Текст книги "Полководцы X-XVI вв."

Автор книги: Вадим Каргалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Но бежать было некуда. Русская «пешая рать», обойдя лесом литовцев, захватила и разрушила единственный мост через Ведрошу. Литовцам, зажатым между Днепром и Ведрошей, между устоявшим в бою большим полком и ударившим со стороны леса сторожевым полком оставалось или погибать, или сдаваться. Они предпочли последнее… «Полководец войска вместе с большинством знатных лиц попадает в плен, – продолжал С. Герберштейн, – прочие, сильно перепуганные, оставляют врагу лагерь и сдают ему как себя самих, так и крепости…»

В плен были взяты: сам главный литовский воевода гетман Константин Острожский, маршалок Григорий Остикович, маршалок Лютавр, другие «люди именитые», множество простых воинов (новгородский летописец называет число: пятьсот человек). Еще больше литовцев погибло в сражении, по некоторым сведениям – до тридцати тысяч. Разгром был полный, отборная армия гетмана Острожского фактически перестала существовать.

Это сражение произошло 14 июля 1500 года. Через три дня о победе стало известно в Москве. По свидетельству летописца: «С боя пригнал к великому князю Михайло Андреев сын Плещеева, июля в 17 день, в пятницу, и сказал великому князю воевод его здравие и божию помощь над литовскою силою, и была тогда радость великая на Москве».

Радоваться, действительно, было чему: Литве нанесли сокрушительное поражение, исключавшее активные военные действия со стороны великого литовского князя Александра. Победа на реке Ведроше закрепила предыдущие военные успехи; отошедшие к России Чернигово-Северские земли избавлены от опасности литовских вторжении. С. Герберштейн писал в своем сочинении «О московитских делах»: «Таким образом через одно только сражение и в один и тот же год владыка Московский достиг того, что великий князь литовский Витовт [31]31
  [31] Витовт – великий князь Литвы (1392-1430), при котором литовские владения на востоке дошли до верховьев реки Оки и Можайска. Трижды совершал походы в Московское княжество.


[Закрыть] добился в течение многих лет и с превеликими усилиями…»

На первый взгляд, сражение на Ведроше удивительно похоже на Куликовскую битву: и в том, и в другом случае исход боя решил неожиданный удар засадного полка. Однако имелись и существенные различия. На Куликовом поле инициатива целиком принадлежала Мамаю, он выбирал направления ударов, и засадный полк должен был действовать в зависимости от складывавшейся обстановки. Воевода Даниил Щеня сам заманил литовское войско под удар сторожевого полка, спрятанного в лесу на фланге литовского наступления, и ударил в тот момент, который считал наиболее выгодным. На Куликовом поле перед русским войском стояла задача только отразить нападение ордынского войска, путь для отступления у Мамая был свободен. Даниил Щеня планировал окружение и полное уничтожение или пленение литовской рати, он намеренно дал возможность гетману Острожскому перейти серьезную естественную преграду – реки Ведрошу, а затем, уничтожив мост, поставил литовское войско в безвыходное положение.

Тем не менее взять Смоленск в 1500 году не удалось. Русские потери под Ведрошей тоже были значительными, и воеводы «писали к великому князю, чтоб к ним людей прибавил». Быстро пополнить полки оказалось невозможно. Неспокойно было и на степной границе, поблизости от которой кочевали орды «Ахматовых детей», остатки Большой Орды. До наступления зимы эта опасность сохранялась, и пришлось держать часть войска на юге. А зимний поход на хорошо укрепленный Смоленск был сопряжен с большими трудностями. Позднее Иван III писал крымскому хану Менгли-Гирею: «А к Смоленску, господине, воевод с людьми не посылал того для, что снеги выпали великие, да у корму конского от Смоленска мало, не на чем многим людям стоять».

Было и еще одно обстоятельство, пожалуй, самое важное, – реальной стала возможность нападения со стороны Ливонского ордена. «Большой воевода» Даниил Щеня вернулся в Тверь. Туда же приехал и сын великого князя – Василий Иванович. Именно здесь собирались главные силы русского войска, которые могли, при необходимости, выступить как против Литвы, так и против Ордена. Дальнейшие события подтвердили разумность и дальновидность этого решения. Ливонский орден начал войну.

