Текст книги "Избавление от КГБ"

Автор книги: Вадим Бакатин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Второй главк (ВГУ) – контрразведка, которую возглавлял Геннадий Титов. Работа кропотливая, деликатная, где успех или неудачу трудно измерить. Во всяком случае, ее вряд ли можно мерить только количеством посаженных или высланных шпионов. Порой лучше этого шпиона, который известен, просто взять под наблюдение, выявлять связи, контакты и так далее.

Но, помнится, пришел ко мне на прием человек, работавший по так называемой «английской линии», и говорит: «Уйду на пенсию, и нечего вспомнить, жизнь прожита зря. Мало того, что мы никого не поймали, я все время впустую ходил и хожу, даже не знаю за кем». Контрразведке не хватало и не хватает эффективности. Только за всеми «смотреть» и всех «слушать» – это просто убивать время и кадры.

Контрразведкой в Вооруженных Силах занимался Третий главк, представители которого работали в так называемых «особых отделах».

Вопросами безопасности и контрразведывательного обеспечения транспорта занималось 4-е Управление, которым заведовал Юрий Сторожев, один из опытнейших и старейших работников КГБ. Проблемы экономической безопасности входили в компетенцию 6-го Управления КГБ. Главный недостаток работы этого управления, на мой взгляд, заключался в том, что оно не могло выработать концепцию работы в условиях перехода страны к рыночным отношениям. Чуть ли не главная угроза виделась КГБ в нарождающихся структурах свободного предпринимательства. Конечно, слов нет, они уродливы. Но именно потому, что их нормальному появлению на свет мешали и продолжают мешать. В том числе и КГБ, который твердо стоял на страже интересов исключительно социалистического государственного сектора, сдерживал развитие рыночных реформ.

При Крючкове КГБ активно занялся борьбой с так называемым «экономическим саботажем», который толковался достаточно произвольно. В конце концов дело свелось к отслеживанию деятельности кооператоров и поиску консервных банок, припрятанных в подсобках магазинов. Тысячи сотрудников были брошены на изучение содержимого складских помещений. Эти «операции» проводились с большой помпой и широкой прессой. Предполагалось, что вид мяса и консервных банок, извлеченных из-под прилавка и продемонстрированных с телеэкрана, вызовет у потребителей, привыкших к пустым полкам магазинов, большую признательность КГБ. При этом не принимали во внимание, что хождение по магазинам – функция вовсе не спецслужб, а милиции, которая проводила те же мероприятия с несравнимо большим размахом, но не считала нужным столь бурно рекламировать свою рутинную работу. Кстати, сами сотрудники Комитета были вовсе не в восторге от того, что многим пришлось переквалифицироваться в своего рода торговых контролеров.

Не учитывало руководство КГБ и то, что на эту несвойственную спецслужбам работу отвлекались и без того незначительные силы Управления по борьбе с организованной преступностью (ОП), что наносило ущерб основной деятельности управления, которое должно было заниматься разработкой мафиозных и террористических групп, пресекать коррупцию, процветавшую в коридорах государственной власти всех уровней.

В чем КГБ неизменно имел успех, так это в борьбе с инакомыслием. Занималось этим грязным делом пресловутое 5-е Управление, в конце 80-х годов переименованное в Управление «3» – по защите конституционного строя. Сотрудники этого управления работали во всех мыслимых учреждениях, организациях и движениях – молодежных, религиозных, национальных, общественно-политических. В период перестройки особого внимания были удостоены представители демократических сил, которые выдавались за главную угрозу конституционному строю, конечно, в узком понимании лидеров КПСС и самого КГБ. В нарушение не только действующего законодательства, но и собственных инструкций КГБ проводил оперативно-технические мероприятия в отношении целого ряда государственных и общественных деятелей. Так велось наружное наблюдение за народными депутатами СССР Борисом Ельциным, Тельманом Гдляном, практически за всеми лидерами Межрегиональной депутатской группы. Их телефоны, а также телефоны их близких и знакомых прослушивались. После выборов в российский парламент на прослушивание были поставлены телефоны некоторых народных депутатов РСФСР – в квартирах, на дачах, в местах отдыха. Слушали даже таких лиц, как парикмахершу Раисы Горбачевой или тренера Ельцина по теннису.

