Текст книги "Избавление от КГБ"

Автор книги: Вадим Бакатин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Как читатель, наверное, помнит, после прихода к власти Исполкома общенационального конгресса чеченского народа во главе с Джохаром Дудаевым Президент РСФСР издал неожиданный Указ о введении на территории Чечено-Ингушетии чрезвычайного положения. С самого начала я расценил эту идею как исключительно неразумную, чреватую взрывом напряженности на всем Северном Кавказе. Президента откровенно «подставили» некоторые его советники. Того же мнения придерживался и В. Иваненко. Свою точку зрения я не скрывал и Союзу вмешиваться в конфликт в Чечне не полагал возможным. Я не успел еще ознакомиться с самим Указом, как вдруг узнаю о беспрецедентном по своей неясности постановлении Президиума Верховного Совета РСФСР, который поддержав Указ Ельцина, признал меры по его реализации недостаточными и возложил всю вину за это на меня, министра внутренних дел СССР Виктора Баранникова и В. С. Комиссарова. Я вынужден был обратиться к Председателю Верховного Совета России.

«Поскольку я всегда считал, что Постановления Президиума Верховного Совета РСФСР являются документами исключительно серьезными и требуют соответствующего реагирования, довожу до Вашего сведения свое полное несогласие с содержанием подписанного Вами Постановления от 9 ноября 1991 года.

Прежде всего утверждение, будто введение чрезвычайного положения является «актом благоразумия», не соответствует действительности и в реально сложившихся условиях только способствовало эскалации конфликта и сплочению антифедералистских сил.

Решительно возражаю против содержащейся в Постановлении оценке деятельности Баранникова и Бакатина. Подобная оценка ничем не обоснована и является не более чем очевидной и по-человечески понятной попыткой ряда политиков, которые подвели Президента России, переложить вину на лиц, не имевших к разработке Указа и организации его выполнения никакого отношения.

Прошу принять к сведению.

^{В. Бакатин}

^{12 ноября 1991 г.}

P.S. В. С. Комиссарова, на мой взгляд, следовало бы поблагодарить за то, что, находясь в эпицентре напряженности, сумел предотвратить кровопролитие и тем самым оставил минимальную возможность для возобновления политического диалога, чем и воспользовались народные депутаты России, не поддержав Указ».

Тогда же 12 ноября, в Грозном, был задержан сотрудник одного из райотделов КГБ ЧИР майор Виктор Толстенев. В теленовостях в тот вечер сотрудник местного ОМОНа заявил, что судить Толстенева будет народ. Наутро труп майора был доставлен в морг. Вопиющее преступление! Но для российских «чекистов», с 4 сентября подчиненных непосредственно КГБ РСФСР, по наущению известных кадров «виновным» вновь оказался Центр, а значит, Бакатин. В телеграммах из областных, краевых, республиканских управлений КГБ, которые обильно цитировались в газетах, меня упрекали в бездеятельности и «попустительстве убийцам». А Ставропольское управление (которое, кстати, как и Чечено-Ингушское, подчинялось не Центру, а России) выразило Бакатину недоверие. Дело не во мне. Есть определенные нравственные принципы и порядочность. Можно подумать, что кто-то посчитался с мнением КГБ, когда вводил в Чечне чрезвычайное положение, заранее обреченное на провал и вызвавшее только обострение отношений между народами. Неудивительно, что и генерал Дудаев также обвинял КГБ СССР в провоцировании конфликта в ЧИР.

Вот уж поистине неистребимая привычка все свои собственные ошибки валить на КГБ.

Из письма Дудаеву: «Ваше заявление в интервью «Независимой газете» (№ 153) о некой моей причастности к событиям в Чечено-Ингушетии вызывает у меня по меньшей мере удивление. Со всей ответственностью заявляю, что каких-либо действий в Вашей республике по моему указанию или с моего ведома не предпринималось.

Выступая принципиальным сторонником решения политических, национальных и иных проблем только мирным путем, за столом переговоров, полагаю, что это особенно важно в таких сложных процессах, как обретение суверенитета и самостоятельности. Не силовое давление, а только здравый смысл, благоразумие, полное соблюдение прав человека могут обеспечить свободное развитие всех народов страны.