В августе 1501 года магистр Ливонского ордена Вальтер фон Плеттенберг подступил к Изборску. Ответные действия новгородских и псковских воевод оказались неудачными: в десяти верстах от Изборска, на реке Серице, русские потерпели поражение и поспешно отступили к Пскову. Тогда в Великий Новгород был направлен Даниил Щеня, назначенный «большим воеводой» и наместником. Фактически Иван III возложил на него руководство всей войной с Ливонским орденом.

В октябре 1501 года Даниил Щеня начал «воевать землю немецкую». Русские полки быстро вошли в Ливонию, разрушая по пути рыцарские замки. Первое сражение произошло у Гельмеда, верстах в восьмидесяти от границы, на «немецкой земле». Ливонцы вышли навстречу «с многою силою, с пушками и пищалями», однако, по свидетельству летописца, «воеводы великого князя одолели, одних избили, иных поимали, а многи их утекли, и били поганых немцев на 10 верстах, а не саблями светлыми секли их, но били как свиней шестоперами». От Гельмеда рать Даниила Щени пошла по ливонской земле на север, мимо Юрьева к Колывани (Ревелю), затем повернула на восток, к Нарве. В ноябре она снова пересекла ливонско-русскую границу возле Ивангорода, совершив огромный полукруг по Ливонии и опустошив все епископство дерптское, половину епископства рижского, области Мариенбурга и Нарвы, то есть добрую треть Ливонии. Позднее ливонские военачальники оправдывались тем, что «этот набег русские совершили чрезвычайно быстро», поэтому ответных мер предпринять не удалось. Но это скорее не оправдание, а похвала «большому воеводе» Даниилу Щене, стремительный рейд которого по «немецкой земле» не задержали ни леса, ни многочисленные реки и речки, ни рыцарские замки, которых тоже было множество. Орден долго не мог оправиться после опустошительного «ответного визита». Магистр Плеттенберг до весны не предпринимал никаких активных действий. Зимой 1501/02 года на ливонской границе сохранялось спокойствие, что вполне устраивало великого князя Ивана III, который в это время готовился к новому походу на Смоленск и именно туда стягивал основные силы.

С весны 1502 года возобновились набеги ливонцев на псковское пограничье, но производились они незначительными силами и отражались псковскими воеводами. Осенью в поход выступил сам магистр Плеттенберг. 2 сентября немцы «со всем злоумышлением» подходили к Изборску, но крепости не взяли и прошли дальше, к Пскову. 6 сентября рыцарское войско «с пушками» подступило к Пскову, обстреляло его. Псковичи предприняли удачную вылазку, отбили несколько приступов. На третий день магистр снял осаду.

Воевода Даниил Щеня, снова посланный великим князем в Новгород, бросился на помощь Пскову. Видимо, московского войска у него было немного, полки состояли из новгородцев под командованием наместника Василия Шуйского и псковичей. Отступавших немцев они нагнали у озера Смолино 13 сентября 1502 года. Это был самый тяжелый бой в военной биографии Даниила Щени…

Ратники передового полка захватили немецкие обозы. Воеводы Андрей Кропоткин и Юрий Орлов-Плещеев не сумели удержать своих людей от грабежа «немецкого коша», боевые порядки нарушились. Расплата оказалась горькой: неожиданным ударом немцы разбили передовой полк: погибли воины, погибли воеводы. Остальные полки Даниила Щени еще не приняли боевой порядок, растянулись по дороге, подходили «изрывкою», как образно сказал летописец. В этой обстановке самым благоразумным было бы остановиться или даже отступить, чтобы приготовиться к генеральному сражению. Но в таком случае немцы смогли бы беспрепятственно уйти и сохранить силы для следующих нападений. Воевода решил атаковать.

Русскому войску противостояла мощная фаланга немецкой пехоты, первая линия которой состояла из полутора тысяч человек, с пушками и аркебузами [32]32
  [32] Аркебуза – фитильное ружье с широким раструбом дула.


[Закрыть]. Яростной и неудержимой была атака московских и новгородских ратников. Немцам не помог и «огненный бой». Четыреста немецких пехотинцев были убиты сразу, их знамя захвачено русскими. В сече погибли начальник немецкой пехоты Матвей Пернауэр, его брат поручик Генрих, знаменосец Конрад Шварц. Большие потери понесла и немецкая конница, прикрывавшая отход пехоты. Это был успех, но это еще не было победой: ослабленное, но все еще боеспособное орденское войско продолжало стоять у озера Смолино.

