Текст книги "Индульгенция для алхимика (СИ)"

Автор книги: Вадим Тарасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

   ГЛАВА 7

   ***

   Густав, устало опустив плечи и положив сцепленные в замок руки на колени, сидел на табурете в своем лаборариуме, предаваясь невеселым размышлениям. Недавно прозвучал ignitegium[134]

, но тушить свет алхимик не спешил. Легкий ветерок, проникающий в комнату через открытое окно, колыхал пламя светильников, отчего тени, отбрасываемые ретортами и колбами, пускались по стене в причудливый пляс; из молельни доносилась негромкое треньканье сверчка, едко пахло уксусом, купоросом и серным газом. Студиозус тяжко вздохнул. Учеба у призрака магистра пока шла не очень хорошо.

   Шлеймниц и Прош находились в Граубурге уже целую неделю. В среду он получил первый урок у декана Ветинса. В четверг, на октаву Базилиуса Саксонского, впервые попробовал получить крепкую воду. Ничего не вышло, пришлось вновь призывать Дух каноника и слушать его ругательства. В пятницу отмечали последний из Великих Праздников – Святейшего Сердца Иисуса, так что ему весь день пришлось помогать отцу Паулю в крепостной церкви, в лаборариум вырваться не удалось. В субботу времени оказалось больше: служили только терцию, сексту, обедню и комплету, по окончании которой начался большой пир, посвященный возвращению барона Граувица в свою сеньорию и окончанию Пасхальных Торжеств. Но Густав все же успел провести выпаривание и перегонку, правда – вновь безрезультатно. Получившаяся коричневая вонючая бурда на крепкую воду совсем не походила.

   В воскресенье Николаса и Адольфиуса пришлось отправить в Мюрек. Заканчивался железный купорос и сальпетр[135]

, основные компоненты aqua fortis. Кроме того, они получили намек от Гуго Майера, что не мешало бы заняться делом, к примеру – приготовить для баронской семьи несколько фунтов ароматического мыла[136]

, так что Прош получил задание купить в городе пару галлонов самого дешевого оливкового масла и прочих компонентов. А Густаву в этот вечер вновь пришлось выслушать от магистра лекцию о своих умственных способностях.

   Сегодня, во вторник, студиозус попробовал провести опыт в пятый раз. Результат удовлетворительным назвать было нельзя, но, по крайней мере, теперь стало ясно, в каком направлении двигаться дальше. Крепкая вода получилась, хотя и оказалась не очень крепкой, её следовало еще дистиллировать, концентрировать, очищать... Недавний разговор с деканом Ветинсом, закончившийся несколькими новыми ругательствами, записанными Густавом на пергамент, чтобы не забыть и, очередными пожеланиями уйти в другой Орден, лишь подтвердил подозрения Шлеймница. Правильную рецептуру магистр давать не собирался, принуждая алхимика искать самому, идти по пути проб и ошибок.

   Правда, то, что уже сделано, вполне обнадеживает... Ведь главная проблема получения aqua fortis – длительность процесса, до нескольких дней. И если время сократить, что вполне возможно, применяя метод каноника, то для сдачи министратумского испытания такой имендации[137]

вполне может хватить.

   Студиозус решил еще раз перечитать сегодняшние поправки магистра и сравнить их со своими предыдущими записями. Вдруг он где-то допустил ошибку?

   Густав подвинул к себе светильник, в который уже раз, взялся разбирать собственные закорючки, припоминая интонацию привидения, рассказывающего о получении крепкой воды.

   "Теперь научу я тебя, любезный мой сын, составлять воду, коя делает удивительные искусства; ибо без них никто не возможет добывать камня из одного Меркурия. Арнольд из Виллановы и Альберт Великий воду сию чувствительно поправили; поелику они беспрестанно находили в ней новые истины: Арнольд нашел, что в нее положить должно шафрана[138]

и лаписа гематитес[139]

, каждого поровну, а Альберт же Великий, напротив того, приметил, что полезно бы положить жженой меди[140]

и яри веницейской[141]

. Все философы были в сем противного мнения и делали свою крепкую воду просто из римского купоросу и селитры или же из квасцов и селитры, сие и было тому причиною, что много требовалось времени, прежде приведения в совершенство[142]

".

