Текст книги "Море и берег"

Автор книги: Валентин Егоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Глава 1

       1

       Сердце аж прямо-таки щемило от боли при взгляде на то, во что превратилась «Весенняя Ласточка», которая сейчас мало чем напоминала недавнюю красавицу бирему, которая не плавала, а легко и изящно парила над океанскими волнами.

       Ее корпус был в крапинах множества больших и малых ожогов и пробоин. Через пробоины правого борта в трюм биремы поступала вода. Весла правого борта судна были сильно повреждены, ими уже нельзя было пользоваться. Паруса были порваны и рваными клочьями свисали с рей обеих мачт. Да, и самих мачт уже практически не существовало. Из мачтовых гнезд палубы торчали расщепленные и переломанные огрызки бревен. На этих бревнах вкривь и вкось висели перебитые реи с порушенным такелажем. Палуба биремы была завалена кучами хлама, обрывками канатов и щепой от разбитых мачт, а также клочьями и лоскутами парусины. Кое-где на палубе проступали красные подтеки от замытых океанскими волнами пятен человеческой крови.

       Одним словом, вид биремы "Весенняя Ласточка" был весьма непрезентабельный. Ей требовался капитально-восстановительный ремонт, чтобы она снова могла бы путешествовать по океанским просторам.

       Было совсем уже совсем поздно, на палубе биремы не было видно ни одного матроса или бывшего раба. Молчала получасовая рында, не было вахтенных матросов. В этот момент я вместе со старпомом Боргом находился на верхней палубе судна, мы обходили и осматривали бирему. Закончив осмотр повреждений, я подумал о том, что мы счастливо отделались. Если бы бой продлился немногим дольше, то безумный маг смог бы окончательно доконать это прекрасное судно. Тогда бы нас сегодня не было бы в Валенсии, у причала порта которого сейчас стояла наша побитая "Весенняя Ласточка".

       "Весенняя Ласточка" выглядела больным, усталым и каким-то ущербным судном, которому требовалась срочная помощь, чтобы она снова могла бы вернуться к прежней жизни.

       К тому же наша бирема практически полностью лишилась своего экипажа. Сразу после швартовки в порту, едва только сходни легли на причал, большая часть экипажа чуть ли не бегом навсегда покинуло бирему. Та часть матросов и бывших рабов, которые решили остаться на биреме, разбежались по трактирам и тавернам городка. У них, видимо, душа горела и требовала, как можно скорее пропить и прогулять флорины, заработанные потом и кровью.

       Мои бывшие товарищи по рабству оказались особо нетерпеливыми гуляками. Одними из первых они убежали в город, чтобы с головой окунуться в ночную жизнь этого припортового городишка. Парни стремились забыть о тяготах матросской работы и жизни, спешили ощутить себя свободными и независимыми людьми. К тому же полученные флорины прямо-таки жгли нашим парням руки. Поэтому сразу после швартовки к причалу экипаж практически всем скопом ринулся на берег, чтобы срочно и, как можно быстрее, избавиться от золотых монет – кутить, гулять и веселиться. Многие из матросов, как я слышал краем уха из их разговоров, намеревались посетить портовые бордели, чтобы там гулять и пить, занимаясь оплаченной любовью.

       Искренне веря в моральные устои, мне очень хотелось своих бывших товарищей по рабству и матросов биремы наставить на путь истинный. Хотелось порекомендовать им, особенно уж не загуливать в портовых кабаках, а думать о чистом и светлом будущем. Поэтому я хотел сформировать небольшие команды и под надзором доверенных людей отпускать парней на берег. Но старший помощник капитана Борг в ответ на эту мысль-предложение удивленно на меня взглянул, мягко улыбнулся, а затем попросту посоветовал мне со своими дурацкими инициативами убираться куда подальше.

       Старпом Борг своим личным решением объявил матросам, что на берег может отправляться любой этого пожелавший человек, матрос экипажа или бывший раб. А мне мысленно передал, чтобы во взаимоотношения людей мира Тринидада я пока бы не лез со своими глупыми предложениями. А матросам, в этот момент спешившим на берег, старпом посредством простого и хорошо понятного всем матерного языка объявил, что они могут гулять столько времени, сколько их душам заблагорассудится, или столько времени, насколько у них хватит денег.