Видимо, и русские полки понесли значительные потерн так как Даниил Щеня решил возвратиться в Новгород По свидетельству немецкой «Хроники Рюссова», магистр Плеттенберг «со своими людьми был совершенно утомлен» он отказался от преследования отходивших русских, «стоял на месте до третьего дня и поджидал неприятеля’ не придет ли он снова».

Общая военная обстановка торопила Даниила Щеню. 3 декабря он был отозван великим князем Иваном III из Новгорода – «воевать в Литовскую землю».

В конечном итоге «полупобеда» при Смолине обернулась большим стратегическим выигрышем. Орденскому войску был нанесен такой урон, что магистр прекратил набеги на Псковскую землю. Высвободились войска, так необходимые на литовском театре военных действий, там, где решался исход всей войны.

В 1503 году великий князь литовский Александр, ставший к тому времени и польским королем, запросил мира. По условиям мирного договора Иван III сохранил почти все отвоеванные у Литвы земли: девятнадцать городов и семьдесят волостей. Западная граница России была отодвинута на линию Дорогобуж – Гомель – Чернигов. Однако древний русский город Смоленск остался за Литвой.

А «большого воеводу» Даниила Щеню опять послали оборонять Псковскую землю от ливонских рыцарей, и опять во главе великокняжеской рати. По словам летописца, в 1503 году «немцы приходили ратью на Псков. А великому князю весть пришла наперед. И он послал ко Пскову силу, а воевода был у них князь Данило Васильевич Щеня, да с ним было много князей, и бояр, и детей боярских. Они же немцам не дали к городу приступать и встретили их далеко от града и с немцами бились». В том же году Иван III «послал рать устюжан и двинян стеречь Ивангород от немцев».

В 1506 году обострилось положение на «казанской украине», и немедленно туда был переброшен Даниил Щеня, признанный уже воевода: в военной иерархии Российского государства он занимал второе место вслед за «воеводой московским». В разрядной книге записано: «По казанским вестям послал великий князь в Муром князя Даниила Васильевича», причем специально оговаривалось, как только «воеводы сойдутся казанского для дела», быть «в большом полку Данилу Васильевичу».

При новом великом князе Василии III Даниил Щеня стал, наконец, «воеводой московским», официально заняв пост главнокомандующего. Приближалась новая война с Литвой и Польшей, во главе военной организации Российского государства, естественно, оказался самый известный и опытный полководец.

В 1507 году новый великий князь литовский Сигизмунд I Старый принял решение о войне с Россией, в феврале его поддержал литовский сейм, а в марте начались военные действия. Сначала это были мелкие пограничные стычки, в которых принимал участие и Даниил Щеня. В июле 1508 года он вместе с Яковом Захарьиным осадил Оршу. Однако артиллерийский обстрел не разрушил городских укреплений. К тому времени к берегу Днепра близ Орши вышло большое войско Сигизмунда. Десять дней противники стояли друг против друга на разных берегах. Продолжать осаду Орши, имея перед собой «литовскую силу», было опасно, и русские воеводы отвели полки к Вязьме. В сентябре Даниил Щеня стремительным рейдом захватил Торопец, «а которые люди литовские приводили торопчан к целованию за короля, и те люди бежали». Это был один из самых удачных походов кампании 1508 года, проходившей с переменным успехом. Щеня со своими людьми остался для обороны Торопца.

Вскоре в Москву приехало литовское посольство, в начале 1509 года был заключен мирный договор с Литвой. Честолюбивые замыслы Сигизмунда I – вернуть утраченные после войны 1500-1503 годов владения – провалились, он официально признал присоединение этих земель к России. Не возражал против урегулирования русско-литовских отношений и Василий III. Военные действия показали, что к решению главной задачи – возвращению Смоленска – русская армия еще не готова. Попытки взять сильно укрепленные города оканчивались неудачей. Нужно было создавать мощные осадные пушки, способные разрушать каменные стены и башни.

Мир между Россией и Литвой обеспокоил Ливонский орден. Ровно через неделю после возвращения из Литвы московского посольства, которое привезло утвержденный Сигизмундом I договор, в Москву приехал ливонский посол Голдорн, и сразу же было заключено перемирие сроком на четырнадцать лет.

