Текст книги "Очищение"
Автор книги: Вадим Еловенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)
Семен проснулся мгновенно еще от первой телефонной трели. Схватив сотовый он безошибочно ткнул в кнопку приема и сказал:
– Да…
– Сема, – голос Толика был встревожен и Фомин не уловил даже малейшего признака вечной улыбки Веккера, – Сема, извини, что так рано тебя бужу. Метро полчаса назад открылось и буквально по всем станциям стали появляться расклейки… мол вы больны СПИДом? Или ваш диагноз ВИЧ? И типа дан сайт наш любимый. Да тот самый. Сейчас давай на комсомольскую езжай, тебя уже там ждут. Тебе записи с камер покажут и уже ловят этих ребятишек… да студенты, как мне сказали. Я уже на девятьсот пятого года. Сейчас тут просмотрю и тоже к тебе двинусь. На всех выходах этих товарищей ловят. Как поймают мне сообщат. И мы с тобой забирать их поедем.
Угукнув и положив трубку, Семен стал судорожно одеваться. Чистых носков он не нашел и раздраженно поплелся в ванну взять те что скинул вчера перед душем. Не сказать, что холостяк Фомин был небрежен в вопросах чистоты. Не более чем другие. Выдавалось время – стирал. Выдавалось больше времени приводил всю свою захламленную квартиру в порядок.
Кое-как одевшись и умывшись, Фомин выскочил из квартиры и уже во дворе рассеянно пытался найти свой «форд». Где же он вчера его припарковал? Только нажав на кнопку сигнализации и услышав отклик за вторым рядом на парковке он смог обнаружить свою машину.
В шесть утра по улицам Москвы еще можно ездить. Да машин полно, но пробок почти нет. Радуясь возможности нормальной езды, Фомин несся к площади трех вокзалов и даже проигрыватель сиди-дисков не включал. Какая-то странная мелодия жила у него в голове своей жизнью и Семен не хотел, что бы она уходила. Это была не простая мелодия. Она словно звала, призывала совершить НЕЧТО. Она требовала от Семена стать кем-то другим. Словно это было в его власти. Но Семен, вслушиваясь в эту внутреннюю мелодию, криво усмехался ей и словно мысленно отвечал: не время для героев, не время для подвигов. Даже этот утренний дикий подъем – простая обыденность, если вдуматься. Сколько раз он вообще ночами не спал, принимая участие в ночных задержаниях.
Толик позвонил ему снова, когда Семен уже подыскивал место для парковки у ленинградского вокзала.
– Давай ко мне пулей. Я на девятьсот пятого. Приедешь, позвони, найдемся… Срочно… некогда говорить.
Нисколько не раздражаясь сменой задачи, Семен покатил на девятьсот пятого года, про себя однако, отметив что лучше бы он на метро поехал. Это он сгоряча на машине решил покататься. Вечером придется в полной мере оценить перенасыщенность машинами столицы.
С Толиком они нашлись сразу. Веккер и три милиционера по форме стояли у входа в метро и напряженно вслушивались в голос, раздающийся из рации. Подошедший Семен тоже вслушался, но не сразу смог вникнуть в то о чем говорят и главное не сразу привык к неразборчивому голосу из динамика.
– … ну, тогда не мучайте жопу… – вдруг рявкнул Толик в рацию и чей-то суровый голос сказал довольно отчетливо:
– Так, кто там спутал сотовый с рацией? Вас другие слушают!
Толик даже не смутился. Он резко отдал рацию милиционерам и, махнув рукой Семену, пошел вниз в метро. Фомин поспешил за ним, а следом и те трое, что видно только и ждали команды от Веккера.
А в метро уже возникла легкая толкучка. Особенно на перроне. Стремительно продвигаясь вдоль путей Веккер уворачивался от пассажиров и нервно кусал губу всем своим видом показывая, что он куда-то жутко опаздывает. Ну да… таких опаздывающих в то утро оказалось слишком много. Пару раз Веккеру толи случайно, толи шутки ради саданули локтем в бок, но он даже не остановился, чтобы разобраться с хамами.