   За окном что-то прошуршало.

   – "Мышь... летучая. Или сова"... – решил студиозус, вновь склоняя голову над пергаментом. А что еще могло шуметь на высоте сорока саженей? Шлеймниц сосредоточился на тексте:

   "Итак, научу я тебя приготовлению первой воды, о коей преж сего в книге о Минеральном камне упомянуто, что она камень делает летучим, делается же следующим образом: возьми три части римского купоросу[143]

, две части минеральной антимонии[144]

, лапис гематитес, шафран марсов, жженой меди, яри веницейской и цинноберу[145]

, каждого по одной части; сальпетры – десять частей; иссуши так, чтобы пылилось, и перегони из того крепкую воду, сначала первые сутки легким жаром, а потом сильным, но не больше трех часов и..."

   На этот раз звук за окном оказался громче. Как будто кто-то царапал камни, пытаясь найти между ними щель.

   Алхимик отложил пергамент в сторону.

   Встал, тревожно поглядывая в сторону узкого окна. Перекрестился, трижды прочел "Отче Наш" и девяностый псалом.

   Царапанье не утихало.

   Густав взялся правой рукой за висевшее на шее распятие и, осторожно, почти на цыпочках, огибая атанор со стоявшей перед ним колбой, наполненной неудачным результатом сегодняшнего опыта, направился к бойнице.

   Но едва он сделал пару шагов, как что-то его остановило.

   Из темного провала оконной амбразуры, за которым виднелся ущербный диск идущей на убыль Селены, потянуло зимним холодом. Студиозус почувствовал, как его лицо и руки укололо острыми иглами мороза, изо рта вырвался клуб пара, дыхание перехватило... Шлеймниц начал пятиться назад. И через мгновенье до него дошло, КТО может находиться ТАМ, за окном! Ужас когтистой лапой впился в живот и затылок, алхимик попробовал закричать... не успел.

   Из узкого проема внезапно прыгнуло нечто длинное и гибкое, похожее на тело гигантского удава, попытавшись обкрутиться вокруг шеи. Густав услышал даже свист рассекаемого воздуха. И... ничего не успел предпринять, руки и ноги словно парализовало, они двигались, но силы из них куда-то пропали. Единственное, что он смог сделать перед тем, как начать оседать на пол, так это слегка качнуться назад...

   Этого хватило. Извивающаяся серо – бурая плеть пролетела буквально в каком-то дюйме от горла субминистратума, обдав кожу ледяной струей загустевшего воздуха. А еще через секунду Шлеймниц растянулся на полу, болезненно приложившись спиной и задом, пытаясь на локтях отползти как можно дальше от дергающегося склизкого языка твари. Он хотел закричать, но из горла вырвался только хриплый полузадушенный стон. Руки скользили, подламывались, но, алхимик, обливаясь потом от страха и слабости, все же смог проползти около фута.

   Плеть метнулась еще пару раз, едва не зацепив лодыжки студиозуса, слепо ткнулась в пол и... втянулась обратно. За окном показались смутные очертания головы монстра. Тварь захотела понять, куда делась ее жертва.

   Густав судорожно замахал руками, непослушные губы шептали первую пришедшую в голову защитную молитву:

   – Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas, omnis incursio infernalis adversarii, omnis legio diabolicum. In nomine et virtute Domini Nostri Jesu Christi, eradicare et effugare a Dei Ecclesia, abanimabus ad imaginem Dei conditis ac pretioso divini Agni sanguine redemptis! Apago! Apago! Apago!

   (Изгоняю тебя, дух всякой нечистоты, всякая сила сатанинская, всякий посягатель адский враждебный, всякий легион дьявольский. Именем и добродетелью Господа нашего Иисуса Христа: искоренись и беги от Церкви Божией, от души по образу Божию сотворенной и драгоценною кровью Агнца искупленной! Прочь! Прочь! Прочь!)