       Затем старпом повернулся ко мне и, продолжая улыбаться, нагло заявил:

       – Скар, после пережитых страхов и ужасов нашим парням следует хорошо оттянуться на берегу, расслабиться душой и телом в этом провинциальном городишке. Парням нужно забыть обо всем том, что с ними происходило три дня назад, и хорошо повеселиться.

       Сделав небольшую паузу, Борг продолжил свою мысль:

       – Пока наши матросики все флорины не спустят на берегу, пьянствуя и дерясь с местными гуляками в портовых кабаках, они не вернутся на борт биремы. К тому же весь этот разгул, помимо разбитых матросских рож и синяков, будет иметь для нас и положительную сторону. Ты же сам видишь, что этот городок не такой уж большой. Здесь люди все друг о друге знают. Они, наверняка, уже обратили внимание на появлении в порту нашей подбитой биремы. Мимо глаз жителей этого городка не пройдет и то, что наши парни так широко гуляют, полновесным золотом оплачивая оказываемые услуги. После этого по городу обязательно пойдут слухи и разговоры о том, что капитан этой биремы фартовый мужик, удача так прет ему в руки, он настоящим золотом оплачивает работу и службу своих парней. Только так народ может понять, почему матросы его биремы так довольно-таки легко и охотно расстаются со своими деньгами. И тогда, Скар, можешь поверить мне на слово, что после этих слухов городской дюд так и попрет к нам на бирему с предложением о найме.        Жители этого городка не такие уж богатые люди, чтобы пройти мимо такого уникального шанса, чтобы получить хороший и стабильный заработок.

       Я стоял и слушал то, что мне говорил старпом Борг. В глубине души я был чрезвычайно доволен тем обстоятельством, что такой человек, как старпом Борг, столь вовремя появился в моей жизни. Если я и спорил с ним, то только потому, что хотел лучше разобраться в том или ином вопросе. Мое знакомство с этим парнем продолжалось почти два года, которые мы с ним провели вместе в одной каморке рабов весельщиков биремы "Весенняя Ласточка". Правда, за все это время из-за своего рабского ошейника нам так и не удалось обменяться хотя бы парой слов.

       За последнюю неделю, когда мы действительно начали общаться, старпом Борг сумел в полной мере раскрыться и продемонстрировать многогранность своего характера и своих способностей. Он оказался именно тем человеком, которому можно было бы во всем доверять и по всем вопросам работать совместно. Сейчас я-то хорошо понимал, что, если бы не Борг, то и до сегодняшнего дня моя жизнь едва ли так кардинально изменилось. Я бы не смог совершить малой толики того, что под его нажимом мне пришлось проделать в последние дни. Это был именно Борг, кто заставил меня сконцентрироваться и вступить в дело именно в ту минуту, которая случается только однажды в жизни. Под нажимом этого человека я действовал и поступал так, как этого действительно требовала ситуация. Только благодаря его инициативы и действиям, я занял шкиперский мостик "Весенней Ласточки", а бирема практически перешла в нашу собственность.

       Поэтому я спокойно воспринял его инициативу, когда старпом Борг, вопреки моему мнению, разрешил матросам и бывшим рабам покинуть борт биремы. Он хотел, чтобы наши парни полной мерой насладились бы свободой и веселым загулом на берегу, направо и налево расшвыривая свои кровно заработанные флорины.

       К этому время Борг и сам начал проявлять нетерпение, как застоявшийся жеребец, он горел внутренним желанием, как можно скорее, окунуться в матросский разгул и портовый разврат, который сейчас наши парни творили на берегу. Краем глаза я давно уже заметил двоих парней, в данный момент так и крутившихся на причале, неподалеку от сходен биремы. Временами эти парни поглядывая на палубу биремы, явно кого-то ожидая. Я был готов поспорить на десяток флоринов на то, что эти парни ждут не дождутся моего старшего помощничка. Я хорошо понимал, что старпом Борг ждет не дождется того момента, когда он от меня, наконец-то, освободиться и сможет отправиться в свободное плавание по портовым барам, трактирам и тавернам этого портового городка.

       В данную минуту находясь рядом со мной, старпом, вероятно, из-за своей природной стеснительности и благородности, ни намеком, ни словом не обмолвился об этом своем тщательно скрываемом желании. Он стоял по обок от меня, болтая о совершеннейших пустяках, только изредка поглядывая на причал. Но следует сказать, что этой своей, якобы, пустой болтовней старпом Борг оказывал на меня сильнейшее психологическое воздействие. Причем, оно было настолько сильным, что я, в конце концов, не выдержал и дал своему другу понять, что не буду особо возражать в отношении его личных планов на сегодняшний вечер или ночь. Не забыв, разумеется, добавить, что он может гулять только эту ночь, а завтра поутру приступить к работе.