Вместе с тем хотел бы обратить Ваше внимание на недопустимость фактов самосуда над кем бы то ни было, тех действий, которые привели к трагической гибели В. Толстенева».

В случае с Чечено-Ингушетией как в капле воды отразилась вся сложность и противоречивость моего положения все эти месяцы работы на Лубянке. Люди, даже облеченные властью, по-прежнему по инерции считали КГБ Союза (МСБ) ответственным за все, что происходит в любой точке СССР. Хотя республики стали самостоятельными, КГБ изменился и никакого прямого влияния на ситуацию в каком-либо регионе страны оказывать уже не мог. Но при любой конфликтной ситуации сыпались одновременно обвинения либо в недоработках МСБ («Куда Бакатин смотрит?»), либо в происках МСБ («комитетские провокации из Москвы»). Положение постоянно виноватого неизвестно за что – не из самых приятных. Противно, но что поделаешь. Не без основания приобретенная давнишняя привычка всю политическую грязь «валить» на КГБ долго, наверное, еще будет жить. Даже тогда, когда новые спецслужбы ничего общего со старым КГБ иметь не будут.

Пока пресса выискивала столь любимые ею «непримиримые противоречия» между КГБ Союза и России, а политики искали, на кого бы свалить вину за политические трудности, неуклонно шел процесс наращивания российских структур безопасности.

Я считал нецелесообразным раскалывать отдельные управления КГБ на союзную и республиканскую части. За исключением тех случаев, когда это было неизбежно (например, контрразведка, которой, как предполагалось, должны были заниматься и республиканские, и межреспубликанские органы), управления и отделы либо целиком переходили в КГБ России, либо оставались в МСБ. По моему убеждению, всегда можно было бы договориться о задействовании возможностей МСБ в мероприятиях КГБ России и наоборот.

1 ноября 1991 года в целях ускорения формирования структур Комитета госбезопасности РСФСР я приказал передать ему полностью 7-е Управление КГБ СССР, 12-й Отдел, Следственный изолятор, ряд служб Оперативно-технического управления, Военно-строительное управление с инженерно-строительными частями, военно-строительными отделами с имеющейся штатной численностью и личным составом, вооружением и техникой. Было установлено, что порядок использования сил и средств наружного наблюдения, оперативной техники определяются отдельным соглашением между Межреспубликанской службой безопасности и КГБ РСФСР, которое было накануне подписано Олейниковым и Иваненко.

К 26 ноября, когда был издан Указ Президента РСФСР № 233 «О преобразовании Комитета государственной безопасности РСФСР в Агентство федеральной безопасности РСФСР», в центральном аппарате российской службы безопасности работали 20 тысяч сотрудников и 22 тысячи – на местах. Это была уже полноценная организация, способная самостоятельно решать крупные задачи.

После создания АФБ разговоры о «смертельных схватках» между АФБ и МСБ не окончились. Отличилась даже глубокоуважаемая мною «Би-би-си», в радиопередаче которой прозвучала жутко детективная «история». По сообщению «Би-би-си», которое было перепечатано многими советскими газетами, у меня со стола была якобы похищена секретная структура будущей МСБ. «Так как документ оказался в руках Президента РСФСР, указ о реорганизации российского КГБ был подписан Ельциным гораздо раньше намеченного срока, чтобы поспеть прежде Горбачева предъявить претензии на обладание основными боевыми силами старого союзного КГБ и поставить точку в вопросе, какой КГБ главнее».

Прочитав или услышав подобный, мягко говоря, бред, каждый профессионал, мало-мальски знакомый с «кухней» ведомственного и «президентского» нормотворчества, конечно, посмеется, но авторы подобных фальшивок хорошо знают, что среди читающей публики далеко не все профессионалы и она (публика) с ходу клюет на подобные «сенсации», тем более касающиеся КГБ. Но здесь авторы явно перебрали. Только полный идиот мог поверить, что Президенту России могло прийти в голову засуетиться, получив «в руки» выкраденную(?!) структуру МСБ.

Во-первых, в той мере, в какой это интересовало Бориса Николаевича, я информировал его и советовался с ним о вариантах структуры МСБ.

Во-вторых, эта «секретная» схема была абсолютно несекретной и широко обсуждалась всеми, кто проявлял к этому интерес, включая журналистов и депутатов.

