадки пару листков и превратил их в паруса. Вскоре трехмачтовик и лодка гордо закачались на речных волнах.
– Выходит, такой флот можно сделать быстро, как в поговорке: тяп, ляп – готов корабль, – восхитился Мишка. – Ну, а при чем тут особая военная тайна?
– Да при том, что встретил я вчера пионервожатую, а она и говорит: «Подумай-ка, Пуговкин, чем поярче отметить День Военно-Морского Флота». Вот я и решил устроить на пруду. Для всех большую праздничную регату – так называют состязание парусников. Военный день на носу, а носы наши коротковаты, значит близко. Пришлось выдумать лодки и корабли не из досок и бревен или фанеры, а из прутков и веток.
– Да их и делать просто, – отметил Ромашкин.
– Будет просто, коль подумаешь раз до ста. Любое изобретение – дитя терпения. А я не сразу докумекал до таких простейших водоплавающих моделек. Пришлось с вечера дать себе заказ, чтоб утром проснуться пораньше, ведь сам говоришь: утро вечера мудренее. А теперь мы на наши лодочки поставим моторы разных систем: «РП-1», «РП-2», «РП-3», – предложил он.
– А где взять такие моторы тут, в лесу? – недоумевал Ромашкин.
– Не видишь? Эх ты, темнота! А они перед нами. И какие чудесные моторчики, легкие, бесплатные, безотказные, работают без электробатарей, без бензина, без масла, без пружин.
– Резиновые, что ли?
Выдерни резинку из трусов – вот тебе и «РП-1», то есть резиновый походный мотор готов, – догадался Мишка.
– Трусы трогать не будем. Из резинок всякий юнтех сообразит, как моторчик смастерить. Давай-ка сначала вырежем из деревянной крестовники, связанной из двух палочек, винт со скошенными лопастями. Давным-давно тьма наших моторчиков тут в лесу полеживают, на тебя глядят и умоляют: возьми нас, Мишук, мы тебе лодочки подвигаем.
Ромашкин даже потер глаза и сокрушенно признался:
– Ничего не вижу.
– Соображать надо, – укоризненно сказал Витька и вставил лопасти винта между двумя тетивами лучков.
– Вот гляди в оба. Если винт начать закручивать, то тетивы натянут луки. Отпусти винт – он начнет обратно вращаться, и модель лодочки сама поплывет вперед. Вот тебе и наш лесной мотор «РП-1» готов! А «РП-1» – значит, мотор Ромашкина, Пуговкина первой конструкции.
Потом Витя взял развилку, как для рогатки, стянул концы ее двумя нитками и вставил в их середину лопасти из двух щепок. Он закрутил эту крыльчатку несколько раз. Затем отпустил – она сама завертелась.
– Держи, Ромашкин, еще двигатель номер два. И третий лесной двигатель есть рядышком. – Тут неугомонный Витька отыскал в кучке хвороста сухую рогульку, заострил ножом ее концы и привязал нитками сбоку перпендикулярно к ее плоскости один из луков.
Потом в двойную тетиву этого лука он вставил посередине пропеллер с широкими лопастями. Лопасти он сделал из тоненьких щепок, отколотых от старого елового пенька.
Впрочем, как пояснил он Мишке, эти лопасти можно было сделать из стенок спичечного коробка.
– Чем тебе не глиссер с воздушным винтом? – спросил он.
Всем хороши были эти модельки лодок с лесными моторами. И наделать их можно было за два-три часа двадцать-тридцать штук.
– Придем в лагерь, кликнем клич. Организуем кружок «Пионерская судоверфь», и десяток ребят вместе с нами в лесу за день наготовят тьму таких моделей на весь лагерь, – сказал Пуговкин.
– Ты прав, но ведь и я, – сознался Мишка, – встретил вожатую…
– Так давай выкладывай свои коробчатые секретишки.
Но Ромашкин повел свою речь издалека:
– Попалась мне как-то под ноги коробка из-под спичек. Покрутил я ее туда-сюда – и вижу, что если она пустая, то в ней хранятся десятки всяких затей.
– Не пойму я, как это, и пустая и там спрятаны разные затеи? – недоумевал Пуговкин.
– Когда в ней спички, она не пустая, но, значит, ею играть нельзя ни в коем случае! Начнешь баловаться со спичками, считай, что до лихой беды пять минут. А без спичек бросовые коробки – безобидный и бесплатный «Конструктор».
– Какой такой конструктор?
– Не тот, кто сидит в чертежной и чертит, а тот, что продается в магазине игрушек. Вот, гляди, тут и легковая и грузовая автомашины и электропоезд на колесах из пуговиц.
Мишка мигом нарисовал в своей тетради автомобили и электропоезд, сделанные из спичечных коробок.
– Ну, а что можно сделать из них еще?
– Думай сам, если голова на плечах и ум не зачах.
