Текст книги "Индульгенция для алхимика (СИ)"

Автор книги: Вадим Тарасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

, и, сожрал, гад такой! Видать давно подозревал, что за свои стишки отраву в суп получит... рано или поздно. – Николас ненадолго заткнув рот следующим куском, продолжил:

   – Нет, ты только представь?! Все уже настроились на труп, могильщики, говорят, отличную яму приготовили, каноник мессу заупокойную начал... А он взял и все испортил, дурак. Палач, по приказу старшего судьи, остальную пятерку обыскал, но противоядия больше ни у кого с собой не нашлось. Мейстерзингера этого чего-то там поспрашивали, посовещались с ландграфом и церковником... Короче, объявили Провидением Господним, и отпустили на все четыре стороны. Только ему теперь петь песни нельзя. Под страхом усекновения главы топором. Вот он, – кивнул в сторону неудавшегося покойника Проныра, – и старается. Стихи о чудесном спасении декламирует.

   Густав хмыкнул.

   – Надо же! Восставший из мертвых... И где он только безоар нашел?

   – Как где? У архангелов[76]

купил...

   Дальнейшие слова Николаса заглушили крики толпы:

   – Монашку! Монашку давай!!! Монашку!

   Артист откашлялся и поднял руку. Вопли начали постепенно утихать. А когда унялись настолько, что стало возможным разговаривать, не крича в ухо собеседнику, над площадью раздался громкий красивый звучный голос:

   – Внемлите, граждане славного Эйзенаха! Я прочитаю вам сказ о распутной монашке!

   Наступила долгожданная тишина. И тогда трубадур начал, стараясь не сбиться со стиха на песню:

   Звалась, не важно, как она

   Святой Клариссе отдана.

   На монастырскую еду

   Отправили бедняжку.

   Ее девичью красоту

   Увидел бес один в аду

   И соблазнить решил он ту,

   Невинную монашку[77]

.

   Назвался Йозефом тот бес,

   В доверие к монашке влез,

   Частенько ночью приходил

   Он к девушке в аббатство

   Поил вином, кормил гусем

   И говорили обо всем,

   А через месяц совратил

   Уговорив отдаться.

   Густав судорожно сглотнул слюну. Это что? Это... трубадур рассказывает пошлости о его сестре?! Клариссинка... Йозеф... не может быть! Неужели это те слухи, о которых говорил отец Сулиус? Не может быть. Это ложь. Это – ложь! Элиза не такая! Субминистратум хотел закричать, но поперхнулся и закашлялся. А уши резало:

   Заправил черт ей свой кутак

   Но все пошло совсем не так

   Не так хотел лохматый бес

   Монашку удивить

   Из дырки выпрыгнул малец

   И в шоссах спрятался подлец,

   Попробуй спущенный конец

   Внутри штанов ловить

   Внутри студиозуса загоралась ярость. Значит, вот как? Не зная ничего, сочинять памфлеты, и распевать их толпе похотливых пьяных мужиков? Ах ты тварь! Сволочь! Сволочь!!! Зря ты сегодня не сдох, скотина...

   Мир вокруг Шлеймница начал куда-то медленно уходить...

   Увидев тут, кто к ней пришел

   Монашка, стоя нагишом

   Его короткие рога

   Определила к месту.

   Коль нижний орган потерял

   Работай головой нахал

   И языком трудись пока

   Не ублажишь невесту

   Последние слова алхимик почти не расслышал. Воздух заполнился маревом. Все вокруг него остановилось: перекошенные лица, падающий с дерева лист, рука Проша, тянущаяся к кошельку... Подобное уже пару раз происходило с Густавом. Однажды, когда в детстве, они на спор с соседским мальчишкой решили натянуть отцовский арбалет. Тогда ему порвало бровь, а могло и череп раскроить. И второй раз... в тот день погиб младший брат. А Гусь – не успел, слишком рано выскочил из этого необычного транса...

   Что теперь делать? Как заткнуть пасть наглецу?

   Взгляд упал на булыжную мостовую. А что? Пожалуй, подойдет! Студиозус подобрал выщербленный голыш. До пошляка ярдов пятнадцать, лишь бы не промахнуться! Шлеймниц примерялся. Марево уже начало дрожать, а лист клена – потихоньку кружиться. Выдохнул воздух, и, что было силы, метнул увесистый камень в рифмоплета – похабника.