Нельзя сказать, что для России начались мирные годы: на рубеже первого и второго десятилетий XVI века начались набеги крымских татар, на «берег» Оки и Угры ежегодно приходилось посылать воевод с полками, даже «большой воевода» Даниил Васильевич Щеня выходил на «крымские украины» с «многими воеводами». Но главным оставалась все-таки подготовка к смоленскому походу…

Город Смоленск являлся ключом к решению задачи исторического значения – воссоединения с Россией братских украинского и белорусского народов, к дальнейшему продвижению в Прибалтику. Днепровский речной путь связывал Смоленск с Киевом, со всей Украиной. Близлежащий Витебск открывал путь в Прибалтику по Западной Двине. Большие сухопутные дороги вели на Минск и Вильно. Богатый и многолюдный город, торговый и ремесленный центр обширной области, Смоленск, по оценкам современников, имел «почти равную с Москвою величину». Стратегическое значение Смоленска хорошо понимали и противники России. И Казимир, и Александр, и Сигизмунд прилагали все силы, чтобы удержать его, при малейшей угрозе немедленно посылали на помощь смолянам войска. Смоленск имел первоклассные по тем временам укрепления, стены его выдерживали огонь из больших пушек. Удачным было и само расположение города: он стоял на холмах, к тому же был прикрыт рекой. Русский летописец писал: «град же, имея твердость, стремнинами гор и холмов великих затворено и стенами великими укреплено». Так что в военном отношении взятие города казалось почти невозможным. Однако русское население Смоленска не было на стороне Литвы. В городе неоднократно поднимались восстания против литовских наместников, были случаи, когда горожане приглашали в Смоленск русских князей и даже «откладывались» от Литвы. Литовские великие князья всячески заигрывали с городской верхушкой, давали смолянам привилегии. Так, король Александр в 1500 году освободил смоленских купцов от торговых пошлин на всей территории своего государства сроком на пятнадцать лет, в 1502 году смоленским мещанам было предоставлено право не платить шесть лет подати, а в 1505 году король дал смолянам грамоту, предоставлявшую им разные льготы и запрещавшую незаконные действия наместников. Однако все это, как показали дальнейшие события, не перевесило естественную тягу жителей Смоленска к воссоединению с Россией.

Сигизмунд I надеялся на помощь крымского хана Менгли-Гирея, который тоже был обеспокоен усилением России. Королевские послы зачастили в Бахчисарай. Осенью 1512 года Василий III достоверно узнал, что Сигизмунд «наводит» на русские земли «крымского царя» и недавние набеги крымцев «на украинные места» были произведены «по королёву же наводу». Вмешательство Крымского хана осложнило обстановку, но не остановило русского похода на Смоленск.

Первый смоленский поход начался в ноябре 1512 года. Из Вязьмы быстро двинулся к городу передовой отряд русского войска. Князю Репне-Оболенскому и конюшему Челяднину, которые вели этот отряд, было велено взять только смоленские посады и, не задерживаясь, двигаться дальше, к Орше и Друцку. Туда же спешили из Лук полки князей Одоевского и Курбского, новгородские и псковские «пищальники» князя Василия Шуйского. Передовые отряды должны были очистить от противника окрестности Смоленска, а потом прикрыть с запада главные силы от возможного удара короля Сигизмунда, не давая ему прийти на помощь осажденному городу. Свою задачу передовые воеводы выполнили. И тогда 19 декабря 1512 года из Москвы выступили основные силы во главе с самим великим князем. Фактическим руководителем был опытный воевода Даниил Щеня, который находился с великим князем и значился по «росписи» воеводой большого полка, то есть занимал самую высокую должность в войске.

28 декабря великокняжеские полки прибыли в Можайск, где к ним присоединились рати из Дмитрова, Волоколамска, Городца.

В начале января 1513 года основные силы русского войска подошли к Смоленску и начали осаду. Сигизмунду не удалось прислать помощь горожанам, потому что передовые отряды русских надежно прикрыли Смоленск ^с запада. К тому же войско из «Северы» во главе с князем Василием Шемячичем и другими воеводами совершило Дерзкий отвлекающий рейд на Киев и даже сожгло городские посады. Первый этап зимней кампании, таким образом, удался полностью. Но дальше дело застопорилось. В Смоленске оказался сильный гарнизон, мощные стены выдержали многодневный пушечный огонь, а приступы отбивались с большими потерями: во время одного из первых приступов погибло две тысячи русских ратников…