В конце перрона, спешащий следом за Веккером, Фомин заметил нескольких милиционеров, что, держась на расстоянии от какой-то девчонки, все же прижали ее к обрыву над путями. Девчонка, одетая в джинсу и легкую ветровку, держала в одной руке сумочку, а в другой у нее что-то поблескивало. Только приблизившись Семен понял что это лезвие совсем уж детского ножичка. Вряд ли оно было длиннее пяти шести сантиметров. Ему стало абсолютно непонятно почему эти три жлоба обвешанные амуницией до сих пор не скрутили ее и не увели с глаз любопытных. Девчонка, что волчонком рассматривала милиционеров перед ней, заметила и Фомина и Веккера и еще троих в форме и, покачивая головой, сказала насмешливо:
– А вас не дофига на меня одну? Мужики, то же мне…
– Неа… – ответил, чуть запыхавшись, Толик, – В самый раз…
Он отдышался, вышел вперед за ряд окруживших девчонку милиционеров и спросил с улыбкой:
– Ты вообще, кто такая?
– Какая вам разница? Я ничего плохого не сделала! Отпустите меня! – нагло и зло сказала девушка и Веккер только головой покачал.
– Может ты успокоишься и пройдешь со мной? Не с ними… – он кивнул на милиционеров, – а со мной. Мы поговорим и потом ты поедешь домой. Даже свою шпильку оставь себе. Мне с тобой только поговорить надо.
– Да конечно! Отпустите меня! Мне через час в универ!
Толик вздохнул и уже без улыбки, но с полной честностью в голосе сказал:
– Смотри что получается… Только слушай внимательно. Повторять тебе никто не будет. – убедившись что девушка заинтересованно на него смотрит Веккер сказал: – пока вы расклеивали ваши объявления это просто мелкое хулиганство… штраф заплатишь и вали нафиг… но сейчас ты угрожаешь оружием сотрудникам в форме. Это пожизненный срок, без всяких скидок. Угроза жизни сотрудникам при исполнении. Понимаешь меня? И судье будет все равно, что твоим ножиком даже хомячка не зарезать. Ты все поняла? Подумай…
Видя, что на лице девушки все также попеременно проявляются то испуг, то злость Веккер продолжил:
– Если ты пойдешь со мной, я обещаю, что эти… что милиция тебя не тронет. Мы поднимемся наверх и сядем в машину. Поедем ко мне в управление. Ты ответишь на мои вопросы… или не ответишь… Но главное, что скоро ты будешь на свободе и дома… или в свой универ поедешь. Или мы тебя сейчас скручиваем, кидаем в клетку к проституткам и бомжам, задержанным ночью, и ты там будешь сидеть, пока мы о тебе не вспомним. Поняла? А вспоминать мы не будем долго… поверь. Мы умеем забывать, когда нам это надо. Даже мама твоя не будет знать где ты… У нее сердце остановится пока она тебя искать будет. Понимаешь? Ты слушаешь меня? Что выбираешь? Со мной или с ними?
Девушка колебалась и, кажется, была готова расплакаться. Веккер без улыбки сделал шаг к ней и совсем другим голосом, словно другу. сказал:
– Только не реви. Слышишь меня? Давай руку и пошли наверх. Спрячь в сумочку свою точилку карандашную…
И она дала ему руку! Семен в изумлении на это посмотрел и вместе с милиционерами отступил в сторону, давая Веккеру и девушке возможность пройти.
– Сема, со мной пошли! – полуобернувшись сказал Веккер и Фомин поспешил за ним.
– Я на своей машине! – запоздало сказал Семен.
– И я про то же… я вообще без машины! – отозвался, перекрикивая шум прибывающего поезда Веккер.
До управления они успели добраться пока еще город не «встал». В кабинете, наливая на них троих кофе, Веккер не умолкал:
– Ну, ты даешь, Вика, – в машине они все перезнакомились и девушка обращалась теперь к ним на ты и по имени, как и они к ней, – шестерых ментов запугала!
– А я им сразу сказала что у меня ВИЧ, а на этом ножике типа есть моя кровь. – отозвалась с насмешкой девушка. – Вот они и перетрусили.
– И ты бы их заразила? – Скривившись словно от кислого, спросил Веккер.