Все мероприятия по прослушиванию обеспечивал почти исключительно женский отдел, где за относительно небольшую зарплату работали девушки со знанием одного или нескольких иностранных языков и феноменальной памятью на голоса. Чего им, бедным, только не приходилось слушать… Бывало, и психика не выдерживала.

Когда я уже обосновался на Лубянке, мне принесли для примера две толстенные папки из сейфа бывшего руководителя аппарата Президента СССР и одного из заговорщиков – Валерия Болдина, где были собраны записи фонограмм разговоров известных политиков. Начал читать и на второй странице бросил. Разговор дома на кухне со своей матерью и братом одного из нынешних уважаемых российских парламентских лидеров. Стыдно за государство, за КГБ. Было ощущение, будто подглядываешь в замочную скважину за ничего не подозревающими порядочными людьми.

Наружное наблюдение обеспечивало 7-е Управление. Его сотрудникам, в любую погоду и любое время суток «ведущих» свои «объекты», не позавидуешь. Жаль, что слишком часто им приходилось следить не за теми, за кем бы следовало. В 7-е Управление входила и группа «Альфа», чьи офицеры в декабре 1979 года штурмом овладели дворцом Амина в Кабуле; участвовали во многих операциях по освобождению заложников из угнанных самолетов; были в январе в Вильнюсе, а в августе 1991 года отказались захватывать российский «Белый дом».

Огромное хозяйство являла собой Служба охраны, больше известная как «девятка». Она осуществляла охрану высших должностных лиц страны, важнейших правительственных и партийных объектов, включая Кремль и ЦК КПСС. Кроме того, обеспечивала их чем пожелают. На ее балансе находились десятки дач и других мест отдыха и времяпрепровождения партийной и правительственной элиты.

Главное управление пограничных войск, которым командовал Илья Калиниченко, обеспечивало охрану самых протяженных в мире сухопутных и морских границ СССР. Жесткий режим советской границы требовал большого количества личного состава, техники, и на долю этого Главка приходилось около половины численности и бюджета КГБ. Работы у пограничников всегда было много, и они большей частью с ней справлялись. Только с начала по сентябрь 1991 года было задержано 3700 нарушителей госграницы, из них 1700 человек пытались уйти из СССР и 2000 – проникнуть в страну из-за рубежа. За этот период погранвойска задержали контрабанды на сумму 21 миллион рублей. Особые трудности для них создавала политика властей отдельных республик, например Молдавии, фактически установившей режим открытой границы с Румынией; известные события в Азербайджане, где нередко оголялись протяженные участки границы. А также полная неподготовленность сооружений и инструкций для обслуживания границы в новом режиме, когда ведомственная ограниченность не должна мешать праву нормальных людей на общение.

Ряд управлений КГБ, головное из них – Управление правительственной связи, занимались обеспечением руководства страны специальной шифрованной связью, разрабатывали системы шифров и кодов, осуществляли радиоперехват и электронную разведку. По существу, в совокупности они являли собой аналог Агентства национальной безопасности, мощнейшей разведывательной структуры США. Но, будучи составной частью КГБ, УПС могло по приказу его председателя, как показал путч, не только налаживать, но и отключать связь.

В этих управлениях КГБ были собраны первоклассные кадры математиков, физиков, программистов, они были оснащены самой современной электронно-вычислительной техникой. Люди действительно занимались делом. Позднее мне удалось оценить уровень информации, идущей из различных источников, и должен сказать, что из этих подразделений поступали наиболее непредвзятые и точные сведения. Это был тот случай, когда «за службу не обидно».

То же самое можно сказать о работе Оперативно-технического управления. Люди высочайшего профессионализма, буквально из ничего создающие технические устройства на высоком мировом уровне. Другое дело, на что этот интеллект растрачивался?..

В ведении КГБ находилось и большое совершенное подземное хозяйство, пункты руководства страной на особый период, способные функционировать в чрезвычайных ситуациях, в том числе – в период ядерной войны. Содержатся они в идеальном порядке. Любопытно, что приметы идеологизации КГБ были заметны даже там: в бункере, откуда Президент мог управлять Вооруженными Силами в случае атомного нападения, на книжных полках я увидел только Полное собрание сочинений Ленина. Профессионализм был убит идеологией. Это было бы смешно, когда бы не было» так грустно. Коммунистическая сердцевина КГБ по-своему определила, что нужно главе государства в критический момент.