– Но весь твой наземный транспорт совсем ни к чему в наш праздник Дня флота.
– Чудак! Любая коробка – лодка, а несколько их – многотрубные пароходы. Смотри, я начерчу. – Однако Ромашкин не только изобразил проекты своих судов. Он соединил булавками несколько коробок, и теперь на речной глади поплыли спичечные модели лодок, пароходов и теплоходов.
– И это все? – спросил Витька.
– Погоди, это лишь присказка, сказка будет впереди… Но мне, Витек, нужен твой хлеб с маслом.
– Проголодался, бедняжка?
– Нет, мне сейчас нужно масло – пироги делать.
– Вот потеха! Где ж тут взять муку, сковороду? И с чем пироги? С капустой? Или с вареньем? С мясом или с грибами?
– Эх, слушался бы ты маму и не подходил близко к слону, – ответил Мишка.
– К какому слону?
– К зоопарковскому.
Отдавил он, видно, тебе ухо в раннем детстве. Теперь бедному Пуговкину, что пироги, что пироги– все одно. А ведь эти две вещи слегка разнятся друг от друга.
– Какая ж тут разница?
– Одни едят, а на других плавают в южных морях, – засмеялся Мишка и добавил: – Погляди внимательно вот на эту волшебную тетрадь. В ней не пирогов, а пирог десятки.
Витька посмотрел и даже потряс тетрадку.
– Тут ни пирогами, ни пирогами и не пахнет…
Ромашкин свернул из бумаги трубку, сдавил и скрепил булавками ее концы. Затем вырезал в середине овальное отверстие и торжественно изрек:
– Пирога – ее модель готова!
Пуговкин встал и, слегка потянувшись, произнес:
– Все ясно. Эти пирожки можно печь из любой тетрадки, как пирожки. Но зачем им масло?
– И пирожкам и пирожкам масло необходимо. Без масла мои пирожки намокнут и станут подводными – попросту утонут. Вот и надо бумагу для лодок сначала промаслить.
– Окуни свои лодчонки хоть в кило масла, все равно на воде они – кувырк – и набок, – усмехнулся Пуговкин.
– А мы пустим в ход лондонские, или, вернее, лондоновские «Сказки южных морей». Я там читал, как туземцы на своих утлых челноках вовсю плавают по океану. Прикрепят сбоку лодки бревно на двух палках, и никакие им водяные горы не страшны. Давай и мы оснастим нашу модельку таким балансиром, и получится у нас катамаран, то есть непотопляемая лодка, – предложил Ромашкин.
Проткнув двумя палочками бумажные борта, ребята тут же устроили челнок, которому не страшны волны. Они вставили в лодочку мачту с парусом, и туземный катамаран тихо поплыл по речной заводи.
– Теперь мое представление. Прошу убедиться. В тетради тузика нет. – И Витька показал пустую тетрадку Ромашкину.
– А к чему нам твоя собачка? Разве чтоб полаять на наши модели? Гав! Гав! Гав!
Но Пуговкин невозмутимо продолжал:
– Я сворачиваю один листок тетрадки. Прошу искать! Где есть тузик?
Любопытный Мишка сунул нос внутрь трубки, там тоже песиком и не пахло.
– Один момент! – И Витька сжал перпендикулярно друг другу концы трубок, скрепил каждый конец булавками и прорезал сверху отверстие. – Лодка-тузик готова!
– Но почему у твоей посудины собачья кличка?
– А потому, что все моряки такие одноместные шлюпки называют тузиками. А ты еще на эту модель разлаялся, как пес на кота: гав да гав!!!
– Кому нужны твои тузики? – улыбаясь, заметил Ромашкин.
– Погоди, как говорят, вырастешь – узнаешь. А сейчас погляди, как просто можно сделать устойчивую лодочку. Ей и балансира не надо. Иметь бы не бумагу, а непромокаемый гибкий материал, потолще, попрочнее, можно было и большой, хоть для нас с тобой, тузик схлопотать, – размечтался Витька. – А пока на нашу модельку приладим парус. Или укрепим ее на мотор «РП-2».
– А что, если мы смастерим теперь плоты «Кон-Тики»? – предложил Ромашкин. – Из толстущих бревен, на которых можно было переплыть через Тихий океан?
– Ну, конечно, из древесины, только слегка, самую малость, обработанной на фабрике.
– А где ж взять такую древесину?
– А из любой волшебной тетрадки – словом, из любой бумаги. Забыл, что бумага на бумажной фабрике делается из бревен? Промасли ее, отрежь треугольник, пригни парус ниткой. Издали такой плотик ни дать ни взять «Кон-Тики». Плыви хоть на остров Пасхи за Аку-Аку.
– А что такое Аку-Аку?
– Так прозывались священные тайны жителей этого острова, – ответил Ромашкин.