   За те пять – семь секунд, что длилась прекация, монстр еще раз попробовал достать Шлеймница своим длинным змеевидным языком, но, вновь неудачно. Взмокший от ужаса субдьякон, наконец-то схватил первый попавшийся под руку предмет. Им оказалась колба с неочищенной крепкой водой. Ухватив скользкими пальцами дно посудины, студиозус собрал остатки сил и с размаху запустил ею в маячившую за окном тварь...

   Спустя мгновение, ночь, опустившуюся на крепость, разорвал нечеловеческий крик, от которого у алхимика заложило уши, носом пошла кровь... И монстр исчез.

   Густав с трудом повернулся на бок, его вырвало. Зато дышать сразу стало легче, лопнул сжимающий голову железный обруч. А через несколько минут по коридору затопали сапоги дежурной стражи...

   Отец Пауль появился в лаборариуме по прошествии четверти часа. Студиозус к этому времени немного пришел в себя и в лечебных целях употреблял внутрь крепкое салернское вино, очень вовремя нашедшееся во фляге одного из охранников.

   Милитарий, бегло осмотрев место происшествия, дрожащего, клацающего зубами, субминистратума и тройку ничего не понимающих стражников, высказался лаконично:

   – Какого мхора здесь произошло? – в голосе капеллана звучало отчетливое раздражение напрасно разбуженного человека.

   Шлеймниц, подняв на него красные, слезящиеся глаза, ответил одним словом:

   – Импур.

   Воины отпустили несколько крепких ругательств, выражая свое отношение к случившемуся. Найдя студиозуса лежащим на полу кельи, в сознании, но сильно испуганным, они смогли от него добиться лишь несколько бессвязных фраз. Поняв, что опасности нет и дело связано с инфернальным, стражники доложили рыцарю – старшему караула, подняли из постели отца Пауля и теперь жаждали узнать подробности.

   Но патер их разочаровал:

   – Идите по местам, – указал охране на распахнутую дверь. – Здесь дело Церкви и святого Мартина. Передайте дежурному башелье, что я сам разберусь, помощь отца Лукаса не потребуется. Всё, свободны!

   Стражи, недовольно ворча, вышли из кельи. Священник повернулся к Густаву.

   – А теперь, юнгерменн, я хочу знать подробности. Рассказывай.

   Алхимик, вспомнив пережитый ужас, затрясся сильнее, но все же переборол себя, и, слегка заикаясь, начал:

   – Это... это был импур. Из младших, язык длиной около четырех ярдов... По нему и узнал... Он как-то смог пройти через Грань и подобрался к окну, – субминистратум кивнул в сторону открытой амбразуры. – Попробовал достать меня, но я успел прочесть инвокацию[146]

... Упал... И швырнул в него склянку с полученной крепкой водой. Тот заорал и исчез... Все.

   Священник хмыкнул.

   – Достойная краткость. Ха! Импур, значит... И ты не обделался. Понятно... – отец Пауль подошел к окну, выглянул в темень. – Он тебя не задел? Не прикоснулся? – в голосе патера слышалась некоторая тревога.

   – Нннеее... – промычал студиозус, делая новый глоток из оставленной фляги.

   – Очень хорошо. Не придется проводить очищающий ритуал, – милитарий энергично потер щеку. – Откуда он мог здесь взяться? Как думаешь? – патер вновь развернулся к студиозусу.

   Густав наморщил свой покатый лоб и хмуро уперся взглядом в загрязненный пол.

   – Это... наверное, это моя вина. После призыва Духа магистра я прочел лишь краткую поминальную литанию. А не полную, которой Вы советовали завершать каждый обряд... – субдьякон медленно поднял голову. – Получается, что нечисть, прошла по следу призрака, сквозь еще не затянувшийся ход... и так проникла в наш Мир, – Шлеймниц нервно передернул плечами,

   Фон Хаймер сокрушенно покачал головой.