– Нет, наверное. – Сказала девушка, чуть смутившись. – Мне говорили, что за умышленное заражение меня могут посадить. Пусть и на поселение, но все равно неприятно…
– Да нет. Я же не шутил… – покачав головой и ставя перед девушкой чашку с кофе, сказал Веккер. – За это бы на пожизненный срок мы бы тебя точно определили.
– Да ладно, – с сомнением сказала девушка.
– Что да ладно? Даже сейчас можем определить… свидетелей-то сколько да и запись с камер. – Влез в разговор Семен.
Поглядев на Фомина девушка молча взяла чашку и сделала маленький глоток. Отставив горячий кофе она спросила:
– А тут курить можно?
Веккер достал из стола чистую пепельницу и сказал:
– Тебе можно.
– А вообще курение вредит молодому организму. – Сказал Семен и тоже прикуривая сигарету.
Девушка чуть не откусила фильтр в гневе:
–Ты чего издеваешься что ли? – видя непонимание Фомина, она зло высказала ему: – Ты глухой или что? Я же сказала что у меня ВИЧ. От силы и так протяну лет пять при хорошем лечении. А не будет лечения через два года загнусь!
– Да ладно успокойся. – Сказал Веккер и знаками велел Фомину заткнуться и молчать. – С ВИЧем вон люди по двадцать-тридцать лет могут жить… главное не запускать…
– Ты, блин, такой же дурак, как и он… – заявила девушка Веккеру. – наслушался сказок по телевизору и веришь им. Так говорить можно, когда хоть кто-нибудь на этой планете жил бы тридцать лет с ВИЧем. А ты хоть один пример знаешь? И я не знаю!
– Нежнее, Вика, еще нежнее… – заулыбался Веккер и девушка успокоилась. Она еще фыркнула для приличия, но больше не обзывалась.
3.Когда высокий улыбчивый мент отправил своего напарника делать какую-то срочную работу, Вика сразу поняла что теперь и будет настоящий разговор, а не эти хиханьки и хаханьки. И она не ошиблась. Мент все так же улыбался и вопросы подавал в невинной форме, но он уже гнул свою линию и Вика это очень болезненно ощущала.
– Ты вообще, когда узнала о том, что больна? – спросил он, подливая Вике кофе.
Вика как ее и учили начала отвечать честно и даже с легким вызовом:
– Неделю назад. А что?
– Нет, ничего, просто не понимаю, как за неделю можно вляпаться в такое дело. Они что тебя у самого экспресс анализа караулили?
– Кто они? – деланно удивляясь спросила Вика.
– Ну, как кто… – словно насмехаясь, сказал мент. – Те с кем ты сегодня по станциям скакала и электрички обклеивала.
Вика уже хотела ответить что-нибудь дерзкое, но Толик поднял руки и прервал так и не начавшуюся речь:
– Давай так. Все что угодно только не врать. – Вика, помня наставления Марата, улыбнулась и легко кивнула, а мент продолжил, закуривая и предлагая ей закурить: – вас видели и вместе и порознь и делали вы одно дело. Все же снято на камерах. Так что давай просто мне скажи, где они вас вылавливают. Я понимаю, что ты ни в чем не виновата и что тебя просто втянули, но я не хочу, чтобы втянули еще кого-то. Я хочу остановить эту чертову вербовку.
Видя, что Вика готова ему рассмеяться в лицо Толик странно замолчал, откинувшись на стуле и промолчал пока не докурил сигарету. А потом, потушив окурок в пепельнице, буквально растирая его в порошок, он сказал странно:
– Понятно… – видя недоумение девушки, он пояснил: – Понятно, что толка от тебя не будет. Не думай, что я первый день вижу таких как ты. Тут все зависит, кто первый успел. Они или мы. Тебя уже обогрели, приласкали, дали выплакаться. Помогли и подсказали, как теперь тебе надо будет жить. Может даже приютили вдали от ничего не понимающих друзей, подруг, родни… да, Вика? Тебе уже сказали, что теперь весь мир поделился для тебя на здоровых и больных? Тебе уже прополоскали мозги, что только с такими же больными ты можешь чувствовать себя свободно, а от здоровых ты должна скрываться. Прятать свою болезнь и следить, чтобы никто даже случайно не узнал о ней. Да?