Чтобы уменьшить потери от «огненного боя» со стен было решено предпринять ночной штурм. Начать штурм поручили псковским «пищальникам». По распоряжению великого князя Василия III в лагерь «пищальников» привезли три бочки пива и три бочки меда. Сотник Хоруза потчевал каждого уходящего в бой – словно благословлял на подвиг. Неслышно ступая по снегу, уходили в темноту «пищальники», с саблями у пояса, с «ручницами» за спиной, со штурмовыми лестницами в руках. Следом двинулась «посоха» – вооруженная копьями, топорами, длинными ножами, булавами и кистенями пехота. Застыли у пушек и пищалей пушкари, готовые ударить по гребню стены поддержать штурмующих.

Литовские караульные поздно заметили скользящие в темноте тени русских пешцев, штурмовые лестницы уже легли на стены. Первые псковичи забрались наверх, когда из бойниц ударили литовские пушки. Полились потоки горящей смолы, поджигая штурмовые лестницы. Литовцы теснили проникших на стену псковичей, которых становилось все меньше и меньше. Ударили русские пушки – по гребню стены, по метавшимся с факелами в руках литовцам. С криками подбегала, подняв над головами штурмовые лестницы, «посоха». А в лицо ей языки пламени, ядра и свинцовые пули аркебузов, камни, стрелы, горящая смола. Набегали толпы пешцев и снова откатывались, столь сильно огрызался град Смоленск, свой вроде бы город, а ныне хуже чужого, смертоносный…

Не удался и ночной штурм.

Шесть недель стояли великокняжеские рати под Смоленском, то швыряя ядра из пушек и пищалей, то с воинственными криками бросаясь на приступы. Тщетно!

На исходе февраля великий князь Василий III приказал снять осаду. Наступила ранняя весна, дороги разрушали оттепели и паводки, не оставалось корма для коней. В начале марта войско вернулось в Москву.

И сразу, буквально через несколько дней после возвращения Василия III в столицу, было принято решение о новом походе на Смоленск, теперь уже летнем. В разрядной книге записано: «марта в 17 день приговорил князь великий и с боярами идти к Смоленску в другие». Тогда же была сделана «роспись», где «быть воеводам по украинам береженья для». В Вязьме, на литовской границе, был оставлен «в большом полку боярин князь Данила Васильевич». Это понятно: район Вязьмы являлся тем плацдармом, с которого начнется новый смоленский поход. Как всегда, «большой воевода» Щеня оказался на решающем направлении войны.

Но второй смоленский поход начался не сразу. «Того же лета июня в 14 день князь великий Василий Иванович всея Руси и пошел в Боровск своего для дела смоленского, к пришел в Боровск июня в 18 день, а из Боровска пошел к Смоленску сентября в 5 день». Сразу возникает два вопроса: почему Василий III пошел в Боровск, отклонившись к югу от прямой дороги на Смоленск, и почему он простоял там так долго, упуская самые удобные для дохода летние месяцы?

На оба эти вопроса ответ один: реальная опасность вторжения с юга, со стороны крымского хана Менгли-Гирея, который состоял «в единачестве» с королем Сигизмундом. Из Боровска представлялась возможность действовать в любом направлении – и против хана, и против короля. Об этом прямо говорил летописец: в Боровске великий князь «берегся от своих недругов, от короля польского и от царя крымского». Кроме того, на южную границу, для «украинского бережения», пришлось выдвинуть значительные силы. Пять полков были посланы в Тулу, еще пять полков заняли оборонительную линию по реке Угре, «посошные люди» и «дети боярские» из разных городов охраняли броды и «перелазы» через реку Оку. В Москву поступали сведения, что Менгли-Гирей собирается напасть «на великого князя украину, на Тулу, и на слуг его, на князей Василия Шемячича и Василия Стародубского» (то есть на «Северскую землю»), что хан уже послал к русским границам «царевича Мухаммед-Гирея и иных своих детей со всеми своими людьми». В июне крымские татары действительно приходили под Брянск, Путивль, Стародуб. Но сам хан, видимо, узнав, что главные силы русского войска не ушли к Смоленску, а стоят в Боровске, не решился на большой поход. В июле на «крымской украине» продолжались небольшие стычки, а затем крымцы ушли. Только тогда начался второй смоленский поход…

Русские воеводы придерживались тактики, уже проверенной во время прошлого похода. Передовые отряды русского войска стремительно ворвались в Литовскую землю, сожгли смоленские посады и прошли дальше, чтобы не дать возможности королю Сигизмунду прислать подмогу. Король в панике писал: «Московский враг опустошает и разоряет наши владения. Литовцы же, охваченные страхом, располагают для защиты лишь своими силами, так как приглашать на помощь иноземцев уже поздно».