   – Верно мыслишь. И сколько раз говорить? Общаясь с Потусторонним, всегда следует закрывать двери. И чем крепче, тем лучше. Из-за своей оплошности ты сегодня чуть не поплатился жизнью. Мало того, твоя душа едва не оказалась в лапах отродья Сатаны, а это – гораздо страшнее, – капеллан перекрестился. – Пусть это будет еще одним уроком. А в наказание за глупость и лень... – отец Пауль чуть задумался – назначаю недельный пост. И скажи спасибо, что крепость защищена словом Божьим, твари Преисподней сюда проникнуть не могут.

   – Да, Ваше Преподобие, – Густав отвесил смиренный поклон.

   – И покойного магистра дня три не беспокой, – милитарий сурово взглянул на подчиненного. – Не следует дразнить импура, пусть отправляется к себе в Ад. Все, иди спать. Мне еще перед бароном объясняться, по какому такому случаю под стенами замка нечисть разгуливает...

   ***

   На следующий день в Серой Крепости только и было разговоров, что о ночном нападении сатанинского отродья. Выздоровевший Эммерик, приехавший из городка солеваров уже после вечерни, выслушал жуткую историю, о том, как новый субдьякон, служитель святого Лулла, сразился с демоном, смог его укротить, засунул тому в пасть кочергу, отрезал монстру язык и сварил из него зелье, которое отправило нечистого обратно в Ад. И алхимик после этого стал седым, заплатив за изгнание тридцатью годами жизни, зато сохранил душу.

   Зная своих новых приятелей (упившихся в хлам Проныру и Адольфиуса, которых сердобольный возница сгрузил у крыльца их нового жилища, а так же неразговорчивого и вечно подозрительного Шлеймница), кучер людским домыслам не поверил. И решил все подробно вызнать у отца Пауля, тем более, имелась причина: Эммерик привез письмо. Вообще-то послание адресовалось ныне покойному магистру Ветинсу, и, как сказал управитель баронского паласа в Мюреке, его доставил какой-то человек – не то – паломник, не то – бродяга, всего пару дней назад. Логично рассудив, что раз получатель безвременно усоп (хотя, тут надо еще разобраться – сто восемь лет – это не вовремя, или в самый раз?) мажордом решил отправить эпистолу в руки старшего клирика Долины, коим, безусловно, являлся Капеллан Его Милости, отец Пауль фон Хаймер.

   Эммерик осторожно постучал по дверному косяку кельи патера. Мало ли что? А вдруг тот Святое Писание читает? Грех отрывать святого отца от такого занятия.

   – Войди! – голос милитария звучал вполне благожелательно.

   Возница перекрестился, и, толкнул дверь.

   Отец Пауль сидел подле распахнутого окна, занимаясь разборкой и смазкой запястного арбалета – милой вещицы, свободно умещающейся в широком рукаве рясы, в пядь длиной, откованной из черной бронзы[146.1]

, болт которой прошибает бездоспешного противника насквозь с расстояния в десять ярдов.

   Кучер шумно сглотнул.

   – Дом патер, Ваше Преподобие... я только-только от солеваров вернулся... А тут такое рассказывают! Неужели, правда, наш алхимик импуру язык отрезал?

   – Врут, – лаконично ответил священник, внимательно разглядывая тетиву, сплетенную из тончайших металлических нитей. – И если ты явился только из праздного любопытства...

   – Нет, Ваше Преподобие, вовсе нет! – Эммерик досадливо поморщился. Он понял, что допустил ошибку, начинать следовало с другого. – Тут я письмо магистру Ветинсу привез. Его в Мюреке кто-то оставил, третьего дня. Ну, а Ингвор, диспонатор тамошний, велел Вам передать. Как распорядитесь, так и... – долговязый возница начал рыться за пазухой, отыскивая затерявшийся где-то в районе пупка пергамент. – Вот! – сделал несколько шагов вперед, передавая запечатанное сургучом послание что называется 'из рук в руки'.

   Капеллан принял конверт, слегка сощурился, разглядывая печати... но вскрывать не стал.

   – Иди, Эммерик, благодарю тебя. Удовлетворяя излишнюю любознательность, которая, как известно, до добра не доводит, скажу: наш толстяк действительно смог в одиночку справиться с импуром. Похоже, из парня выйдет толк. Если только в живых останется...