Вика настороженно молчала. Она видела без института психологии «за спиной», что за улыбкой этого мента скрывается такая ненависть, что ее просто не описать. И она не понимала, на нее направлена она или на кого-то другого. И ей вдруг стало страшно. Страшно, что с ней может сотворить человек, умеющий вот так улыбаться и ВОТ ТАК НЕНАВИДЕТЬ!
Она отставила от себя чашку с кофе, а Толик, поглядев на ее руку, сказал:
– Знаешь, что тебе потом будут рассказывать? Что вам таким надо держаться вместе. Что вместе легче преодолевать это горе. Я вижу, что тебе уже говорили это. По глазам вижу. Ты еще не научилась врать глазами. И еще не боишься смотреть другим людям в глаза. А скоро начнешь. Поверь мне… я знаю. Пройдет всего полгода и ты будешь прятать взгляд. Ты будешь бояться выдать им то, что теперь медленно растет в тебе. Страх перед этим гребанным миром заставит тебя искать утешение и спасение в закрытых кабаках на собраниях таких же как ты… ты будешь выходить гулять вечерами, словно вампир какой, боясь что при свете дня кто-нибудь сможет тебя узнать и вспомнить что ты больна этим… Я все это ВИДЕЛ. Вика… девочка моя, красавица моя… погляди на меня. Сейчас ты думаешь, что я враг тебе? Нет. Я враг тем, кто шершавым языком вылизывает вас… еще ничего не понимающих и втягивает к себе. Сейчас еще рано… Но подумай сама! Недели не прошло и ты уже расклеиваешь агитки. Месяца не пройдет, как тебе промоют мозги и ты будешь спокойно относится к тем кто специально заражает других… не пройдет и трех месяцев и ты выйдешь на тропу войны. Тебе будут врать, что лекарство есть, но его вам не дают. Тебя будут пугать, что весь мир ждет твоей смерти. Тебе будут показывать тех, кого идиоты увольняют с работы и будут говорить, что тебя тоже… тебя тоже ждет безрадостное будущее. И чем помирать бомжом под забором без денег и возможности спастись, лучше стать шахидом. Лучше умереть, четко зная, что твоя смерть заставит проснуться этот мир. И тогда да… Тогда, Вика, да. Я стану твоим врагом. И я в жизни даже не подумаю задерживать такую. При задержании я спокойно наведу на тебя пистолет. Я без раскаяния нажму на курок. Потому что тогда ты станешь зверем, а не человеком. Человек, по моему глубокому убеждению, ОБЯЗАН в любой ситуации защищать свою страну, свой народ, свою семью. Если он делает обратное он не человек. Он зверь… А я охотник.
Вика смотрела в лицо Толику и понимала. Нутром понимала, что он АБСОЛЮТНО честен с ней. До самой глубины души. И тогда она сказала:
– Мне уже говорили… говорили, что я теперь разве что не враг общества. Что общество меня не примет такой. Я опасна для него.
Толик кивал и, сцепив пальцы, не отрываясь, смотрел на нее. А Вика, только на минуту задумавшись, продолжила:
– Подумать только, еще две недели назад я была не такой… Я не курила, я никогда бы не общалась с теми с кем общаюсь сейчас. Я бы наверное и в вашем бы кабинете в жизни бы не появилась… Знаешь кто мой парень был? У него сеть супермаркетов своя. Я где-то в душе надеялась, что мы поженимся с ним.
– Это он тебя заразил? – перебил Толик.
– Нет. Врач четко сказал от года до двух уже… Это до Сережи было. У меня был парень один он сейчас в Армии. Наверное, от него. Не знаю. Главное, что я заразила Сережу. И не представляю, что он со мной сделает, когда узнает и найдет меня. А он найдет, можешь мне поверить. Он такой… Упорный. Он хороший… Правда. Но я бы не простила, если бы меня заразили и я бы знала четко кто это сделал. Меня от ненависти спасет только то, что я ни в чем не уверена. А точно бы знала, может быть и убила бы. И Сережа может. Но я не боюсь. Может, это и к лучшему было бы.