   Чуть не одновременно с броском, по ушам резанул шквал уличных голосов, воздух со свистом прошел сквозь зубы в легкие, во всем теле образовалась какая-то невесомость и слабость... не выдержав накатившей дурноты, алхимик начал оседать на землю. В это время толпа взорвалась криками, очевидно, бросок субминистратума достиг цели, по крайней мере, голоса горе – трубадура слышно не было.

   – Эй, Гусь, что с тобой? – обеспокоился Прош, подхватывая товарища под руки.

   – Н...н... ничччего, – чуть заикаясь прохрипел студиозус. – П... ппшшли оттссюда.

   От падения его спасло только плечо вовремя подвернувшегося Николаса.

   – Пошли, если сможешь... – Проныра оглянулся. – Там с этим неудачным покойником что-то произошло. Видать, допелся. Мне, честно говоря, эта его последняя песня, как-то не очень...

   До скамьи подле странноприимного дома добрались в обнимку.

   Фамулус усадил Шлеймница, а сам побежал узнавать, что случилось у фонтана.

   В это время из хостилиара вышел отец Пауль. Наряженный в парадные, а не дорожные одежды, священник выглядел весьма внушительно, Густав его сразу даже и не узнал. В темно – синем скапуляре[78]

, обшитым серебряной нитью, черно – фиолетовой рясе, на голове – пелеус, цвета индиго... Милитарий остановился рядом с алхимиком, делая рукой знак "сиди дальше":

   – Что случилось, лим? Чего такой бледный?

   – Все в порядке, дом патер... наверное, устал, голова слегка закружилась, – субдьяк только сейчас разглядел кресты, выбитые золотом на груди в ткани накидки. Сосчитал. Получилось восемь. Оказывается, bellator Christi весьма непростой воин! С двенадцатью убитыми импурами могут и в епископы посвятить! Восемь уже есть, осталось не много.

   Видя легкое замешательство нового подчиненного, капеллан успокоил:

   – Ты не барышня, не к лицу служителю Церкви и святого Лулла страдать от недомоганий. Скоро нешпоры... помолись архангелу Рафаилу, об укреплении здоровья ближних. И я о тебе не забуду, – проявив заботу, фон Хаймер переключился на другое. – Что здесь случилось, почему народ так волнуется? – указал подбородком на толпу зевак.

   – Не знаю... – Густав и вправду не знал, попал он в стихоплета, или нет. Может, тот сам поскользнулся и упал в фонтан.

   Прибежал взволнованный Николас, поклонился отцу Паулю, испрашивая разрешение говорить. Получив кивок, Проныра торжественно объявил:

   – Сегодня день полон Знамений Божьих! Бог сохранил жизнь этому бедняге, послав безоар, Церковь наложила епитимью... и когда он нарушил данный обет, Длань Господня его покарала. С небес упал камень, угодив трубадуру прямо в челюсть. Выбило три зуба и повредило язык. Теперь, когда он сможет говорить, речь окажется весьма невнятной. Ха! Поделом, негодяю! Больше похабных стишков не почитает!

   Густав вымученно улыбнулся. Он уже раскаивался за свой поступок, что поддался эмоциям, если не этот, так другой петь будет... да и молве глотку камнем не заткнешь. Зря он так с этим трубадуром. Но кто знал? Ведь Гусь метил в живот, а не в голову... хотел, чтоб певун в воду упал. Вот уж действительно, вмешалось Провидение!

   Капеллан неожиданно в упор взглянул на Шлеймница.

   – Говорите, Длань Господня? Знамения и чудеса? Да, иногда они случаются. Особенно, когда человек входит в торн[79]

... Ладно... сейчас не место и не время. Приходи в себя, лим, после службы можешь мне понадобиться. Город тебе знаком? Вот и хорошо. Прогуляемся перед ужином...