       В один прыжок старпом Борг преодолел расстояние между бортом биремы и причалом, чтобы неуловимой тенью тут же скользнуть в двери первой же на его и его собутыльников пути портовой таверны.

       Наблюдая за тем, как за спиной моего старпома медленно закрывается дверь таверны, только тогда я понял, что в своем сверхскоростном рывке на свободу старпом Борг мог и не услышать моих последних слов о том, что он может пить и гулять только эту ночь.

       2

       На следующее утро на борту «Весенней Ласточки», оставалось всего двое-трое нормальных и не больных головой человек, которые по непонятным причинам для остальных людей отказались от увеселений прошлой ночью на берегу. Подобное решение этой нормальной тройки, можно было бы объяснить желанием погрузиться в умственные размышления о бренности бытия.

       Что же касается остальных членов экипажа нашей биремы, которые отправились пить и гулять во главе со старпомом Боргом, то никто из них, ни ночью, ни утром на так и не вернулись на борт судна. Такого малого количества времени, как всего одна ночь, им явно оказалось недостаточным для восстановления своего психологического спокойствия и физического равновесия. Да и золотых флоринов в карманах у наших парней оказалось достаточно для того, чтобы и утром и днем следующего дня продолжать свое пьяное веселье. События последних дней, бой с безумным магом и освобождение рабов, настолько тяжело сказались на общем состоянии здоровья матросов и бывших рабов весельщиков, что им потребовалось гораздо больше времени и денег, чтобы забыть о минувших временах и о своих переживаниях с тем, чтобы привести в порядок свои потрепанные нервишки.

       Правда, к вечеру на борту бирему все же появились первые отдельные и, видимо, не совсем сознательные члены экипажа нашей биремы. Но в этих членах экипажа было практически невозможно разглядеть или признать в них знакомых матросов или бывших рабов. Они почему-то стали зеленокожими людьми, лица которых были в странных красных и синих подтеках, а фаланги пальцев кулаков были сплошь сбиты в кровь. Они забыли, что это такое человеческая речь и не могли сами стоять на ногах.

       Под покровом спускающегося на землю вечернего сумрака эти подобия человека тоненьким ручейком потянулись на борт биремы. Время от времени течение ручейка перебивалось самодельными носилками, на которых еще боле странные личности приносили невменяемые тела моих людей. К сожалению, этот ручеек оказался не очень-то полноводным и вскоре обмелел. По всей очевидности, этот ручеек болезненных не имел должной родниковой подпитки, источника в лице моего старпома Борга, поэтому вскоре полностью иссяк.

       Но даже в результате наплыва такого малого количества странных личностей, на борту биремы "Весенняя Ласточка" по необъяснимой причине вдруг образовался очень стойкий, не смотря на постоянно задувающий с океана бриз, запах перегара. Принимая тела матросиков, я интересовался тем, почему эти странные личности так рано вернулись на борт судна? Мне пришлось довольно-таки долго ожидать ответа на этот свой вопрос. Одни матросики, как я уже говорил, не могли говорить или не понимали вопроса, другие – над этим были не способны даже задуматься. Но мне все-таки удалось по крупицам собранной информации прояснить ситуацию. Оказывается, причина была очень простой, эти парнишки, помимо любви к выпивке, страдали еще одним неизлечимым человеческим заболеванием – мотовством. Они пригоршнями направо или налево расшвыривали свои флорины, вот и дорасшвырялись, им пришлось возвращаться в родные пенаты на много раньше времени.

       Среди людей, больных на голову и не сошедших на берег людей, оказался и мой старый знакомый судовой доктор, которому я симпатизировал. Мне хотелось с ним побеседовать по душам еще по дороге в Валенсию, но беседа тогда не сложилась и мы разошлись, так ничего не узнав друг о друге. Во время этой беседы мало говорил, может быть из-за того, что он все еще находился под впечатлением противостояния безумному магу. Одним словом, мне так и не удалось его расшевелить, подобрать психологического ключика к его душе.