Толик ничего не говорил, просто слушая, он не разубеждал и вообще больше не прерывал ее, позволяя, выговорится. У нее не было слез. Она была спокойна. И все что она говорила это было ей уже выстрадано. Оно прошла уже это. Да, за неделю она сожгла что-то в себе от чего уже даже не мучилась своим страхом. Она рассказала ему все. И про Антона и про Марата. Она рассказала ему про то, что они дали ей диван, что бы она не жила в общаге и ее не смог бы найти ее бывший парень. Они обещали о ней заботиться и ничего не требовали взамен и даже не клеились к ней.
– Я как дура все ждала, кто же из этих четверых первый будет мне в любви объясняться или споить попробует… – с горькой улыбкой сказала Вика. – Но они оказались не такими. Они, правда, хорошие и мне все равно, что ты об этом думаешь. Кроме них мне никто не помог в те дни. И не смог бы помочь. Так что они правы. Правы во всем. И что нам надо держаться вместе. Так мы хоть как-то помогаем друг другу. И что мы враги общества. Если бы я знала, что парень болен этим разве бы я с ним переспала? А если он скрывает это от меня значит он умышленно хочет меня заразить? Значит он меня убить хочет. Ну не сволочь ли он? Так что все вокруг правы… и ты и они… одна я как дура не знаю куда прибиться…
Толик, покивав, сказал:
– Сейчас мы еще поговорим с тобой. А на ночь я тебя в изолятор оформлю. Не обижайся. В общагу тебе нельзя, раз боишься, что тебя бывший найдет, если узнает. На квартиру к этим ты сама не пойдешь или нашу наружку за собой приведешь… Некуда тебе пока податься. Переночуешь, а там решим. Может, к утру уже и твоих этих… выловим. Очень я хочу с вашим Маратом поговорить. Пять лет с таким диагнозом… опытный человечек.
4.На время разговора Веккер бесцеремонно выгнал Фомина из своего кабинета и Семену пришлось с чашкой в руках плестись к себе и там от нечего делать привычно уже запускать компьютер и входить на форум вичинфицированных. Проглядывая свежие сообщения он подумал про себя, что когда-нибудь им прикроют этот вход, поняв, что под логином Грешника, уже отдыхающего в СИЗО, на форуме гуляет кто-то другой. Странно, что администраторы или модераторы сайта до сих пор не увидели его и не заметили где и что он читает. А может увидели? Может уже даже дезу готовят какую-нибудь специально для него? Отбросив такие мысли, Семен усмехнулся и расплылся в улыбке. Может они и террористы, но пока только любители… до профессиональной конспирации им еще надо слишком многое узнать.
Веккер закончил разговор с девушкой только к пяти вечера. Он спустился к Фомину и сказал:
– Ну, я так и думал… чиста пятеро студиозусов больных вичем, причем, кажется, друг от друга… ну, в общем, решили помочь делу объединения ВИЧ зараженных. На общественных началах, а не по указке кого-либо. Сейчас уже остальных задержат. Ну и в СИЗО препроводят.
– За что? – удивился Фомин.
– Вику, за угрозу жизни сотрудникам милиции при исполнении ими служебных обязанностей. Остальным другие будут эпизоды шить… – спокойно и с улыбкой сказал Веккер и сев на подоконник закурил, стряхивая пепел в горшок с цветком.
Фомин был несколько изумлен.
– Подожди, Толик, ты же ей обещал что отпустишь.
Веккер вскинул в удивлении брови и спросил:
– А ты всерьез считаешь, что мы имеем право ее отпустить? Одно ведь дело обещать, а другое не иметь на это права.
– Не понял… – признался чуть шокировано Фомин.
Веккер подбирал слова около двух минут. Потом он оторвал свой зад от подоконника и, пройдясь по кабинету, с грустной улыбкой сказал:
– Сегодня она активистка… расклеивает объявления, призывы… завтра она уже будет в первых рядах тех, кто выйдет на улицы заражать других.
– Глупость какая… – сказал Фомин.