   ГЛАВА 4

   ***

   Комтурия Ордена Святого Доминика в Тюрингии считалась довольно крупной. В двух аббатствах, пяти монастырях и двенадцати общинах, служило более пятисот братьев – монахов, неустанно боровшихся с врагами Господа, Церкви и Рода Человеческого: ведьмами, колдунами, слугами Азазеля, Пришлыми, вальденсами[79.1]

, и, просто – еретиками, заботясь о чистоте веры и душе добрых католиков. Работы у братьев хватало. Зульский малефик, шпионы Джабана, прочесывание территорий после очередного Дождя, поиск и уничтожение книг из index librorum prohibitorum[79.2]

, инспекции, следствия, допросы... Магистр Оген фон Мельцер, комтур Ордена, все еще крепкий рыцарь, чуть старше пятидесяти лет, в своей Эрфуртской резиденции бывал редко. Но в утро следующего за Пентекостом понедельника, он находился в рабочем кабинете и слушал отчет Дедрика Кинцля о делах в Аллендорфе.

   Если говорить точнее, то Кинцль свой доклад уже закончил и теперь, сидя в крайне неудобном кресле, почтительно ожидал, пока Магистр просмотрит письменный рапорт. Спустя четверть часа, фон Мельцер снял очки, протер покрасневшие от постоянного недосыпа глаза и, в задумчивости, уставился куда-то за спину каноника. Прошло еще около пяти минут, прежде чем комтур нарушил молчание:

   – Хорошая работа, брат Дедрик. То, что тобой сделано в качестве визитатора, заслуживает всяческих похвал. А вот то, как провел допрос Шлеймница... неделю карцера! – голос магистра звучал хрипло, словно рык медведя, сказывалось давнее ранение гортани.

   Каноник смиренно опустил голову. Ели бы отец Оген и вправду был недоволен, то этот разговор происходил бы в другом месте... и с другими собеседниками.

   – Ты применил к нему наши стандартные методы, совершенно не заботясь о результате и последствиях, – магистр взялся поглаживать усы и короткую седую бороду, выдавая некоторую внутреннюю обеспокоенность. – Вместо того, что бы использовать неожиданность приезда, ты, рассчитывая на испуг, дал студиозусу время подготовиться... и в итоге – кроме подозрительности и настороженности – ничего не получил. А какова была твоя задача?

   – Выяснить, где могут находиться Элиза Шлеймниц и Йозеф Франке, – глядя в пол, глухо выговорил Кинцль. – И я получил ответ...

   – Ха! Ответ! – магистр едва не рассмеялся. – Да скорее всего, этих людей и в живых-то нет... и не было. За те восемь с половиной недель, что этот негодяй Франке от нас бегает, почти сотня наших братьев, и не только в Романской Марке, перетрясли всех, кто хоть когда был с ним знаком. Родственников, друзей... даже шлюх и случайных собутыльников. И мы до сих пор не можем выйти на его след. Остались только три нити... одна из них – это пресловутый алхимик. От которого ты, Дедрик, ничего не смог добиться. Так что будешь исправлять свою ошибку!

   Кинцлю ничего не оставалось, как согласно кивнуть. В этом был весь фон Мельцер. Сначала – похвалить, затем – обвинить тебя в том, чего ты не сделал (и не мог сделать), а уж после, в качестве якобы наказания – выдать новое поручение.

   – Да, Ваше Преосвященство. Я готов, – каноник, сутулясь, подался из кресла вперед, сцепил пальцы в замок, пристраивая руки между колен.

   – Тогда слушай внимательно, – комтур положил ладони на подлокотники кресла, наклонил голову и, пристально взглянул на подчиненного. – Твоими усилиями, Шлеймница изгнали из коллегиума, отправив на рукоположение в Ржечь, через Колючие горы... отец Сулиус, наше пожелание выполнил... так вот, – магистр задумчиво потер подбородок. – Этот студиозус оказался большим ловкачом, да... Он заключил договор на сдачу испытаний с бароном Граувицем, из Штирии, почти из Порубежья. И отправился совсем в другую сторону, вместо той, на которую мы рассчитывали. Соглядатаев, в тех местах, у нас нет. Да и членов Ордена... одна маленькая община... людей в баронстве не много, – отец Оген говорил с короткими паузами, словно взвешивал каждое слово, перед тем, как его произнести. – По этой причине, ты отправишься его контролировать, – после этой фразы, комтур замолчал, ожидая реакции брата Дедрика.

   Фратер поерзал на своем неудобном сидении.