       Поэтому, когда я заметил одинокую фигуру человека, стоящую на баке биремы и смотрящую в океан, и узнал в ней корабельного доктора, то у меня сразу же мелькнула мысль, а не попытаться ли мне сейчас переговорить по душам с этим интересным человеком. Недолго думая, я направился к доктору. На подходе по его напряженной спине можно было бы догадаться о том, что он услышал мои шаги и сейчас решал вопрос, стоит ли или не стоит ему со мной разговаривать. В тот момент доктора аж прямо-таки согнуло под тяжестью мыслей, бродивших в его голове. Услышав, что я остановился, доктор вдруг выпрямился, видимо, он принял какое-то решение и развернулся ко мне лицом.

       С некоторой задержкой он протянул мне свою руку для рукопожатия.

       В момент нашего рукопожатия я мысленным зондом скользнул в сознание доктора и мгновенно ощутил, насколько его голова была занята мыслями о бремени жизни и о его месте в этой жизни. По всему выходило, что сейчас доктор стоял как бы на распутье, он еще не определился с тем, чем будет заниматься, если ему придется покинуть бирему. Моментом рукопожатия я также воспользовался для того, чтобы влить в доктора некоторую долю уверенности в своем будущем. Чтобы доктор не сомневался в моей искренности, я также внушил ему мысль о том, что наше общение будет происходить посредством нормального человеческого языка, а не на ментальном уровне.

       Неожиданно для меня доктор первым начал наш разговор:

       – Капитан Скар, позвольте поприветствовать вас и поздравить с назначением шкипером такого великолепного судна, как бирема "Весенняя Ласточка". Жаль только, что из-за позавчерашнего побоища сейчас оно находится в таком ужасном состоянии. Но в тоже время я чувствую, что очень скоро многие люди на этом побережье услышат о существовании "Весенней Ласточки

       – Извините, доктор, но мне кажется, что вы несколько преувеличиваете мою значимость, когда произносите такие хорошие слова о бывшем рабе весельщике. Я не думаю и не гонюсь за морской славой, суша мне более по душе... .

       – Поверьте моим словам, капитан Скар, вы весьма примечательная личность. В истории планеты Тринидад такого еще не случалось, чтобы раб весельщик стал бы капитаном и собственником боевого судна. Я много читал об истории развитии цивилизации на нашей планете, ни в одной исторической книге о таком случае ни разу не упоминалось.

       – Спасибо, доктор, за хорошие слова. Но мне хотелось бы поговорить о вашем самочувствии. Что же вас так беспокоит и тревожит? Сейчас вы выглядите человеком, находящемся на жизненном перепутье, но не знающего, какой дорогой пойти дальше. Честно говоря, меня это ваше состояние очень сильно беспокоит. Почему бы вам не присоединиться к нашим членам экипажа, которые сейчас развлекаются на берегу, чтобы на время забыться и освободиться от тяжелых дум. Если вы пожелаете, то я смогу разыскать старпома Борга и попросить его взять вас под свое крыло... .

       – Спасибо, капитан! Я искренне вам благодарен за проявленный ко мне внимание, но не стоит беспокоить по пустякам вашего старпома. Может быть, у вас есть время на то, чтобы выслушать небольшой рассказ о жизни никчемного и никому ненужного человека.

       В этот момент судовой доктор своими глазами прямо-таки впился в мое лицо, словно хотел в нем хотел найти, внимательно ли я его слушаю.

       Этот неожиданный пассаж доктора в самом начале нашего разговора привел меня в некоторое замешательство. Я очень хотел переговорить с этим человеком, который из всех членов экипажа биремы, будучи в единственном числе, проявил искреннее сострадание в свое время выпоротому до полусмерти молодому рабу. Он даже старался ему помочь преодолеть боль и выжить. Именно поэтому в последующие два года рабства корабельный доктор был для меня человеком, которому я считал своим другом. Но столь фаталистическое заявление прямо-таки выбило меня из привычной колеи, поэтому я первым делом отрицательно покачал в ответ ему головой, не соглашаясь с его мнением, и сказал:

       – Извините, доктор, но такого просто не бывает. Наш творец, создавая миры, всегда старался, чтобы каждый человек в этих мирах имел определенное предназначение. Разумеется, можно согласиться в том, что не все люди в течение отведенного им срока жизни счастливы или несчастливы. В любой жизни бывают взлеты и падения, жизнь человека обычно строиться именно из чередования таких взлетов и падений. Расскажите-ка лучше мне свою историю жизни и тогда вместе мы будем судить о том, так ли вы уж очень несчастливы или все же больше на себя наговариваете.