– Может быть глупость… Но как ты считаешь мы имеем право рисковать? Когда она один раз уже показала, на что способна. Она уже почувствовала слабость перед ней общества. Она видела, как шестеро ментов стояли, боясь к ней приблизится! А страх перед ней она воспринимает как власть над людьми. А завтра она войдет в банк и приставит иглу к клерку и скажет: мне нужны деньги или ты будешь до конца своих дней пахать на таблетки от СПИДа. Это именно власть страха… как и любая власть она развращает. Не сегодня и не завтра, но она точно воспользуется этой властью в ситуации не как сегодня… не для защиты. И потому мне не стыдно, что я нарушаю обещание. Что такое один человек, когда в опасности общество? И притом…
Он странно замолчал на полуслове и, уставший ждать, Фомин спросил:
– Что при том?
Веккер повернул голову к окну и сказал, кривя в усмешке рот:
– Сема… мне кажется это война. Война здорового человечества против силы, которая скоро организуется… против силы, которую будет не остановить увещеваниями… знаешь в политике есть такое понятие сдержек и противовесов? Так вот тут ни сдерживание, ни противовесы не прокатят. Этот противник, обозленный на здоровый мир, приложит немало усилий, чтобы и остальному миру стало так же плохо как ему. И я не знаю, как это остановить. И никто не знает. Потому что, чтобы мы не сделали все будет плохо.
– Так ты что… была бы твоя воля ты бы их убивал? – изумленный откровением спросил Семен.
Веккер ответил не сразу… Он улыбнулся как-то слишком грустно и сказал:
– Нет, наверное. Но изолировал бы точно. Что я, кстати, и делаю. Но пока это касается только тех, кто выходит за рамки Игры. Общество ни в чем не виновато перед ними. И если они начинают создавать угрозу обществу… в общем они знают на что идут. Семен не гляди на меня как на диковинного зверя. Я много думал об этом. Побольше чем ты. Да и повидал я их больше чем ты себе представить можешь. И везде одно и тоже… они считают, что остальной здоровый мир в чем-то виноват перед ними или чем-то им обязан. Есть дети, зараженные в больнице… есть несчастные, зараженные в зубных кабинетах или на переливании крови… есть много несчастных случаев. И этих людей надо пожалеть. И надо им помогать. Это, да, вина общества, что недоглядели. Вина контролирующих органов. Даже наша с тобой вина. Но как только такой несчастный начинает создавать даже нам с тобой угрозу…
Веккер замолк, разглядывая лицо Фомина. Потом он вдруг улыбнулся, открыто, словно рассказывал анекдот и сказал:
– Знаешь, что мне Вика сейчас сказала? Что, да, она ненавидит весь этот долбанный мир. Эту страну… Этих политиков которые никак не могут принять указ об изоляции подобных больных. Ведь если бы того парня, который ее заразил… если бы его вовремя увезли в другой город или в специальный санаторий… она бы не бегала по метро и не расклеивала бы эти объявления. Подумай на секунду: Она уже зла на всех нас. Мы для нее еще не враги, но уже друзьями не станем. И она тоже не станет другой. Если бы у нее было время вырасти, набраться мудрости… стать матерью, в конце концов. Да, она может родить, но не станет рисковать. Есть шанс и не маленький, что ребенок будет ВИЧ инфицированным… зачем рожать? Зачем дарить жизнь, чтобы ее отняла эта же болезнь? У нее нет времени стать умнее… и значит она потенциально наш враг. Твой и мой. А так же всех здоровых людей… парней, которых она может заразить. Она ведь красива. Правда? Ты бы с такой с удовольствием переспал?! Не зная, чем она больна, ты бы пулей к ней в постель прилетел. Не мотай головой. Надо оставаться честными с самими собой, раз не получается быть честными с ними.
Фомин молчал. В его голове все настолько спуталось, что он действительно пожалел о переводе в подчинение Веккеру. Одно дело, когда ты решаешь строго оперативные задачи и ни о чем другом не думаешь. Другое дело, когда у тебя нет выбора и ты должен думать не просто об исполнении приказа, а еще решать моральную проблему.