   – Хм... Ваше Преосвященство... а не будет ли это стрельбой из требюше по уткам? Посылать каноника, Мастера – следователя, надзирать за каким-то студиозусом... ведь для этого у нас есть подготовленные кадры, гораздо более сведущие в шпионском ремесле. Фон Мельцер согласно кивнул.

   – Конечно есть! Но не забывай, что наша главная цель – это Йозеф Франке. Как ты себе представляешь арест дворянина коммендатором общины? Да этот пройдоха – рыцарь ему в лицо рассмеется! Кроме того... ты уже посвящен в детали... а чем меньше людей знает об этом деле, тем лучше. Их и так слишком много.

   – Тогда, – Кинцль слегка замялся, – Может быть, Ваше Преосвященство, поведает, чем для нас так важен этот еретик Франке? Магистр усмехнулся:

   – Что, брат Дедрик, не нравится, когда тебя вслепую используют? А если я скажу, что это – тайна Ордена? Причем – не только нашего? Это как-то отразится на выполнении задания?

   Каноник упрямо выпятил подбородок.

   – Тогда наложите на меня обет молчания. Уверен, что знание причины только поможет делу... поможет мне действовать более разумно и проницательно.

   Отец Оген тяжко вздохнул, вытащил из ящика стола Евангелие и положил его перед Кинцлем.

   – Ты один из наших лучших сыщиков, Дедрик. По-хорошему, тебе сейчас следует быть в Шмалькальдене, ловить малефика, вместе с отцом Дитрихом... но... Клянись, что услышанное от меня не откроется никому, ни до, ни после твоей смерти!

   Инквизитор положил руку на Святое Писание:

   – Клянусь! То, что Вы мне скажете, Ваше Преосвященство, никогда не произнесут мои уста... как в земной, так и в загробной жизни. Пусть Святой Петр и ангелы небесные будут тому свидетелями! Да покарает меня Десница Божия, если я этот обет нарушу! Кинцль истово перекрестился и поцеловал инкрустированный крест Евангелия. Магистр в ответ кивнул:

   – Клятва принимается! – и вновь помассировал пальцами внутренние уголки глаз. – Так слушай же, Мастер. Организовывая побег, Франке смог проникнуть внутрь монастыря клариссинок. В это время в обители гостила Северный Командор Ордена, Великий Магистр Изабелла фон Гогенштауфен... и, несмотря на все принятые меры безопасности, еретику удалось взять ее в заложники... в общем-то, их бегство удалось только благодаря этому. Ммм... впрочем, про то, что там произошло, ты уже знаешь... Так вот, – комтур понизил голос. – У Командора с собой были четки, которые Йозеф, веселясь, попросил у нее 'на счастье'... а когда Изабелла воспротивилась, забрал, едва не насильно... И все бы ничего, вот только четки... они изготовлены Святым Гилбертом Базельским... те самые... Одни из Двенадцати.

   В кабинете воцарилась тишина.

   Инквизитор переваривал услышанное. Боже сохрани! Инклюз[79.3]

Святого попал в чужие руки! Да еще какой! Один из Ключей Врат, благодаря которому, можно в одно мгновение переместиться почти в любое место на Лимбусе! Вот только... нужно уметь им пользоваться. И обладать мощным дивинитатумом. Хотя... ведь неизвестно, какую Божью Силу имеет Элиза Шлеймниц? А если...

   Фон Мельцер, наблюдая за сменой гримас на физиономии подчиненного, одобрительно усмехнулся.

   – Вижу, брат Дедрик, что не зря доверил тебе тайну. Что ж, надеюсь, важность поручения теперь понятна... как и то, каким будет наказание, если, вдруг, не справишься. Да, брат? Лицо комтура неожиданно стало жестким, бесстрастным, голос обрел прежнюю силу и холод.

   – Да, Ваше Преосвященство. Все ясно. Каковы мои ближайшие действия? – каноник чуть напрягся, но вида не показал. Пусть только зацепка сработает! А уж он не подведет...