До прихода в КГБ я был уверен в огромных интеллектуально-аналитических возможностях этой организации. Скажу прямо, меня ждало разочарование. Только чуть более года назад было создано Аналитическое управление, которое не успело встать на ноги. Деятельность информационно-аналитических подразделений, существовавших практически в каждом управлении, и ряда научных институтов никем по-настоящему не координировалась. Почти необработанные информационные потоки сходились на столе Председателя КГБ, который отбирал, какая информация достойна внимания высшего государственного руководства.

После того как я первые дни в КГБ получал буквально горы всевозможных, как скоро выяснилось, во многом повторяющихся сводок, как правило дающих те сведения, которые уже прошли по средствам массовой информации, я понял прежде загадочное для меня поведение моего предшественника. Где бы ни находился Крючков (на сессии, на съезде, на заседании Совета безопасности), всегда ему в чемодане приносили гору бумаг, и он сидел и спокойно читал, расписывая резолюции. Только сейчас я оценил этот по-своему рациональный стиль. Действительно, при такой низкой информационной культуре и огромной массе информации по-другому с ней едва ли можно было справиться. При такой практике информация-сырец была непригодна для принятия политических решений на высшем уровне. Кроме того, монополия КГБ на информацию сильно сужала возможности лидеров страны узнать различные точки зрения, открывала пути для целенаправленного манипулирования информацией в соответствии с идейно-политическими предпочтениями лично Председателя КГБ. Нельзя сказать, что руководство Комитета однозначно дезинформировало Кремль и Старую площадь. Оно просто давало ту информацию, которую считало нужной. Например, «наверх» бесперебойно шли сообщения о действительно имевших место, а также организованных протестах коммунистов и части русскоязычного населения в Прибалтийских республиках в отношении действий местных властей, но куда более многочисленные данные о поддержке этих властей народом замалчивались. В результате у Президента СССР складывалось ложное впечатление об отсутствии у правительства Латвии, Литвы и Эстонии массовой поддержки. Хотя надо было быть очень наивным человеком, чтобы в это поверить.

Слабость аналитической работы объяснялась, конечно, далеко не только злым умыслом и компартийной зашоренностью верхушки старого КГБ. Дело было и в том, что сама тоталитарно-бюрократическая система предполагала проведение анализа и принятие важнейших решений только в кабинетах ЦК КПСС. Мыслить широкими политическими категориями десятилетиями разрешалось только на Старой площади, а роль КГБ сводилась в первую очередь к поставке первичных данных и реализации уже принятых решений. Это исключало существование традиций стратегического политического мышления в самом КГБ. Зато по части дозирования информации и деятельности по принципу «чего изволите» Комитет мог дать фору любой организации.

О слабости аналитической работы говорить можно много. Но достаточно одного аргумента – именно аналитики КГБ разработали идеологию и сценарий столь бесславно провалившегося государственного переворота в августе 1991 года.

Кроме названных в центральном аппарате КГБ существовали: Инспекторское управление, занимавшееся в основном контролем за деятельностью комитетов республик и областных управлений КГБ (Центральный аппарат был для него недосягаем); Следственный отдел, где на каждого следователя в среднем приходилось около 0,5 дела в год, тогда как в МВД – более 60-ти; 10-й Отдел, ведавший следственным изолятором и архивами – уникальным собранием документов, куда фактически не ступала нога исследователей и журналистов; Центр общественных связей, работавший над улучшением общественного мнения о КГБ; мощные Военно-медицинское и Военно-строительное управления, обслуживавшие все республики; Хозяйственное и Финансово-плановое управления; Управление кадров; Мобилизационный отдел; высшие учебные заведения – Высшая школа КГБ и Краснознаменный институт им. Ю. В. Андропова. На правах Управления центрального аппарата действовало УКГБ по г. Москве и Московской области во главе с Виталием Прилуковым.