В-третьих, нет и не может быть никакой связи между структурами МСБ и АФБ – это принципиально разные организации.

В-четвертых, все, что просило руководство АФБ передать из старого КГБ в ее ведение, было передано, и здесь абсолютно не требовалось вмешательства Президента России. Это слишком мелко для его уровня.

Я не настолько наивен, чтобы считать, что надо опровергать газетную чепуху, что после опровержения очередной теле– или газетной «утки» средства массовой информации прекратит заниматься дезинформацией. Конечно, нет. Для профессионала-дезинформатора опровержение все равно, что масло в огонь. Пока будут политики, будет спрос на дезинформаторов. Конца этому не будет. Так что лучше не возмущаться. Как писал в свое время Марат, «поскольку клевета на меня возводилась продажными перьями, я противопоставлял ей презрение». Как видим, времена меняются, но нравы не очень.

Чтобы лишить политиканствующих деятелей в аппарате МСБ и АФБ удовольствия распространять сплетни и побудить их заняться будничной тяжелой работой, мы с В. Иваненко решили выступить с совместным заявлением:

«В последнее время в средствах массовой информации появляются многочисленные сообщения по поводу якобы существующих непримиримых противоречий между Межреспубликанской службой безопасности и Агентством федеральной безопасности России. В распространение этих домыслов вносят вклад и некоторые сотрудники бывшего КГБ СССР.

Со всей ответственностью хотели бы заявить, что подобные заявления лишены каких-либо серьезных оснований. Руководство и МСБ, и АФБ максимально заинтересовано как в скорейшем становлении сильных и дееспособных органов госбезопасности России, которая, единственная из всех республик, не имела службы безопасности, так и в обеспечении координации деятельности спецслужб всех суверенных государств. АФБ России формируется на основе части центрального аппарата бывшего КГБ Союза, ему предоставляются необходимые кадровые и материально-технические возможности.

Конечно, формирование АФБ и реформирование МСБ – процесс сложный, не исключающий возможности известных разногласий по частным вопросам. Но эти разногласия вовсе не носят принципиального характера и разрешаются на основе взаимосогласованных договоренностей.

Полагаем, что информация о «соперничестве» МСБ и АФБ России имеет целью посеять семена раздора между этими двумя организациями и наносит вред общему делу обеспечения безопасности России и других суверенных государств.

В. Бакатин В. Иваненко.

29 ноября 1991 г.»

Однако будущее МСБ и АФБ России зависело уже не от Бакатина и Иваненко. Оно решалось в тех драматических политических схватках, которыми был отмечен последний месяц 1991 года, последний месяц существования Союза Советских Социалистических Республик.

^{Вадим Викторович Бакатин с матерью Ниной Афанасьевной и дядей Владимиром Афанасьевичем Куликовым, 1970 г.}

^{На стройке в Кемерово после окончания института, начало 60-х годов}

^{Семья Бакатиных, 1970 г.: Людмила Антоновна (жена), Александр (старший сын), Дмитрий (младший сын), Вадим Викторович}

^{В редкие минуты отдыха с женой}

^{По традиции минувшего времени первый секретарь обкома КПСС должен был инспектировать заводы, фабрики, фермы…}

^{С председателем колхоза «Путь Ленина» Кировской области Александром Червяковым, 1986 г.}

^{На сессии Верховного Совета СССР, 1989 г.}

^{В коридорах власти}

^{После первой пресс-конференции В. Бакатина в качестве Председателя КГБ, 31 августа 1991 г.}

^{Перед «выходом» на трибуну Мавзолея 1 мая 1990 г.}

^{Возложение венка к могиле Неизвестного солдата, 10 ноября 1990 г.}

^{Во время визита на Украину в 1990 г. в качестве министра внутренних дел СССР}

^{Подписание соглашения с Председателем Комитета госбезопасности Армении У. Арутюняном, 11 декабря 1991 г.}

^{Подписание соглашения с Председателем Комитета госбезопасности Азербайджана И. Гусейновым, 11 декабря 1991 г.}

^{Передача документов по делу Р. Валенберга представителям Посольства Швеции в СССР, 1991 г.}

^{Во время визита председателя Национального собрания Франции Л. Фабиуса в Москву, май 1990 г.}