   – А... – кучер хотел задать еще один вопрос, но, разглядев напрягшиеся желваки милитария, предпочел ретироваться.

   – Всего хорошего, дом патер, – и выскочил из кельи. Ну надо же! Вот тебе и жирдяй – алхимик... Импура! В одиночку? Пожалуй, по этому поводу и выпить не грех...

   ***

   – Эй, лентяи! Хватит дрыхнуть, вставать пора! – в дверь кельи пнули еще пару раз.

   Николас с трудом разлепил чугунные веки и попробовал оторвать голову от тюфяка. Не сказать, что это у него получилось с первого раза, но, в конце концов, фамулус принял вертикальное положение, протер глаза и попытался осмотреться, соображая, что к чему.

   Так. В углу, на ворохе тряпья, похрапывал выпавший ночью из своей детской люльки Адольфиус. Даже находясь в ярде от него, можно было запросто получить отравление исходившим от лемура алкогольным перегаром. Ага! Значит, они в своей замковой келье. Добрались таки!

   Ранее комната принадлежала покойному фон Ветинсу и располагалась во внутренней пристройке к стене цвайгера, прямо напротив комнаты отца Пауля. Из узкого окна, открытого по случаю теплых летних дней, виднелась маленькая часть клуатра, небольшой садик и серая наружная стена, ограждающая двор по южному склону Штайнерптау. Внутри комнатушка дышала суровым аскетизмом: пара лежанок (одну, для Николаса, пришлось притащить снизу), заправленных грубыми серыми одеялами, стол, два стула, масляный светильник и висящее на стене распятие. Обезьян довольствовался старой детской колыбелью, раздобытой специально для него поваром Хансом. Пахло мышиным пометом, плесенью, снаружи доносились звуки повседневной жизни обитателей крепости.

   Лежанка Густава оказалось пуста, значит, алхимик уже трудится в своем лаборариуме... Бог в помощь. Но как же хочется пить! Проныра сфокусировал взгляд и обнаружил старую кружку, стоявшую на колченогом табурете, с легкой руки доброго товарища заботливо наполненную до краев призывно сверкающей рубиновой влагой.

   Фамулус нетерпеливо схватил посудину, с жадностью сделал несколько глотков... После чего недоуменно выпучил глаза, надул щеки и с громким 'пффф...' обрызгал пол и табурет, распыляя вокруг себя розовые капельки тошнотворного настоя недозрелого паслена, применяемого монахами в качестве средства от похмелья.

   – Что б тебя!

   Разбуженный новым звуком обезьян, недовольно заворчал, но глаза все же приоткрыл.

   – С добрым утром, – хрипло поздоровался Николас. – Пить будешь? – с еле скрываемым злорадством, облат протянул кружку заспанному индрику.

   Лемур аккуратно сел, ощупал шишку, горным карнизом нависающую над правой бровью, болезненно сморщился и благодарно принял подношение своего принципала. Проныра только покачал головой, видя, как невозмутимо расправляется с отвратительным лекарством не очень протрезвевший обезьян, в заключение довольно икнувший чуть не в лицо, протягивая опустошенную емкость хозяину.

   Начинался новый день жизни в Серой Крепости.

   В прошедшее воскресенье Николасу пришлось уехать в Мюрек, с попутным фургоном Эммерика. Дела требовали налаживания контактов с местной гильдией ткачей, красильщиками и торговцами, через которых можно было бы приобрести необходимые химикалии и инвентарь. Вот приятели вчерашним вечером и вернулись, с опустошенным винным бочонком, размером в полтора галлона[146.2]

, намятыми боками, шишками и здоровенным фонарем, которым неугомонный Проныра вполне мог освещать темные коридоры замка.

   Дел у фамулуса с утра нашлось немало: опохмел в одно горло и на скорую руку; посещение уборной, умывальни; чистка заляпанного грязью подрясника; приведение в порядок растрепанной шевелюры; поздний завтрак в столовой младшей челяди, в компании хмурого доезжачего[146.3]

, конюшего и столяра. Остальные, уже оттрапезничали. Потом – поход в замковую церковь, поскольку как раз подошло время терции. И лишь после этого, протрезвевшие и немного повеселевшие Адольфиус и Николас, не обнаружив своего патрона на храмовой службе, направились в лаборариум.