Помимо этого, около 90 тысяч человек работало в республиканских комитетах и на местах в режиме жесткого, абсолютного подчинения центру. В мае 1991 года было принято решение о создании КГБ России, которая единственная из всех республик не имела своего Комитета госбезопасности. На должность его председателя Крючков предложил малоизвестного тогда Виктора Иваненко, вероятно, надеясь видеть его послушной марионеткой в руках всемогущего Председателя КГБ СССР. В последующем Крючкова ждало горькое разочарование. Но сам КГБ России к моменту путча насчитывал лишь несколько десятков человек.

Всего ко времени моего назначения в КГБ работало около 480 тысяч сотрудников.

К сожалению, пока еще ни одна уважающая себя страна не обходилась без спецслужб, без разведки и контрразведки. Но КГБ в том виде, как он существовал, нельзя было назвать спецслужбой. Это была организация, созданная для всеобщего контроля и подавления. Она была как будто специально приспособлена для организации заговоров и государственных переворотов и имела для этого все необходимое – специально подготовленные войска, контроль за связью и умами людей, своих сотрудников во всех ключевых организациях, монополию на информацию и многое, другое. КГБ разжирел, штаты его были искусственно раздуты, что никак положительно не влияло на качество работы. Служба, призванная обеспечивать безопасность страны, сама становилась угрозой для ее безопасности.

Особенно опасным для государства, его конституционного строя являлось то, что КГБ функционировал в условиях фактического отсутствия правовой основы, хоть как-то ограничивающей его деятельность. Закон об органах КГБ в СССР, проведенный через Верховный Совет СССР в мае 1991 года по инициативе Крючкова, по нормальным демократическим меркам устарел еще до его принятия.

Должен сказать, что, когда, по установившейся бюрократической традиции, правительство Союза еще в 1990 году направило этот Закон на заключение в МВД, я как министр в полном согласии с мнением милицейских правовых служб не дал положительного заключения. Мы считали, что, прежде чем принимать Закон о КГБ, следует разработать и принять Закон о безопасности или Концепцию безопасности. Но этого так и не было сделано.

В КГБ продолжали действовать около 5 тысяч старых инструкций, утвержденных Советом Министров СССР, самим Председателем КГБ или кем-то еще в достопамятные времена. Эти инструкции оставляли широкое поле для ведомственной вседозволенности, и именно по этой причине старое руководство КГБ игнорировало многочисленные предложения по реформированию Комитета, переходу на новую правовую базу, которые исходили от общественности, специалистов-правоведов, а также из недр самого КГБ – из Инспекторского управления, Научно-исследовательского института ВГУ.

Созданная после провала августовского путча Государственная комиссия по расследованию деятельности органов государственной безопасности под председательством народного депутата РСФСР Сергея Степашина в своем заключении, доведенном до сведения Президента СССР Горбачева и Президента России Ельцина, пришла к выводам, которые я разделяю на все сто процентов:

«Длительное функционирование Комитета госбезопасности в условиях фактического отсутствия правовой базы, сколько-нибудь регулирующей его деятельность, привело к тому, что он, по существу, стал сверхцентрализованной структурой, осуществляющей контроль всех сторон жизни общества, и под предлогом наиболее эффективного обеспечения безопасности страны сосредоточил в своих руках огромную политическую и военную силу. Не выполнил своих конституционных обязанностей Верховный Совет СССР, поскольку не были разработаны необходимые нормативные акты и не был обеспечен контроль за деятельностью КГБ СССР. За работой органов госбезопасности не осуществлялся и действенный прокурорский надзор со стороны Прокуратуры СССР. В результате Комитет госбезопасности стал самостоятельной политической силой с собственными интересами и объективно превратился в надгосударственный институт, стоящий над органами высшей власти и управления Союза ССР и республик».

Комиссия Степашина справедливо обратила внимание и на то обстоятельство, что даже после отмены 6-й статьи Конституции СССР сохранялся контроль и даже прямое руководство КГБ со стороны Центрального Комитета КПСС. Этот контроль был возможен благодаря тому, что на ключевые должности в КГБ многие годы назначались бывшие ответственные партийные работники, а во всех органах КГБ существовали парткомы, игравшие там далеко не декоративную роль. Комитет госбезопасности вплоть до августа 1991 года направлял в адрес ЦК КПСС материалы секретного и особо секретного содержания. В архивах секретарей ЦК эти документы накапливались в специальных фондах под названием «Документы КГБ СССР». КГБ по поручению Секретариата ЦК готовил справки, ответы на запросы, в том числе и в отношении различных политических деятелей. Все это никак не соответствовало Закону об общественных организациях в СССР, согласно которому все политические партии имели равный статус, а их комитеты не имели права на непосредственное государственное управление.