^{Во время беседы с госсекретарем США Дж. Бейкером в КГБ, сентябрь 1991 г.}

^{Встреча с министром юстиции ФРГ К. Кинкелем, октябрь 1991 г.}

^{С министрами внутренних дел России В. Баранниковым (справа) и Австрии Ф. Лешнаком, ноябрь 1990 г.}

^{Подписание соглашения с премьер-министром Эстонии Э. Сависааром о будущем органов безопасности этого государства, 1991 г.}

^{Во время беседы с министром внутренних дел Франции П. Жоксом у А. Яковлева, 1990 г.}

^{Делегация СССР на сессии Интерпола с начальником Королевской канадской конной полиции комиссаром Н. Инкстером}

6. Законность

…святыня личности – именно в живой свободе ее, в пребывании выше всякой схемы.

Павел Флоренский

Всемогущество КГБ в советской системе определялось в первую очередь тем, что он стоял над законом. Любое нарушение закона недопустимо. Но все оценки становятся слабыми, когда это нарушение совершается государством. Когда это делается систематически и тайно. Когда при этом, фарисейски глядя в глаза, лгут о «святости» закона для «чекиста». И, главное, закон нарушается в отношении основополагающих прав и свобод человека. Сколько десятилетий в Конституциях СССР – и сталинской, и брежневской – были записаны права граждан на свободу слова, печати, собраний, вероисповедания. Но ни одного из этих прав у граждан не было, и именно КГБ специально следил за тем, чтобы эти свободы никогда не были реализованы. Работала система, основанная на насилии и лжи, взаимосвязь которых блестяще определил в своей Нобелевской лекции Александр Солженицын. «…Насилию нечем прикрыться, кроме лжи, а лжи нечем удержаться, кроме как насилием. Всякий, кто однажды провозгласил насилие своим методом, неумолимо должен избрать ложь своим принципом».

Немало мужественных людей, журналистов, публицистов, писателей, жертв и свидетелей раскрыли и гражданам, и миру весь ужас системы КГБ. Конечно, методы работы Комитета менялись. Есть разница между расстрелом заложников и информацией-доносом в Политбюро. Но беззаконие как сущность оставалось.

Соединить то, что еще не было соединено в советской истории – деятельность спецслужб с законностью, – в этом я видел одну из главных задач.

Задача оказалась архисложной. Законы принимают законодатели. Истина банальная. Но законодателям в те месяцы, которые я проработал в КГБ, было не до законов. Комитет работал в условиях отсутствия правовой базы и в годы застоя, и в годы перестройки, и в месяцы «пост-перестройки». Майский 1991 года закон о КГБ являлся осколком прошлого. Тем не менее и он формально и фактически не действовал.

Ситуация правового вакуума ставила сотрудников Комитета перед дилеммой: либо руководствоваться старой подзаконной, не соответствующей демократическому государству базой, либо бездействовать. Дилемма решалась просто. Бездействие при старой подзаконной базе.

Особое мое беспокойство вызывало отсутствие закона об оперативно-розыскной деятельности, где были бы в первую очередь оговорены те вопросы, которые вызывали наибольшую озабоченность в обществе, – использование наружного наблюдения, прослушивание телефонных разговоров и т. д. Принятия такого закона я добивался, еще будучи министром внутренних дел, но воз был и ныне там[1]1
  В марте 1992 года такой закон принят российским парламентом.


[Закрыть].

В одном из первых приказов я дал поручение «в установленном порядке внести на рассмотрение законодательных органов предложения по созданию правовой основы и усилению контроля за использованием в определенных видах оперативно-розыскной деятельности наружного наблюдения, оперативно-технических и других средств. Внести необходимые изменения в инструкции КГБ СССР, регламентирующие порядок их использования». При разработке этих законодательных предложений юристы Комитета использовали и имевшиеся в самом КГБ здравые наработки, внимательно изучали мировой опыт правовой регламентации оперативно-розыскной деятельности, активно взаимодействовали с соответствующими комитетами в Верховных Советах Союза и РСФСР.

Беда заключалась в том, что эти законы некому и некогда было принимать. Клубок нараставших проблем в социально-экономической, государственно-политической областях, стремительная дезинтеграция Союза вынуждали российских законодателей заниматься неотложными проблемами выживания республики, а союзных – вопросами собственного выживания. У парламентариев не нашлось времени для определения каких-либо правовых основ деятельности спецслужб. А. был ли парламент?