       Доктор задумался, затем снова повернулся лицом в сторону океана и, стоя вполоборота ко мне, принялся рассказывать о своей жизни.

       – Я родился неудачником и всю жизнь мне фатально не везло. Не повезло с рождением, не везло в детстве и в юношестве, не везло с учебой. Не везло мне и тогда, когда повзрослел и начал практиковать хирургом.

       Доктор снова сделал краткую паузу, но тут же продолжил рассказ.

       – На третий день после моего появления на свет божий, погибает моя мама. Роды прошли отлично, она сразу же поднялась на ноги. Мама страшно увлекалась и любила заниматься лошадьми. Вот ей и захотелось меня познакомить со своим любимцем, трехлетним жеребцом. В конюшне этот жеребец по неизвестной причине взбесился, встал на дыбы и сильно ударил копытом ее в грудь. От этого удара мама умерла тут же у бортика стойла своего любимого жеребца. Отец очень любил маму, он прямо-таки потерял разум от этой, по его мнению, бессмысленной смерти мамы. Он посчитал, что жеребец приревновал меня к маме и из-за этого на нее напал и ударил копытом. Таким образом, отец обвинил меня, в то время еще младенца трех дней от роду и его единственного наследника, в смерти своей жены и моей мамы. С этого времени я, как индивидуальность или личность, перестал существовать для своего отца. Он прилагал все усилия, чтобы навсегда избавиться от меня и моего присутствия в его доме. В этих целях мое дальнейшее воспитание было поручено его        дальним родственникам. Я не успел ощутить прелести и радости детства, родительской любви и ласки, как судьба лишила меня матери и отца. Детство прошло под строгим тюремным надзором дальних родственников отца, которые ни на секунду не спускали с меня глаз, не разрешая и шага сделать за порог дома. Помимо библии, мне не разрешалось читать каких-либо других книг. Я никогда и ничему не учился, вообще не имел учителя. Единственное, что мне удалось сделать за этот период жизни, так научиться писать и читать. Я наизусть выучил библию, даже сейчас я могу на память процитировать любую главу этой вечной книги. Но знание библии не сделало меня набожным человеком, готового до последней капли крови отстаивать какой-либо канон или догму этой христианской веры. Другими словами, детство, проведенное без друзей и товарищей, стало похуже и тяжелее каторги на галерах. Когда я немного подрос и достиг юношеского возраста, мне удалось сдать вступительные экзамены в Академию Искусств, расположенную в столице Восточной Импери       и, в городе Сана. Родственники отца запрещали мне не только чтение каких-либо книг, но и обучение каким-либо другим наукам. Единственное что мне не запрещали тогда делать, так это уходить в приусадебный парк, проводить там свободное время. Именно в парке тайком от своих родственников я начал рисовать пейзажи на бересте берез. Мне захотелось стать профессиональным рисовальщиком. Рисовать пейзажи, портреты людей. Я мечтал воссоздать образ моей любимой матери, которую я никогда не видел. Но отец и его родственники категорически воспротивились этому моему желанию. Они посчитали, что наследнику такого знаменитого и древнего рода, не пристало носиться с мольбертом по окрестностям и рисовать лица деревенских простушек. Меня жестко поставили перед выбором, – стать адвокатом или врачом. Я избрал профессию врача и выучился на хирурга, так как, получив эту специальность, я мог покинуть дом своих родственников и отца. После завершения учебы в медицинской академии, я совершенно случайно оказался судовым врачом на биреме "Весенняя Ласточка", где мне, как хирургу, делать было совершенно нечего, оставалось только бокалами глушить ром.

       – Как же тебя зовут? – Поинтересовался я у доктора.

       Тот вздрогнул всем телом и, оторвав свой взгляд от вод валенсийского залива, сказал:

       – Герцог Якоб Форенкульт, мое полное имя и дворянский титул. Я из древнего рода тех герцогов Форенкультов, которые были пожизненными придворными казначеями и хранителями государственной печати Верховного Правителя Восточной Империи. В силу своего характера я не мог, да отец и не хотел, чтобы я пошел по его пути или стал бы его преемником на посту придворного казначея и хранителя печати. Отец, как вы поняли, не очень-то любил меня и, когда я окончил Имперскую академию Медицины, лишил меня права быть его наследником, передав это право своему третьему ребенку, только что родившемуся мальчугану от второй супруги. Решение отца в один момент превратило меня в изгоя и нищего без единого гроша в кармане. Именно поэтому я ушел в океан, где надеялся осуществить свою мечту, став настоящим морским волком и человеком, но вместо настоящего судна попал на полупиратскую бирему. Вот сейчас я стою перед вами, капитан Скар, – завершая свое печальное повествование, произнес герцог Якоб Форенкульт, – и, честное слово, не знаю, что же мне делать дальше по своей жизни. Пойти ли с тобой, капитан, но куда ты поведешь нас? Или, забрав котомку с пожитками, отправиться, куда глаза глядят?! Если в первом случае, я все же остаюсь среди людей, то во втором, мне грозит участь полного изгоя, – одиночество.