– Она жалеет, что таких больных не изолируют? – переспросил Фомин. Веккер кивнул и Семен сказал: – Ну что ж… тогда в ее случае мы исправим данную оплошность…
Вечером, задержавшись на работе, когда даже Толик уже уехал домой, Семен, скурив почти полпачки сигарет за неполный час, решился на не совсем адекватный поступок. Накинув на плечи куртку, он прошел в дежурную часть и попросил уточнить у дежурного по изолятору, где содержится задержанная утром девушка. Ему быстро сообщили нужное и Семен порадовался что девчонка не сидит в их подвале, а переведена в здание изолятора пристроенное к Управлению. Там все-таки новые помещения. Поприличнее обстановка. Не долго рассуждая, он вышел из Дежурной части на улицу и побрел к освещенному входу в изолятор. На входе он поздоровался со своим знакомцем дежурным и после положенных формальностей поднялся на третий этаж, где были камеры для особо опасных «нигадяев», как говорил с улыбкой дежурный. Охрана, не смотря на вполне официальный запрет нахождения на территории изолятора посторонних лиц, не обращала вообще никакого лишнего внимания на Семена. Все ведь друг друга знали. Остановившись перед камерой, в которой по журналу находилась Вика, Семен больше ни о чем не думая открыл смотровое окошко.
Вика спала. Ее не разбудил ни грохот отпираемого окошка, ни довольно громкий ржач двух охранников у лестницы. Она спала сном человека, который действительно устал. Ей было все равно, что деревянная шконка неудобна и что поутру у нее наверняка онемеет рука, которая странно была подвернута под голову. Ей было уже, наверное, все равно, что в камере пахнет мочой. Она спала так, как никогда бы не смог спать в камере сам Семен. Она спала, словно надеялась на лучшее. Не так… словно точно знала, что все в итоге будет хорошо. Спокойно, беззаботно. Без нервных подрагиваний во сне.
Давно Семен не смотрел на спящего человека. Он даже испугался, что эта пигалица проснется от его слишком пристального взгляда. Но оперативник не мог оторвать своего взора. Толик был прав. Она была красива. Необыкновенно красива. Там на перроне, когда она оскаленным волчонком билась между наступающих милиционеров Фомин этого не видел. В машине сидя за рулем, он тоже не мог ее пристальней разглядеть. В кабинете у Толика он лишь украдкой поглядывал на девушку боясь, что Толик неправильно поймет его рассматривания и будет снова насмехаться. Она была очаровательна. И она была смертельно опасна для всего человечества. Завтра она действительно решится и начнет заражать… скольких она успеет? Скольким она навсегда испортит жизнь пока ее не остановят. Та девчонка успела двадцати трем… это только те, кого нашли. Этой удастся больше.
Стоя перед камерой, Семен, словно сам себя убеждал, что, то, что они делают, оформляют на нее дело по двести девяносто пятой статье, суть высшее благо. Но уговаривать себя становилось все труднее и труднее. Невинное лицо расслабившейся во сне девушки убивало в нем любую мысль о том, что она опасна. Что в ее голове уже табунами бегают «тараканы» о несправедливости мира и о том, что мир должен перед ней ответить.
Осторожно закрыв смотровое окошко, чтобы не разбудить ненароком, Семен закурил и подошел к охранникам:
– Парни, девчонку хоть покормили ужином?
– Ну конечно! – ответил один из них. – Этот этаж первым кормят.
– Ага… – неопределенно сказал Фомин и, подумав, добавил: – Ну, хуже не будет… Я вот что сейчас… сгоняю в ларек куплю, ей чего-нибудь. В дежурке пакет оставлю. Вы будете вниз вверх шастать занесите ей? Хорошо? Я сам не буду с ней встречаться. А то она от вида моего в истерику впадет.
Парни заржали, а Фомин направился вниз. На улице он пересчитал деньги, что у него были с собой и уверенно потопал, но не в ларек, а в супермаркет, отстроенный напротив управления. Девчонке многое понадобится. И неизвестно когда ей еще смогут помочь родители и помогут ли вообще.
Отмечая в памяти, что он просто ОБЯЗАН найти ее родителей и сообщить все, Семен вошел в ослепляющий свет магазина.