По существу, все изменения в законодательстве об органах госбезопасности, которые произошли во второй половине 1991 года, были связаны лишь с деятельностью Комитета конституционного надзора СССР во главе с Сергеем Алексеевым. Еще в июле комитет признал несоответствующим Конституции пункт 19 статьи 12 Закона СССР о советской милиции, согласно которому правоохранительные органы имели право выносить «официальные предостережения» о недопустимости нарушения законности в сфере экономики. Узаконенная форма запугивания и шантажа предпринимателей. После моего прихода в КГБ с удивлением узнал, что и там действовала инструкция, которая подобную практику разрешала. Инструкцию я отменил.

В декабре Комитет конституционного надзора проанализировал указы и законы об органах госбезопасности и милиции и признал, что многие их положения входят в противоречие с международными обязательствами нашей страны, нарушают права человека и нуждаются в изменении. Так, члены комитета сочли необходимым оградить частные и государственные предприятия от неограниченных проверок органами госбезопасности и милиции, в ходе которых они имели право изымать документы, опечатывать предприятия и склады. Тогда же ККН принял постановление о признании не имеющими силы ряда пунктов в законах о милиции и госбезопасности. В частности, это касалось права беспрепятственного входа в квартиры граждан, пользования их телефонами и т. д. Скажем прямо, изменения эти были очень важны, но совершенно недостаточны для создания надежной правовой основы для деятельности спецслужб.

Что оставалось делать? Оставалось взывать к гражданской совести своих подчиненных, как я это делал на одном из совещаний руководства Комитета: «Работая в правовом вакууме, мы должны обладать достаточным внутренним чувством общей демократичности, общей правовой культуры, пониманием прав гражданина, человека, чтобы не перешагивать нормы и рамки, которые у нас пока определены только подзаконными актами, подзаконными ведомственными инструкциями». Оставалось также менять сами эти инструкции.

Одно из главных нарушений прав человека, которое допускало КГБ, заключалось в бесконтрольном прослушивании телефонных разговоров граждан. Законодательной основы для подобного рода деятельности в СССР не существовало никогда. Был подзаконный акт, утвержденный Советом Министров в 1959 году, который оставлял широкое поле для злоупотреблений.

В принципе, я мог бы запретить прослушивание вообще. Но я полагал, что тем самым парализовал бы разработки по многим опасным преступникам, которые вели и КГБ, и МВД. Надо было проявить выдержку. Подождать, когда будет принят закон, четко очерчивающий круг преступлений, по которым прослушивание допустимо, и круг лиц, имеющих право дать санкцию на прослушивание. Например, в Англии, если мне не изменяет память, таким правом обладают всего три министра – иностранных, внутренних дел и по делам Ольстера. Правильно было бы также выделить 12-й Отдел из КГБ в самостоятельное ведомство, действующее строго с санкции уполномоченных на то законом лиц.

Однако закона не было. Пришлось наводить хоть какой-то порядок самому, исходя из реалий. Запросил список всех прослушиваний. Откровенно говоря, я ожидал большего беспредела. Оказалось, что всего прослушивают 700 телефонов, причем в представленном мне списке каждый случай был вроде бы благопристойно обоснован: подозрение в шпионаже, махинаторы, террористы, валютчики. В списке не было и намека на тех лиц, которые, как выяснилось позднее, прослушивались по политическим мотивам до и во время путча.

26 августа я издал приказ, которым приостановил до особого распоряжения исполнение заданий на проведение мероприятий, осуществляемых по линии 12-го Отдела, за исключением мероприятий по делам оперативного учета, заведенных на разведчиков и агентов иностранных государств, а также по делам с окраской организованная преступная деятельность в сфере экономики и управления, контрабанда, терроризм. Уровень санкции был поднят до начальников и первых заместителей начальников управления КГБ. Инспекторское управление получило задание осуществить проверку оперативной деятельности 12-го Отдела в период с 15 по 22 августа.

Через месяц в связи с ограничением функций и сокращением объема оперативной деятельности 12-го Отдела я отдал приказ о сокращении его численности на 30 процентов.