       – Помимо врача и художника, кем бы ты хотел быть, Якоб? – Спросил я Форенкульта.

       – Не знаю, капитан. Я много думал об этом, но мне ничего хорошего в голову не приходило. Иногда, мне казалось, что меня влечет работа с людьми. Ну, понимаете, когда между людьми существуют твердые, установившиеся отношения, в рамках которых я знаю что можно и что нельзя делать. Мне нравится сама идея быть занятым в таком деле, стимулировать взаимоотношения между людьми. Но я не совсем уверен, что могу это правильно сделать.

       Пока герцог Якоб Форенкульт рассказывал мне о себе и о своих личных проблемах, я посредством мысленного щупа продолжал работать с его сознанием. Передо мной проплывала панорама возникающих, сменяющих друг друга мыслеобразов и внутренних ощущений этого человека. Эти туманные образы возникали и таяли в безграничной глубине сознания. Я видел или, вернее сказать, ощущал безрадостные, наполненные страданиями и мучениями картины детства и юношества Якоба. Лицо отца, гневно потрясающим указательным пальцем руки. Постные старушечьи лица и лица стариков, чьи головы тряслись от старости и собственного бессилия, но все эти люди не упускали ни малейшей возможности, чтобы ущемить или сделать плохо Якобу.

       Ни единого светлого и радостного образа не было в сознании этого парня!

       В какой-то момент в мозгу герцога Форенкульта вдруг возник и тут же исчез, но затем снова возник мыслеобраз, в котором солдаты браво маршировали по сельскому проселку. Юный герцог Якоб Форенкульт, самозабвенно размахивая руками в такт солдатского шага, бежал и радостно смеялся сбоку от роты марширующих солдат. Затем появился мыслеобраз двух господ студентов, яростно сражающихся на спортивных рапирах. Крупным планом появилось лицо Якоба Форенкульта с высоко поднятой верх рукой победителя. Этой череды мыслеобразов или подсознательных видений хватило мне для того, чтобы разобраться и правильно оценить увиденные мною картинки подсознания.

       Тогда я догадался и понял, чем можно заинтересовать этого парня и какую должность на биреме ему предложить, чтобы он с нами остался.

       – Якоб, – по имени я обратился к Форенкульту, – чтобы ты мог мне ответить, если я предложил бы тебе заняться созданием отряда морской пехоты на нашей биреме. Нам должны избавиться от рабов весельщиков, морские пехотинцы, помимо выполнения своих основных функций – ведение боев на суше, должны их заменить на веслах биремы. Если мое предложение тебе интересно, то я мог бы тебе предложить чин майора морской пехоты.

       – Капитан Скар, я даже не знаю, что мне следует говорить в подобных случаях. – Начал мямлить Форенкульт.

       Герцог Якоб Форенкульт не сумел сразу и до конца проникнуться сутью, сделанного мною предложения. Некоторое время спустя его лицо его расцвело широчайшей улыбкой. Только сейчас до его сознания дошел истинный смысл моего предложения. На моих глазах в Форенкульте начало зарождаться чувство собственного достоинства. Корабельный доктор Якоб Форенкульт вдруг замер на мгновение от охватившего его восторга, заполнившего всю его душу, от внезапно открывшейся перед ним жизненной перспективы.

       – Так точно, сэр. Я принимаю ваше предложение, сэр. Готов немедленно приступить к исполнению служебных обязанностей, сэр.

       – Отлично, Форенкульт! Но, во-первых, назначение тебя на новую должность совершенно не означает, что отменяются обязанности судового доктора.

       Решил я несколько охладить пыл майора герцога Якоба Форенкульта, добавив.