   Магистр взялся за наставления:

   – Твоя задача, Дедрик, к нынешнему четвергу быть в Рагенсборге. Именно туда, из Эйзенаха, сегодня выдвинулся обоз барона Граувица. В епископстве, вместе с нашими братьями, любой ценой, ты должен провести экзорцизм и повесить на Шлеймница Духа – подслушку. Контролировать Дух будешь лично. Затем... затем отправишься в Штирию. В Мюреке, баронском городишке, есть наша маленькая община. Свяжешься с ее главой. В саму крепость, Граубург, не лезь, достаточно того, что устроишься в какой ни будь деревушке неподалеку. Возможно, таковая имеется подле замка. И будешь следить за алхимиком. За каждым его шагом. Не попадаясь на глаза. Будь особенно внимательным ко всем приезжим, а так же, когда твой подопечный покидает замок. Дальше – действуй по обстоятельствам. Но если упустишь Франке... Врата Ада покажутся тебе райским уголком.

   ***

   Дорога бесконечной серой лентой тянулась под копытами лошадей. Солнце нагрело тент фургона, колеса скрипели, внутри царила духота, жужжали вездесущие мухи, навевая дрему и скуку. Даже окружающие пейзажи не отвлекали: Тюрингинский лес исчез из виду еще позавчера и сейчас обоз проезжал унылые серые предгорья Регенсборгского епископства.

   За спиной остались три дня пути, и, вечерние остановки: Шмалькальден, Плауен, Зульцбах... города словно нить нанизывались на спицу протекающего сквозь них времени странствия, оставаясь в памяти жесткими тюфяками странноприимных домов. Ничего интересного не происходило. Не назовешь же событием потерю подковы с задней ноги Рыжика, или несварение желудка, приключившееся с Адольфиусом? Но даже из неспешного продвижения в повозке, друзья смогли извлечь некоторую пользу.

   Пожалуй, следует начать с того, что после мессы на Пентекост, Гуго Майер официально представил молодого алхимика с прилагающимся фамулусом и лемуром семье барона и челядинцам как новых учеников Готтлиба фон Ветинса и мерценариусов. Дочь, сын и старик – тесть Граувица восприняли это известие равнодушно, а дворня, справедливо опасающаяся урезания и так небольшого дорожного пайка – настороженно. Повар Ханс, у которого существовала дежурная отговорка "у меня всего две руки", заверил своих подопечных, что ничего такого не произойдет. Еще бы! Ведь вчера вечером он имел долгий и серьезный разговор с Пронырой, сулившем по приезду в крепость золотые горы за обеспечение троицы вкусной и здоровой пищей (о Рыжике, с фуражиром пришлось договариваться отдельно). Слуги поверили и, заставили Николаса проставить выпивку "за знакомство".

   К счастью для Проша, в честь праздника раскошелился и барон, разрешив управляющему купить на ужин четыре галлона вина, так что на долю растрепы – очкарика пришлась только половина непредвиденного расхода. Адольфиус, как всегда, неравнодушный к бесплатному алкоголю, оказался на высоте: принял участие в двух драках, выпил три кварты вина и добыл трофей – кусок хвоста, с боем отнятый у не вовремя выползшей из норы крысы. Такие сомнительные, с точки зрения морали, поступки, не хуже отсутствующей молоденькой подруги согревали простую и незатейливую душу гомункулуса.

   В результате, баронские слуги приняли троицу в свою компанию. А вот с отцом Паулем оказалось сложнее. Милитарий устроил Шлеймницу натуральный допрос, выясняя, что произошло на площади. Но Густав сослался на давнюю травму, приплел свой шрам, объяснив, что монастырский отец – инфирмариус, его ранее пользовавший, предупреждал о головокружениях и возможных мигренях. Словом, кое-как выкрутился. Если у фон Хаймера и осталась тень подозрения но, тут субминистратум ничего поделать не мог.

   Алхимик и сам толком не понял, что с ним случилось. Даже Проныре не рассказал, хоть и очень хотелось, особенно после четвертой винной кружки. И уж тем более, не стал спрашивать у патера, что такое "торн", справедливо рассудив, что рано или поздно все равно узнает. В конце концов, выудив у студиозуса подробности о семье и аббатской жизни, капеллан от него отстал, предупредив, что в походе субдьякон должен помогать священнику в проведении сексты и обедни. Как раз этой необременительной обязанности, Густав оказался только рад.