Только получив вести от воевод о том, что они «отняли у смолян посады» и успешно продвигаются в глубь Литвы, двинулся из Боровска сам Василий III и «под Смоленск пришел сентября в 22 день».

Русские воеводы учли уроки прошлой осады и позаботились об усилении артиллерии. По свидетельствам современников, в войске Василия III было две тысячи больших пищалей, «чего никогда еще ни один человек не слыхивал».

Перед русскими пушкарями стояла трудная задача – Смоленск был первоклассной по тем временам крепостью. Король Сигизмунд хвастливо писал: «крепость мощна, благодаря самой реке, болотам, а также благодаря человеческому искусству, благодаря бойницам из дубовых брусьев, уложенных срубом в виде четырехугольников, набитых глиной изнутри и снаружи; окружена она рвом и столь высоким валом, что едва видны верхушки зданий, а самые укрепления не могут быть разбиты ни выстрелами из орудий, ни таранами, да и не подрыться под них, ни разрушить или сжечь при помощи мин, огня или серы».

Но король ошибся: русские ядра все-таки делали в стенах большие проломы, была разбита одна из башен Крыношевская. Но то, что разрушалось пушечным огнем днем, ночью восстанавливалось смолянами. Осада затягивалась. Может быть, и удалось бы в конце концов сломить упорство осажденных, но благоприятное для осады летнее время было упущено из-за крымской опасности. «Приспели осени дни студеные, а корму конского скудно было», – печально писал автор «Повести о Смоленском взятии». А тут еще стали приходить известия, что король Сигизмунд собрал тридцатитысячную армию и готовится идти к Смоленску…

Простояв под городом четыре недели, великий князь Василий III 21 ноября возвратился в Москву. То, что это лишь передышка перед новым походом, понимали и Василий и король Сигизмунд. Не надеясь на собственные силы, Сигизмунд нанял семь тысяч польских «жолнеров», для уплаты которым пришлось вводить дополнительные налоги. В смоленскую крепость был назначен новый воевода Юрий Сологуб. Оживленно велись переговоры с крымским ханом, чтобы согласованно выступить против России.

В феврале 1514 года «князь великий Василий Иванович всея Русии приговорил итти в третии к Смоленску», – свидетельствует разрядная книга. Следующие записи дают возможность понять общий план войны. Русские военачальники учли уроки прошлого года и решили, обезопасив себя с юга выдвижением сильного войска в Тулу, направиться весной прямо на Смоленск, чтобы летом закончить дело, невзирая на маневры крымского хана. «Мая в 4 день послал князь великий на Тулу воевод», с ними было пять полков; другие воеводы стояли в Рязани, Серпухове и на реке Угре. Вся «крымская украина» была надежно прикрыта. Полки, направленные в смоленский поход, снова возглавил воевода Даниил Васильевич Щеня. «Того же месяца в 30 день отпустил князь великий в Дорогобуж боярина своего князя Даниила Васильевича да князя Михаила Львовича Глинского, а из Дорогобужа велел итти часа того к Смоленску», где Щеня должен был принять командование большим полком.

Снова были приняты меры к тому, чтобы отрезать Смоленск от «литовской помощи». 7 июня новгородским наместникам Василию Шуйскому и Ивану Морозову было приказано двигаться к Орше, на «Дрютские поля».

8 июня из Москвы выступил великий князь Василий III с братьями Юрием и Семеном, со «всеми силами». Рать для третьего смоленского похода была собрана огромная – до восьмидесяти тысяч человек. Двигалась она медленно, так как к городу везли «большой наряд», тяжелые осадные пушки, которых по одним сведениям было сто сорок, а по другим – даже триста. «Велики пушки», ядра которых весили несколько пудов, тянули на полозьях сотни «посошных людей», для них приходилось специально строить или укреплять мосты.