       – К тому же в свободное от служебных обязанностей время ты можешь рисовать, что тебе не заблагорассудится. Но сегодня твоей главной служебной задачей становится, в самые короткие сроки найти и отобрать таких людей, из которых можно было бы сформировать отряд морских пехотинцев. Это должны быть физически сильные и хорошо обученные парни, способные бесстрашно сражаться как на суше, так и на море. Сейчас я полагаю, что тебе следует хорошо подумать о том, кто именно может и должен стать таким нашим морским пехотинцев и приступать к поискам таких людей.

       – Так точно, сэр. – Сказал герцог Якоб Френкель. – Когда бы смог получить письмо-патент о присвоении мне воинского звания "майор", чтобы я мог бы сразу же приступить к исполнению своих новых служебных обязанностей?!

       Неожиданно прозвучавшая просьба Форенкульта несколько озадачила меня, я пока еще не знал, как мне следует поступать в подобных случаях. К тому же пропал мой старпом, с которым я мог бы посоветоваться по этому вопросу. Не желая своим долгим молчанием обидеть герцога, я уклончиво ответил:

       – Майор Форенкульт, к исполнению новых служебных обязанностей приступайте немедленно. Когда старпом Борг из временного отпуска вернется на борт биремы, то мы законным образом оформим ваше повышение в воинском звании. Подготовим соответствующее письмо-патент, которое я с удовольствием подпишу и вам передам.

       3

       Мой разговор с Форенкультом был неожиданно прерван появлением на причале у борта биремы группы людей, громкое и странное поведение которых сразу же привлекло к ним мое и майора Якоба Форенкульта внимание.

       Странность поведения этой группы людей выражалась, прежде всего, в манере их общения между собой и в их общем поведении. Люди не разговаривали между собой обычным голосом, а громко кричали, практически переругивались друг с другом. Создавалось впечатление, что в этом мире существуют одни только эти люди, которые, помимо себя, никого вокруг не замечали и ни на кого не обращали внимания. Приблизившись к "Весенней Ласточки", крикливые люди принялись внимательно осматривать корпус нашей биремы. Они чуть ли не пальцами залезали в каждую пробоину в борту судна. Тщательно осматривали обожженную обшивку. При этом они таким громким ором обменивались мнениями по отношению серьезности того или иного повреждения корпуса биремы. Иногда они все вчетвером принимались так громко орать, что даже мне с Форенкультом хотелось ладонями прикрыть наши уши, чтобы от их ора не оглохнуть.

       В тот момент я с майором Форенкультом все еще находился на верхней палубе биремы, поэтому очень хорошо слышал, о чем же так громко перекрикивались эти люди. Оказывается, они специально пришли в порт на этот причал, чтобы осмотреть повреждения биремы "Весенняя Ласточка", чтобы оценить ее нынешнее состояние. К слову сказать, эти люди весьма профессионально оценивали состоянии нашего судна и здраво подходили к проблеме его ремонта.

       Все было бы ничего, если бы речь, скажем, шла бы о каком-либо нейтральном предмете. Каждый человек имеет законное право рассматривать и высказывать свое мнение по отношению любого существующего в мире предмета. Но в данном случае эти незнакомые мне господа говорили и обсуждали нашу бирему "Весенняя Ласточка" с точки зрения ее прямых владельцев, ее хозяев. Что в моем сознании звучало безусловным нонсенсом и анахронизмом, бирема "Весенняя Ласточка" принадлежала мне и Боргу и только нам двоим. Судно слишком дорого нам досталось, чтобы ее так просто отдать чужим людям.

       А по выкрикам этих горлопанов, которые, нисколько не смущаясь ни моим, ни майора Форенкульта присутствием на верхней палубе биремы, получалось, что "Весенняя Ласточка" полностью им принадлежит. Они вели себя таким образом, что будто бы являются единственными и законными владельцами нашего судна.

       Причем следует заметить, что эта нелепая и по-своему глупая ситуация продолжала развиваться своим путем. Горлопаны подошли к сходням биремы и спокойно начали по ним подниматься к нам, на борт биремы. При этом они, не обращая на нас ни малейшего внимания, подошли к остаткам центральной мачты судна, продолжая свой крик-разговор. В этот момент горлопаны решали, следует ли им или не следует заменять оставшийся огрызок старой мачты новой мачтой для биремы. Я же обратил внимание на то, что эти горлопаны, не переставая кричать, одновременно делали свои записи в тетрадках. Парни знали свое дело и в крике переговорах не забывали вести свой учет повреждениям биремы.