   Кроме того, что нашлось занятие для души, приятели не забыли и про тело. Проныра где-то откопал кусок старого пергамента, выдал Шлеймницу свинцовое стило, после чего принудил составлять детальную карту сеньории, мотивируя тем, что план понадобится для поиска руд и прочих ископаемых полезностей. С помощью Эммерика и милитария нанесли приблизительные контуры, разбили на четыре квадрата, затем, попеременно консультируясь со слугами барона, начали рисовать холмы, горы, ручейки и дороги, не забывая о их названиях. В общем, получилось грубо и неточно, зато подробно, чем Николас и гордился.

   Внезапно повозка остановилась, заставив алхимика ткнуться носом в спину сидевшего впереди кучера.

   – Хвост козлячий, – беззлобно выругался чуть придремавший субдьяк. – Что там, Эммерик?

   – Да мхор его знает, – возница отпустил натянутые поводья. – Шуст впереди остановился, а мы следом... поди младшему Граувицу в кусты приспичило, не иначе. Зачем только неспелую киршу в рот тянул, неслух?

   Позади недовольно заворочались кемарившие на мешках с тканью Ханс, Проныра и Адольфиус.

   – Чего встали? – просипел разбуженный повар.

   – Ничего, дрыхни дальше, – огрызнулся кучер. – Когда понадобишься, разбудят.

   – Аммм...– промычал Ханс, поворачиваясь на другой бок. Ник и Адольфиус даже не подняли головы.

   Тут, от переднего фургона, прибежал запыхавшийся паж молодого барона, пятнадцатилетний Зигорд:

   – Там... рыцарь – доминиканец... со своим полуглайвом[80]

... лагерем стоит. Рыцарь ранен и у него пойманный Пришлый! – выложил новость юноша, тут же умчавшись обратно.

   Да, встреча неожиданная. Густав в задумчивости почесал затылок прямо сквозь пелеус. В это время по дорогам Марки шляются только паломники к святым местам, ищущие приключений, славы и легкой добычи раубриттеры, да неутомимые коммивояжеры – меркаторы. Ну и всякие там бароны, которым не сидится на месте. Оказывается, Sanctum Officium тоже не дремлет...

   – О как! Пришлый!? – Эммерик оглянулся. – Пойдем, посмотрим, а?

   Студиозус уже выбирался из повозки.

   – Конечно. Не каждый день Ловца и жителя Прародины увидишь... живыми.

   Подле головы обоза уже собралась толпа любопытных, сдерживаемых рыцарями барона. Лагерь оказался крохотным: небольшой шатер, развернутый в тени разлапистой корявой сосны, маленький костерок с закипающим походным котлом, четверка стреноженных лошадей, ощипывавших редкие кустики люцерны на придорожной поляне, да парочка братьев– доминиканцев... один у входа в маркуэ[81]

, а другой, помоложе, верно, оруженосец – у костра. Был еще и третий, пойманный инквизицией Пришлый. Он лежал связанный "в дугу" как раз между палаткой и походной кухней.

   Выглядел экспатриант неважно. Грязный короткий камзол непонятного цвета был распахнут, из под него выглядывала незаправленная розовая сорочка, голова непокрыта, на ногах – оригинального фасона синие шоссы с позорным мокрым пятном на гульфике, и башмаки, с комьями прилипшей глины. На вид Пришлому можно дать лет тридцать, всклокоченные волосы, синяк на скуле, стянутый веревкой рот, щетина и мешки под глазами истинный возраст скрывали.

   Фон Граувиц и капеллан отсутствовали, очевидно, были внутри, беседовали с Ловцом. Эммерик разочарованно присвистнул:

   – Я-то думал, тут Антихрист, огонь из пасти изрыгающий, в цепи закован... а это – бродяга какой-то. Как он только ухитрился рыцаря ранить? Такой дохляк не то что меч, он и вилы-то не поднимет.

   Кашевар – доминиканец хмуро взглянул на возницу, но снизошел до объяснения:

   – Громобой у него... был. Этот гад два раза жахнуть успел, пока мы добрались. Лошадь ранил, добить пришлось животину и, господина Шлаффена подстрелил, – повар насыпал в котел соль и принялся закидывать сочные куски мяса, судя по всему – конины.