   В рабочей комнате вновь царил бардак. На ближнем столе – гора грязной алхимической посуды, тигли, пробирки, склянки... На дальнем – наваленные вперемешку сурьмянистая руда, квасцы, купорос, кровавик и прочие минералы. Атанор, увенчанный закопченным философским яйцом, оказался погашен, видимо, в ожидании, пока его содержимое остынет. Рядом, связанная с ним стеклянной пуповиной отводной трубки, стояла запечатанная бутыль, наполовину заполненная мутной желтоватой жидкостью.

   Субминистратума в келье не оказалось. Оставив Адольфиуса караулить алюлель[146.4]

, Николас отправился на поиски своего начальника.

   Поиск занял некоторое время, в конце концов, Прош обнаружил патрона на кузне оружейника, внимательно слушающим пространные объяснения мастера молота и наковальни.

   Увидев подошедшего Николаса, студиозус махнул рукой, подавая знак остановиться и ждать. Фамулус притормозил, от нечего делать, взявшись разглядывать незатейливое убранство рабочего помещения. Не впечатлившись увиденным, Проныра стал демонстративно зевать, корча при этом самую постную физиономию. На алхимика это не подействовало, беседу он закончил только через десять минут. Кивнул Прошу, указывая на башню с лаборариумом, субминистратум бодро зашагал через небольшую площадь между цвайгером[147]

и наружной стеной. Недовольный встречей, облат последовал за своим начальником.

   Зайдя в келью, Густав предупреждающе поднял руку:

   – Если собираешься издеваться, то советую даже и не начинать. Деньки у меня выдались тяжелые, шутки могу не понять. Отвечаю на твои невысказанные вопросы: да, импур действительно напал. Через вот это окно, – Шлеймниц махнул в сторону бойницы. – Нет, пролезть он не смог. Со мной все в порядке, атака твари оказалась случайной, метку Зла она не поставила. Наказание получил... от капеллана и от барона... сегодня утром. Граувиц отрешил от общего стола на неделю, легко отделался. И хватит об этом. Больше ничего не скажу. А вот тебя послушаю с удовольствием, – выговорившись, студиозус уселся рядом с атанором и, выжидательно уставился на фамулуса.

   Николас лишь задумчиво почесал волосатый подбородок, осмысливая произошедшее. Насколько он знал, импуры проникали на Лимбус не только с помощью малефиков и неосторожных экзорцистов, увлекшихся изучением Потустороннего. Некоторые из тварей жили на Краю Ада изначально, истребляя первых христиан попавших сюда с Primum Terra[148]

. Кое где эти дыры еще остались и, наиболее смышленые Твари, до сих пор изредка появлялись, атакуя не только торговые караваны и беспечных путников, но и крупные человеческие поселения. И считались самыми настоящими демонами, охотниками за людскими Душами, после встречи с которыми выжить и остаться человеком – это большая удача.

   – Да? – Проныра очнулся от размышлений, потрогал синяк на скуле, полученный во время вчерашней драки в Мюреке. – Как рассказывать? Так же коротко, как и ты, или чуть подробнее? – на губах появилась ехидная улыбка.

   – Ты зубы-то не скаль, а то для симметрии рожу еще подправлю, – осадил товарища студиозус.

   – Ага. Все ясно, – Прош стянул с головы шаперон и пригладил упрямо торчащие в разные стороны волосы. – Значит так: что заказывал, куплено. Оливковое масло и добавки для ароматического мыла. Купорос и селитра для твоего реферария. Химической посуды ни у кого нет, заказал у торговца, обещал привезти через десять дней. В том числе купоросное масло[149]

и соляную воду. Что еще... А! Полунции ртути, как и просил, хоть с ней в этой дыре проблем не возникло, – фамулус поднял глаза к сводчатому потолку, словно пытаясь что-то вспомнить. Затем принял самый честный вид и закончил:

   – Всего вышло на шесть батценов[150]

три крейцера и два пфеннига. Включая корм и стойло для Рыжика.