Проверки, проведенные Инспекторским управлением, комиссиями Олейникова и Степашина, выявили полную картину существовавшей практики использования Комитетом госбезопасности оперативно-технических средств, перечень которых далеко выходит за рамки только аппаратуры прослушивания. Были вскрыты факты, для меня не неожиданные, подтвердившие ранее отрицавшуюся и замалчивавшуюся практику неправомерного проведения негласных оперативно-технических мероприятий, в ходе которых нарушались конституционные права и свободы граждан, осуществлялось вмешательство в частную жизнь, ставилась под угрозу личная безопасность, велась политическая слежка. КГБ фактически проигнорировал принятые в 1990–1991 годах решения Комитета конституционного надзора о прекращении действия всех неопубликованных правовых актов и продолжал осуществлять прослушивание и другие оперативно-технические мероприятия на основании постановлений и инструкций, которые почти никто за пределами КГБ никогда не читал.

По результатам проверок появился приказ Председателя КГБ от 9 октября 1991 года. Согласно ему, категорически запрещалось использование оперативно-технических средств для получения информации, не относящейся к компетенции органов госбезопасности и не связанной с выявлением фактических обстоятельств по конкретному делу. Любые оперативно-технические мероприятия могли проводиться только по делам оперучета и уголовным делам в целях выявления и пресечения разведдеятельности иностранных спецслужб, преступлений, борьба с которыми относилась к ведению органов госбезопасности в соответствии с уголовно-процессуальным законодательством, а также тяжких форм организованной преступности, включая терроризм, наркобизнес, хищения в особо крупных размерах, совершенных должностными лицами, коррупцию, контрабанду и незаконные валютно-банковские операции.

Этим же приказом я прекратил порочную практику, согласно которой, в нарушение конституционного принципа равенства всех перед законом, запрещалось проведение оперативно-технических мероприятий в отношении лиц, занимавших руководящие посты в КПСС и государственных органах. Сколько преступлений, выходящих на верхние (и даже не самые верхние) эшелоны власти, никогда не были расследованы, прекращались из-за того, что существовали подобные инструкции, ограждавшие «крупных птиц»! Вместе с тем приказом было предписано строго выполнять предусмотренные законом нормы о депутатской неприкосновенности, неприкосновенности судей и народных заседателей.

Были также предложены меры, призванные ознакомить людей с их правами, гарантировать их доступ к относящимся к ним данным. Руководителям органов госбезопасности всех уровней было приказано обеспечить в случае обращения граждан разъяснение мотивов предусмотренных законом ограничений их прав, предоставление любой касающейся их лично информации, если ее разглашение не нанесет ущерба интересам других лиц, госбезопасности.

Юридическому отделу КГБ было предписано в месячный срок совместно с МВД СССР и Министерством юстиции СССР доработать проект Закона «Об оперативно-розыскной деятельности» и подготовить предложения о внесении его на рассмотрение Верховного Совета СССР. Одновременно во исполнение требований Комиссии конституционного надзора СССР приказывалось за тот же период переработать и подготовить к опубликованию ведомственные нормативные акты о применении оперативно-технических средств.

Из газеты «Рабочая трибуна» от 28 ноября 1991 года:

«Нетелефонный разговор с руководителем Межреспубликанской службы безопасности Вадимом Бакатиным.

В последнее время телефонные собеседники часто прерывают себя на полуслове: это не телефонный разговор, говорят они. Но почему же?

В ответ на это напоминание обычно следует усмешка знатока: знаем, мол, как в КГБ чтут законы. Так вот теперь чтут.

На прямой вопрос о возможности подслушивания чужих телефонных переговоров Вадим Викторович ответил, что служба безопасности прослушивает меньше ста абонентов. Абсолютно все эти действия согласованы с органами прокуратуры и связаны с конкретными уголовными делами, возбужденными в связи с проявлением организованной преступности и шпионажем.

– Значит, с девушками можно договариваться без огласки?

– Не только с девушками. Коммерческие или политические переговоры тоже вне сферы интересов наших служб».

КГБ изначально и прежде всего был органом политического сыска. Без этого КГБ как КГБ представить себе было невозможно. Не расформировать подразделения, прямо занимавшегося политическим сыском, – Управления «3», было невозможно.