Нет ничего удивительного в том, что по мере развития процессов демократизации КГБ становился все более непримиримым к политике перемен, выступал в качестве одной из главных сил, стремившихся законсервировать устои старого, отжившего свой срок общественного строя.

Сейчас уже очевидно, что КГБ для достижения своих целей не останавливался перед проведением мероприятий даже явно провокационного характера. Комитет был прямо причастен к нашумевшему «делу АНТа» – суперкооператива, созданного правительством и им же разваленного. Судя по всему, это «дело» было нужно ортодоксам как предлог, чтобы «прихлопнуть» саму идею кооперации и предпринимательства. Или взять не менее шумное «дело о 140 миллиардах», инспирированое КГБ для дискредитации российского правительства.

Комитет госбезопасности стоял у истоков создания «интернациональных фронтов» в союзных республиках, проявлявших строптивость в отношениях с центром. Порочная логика «разделяй и властвуй» стимулировала раскол общества в этих республиках на два непримиримых лагеря, приводила к обострению социальной напряженности. Вместо терпеливого диалога и спокойного, взвешенного подхода к разрешению возникавших между республиками и центром противоречий действовала схема: «не хотите подчиниться – получите интерфронт, который призовет к забастовкам, поставит вопрос о границах республики и о законности избранных там органов власти». А затем деятельность этих интерфронтов преподносилась Комитетом госбезопасности как проявление «воли всего народа».

Но все-таки было бы большой ошибкой считать именно КГБ первичным злом. Комидеология породила и это общество, и государство, и КГБ как часть, как важную, тайным сыском, беззаконием и насилием обеспечивающую жизнеспособность системы, но все-таки часть партийно-государственной системы, где все исходило из высших кабинетов Старой площади.

Когда же стал все более и более обостряться кризис идеологии, ускоренный горбачевской перестройкой, роль КГБ как «охранителя идеологии» резко возросла. Именно здесь, в его руководстве, сохранились в наибольшей неприкосновенности и высоко чтились догмы сталинизма, трансформировавшиеся в «теорию развитого социализма». Поэтому после того как между Горбачевым и частью высшей партийной элиты все больше разрасталась пропасть непонимания, КГБ выдвинулся на первый план как хранитель идейных основ комидеологии, располагающей к тому же немалой силой и опытом тайных «активных мероприятий».

Сформировался реакционный блок между догматиками КПСС – РКП, КГБ, депутатами – «патриотами» и частью генералитета ВПК. Председатель КГБ Крючков, насколько мне приходилось наблюдать его на многочисленных заседаниях у Президента и генсека, играл важную активную роль, постоянно предупреждал о «кознях» демократов, призывая к наведению порядка путем введения чрезвычайных мер. Надо признать, что Горбачев находился под сильным влиянием КГБ. Верил Крючкову и его информации. Это и предопределило теперь уже общеизвестную корректировку перестроечного курса с осени 1990 года.

Президент в тот период проявил явное тяготение к консервативным силам. Мужественное предупреждение Эдуарда Шеварднадзе о грядущей диктатуре, которые многие не услышали или не захотели услышать, имело под собой все основания, хотя я его тогда тоже не воспринял, не хотел с этим напрямую связывать и свою отставку с поста министра внутренних дел. Я верил Горбачеву и не мог предположить, что это было лишь одним из звеньев в политической комбинации, которая должна была поставить все правоохранительные органы под контроль твердых сторонников коммунистической идеологии, подготовить контрнаступление на перестройку под флагом чрезвычайных мер по спасению страны.

Как теперь выяснилось, еще в декабре 1990 года Крючков поручил узкому кругу своих приближенных – заместителю начальника ПГУ Владимиру Жижину и помощнику своего первого заместителя Виктора Грушко Алексею Егорову – осуществить проработку первичных мер по «стабилизации» обстановки в стране на случай чрезвычайного положения. Тогда же план был готов, но отложен до «лучших» времен.