Только в середине июля основные силы русского войска подошли к Смоленску. Начались осадные работы. Тысячи «посошных людей» насыпали валы для пушек перегораживали «рогатками» выезды из города, ставили «тын», чтобы предупредить неожиданные вылазки, готовили «туры» (хворостяные корзины, набитые песком для защиты от пуль и картечи) в целях прикрытия «большого наряда», расположившегося метрах в шестистах – восьмистах от стен крепости. Артиллерии отводилась главная роль в предстоящей баталии: предыдущие приступы показали, какими большими потерями и какими малыми шансами на успех оборачивались попытки штурмовать неразрушенные стены.

Наконец приготовления были закончены, и 29 июля 1514 года заговорили «пушки великие», «большой наряд». Огонь был сокрушительным. То там, то здесь рушились участки стены, к которым немедленно подбегали русские «пищальники», чтобы помешать литовцам восстановить укрепления. В городе начались пожары: ядра, перелетавшие через стены, убивали людей на улицах.

Летописец так описывал последний день смоленской осады: «Пришел князь великий сам и с своими братьями под город Смоленск с многими силами и с великим нарядом пушечным. И пушки и пищали большие около града поставив, повелел бить град со всех сторон, и приступы великие чинить без отдыха, и огненными пушками в град бить, так что от пушечного и пищального и людского кричания и вопля, также и от градских людей супротивного боя пушек и пищалей, земля колебалась, и друг друга не видели, и весь град в пламени и дыму, казалось, вздымался. И страх великий напал на горожан, и начали из града кричать, чтобы великий государь пожаловал, меч свой унял, а бою велел перестать, а они хотят государю бить челом и град сдать».

Особенно отличился пушкарь Стефан, стрелявший из самой большой пушки. Первым же выстрелом он попал в жерло крупнокалиберной крепостной пушки, ту разорвало, и осколками побило много литовских пушкарей. Потом Стефан ударил по гребню стены «ядрами мелкими, кованными свинцом», которые буквально смели со стены ее защитников. Не менее губительным был и третий выстрел «большой пушки» [33]33
  [33] Скорострельность «больших пушек» тогда была очень незначительной, чтобы перезарядить их для следующего выстрела, требовалось не менее двух часов.


[Закрыть] умельца Стефана: огромное ядро упало в толпу литовского воинства.

Над воротной башней Смоленска был выкинут белый флаг. Стихла пушечная канонада. Смоленский наместник Юрий Сологуб и местный епископ Варсанофий пришли в шатер Василия III просить о перемирии на один день. Им было отказано, великий князь требовал немедленной сдачи города. Обстрел города возобновился с прежней силой. «Мещане и черные люди» Смоленска не желали больше сражаться с русскими, и под их давлением власти согласились, наконец, на капитуляцию. В город отправились сын боярский Иван Шигона-Поджогин и дьяк Иван Телешов, чтобы сообщить смолянам условия сдачи. Победители были великодушны: великий князь Василий III обещал отпустить «воевод и жолнеров», которые не пожелают перейти на московскую службу; подтверждались прежние «жалованные грамоты» городу; город должен управляться «по старине», освобождался он и от некоторых налогов. Осажденные приняли эти условия.

«И июля в 31 день, – продолжает летописец, – князья и бояре смоленские град отворили, а сами пошли пешком к шатрам великому государю челом ударить и очи его видеть, да тут и приказались великому государю и крест целовали. И князь великий их пожаловал, слово свое им жаловальное молвил и есть их звал. И в град Смоленск послал боярина своего и воеводу князя Данила Васильевича Щеня и иных своих воевод с многими людьми, и велел им прочих людей, и князей, и бояр, и мещан, и всех людей града Смоленска к целованию привести и речь им государскую жаловальную говорить».

Это было почетнейшее поручение – первым войти в побежденную крепость, принять присягу у горожан и говорить с ними от имени «государя всея Руси». Это было признание выдающихся заслуг и ратной доблести «большого воеводы» Даниила Щени, его более чем двадцатилетних воинских трудов на опасном литовском рубеже.

Имя воеводы навечно связано в народной памяти с самым значительным событием военной истории начала XVI столетия – возвращением в семью русских городов древнего Смоленска.

Слава Даниила Щени началась со славной победы на Ведроше. Завершилась его военная биография не менее славно – в коленопреклоненном Смоленске, над которые вновь реяли русские стяги [34]34
  [34] После 31 июля 1514 года ни разрядные книги, ни летописи о Данииле Васильевиче Щене не упоминали.


[Закрыть].