   – Зверь, а не человек, – согласился кучер. – Это ж надо! Колдовством своим бездушным скотину губить. Как будто она в чем виновата, – коней Эммерик любил, – И что? Как схватить-то удалось?

   Оруженосец инквизитора вытер ладони о траву:

   – Как? Да просто. Тупой стрелой в башку. Хорошо, у Бальреда лук натянут оказался. Негодяй, как чувствовал, что настигаем, засаду решил устроить, подкараулил нас, – вновь обозлившись, доминиканец подошел к пленнику и отвесил хорошего пинка. Связанный Пришлый даже не дернулся, лишь яростно засверкал глазами.

   – У... гнида, глаза вылупил! – добавил ногой еще.

   – Прекрати лежачего бить, – спокойно окоротил будущего инквизитора Бернард фон Хильдегард, кригмейстер барона. – Это не по-рыцарски.

   Юнгерменн мельком глянул на солидные шпоры бывалого воина, молча поклонился, и отошел к своему вареву.

   Мастер битвы продолжил:

   – Куда ранен твой господин? Крови потерял много?

   Доминиканец мотнул головой и показал пальцем:

   – Вот сюда, в бок. Наверное, злое железо в печени застряло. Крови... с пинту, или около того.

   Кригмейстер фыркнул.

   – За медикусом послали?

   – Да, фратер Дульбах с час назад ускакал. Но доберется только к вечеру, в трех лигах отсюда дорогу оползнем после дождя накрыло. С полмили, примерно. Ночью не пройдешь. И вы, с повозками, там до утра застрянете. Так что инфирмариус в лучшем случае завтра после терции пожалует.

   Хильдегард задумчиво посмотрел на небо, на повозки, на комитиву...

   Тут из шатра вышли фон Граувиц и капеллан, сопровождаемые третьим инквизитором, комилитоном[82]

Ловца. Барон жестом подозвал к себе рыцаря и Гуго Майера, отойдя с ними в сторонку. Челядинцы навострили уши, но, несмотря на все старания, ничего разобрать из беседы не смогли. Впрочем, это оказалось ненужным. Минут через пять разговор закончился, к слугам подошел диспонатор и сделал короткое объявление:

   – Становимся на ночлег здесь. До Рагенсборга нам сегодня не добраться, через десяток миль дорога засыпана. Вроде, ее расчищают, повозка пройдет, но в город все равно не успеем. Так что доставайте маркуэ, после обедни начнем ставить. Да, еще. Подготовьте четвертый фургон, завтра на нем раненого повезем, если лекарь припозднится.

   ***

   Обозники обустроили свой лагерь весьма споро и по всем правилам. В ближайшей роще набрали сушняка, развели огонь, Ханс Две Руки принялся колдовать над котлом, с подветренной стороны вырыли отхожее место, организовали шатер для дам, для барона и его престарелого тестя, для рыцарей (отца Пауля, фон Хильдегарда, фон Лютта, фон Ридерхоффа) и Рихарда – поменьше, ну, а для себя – место у костра, благо ночь теплая, можно и в телеге поспать, комарья мало, а охранять стоянку все равно придется по очереди. В дозор назначили пять троек (коневод, костровой и обходчик), включая двух младших доминиканцев. Старшими охраны шла пятерка рыцарей, в том числе – барон Граувиц, решивший тряхнуть отсутствующими сединами.

   О пленнике так же позаботились: сменили изжеванный кляп, напоили, умыли, выплеснув на лицо ведро родниковой воды, в сортир, правда, не повели, решив, что чем тяжелее штаны, тем сложнее бегать. Колодок в обозе не нашлось, а смирительные принадлежности инквизитора, показались неискушенным кутилёрам[85]

барона Граувица несколько э... неудобоваримыми. По сей причине, Пришлого обездвижили по старинке, гуманно растянув деликвента в "полнатяга" пеньковыми веревками лицом вниз на осях ближайшей к костру телеги, под бдительным присмотром парочки мастиффов.

   Доминиканцы, практически сложив с себя обязанности сторожей, не отходили от постели сюзерена и духовного наставника, молясь о его здоровье. Отец Пауль, сведущий в ранах более всех прочих, запретил рыцаря не только кормить, но и поить, опасаясь развития гнилокровия. У доблестного фон Шлаффена появился легкий жар и вот-вот могла начаться лихорадка. По этой причине, выходившие из шатра младшие инквизиторы, кровожадно посматривали в сторону Пришлого, лелея в мечтах учинить скорую, но жестокую расправу.