Во время работы министром внутренних дел мои отношения с Крючковым были весьма ровными. Первые месяцы он довольно часто беседовал со мной, вводил «в курс», давал советы. Я знаю, что такое поручение он получил от Горбачева.

Хорошо помню его мягкую манеру вести разговор, чай и кофе на выбор и постоянную шутку: «А виски будет?»

Позже я уже по собственной инициативе часто сам выходил на Председателя КГБ, желая получить информацию, но либо он скрывал, либо не хотел делиться обстановкой. Как правило, ничего нового о текущем моменте в «горячей» точке я от него не получал. Милиция знала обстановку более точно. Информация ее была более оперативной.

Прямая проба сил КГБ была проведена в Вильнюсе в январе 1991 года, что обернулось трагедией новых жертв. Несмотря на очевидные факты, в том числе бессмысленную гибель молодого офицера из группы «Альфа», руководство КГБ отрицало какую-либо причастность к вильнюсским событиям и вынуждено было несколько умерить свой пыл.

Попытка повторить литовский сценарий, но уже в масштабах всего Союза ССР, была продиктована прежде всего неумолимым развитием процесса демократических реформ, который не оставлял никакой надежды силам и структурам прошлого.

К лету 1991 года расстановка политических сил складывалась явно не в пользу тех, кто продолжал отстаивать «социалистический выбор». Президент СССР все отчетливее становился на путь форсирования преобразований. После избрания Ельцина Президентом России между ним и Горбачевым установилось политическое перемирие, так не устраивавшее правых, которые постоянно стремились столкнуть двух лидеров лбами. Получил какую-то динамику ново-огаревский процесс, позволивший выработать новую формулу Союза суверенных государств, но он казался чуть ли не предательством парламентским «государственникам» вместе с их лидером Лукьяновым. На заседании Верховного Совета СССР 21 июня Горбачев порвал с парламентской группой «Союз», обвинив ее лидеров в попытках дестабилизировать сотрудничество республик. Явно уменьшилось желание Горбачева идти на поводу у партийных консерваторов, которые на июльском Пленуме ЦК КПСС были поставлены перед выбором: либо принять социал-демократическую по сути программу, либо уйти из партии. От опоры на партийную и государственную бюрократию и военно-чекистский блок Горбачев переходил к сотрудничеству с лидерами республик, реформистским крылом в КПСС и «новыми демократами» из Движения демократических реформ под руководством Эдуарда Шеварднадзе, Александра Яковлева, Гавриила Попова.

Почва уходила из-под ног ортодоксов коммунистической идеи. Иначе как актом безрассудного отчаяния нельзя назвать выступления на Верховном Совете СССР премьер-министра Павлова, министра обороны Язова и Председателя КГБ Крючкова, которые, стращая депутатов реальными и мнимыми экономическими трудностями, «происками» внутренних и внешних врагов, требовали чрезвычайных полномочий и фактически чрезвычайного положения. Подобный демарш, предпринятый без согласования с Президентом и вразрез с его политикой, в любой нормальной стране привел бы к немедленной отставке всех этих оппозиционеров. Но Горбачев в очередной раз проявил нерешительность, которая впоследствии очень дорого стоила. Уверен, если бы тогда Павлов, Крючков были отстранены от должности, не было бы государственного переворота, да и судьба самого Горбачева и всей страны сложилась бы иначе. Но… История не признает сослагательного наклонения.

После отъезда Горбачева на отдых в Крым реакционная оппозиция в верхних эшелонах власти пришла к выводу, что время для решительных действий наступило.

Я не хочу предвосхищать результатов расследования, которое проводит Прокуратура Российской Федерации по делу о государственном перевороте. Однако материалы ведомственной комиссии по расследованию роли и участия должностных лиц КГБ СССР в событиях 19–21 августа 1991 года наряду со сведениями, полученными комиссией Степашина, позволяют составить некоторое представление об участии КГБ в заговоре.

В первой половине августа на недавно построенном гостинично-рекреационном объекте ПГУ под названием «АБЦ» Крючков стал проводить регулярные встречи с другими будущими лидерами так называемого Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП), где обсуждались детали заговора.