   – Ну да. Включая пьяную гульбу и блондинистую шлюху, которая оставила свой волос на плече твоего подрясника, – алхимик с удовольствием пронаблюдал, как засуетился пойманный на горячем Проныра, пытаясь найти выдуманную улику.

   – Ладно, не дергайся, – Густав потер красные воспаленные глаза. – Шесть батценов – вполне нормальная цена за все. Остальное – вернешь...

   – Ты чего, Гусь! Не было никакой шлюхи! – завозмущался обиженный Николас. – И фингал... это я на козу упал!

   – Это как?! – изумился Шлеймниц. – Ты ничего не перепутал? Может, с козы?

   – Не перепутал, – насупился фамулус, уже понимая, что сболтнул лишнего. – Я и вправду на нее упал... когда меня из трактира выкинули, – переходя почти на шепот, объяснил облат. – Чуть глаз об рог не выколол, хорошо еще, что очки в котомке остались...

   Дальнейший монолог Проныры утонул в громком хохоте студиозуса.

   – Охх... не могу... – веселился, стукая ладонями по коленкам, субдьякон. – Глазом... а если бы задницей...

   – Тогда бы вообще не повезло, – представив себе картину, Николас засмеялся вместе с приятелем.

   Когда приступ смеха прошел и Густав немного успокоился, то озаботился другой насущной проблемой:

   – Ты письмо в Мариацелль передал?

   Прош кивнул.

   – Передал. Вместе с меркатором[151]

, что колбы привезет. Он обещал и ответ нам вручить, ему там задержаться придется, ага. Слушай, Гусь... – фамулус сдвинул очки к переносице. – А ты всерьез думаешь, что здешний Префект[152]

Ордена разрешит нам сбывать товар до твоего рукоположения? Ведь младший чин торговать не имеет права...

   – Да не сомневайся ты! – поморщился алхимик. – Здесь Порубежье. На всю Нижнюю Штирию – одно аббатство, один монастырь и четыре Орденских общины. Они же не могут всех обеспечить? Не могут! И, полагаю, что наш барон и отец Пауль в своих эпистолах[153]

все объяснили. Чем мы можем конкурировать? Красителями? Второсортным железом? Ароматической водой или мылом? Чушь! – Густав даже слегка разозлился.

   Как же! Совсем недавно Прош только и говорил о блестящих торговых операциnbsp;ях, как он разбогатеет, как быстро студиозус отдаст фон Граувицу отступные... А сейчас этого воробья самого убеждать надо! Чего испугался, спрашивается?

   – Ну... – Проныра взялся теребить жидкую бороденку, – я переживаю, что мы здесь можем застрять на больший срок, чем планировали... – и замолчал.

   Субдьякон нахмурился, предчувствуя новые проблемы.

   – Так-так... Объясни? – Шлеймниц положил ладони на бедра, осторожно свел вместе лопатки, громко хрустнув суставами.

   Фамулус оставил бороденку в покое и, взялся за кончик носа.

   – Да, знаешь, я тут в Мюреке по рынку походил... с торговцами пообщался, с красильщиками... Ага... Шерсть красят, но выглядит она линялой и выцветшей. То есть, закрепляется плохо. Краску покупают в Граце, но совсем немного. В монастыре святой Варвары, том, что в лиге от города. – Николас от носа перешел к затылку. – Короче, почти все достается тамошней гильдии ткачей. А наши берут остатки и, то, что гильдейские забраковали. Тамошние цены чуть выше, чем в Эрфурте. За унцию зеленого ультрамарина дают пять батценов и два крейцера, синего – шесть батценов. Пурпура и перламутра нет, оно и понятно, ага... – Прош чуть приуныл и замолчал.

   – Ну, и? – поторопил его студиозус.