   Густаву, Николасу и Эммерику, как новичкам, выпало второе дежурство, под предводительством милитария. Отец Пауль, оглядев своих резервистов (пузана Шлеймница, очкарика Проша, дылду и нескладеху кучера, раздувшегося от регулярной пьянки Адольфиуса, с глазами, превратившимися в две щелочки), печально вздохнул и, взялся за наставления:

   – Наше время – перед полуночью. Дежурим около полутора часов. Ты, Эммерик, с лошадьми, ты, Густав, отвечаешь за костер и пленника, а ты, мой синеухий друг, будешь обходить стоянку, стараясь производить как можно больше шума и отпугивать злоумышленников.

   – Э... дом патер, на нас что, могут напасть? – блеснул стеклами линз любопытный Проныра.

   – Ты что, stuppidus[83]

? – в свою очередь поинтересовался капеллан. – Кому может прийти в голову напасть на такой крупный отряд? Нет, отпугивать придется диких зверей. Кто знает, вдруг горный шерстонос на запах приползет? Вот пока он тобой закусывать будет, остальные успеют тревогу поднять. Ясно?

   – Эк... – от перспективы стать поздним ужином какой-то там носатой твари Прошу стало слегка не по себе. – Так может я это... собаку с собой возьму, ага?

   Фон Хаймер отрицательно покачал головой.

   – Не советую. Эти милые крошки тебя разорвут, словно импур кольчугу. Обезьяна своего забирай. Если что – он первый на форшмак пойдет.

   Адольфиус посмотрел на милитария с укоризной, но показывать жестами свою точку зрения на предложение рыцаря воздержался. Вдруг неправильно поймут?

   – А... от лагеря далеко уходить? – очкарик задал еще один, как ему казалось, важный вопрос.

   Священник, чуть подумал, хлопнул по щеке, согнав верткого комара, после ответил:

   – Думаю, ярдов на пятнадцать хватит. И кончай юродствовать, здесь тебе не Сарагоса, или где ты на паперти сидел? Не важно. Ничего с тобой не случится... Иначе бы посты расставили, а не прогулки под звездами устраивали... – отец Пауль, собираясь чихнуть, потер переносицу. Помогло.

   – В общем, посидите с первой сменой, чтобы не уснуть, а ты, юнгерменн, – жест подбородком в сторону Николаса, – прогуляешься немного с Шустом... или кто там у них на обходе будет... а потом – наша очередь. Апчхи! – не сдержался патер.

   – Не болейте, Ваше Преподобие! – дружно пожелала троица.

   Рыцарь Христа кивнул:

   – Не буду. Все, идите к костру... Вопросы есть?

   Густав чуть замешкался, но все же решился:

   – Дом патер... скажите... неужели со всеми Пришлыми следует поступать одинаково? Почему, раз экспатриант, то ему одна дорога – на костер? После промывки мозгов у дознавателей? Неужели они все еретики и убийцы? Неужели среди них нет нормальных людей? От которых можно получить знания и пользу?

   Капеллан тяжко вздохнул.

   – Сложные вопросы ты задаешь, студиозус. Безусловно, крохи Истины на Прародине остались. Но они настолько ничтожны, что даже у Гроба Господня, Его заповеди не соблюдаются, повсюду ложь, обман и ненависть. И с каждым годом все хуже и хуже. Нормальные люди... как учит Святой Гилберт Базельский, все те, кто получил шанс на Спасение, попали сюда, на Лимбус. С Большой Волной, в тысяча триста девяносто шестом. А там... там даже простые обыватели, те, кто ходит в их Церковь, в своей душе – еретики. Они разучились понимать, что от Бога, а что – от Дьявола. Мы – живем по учению Христову и Апостолов, а они – нарушили Вторую Заповедь, сотворили себе идола, имя которому – Прогресс. Слишком велика между нами разница, в том числе и в прошедшем времени. Хм... об этом лучше побеседовать с комилитонами доминиканца. Они подробно объяснят. Но мой тебе совет – не забивай голову, пока не причислили к defensores haereticorum[84]