В тот же период были реанимированы упоминавшиеся декабрьские «разработки», которые после соответствующей корректировки легли в основу печально известных постановлений и заявлений ГКЧП.

В соответствии с планами заговорщиков, Комитет госбезопасности СССР должен был обеспечить решение следующих ключевых задач:

– отстранение от власти Президента СССР путем его изоляции;

– блокирование вероятных попыток Президента РСФСР оказать сопротивление деятельности ГКЧП;

– установление постоянного контроля над местонахождением руководителей органов власти Российской Федерации и Москвы, известных своими демократическими взглядами видных общественных деятелей, депутатов союзного и российского парламентов, Моссовета с целью их последующего задержания;

– осуществление, при необходимости, совместно с частями Советской Армии и МВД захвата здания Верховного Совета РСФСР с последующим интернированием оставшихся там после штурма лиц, включая руководство России.

В период с 17 по 19 августа войска специального назначения КГБ СССР были приведены в повышенную боеготовность, часть из них передислоцировалась в заранее установленные места для совместного участия с подразделениями армии и Министерства внутренних дел в обеспечении режима чрезвычайного положения.

Руководство мероприятиями по изоляции объекта «Заря» в Форосе (кодовое название дачи. Президента СССР в Крыму) было возложено на первого заместителя Крючкова Гения Агеева. Он отдал приказы о переподчинении 79-го пограничного отряда и 5-й отдельной бригады сторожевых кораблей начальнику Службы охраны Плеханову и его заместителю Генералову. 15 августа начальник Управления правительственной связи Анатолий Беда направил в составе оперативной группы Службы охраны, вылетевшей в Крым, ряд сотрудников УПС, которых подчинил тому же Плеханову. Незадолго до провалившегося вояжа четырех путчистов – Болдина, Шенина, Варенникова и Бакланова – к Горбачеву, которого они безуспешно пытались склонить к введению чрезвычайного положения, 18 августа в 16.30 по приказу Плеханова были отключены все виды связи на даче Президента СССР в Форосе. Через полтора часа отключена связь с подразделениями погранвойск, охранявших внешний периметр дачи. Таким образом, изоляция Горбачева была произведена исключительно силами КГБ СССР.

По указанию Крючкова от 15 августа 12-й Отдел предпринял меры по установлению контроля за абонентами правительственной связи из числа руководителей Союза и России. Среди поставленных на контроль в период с 18 по 21 августа были высшие должностные лица РСФСР Борис Ельцин, Александр Руцкой, Иван Силаев, Геннадий Бурбулис, Юрий Лужков, такие видные политики, как Эдуард Шеварднадзе, Александр Яковлев и другие. Примечательно, что руководство КГБ не доверяло даже своим возможным союзникам по государственному перевороту, о чем свидетельствовала постановка на «прослушивание» вице-президента Геннадия Янаева, а также Председателя Верховного Совета СССР Анатолия Лукьянова, члена Политбюро ЦК КПСС Александра Дзасохова. Обо всем услышанном докладывалось Крючкову или Агееву.

Седьмым управлением было установлено наружное наблюдение за некоторыми политиками. КГБ взял под свой контроль выпуск ряда изданий. Детально был проработан сценарий штурма «Белого дома».

К счастью, по этом вопросу позже возникли серьезные разногласия, которые помогли избежать кровопролития. Руководитель отдельного учебного центра КГБ Бесков, получивший соответствующий приказ, следовал, тем не менее, указанию начальника ПГУ Шебаршина не предпринимать никаких действий без его согласия, а впоследствии солидаризировался с позицией группы «Альфа», отказавшейся идти на штурм. Такое же непослушание проявил начальник 15-го Главка Владимир Горшков, которому было приказано сформировать «резервную группу» из двухсот человек. Позднее Г. Агеев рассказывал мне, что в ту ночь с 20 на 21 августа, когда намечался штурм здания Верховного Совета России, многие руководители выезжали на место, где убеждались в том, что эта авантюра приведет к большому числу жертв. Потом докладывали о ситуации Крючкову, в кабинете которого время от времени появлялся кто-нибудь из заговорщиков. Долго решали: штурмовать или нет. Только в три часа ночи Крючков согласился с Агеевым, что этого делать нельзя, и дал отбой.