Начал я с 4-го отдела Управления «3», который осуществлял наблюдение за религиозными организациями, оказывал негласное влияние на их деятельность через вербовку агентов в церковной среде. Нарушения конституционных норм – об отделении церкви от государства и о свободе совести – здесь были наиболее вопиющими. Приказом от 4 сентября я упразднил 4-й отдел, его дела были сданы в архив, а еще через две недели все Управление «3» прекратило свое существование. Управлению кадров было поручено либо решить вопрос об использовании его бывших сотрудников с учетом их деловых и личных качеств на действительной службе, либо принять меры по трудоустройству высвобождающихся работников в соответствии с действующим законодательством. Там было немало специалистов, знающих межнациональные отношения, или почерковедов, их профессиональные качества могли быть использованы.

С этого момента слежка, или политический сыск, или надзор по политическим мотивам – назовите как угодно, – были прекращены полностью. За это я мог ручаться. Конечно, следовало выработать четкую концепцию, опирающуюся на закон, определяющую задачи спецслужб по исключению и пресечению нелегальных политических группировок, запрещенных законом, ставящих цели насильственного свержения власти, вынашивающих человеконенавистнические планы, пропагандирующих фашизм, шовинизм, насилие.

Важное место в системе КГБ занимал институт, на профессиональном языке именуемый «офицерами действующего резерва». Это были сотрудники Комитета, официально работавшие во всех более-менее значимых государственных учреждениях и общественных организациях. Чаще всего о том, что эти люди были сотрудниками КГБ, в самих ведомствах знал широкий круг лиц, если не все. Офицеры действующего резерва выполняли широкий круг функций – от обеспечения режима секретности до отслеживания умонастроений сотрудников и принятия «соответствующих мер» в отношении инакомыслящих.

Я считал необходимым прекратить подобного рода практику. Исходил при этом из того, что только там, где руководитель самого ведомства полагает нужным по тем или иным соображениям иметь у себя офицера безопасности, мы будем его держать. В тех же случаях, когда та или иная организация просила избавить ее от присутствия офицеров действующего резерва, ее просьба незамедлительно выполнялась. Хотя должен сказать, что мне приходилось сталкиваться с ситуациями прямо противоположными, когда руководители организации желали оставить или настаивали на прикомандировании к ним сотрудников КГБ.

В конце концов, если спецслужбе требуется иметь по оперативным соображениям своего сотрудника или агента в каком-то ведомстве (а такой возможности в принципе исключать нельзя), она может иметь его негласно, так, чтобы об этом никто в ведомстве не знал. Что же это за секретная служба, если в ее сотрудников тычут пальцем?

Еще одна проблема, прямо связанная с правами граждан, касалась свободы въезда и выезда из страны. Не секрет, что долгие годы КГБ вместе с партийными органами были главным ситом, которое просеивало выезжающих из СССР и приезжающих в Советский Союз. Посещение других стран, особенно «капиталистических», десятилетиями являлось недоступной привилегией для большинства граждан, а любой выезд сопровождался многократными проверками на политическую лояльность. Разрешение поехать в другую страну получали те, кто обладал, по мнению «инстанций», иммунитетом против «разлагающего влияния Запада».

Настоящим позором являлось существование списков бывших советских граждан, эмигрировавших или вынужденных эмигрировать в другие страны, которым въезд в СССР был запрещен по чисто идеологическим мотивам. В результате мы сами лишали себя, как сейчас совершенно ясно, животворных связей с российским (и не только российским) зарубежьем.

В годы перестройки, когда железный занавес рухнул и международные контакты количественно и качественно поднялись на новый уровень, пересмотр всей прежней практики в этой области стал неизбежным. Были приняты новые законодательные акты, которые заметно либерализовали режим въезда и выезда. Но, на мой взгляд, явно недостаточно. По-прежнему существовал ряд ограничений на выезд, связанных, например, со знакомством выезжающих с какой-то сверхсекретной информацией. Можно было не соглашаться с теми или иными положениями законов, говорить, что секретную информацию передают, и не покидая территории СССР, что многие носители секретов (хотя бы те же члены правительства) все равно ездят за границу, но эти законы ни КГБ, ни я, как его руководитель, преступить не мог. Тем более что контроль за их соблюдением был законодательно возложен на органы госбезопасности.