   – Что ну и? – не понял ушедший в свои коммерческие мысли Проныра. – А! Так я и говорю: у ткачей в Мюреке на большую партию денег нет. По ценам Граца покупать не в состоянии, на обычной шерсти навар у них небольшой. Так что свободного серебра – кот наплакал. В общем, по первоначалу дело туго пойдет, вот что я сказать хотел. Приличный объем тканевого красителя больше, чем по три батцена мы продать не сможем, ага, – утвердительно закивал головой финансовый гений.

   – Тьфу, – алхимик едва не выругался. – Я-то думал, что серьезное. А ты все за торговлю переживаешь...

   – А как – же! – изумился фамулус. – Ты ведь все время в облаках витаешь, тебе до земного – дела нет. Да если б не я... – тут Николас заткнулся, увидев перед своим носом здоровенный кулак субминистратума.

   – Ты скажи... – Густав понизил голос – что на счет черно-белых выяснил?

   Проныра заговорщицки приложил указательный палец к губам, выглянул за дверь, выдвинул второй табурет, присел рядом с алхимиком.

   – Доминиканцев в Мюреке четверо. Коммендатор общины и три фратера: два плебана и министратум. Раз в месяц устраивают вояж – посещают деревни и крепость, причем в Граубурге удостаиваются обеда с нашим сеньором, ага. На дознание в Грац отправляют редко, раз в полгода примерно. Людей в Долине не так много, барону не очень нравится, когда его вассалов ломают на дыбе. В общем, они тут с опаской работают, Порубежье все таки, можно и арбалетный болт между глаз поймать. Так что сильно не волнуйся...

   В дверь кельи постучали.

   – Упс... – Проныра подскочил на табурете. – Кого там принесло?

   Студиозус пожал плечами:

   – Не знаю. Открывай, наверно из челядинцев кто-то заявился...

   ***

   Действительно, за порогом стояла одна из двух младших прачек замка – курносая Гертра. Невысокая, с пухлыми маленькими губками, полными щечками, большущими, удивленно глядящими на мир, синими глазами, короткими прядями каштановых волос, выбивающимися из под складок светло – голубого крузелёра[154]

, она, казалось, должна постоянно что-то напевать и весело смеяться, но... улыбка появлялась на лице восемнадцатилетней девушки очень редко, а выражение лица было таким, словно она соблюдала траур.

   – Добрый день, господа клирики[155]

, – начала визитерша, зайдя, по приглашению Проныры в лаборариум. Голос у прачки оказался тихим и невыразительным. – Меня прислал герр Гуго Майер. Он хочет знать, когда вы приготовите мыло для его милости барона... сколько выйдет порций и с каким оно будет ароматом... – Гертра стояла перед алхимиком чуть опустив голову и сложив натруженные истертые руки перед собой, на оборке фартука.

   Шлеймниц поднялся с табурета, грозно взглянул в сторону похотливо косившегося на грудь девушки Николаса, кашлянул в кулак и, ответил:

   – Передайте управляющему, что все будет готово через четыре дня. Около десяти фунтов розмаринового и столько же лавандового снадобья. Завтра мы должны уехать в горы, возможно – с ночевкой. А как вернемся – сразу начнем Делание. Пусть герр Майер не беспокоится.

   Гертра кивнула, практически развернулась к двери, но, остановилась, словно не решаясь задать некий вопрос.

   – Да, фройлян? Мы можем вам чем-то помочь? – очкастый Прош куртуазно склонил голову, придвигаясь ближе к посетительнице.

   Девушка слегка зарделась, потупила глаза, а потом, очень тихо произнесла:

   – Если можно... не мог ли господин алхимик сделать небольшой кусочек и для меня? Совсем крохотный, на четверть унции... заплатить я не смогу... но я отстираю... буду стирать ваше белье столько, сколько скажете...

   Студиозусу стало неловко. Гертра просила о такой малости, так скромно и неуклюже... словно в первый раз. С другой стороны – понятно, ведь простолюдины моют волосы травяными настоями, есть более насущные покупки, на которые они тратят свои немногочисленные крейцеры. Пользоваться ароматическим мылом – прерогатива только благородного и почтенного сословия...

   Проныра только – только собрался влезть с предложением о личной помощи, но Густав его опередил: