Текст книги "Очищение"

Автор книги: Вадим Еловенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

2.

– Анатолий Сергеевич. – Позвал Веккера старший на операции. – В принципе, мы готовы начинать. Газ готов. Нам понадобится две три минуты, чтобы занять все здание.

– Вы можете гарантировать, что Грешник будет жив? – спросил Веккер в десятый, если не в двадцатый раз за день.

– Анатолий Сергеевич. – Укоризненный, словно жалующийся, голос старшего как-то не вязался с его видом русского богатыря. – Я не могу этого гарантировать. И никто не может. К себе никого не пропускают и никого не выпускают. Мы не знаем даже на каком он этаже. А может, он обвязался толом? Вы же слышали, что нашли в их лаборатории? Ну, сдался вам этот Грешник?

– Вы все слышали… Хорошо, если вы спасете заложников. Не спасете – плохо. Но если погибнет Грешник… И мне и вам будет очень … хреново.

– Что вы предлагаете? – Раздражаясь, спросил старший.

Показав на телефон в своей руке, Веккер в который раз опять сказал, что стоит потянуть время. Старший заметил что время в принципе работает на всех, в том числе и на террористов, и в сомнении спросил:

– Вы думаете, вам Он позвонит?

Вместо ответа Веккер просто кивнул. По лицам офицеров находящихся при штабе операции, Толик понял, что в то, что команда придет сверху никто не верит. Признаться, он тоже сомневался в том, что там, «наверху», захотят «замазаться» принимая это тяжелое решение. Присев на край раскладного табурета у стола с планами здания, Веккер в который раз, почти не думая, рассматривал их. Единственная мысль, которая никуда из головы не исчезала это то, как можно взять живым человека, если он твердо решил живым в руки не даваться? Если он не идет на переговоры, а заложников у него столько… И чего главное может выжидать такой? Чего он ждет? Штурма? Чтобы забрать с собой еще и побольше спецназа? Или он все-таки хочет переговорить, но не знает, как начать? А может его товарищи расколоты на тех, кто хочет переговоров и тех, кто просто в своей ненависти уже ничего не хочет, как только чтобы побыстрее Грешник подорвал здание со всеми ними?

Но звонок раздался. Телефон завибрировал в руке Веккера, и он с нескрываемым изумлением посмотрел от кого звонок. Пусть и дальше молчат те, кто не верил!

– Привет. – сказал он в трубку еле скрывая радость.

– Да. Здорово. Что надумали сами?

– Штурм. Ситуация внутри нам, конечно, неизвестна. Атаковать будем в слепую. Отключим свет, газ, все… пустим газы и начнем. – Сухо сказал Веккер.

– И какие шансы? На нормальный исход?

– Ну, что за вопросы? – с неуместной улыбкой спросил Веккер. – Я от старшего не могу гарантий добиться, что Грешник будет жив, а ты такое спрашиваешь.

– Грешник должен выжить. Мне он нужен живым. Я его отправлю на Огненный. Он там узнает, что такое чистилище…

– Стоит оно того? – с сомнением спросил Веккер.

– Толя, я не знаю стоит ли оно того… Но я знаю что это всяко лучше чем заголовки иностранных газет: «доведенные до отчаяния инфицированные подорвали себя и заложников». Понимаешь? А если вы его живым достанете, он через неделю будет по всем каналам каяться в своих грехах и бить пяткой в грудь, твердя, что был идиотом.

– Хм… – только и вымолвил Толик.

– Вот тебе и «хм». Дай трубку старшему. Хочу его послушать.

Веккер выискал глазами среди офицеров старшего и спросил его:

– Готовы? Сейчас будете говорить с ним.

Старший не был робким человеком, но в разговоре по телефону ему стоило больших трудов, чтобы не заикаться и четко докладывать обстановку. Когда трубку вернули Толику и он прижал ее к уху, то услышал:

– В общем, как-то все у вас там глупо. У вас и техника, и спец оборудование. И вы за ночь не узнали даже где сам Грешник. Маршруты их проходов и так далее. Слава богу, хоть где заложники знаете. Что сам думаешь?

Веккер ответил предельно честно:

– Штурмовать нельзя, но выбора нет. Тянуть пока они там голодать начнут? Так они время тоже тянут. Надеются на вмешательство иностранной прессы и госдепов других стран. Самое глупое они не выдвигают требований. Если бы они попросили операторов и журналистов, я бы хоть народ туда послать смог. И пока бы они сочиняли воззвание инфицированным всех стран объединятся, как минимум бы узнали, что и где. А может, и захват провели бы.

– Тянуть не стоит, ты прав. А не хочешь сам прогуляться к Грешнику?

– Ээээ… – только и выдавил из себя Толик. – Ты не забыл, что это я его «закрыл»?

– Ну, вот и поговорите. Пусть выскажет тебе претензии ты выслушаешь, покаешься, что да… идиоты были, не разглядели в нем настоящего Человека. А сейчас зачем становится подонком убивая невинных?

Веккер был озадачен. Он совсем перестал понимать, зачем его пытаются послать откровенно на смерть. Пытаясь расставить все по местам, он спросил открыто насмехаясь:

– То есть все? Я тебе точно живой уже не нужен?

Его собеседник тяжело вздохнул и сказал:

– Толик, чушь не неси. В общем, думайте там сами. Если до обеда не будет готово решение, подумай над моим предложением.

Разорвав связь Веккер в задумчивости посмотрел на старшего операции. Потом поднялся и, обращаясь к офицерам, громко сказал:

– Новая вводная. Слушаем внимательно.

3.

Первым из лифта вышел Семен. Он зло осмотрел собравшихся на лестничной площадке и спросил:

– А вы, наверное, лифта ждете все?

Не услышав ответа, он коротко кивнул и Вика за плечи вывела мальчика из лифта:

– Гнида, паразит…

– Ублюдок, мразь…

– Сука! Что сбежать надумал?

Прорвавшийся гомон пресек рык Семена:

– Заткнуться и всем два шага назад! – для подтверждения своих слов он достал оружие, что не рекомендовалось и взвел его. А потом вкрадчиво пообещал: – Кто не поймет, всю жизнь на лекарство работать будет!

Сказав это, Семен первым стал спускаться вниз к выходу. За ним, держа сумку на плече, и угнетенно склоняя голову, поспешил мальчик и уже за пацаном, жестко сжав губы, следовала Вика.

Казалось, она была готова ко всему. Но когда Семен только раскрывал двери подъезда, а мальчик еще даже не сошел с лестницы, на нее набросились. Она думала, что кинуться на парня. В крайнем случае, на Семена который грудью расталкивал скопление, но набросились именно на нее. Просто, обхватив могучими руками за грудь, какой-то мужик прорычал ей в ухо:

– Не лезь девка. Эта тварь заразила дочь моего друга. Мы с ним быстро разберемся.

От сильного хвата у Вики вышел весь воздух из легких и она никак не могла снова вдохнуть. Замолотив руками и ногами ей удалось чуть ослабить хватку и, вдохнув, закричать что было сил.

Словно в замедленном кино Семен повернулся от входа к ней. Оглушенный ее пронзительным криком, мальчик согнулся и прижался к поручням в испуге. Люди, собравшиеся в подъезде, обрадованные глядели только на нее. Не они ведь первые начали. Нашелся в их бараньем стаде тот, кто решился. Толчок был дан. И потом они всегда смогут сказать, что невиновны.

На мальчика навалились скопом. Ему драли волосы, пинали ногами и словно действительно намеревались разорвать или затоптать. А миниатюрная Вика, извиваясь в объятиях огромного мужика, ничем не могла ему помочь.

Семен, скрытый толпой напавших, что-то кричал и грозил, но его не слушали. Он рвал горло, но все без толку. И тогда, все крики безумных остановил выстрел.

Смолкло все и даже Вика безвольно повисла в руках бугая. Стрелять нельзя… нельзя стрелять… стрелять нельзя… бились в ее голове слова наставника на курсах. Нельзя стрелять, если нет угрозы тебе лично. Нельзя стрелять, если нет угрозы захвата оружия. Нельзя стрелять. Просто нельзя. Нельзя стрелять в спину, даже вооруженному. Нельзя стрелять в невооруженного. НИКОГДА нельзя стрелять в невооруженного.

Раздались еще выстрелы. Вика увидела, как валится два тела из тех, что наседали на мальчика. За ними она увидела облепленного людьми, словно змеями, Семена, он наводил оружие на нее. Ей так казалось. И она снова закричала.

Мужик что держал ее, вдруг расслабил объятья, и она вырвалась, падая на цементный пол. Больно ударившись коленом и подвернув ступню, она даже не смогла удержать слезу от боли. Но какая боль, когда почти сваленный на пол Семен уже откровенно разряжал обойму.

Еще двое человек заорали, валясь на пол. Кто-то скользил по стене, оставляя на ней кровавый след. А люди над мальчиком словно бешенные псы продолжали его рвать.

Вика вытянула пистолет. Она, заученно целя в пол, взвела его и навела на уродов… Она что-то кричала им. Она что-то требовала. Она угрожала. Но когда увидела окровавленную голову мальчика, которого били о чугунные перла…

Выстрел за выстрелом она вгоняла пули как на тренировках. Она повалила всех перед собой и повернулась назад. Бугай, который держал ее до этого, отступал, вытянув перед собой безоружные руки. Он что-то говорил, но оглушенная Вика не слышала его. Он ревел и слезы текли по его раскрасневшемуся лицу, но Вике не было его жаль. Словно у нее была вечность в запасе, она медленно нацелила оружие и нажала на курок. Она не видела, во что пуля превратило лицо мужчины. Его голова, разбрызгивая кровь, резко откинулась, а сам он безмолвно повалился на пол. Опережая нормативы, опустошенная обойма вывалилась из пазов и ее место заняла вытянутая из кобуры. Снова взведенный пистолет теперь, словно сама смерть, разглядывал прижавшихся к стенам немногих оставшихся. Когда двери подъезда раскрылись, Вика плавно повернула в ту сторону оружие. Видя завал тел, тот, кто открыл двери, поспешил скрыться.

Девушка, прихрамывая на подвернутую ногу, подошла к мальчику и убедилась, что тот жив. Проорала ему, чтобы он поднимался. Олег с трудом разогнулся и, размазывая кровь, сопли и слезы, что-то попытался ей сказать. Она его не поняла. Вместо выяснения она скомандовала тому замолчать. Переступая корчащиеся тела, она добралась до поваленного Семена. Она видела боль на его лице, но не могла понять, что с ним пока ужасом не рассмотрела, что из его спины возле поясницы торчит рукоять ножа. И тогда она заплакала.

Он что-то говорил, цедя слова через обезображенные губы. Он пытался улыбаться. Он стонал, когда она и мальчик волоком тащили его большое тело к машине. Он жмурил глаза и кричал. Но Вика этого не слышала. Она плакала и вообще ничего не понимала. Она словно робот делала то, что должна была делать и это помогало.

Уложив Семена сзади так, чтобы не тревожить рану и торчащий в ней нож она сама села за руль и чуть не забыла о мальчике, который еле успел прыгнуть на переднее сидение. Он был без сумки. Он был без вещей. Такой же точно обезображенный и залитый кровью, как и ее один из немногих друзей. Она прокричала ему, чтобы он ничего не боялся. Но, скорее всего она прокричала это себе. Она вела машину к ближайшей больнице. Она забыла все инструкции требующие сообщить о происшествии. Она плевала на то, что с ней будет потом. Она вела машину и, кажется, даже дорогу не особо разбирала. Не знаю… Наверное, Бог хранил ее, когда она, сжигая саму себя на последних остатках воли и жизни везла Семена туда, где ему могли помочь.

4.

Веккер сидел напротив Грешника. Стол их разделявший, был пуст за исключением пепельницы и кружки чая, которую принесли Толику.

– Ты пей-пей… Когда я попал к тебе в кабинет ты меня чаем угощал. Долг платежом красен. – Язвительно проговорил Грешник.

Толик, только взглянул на кружку и, переведя взгляд на иссиня-черные фурункулы на лице старого знакомого, сочувственно спросил:

– Все совсем плохо?

Тот понял, о чем речь, и ответил:

– Да. В той жопе, куда ты меня заслал лекарств нормальных не дают. За год это дерьмо вот во что меня превратило. Изнутри тоже гнию. Моего кашля испугается даже туберкулезник. А ноги словно у старика… вообще не держат. Организм не борется за жизнь. Какая-то зараза мне мышцы выедает. Кстати, знаешь, сколько я вешу? Только со стула не упади – сорок один килограмм. Когда ты меня выловил, я весил девяносто. И это не диеты как сам понимаешь.

Веккер покивал, ничего не говоря. Все его слова были бы глупостью. И сочувствие и тем более злорадство. А Грешник, поглядывая на своих людей, заявил:

– Видите? Ему стыдно. Он молчит.

И в этот раз Веккер не сказал ни слова. Только когда молчание слишком затянулось, он положил локти на стол и, приблизив лицо к изуродованной фурункулами и язвами физиономии Грешника, почти прошептал:

– Отпусти заложников.

Грешник покачал головой и сказал:

– Неа. Но я их и не держу. Каждый может в любой момент выйти отсюда. – Видя вопросительный взгляд Веккера, Грешник пояснил: – Всего один укол. И мы его не будем держать. Ведь он уже станет нашим. Навсегда нашим. Но, что-то увидев меня, никто из них на свободу таким Макаром не торопится.

Он засмеялся, от чего Веккеру пришлось всеми силами давить в себе брезгливость. Особенно ему хотелось отстраниться от Грешника, когда прямо на его глазах один их фурункулов лопнул, и капля белесого гноя потекла по щеке, оставляя за собой блестящий след. Грешник почувствовал и небрежно рукой размазал гной по щеке.

– Ничего… – сказал он – Я привык. Да и не до эстетики мне сейчас.

– Если ты сдашься, – осторожно предложил Веккер, – то я обещаю, что в госпитале болезнь остановят. Даже на этой стадии. Я серьезно.

Снова полуистерический смех. Веккер разочарованно откинулся в кресле и спросил:

– Так чего вы хотите?

– Я хочу, чтобы власти сознались, что вакцина есть! – Выпалил Грешник.

– Глупости не говори. Нет никакой вакцины и никакого лечения. Если бы было, я бы знал! – ответил Толик, начиная злиться. – Ты совсем свихнулся видать. Если бы была вакцина разве, мы бы довели ситуацию до подобного?

– А почему нет? Американцы запугали свой народ обычными террористами и держат его под коленом. А вы вот так вот… нами запугали. Зато как объединилось общество! Зато как оно дружно одобряет методы Президента!

– Грешник… ты один из немногих знаешь кто я. – Притворно устало сказал Веккер. – И если бы хоть крупица правды была в твоих словах, я бы первый встал на твою сторону. Но лекарства нет.

– Лекарство есть! – ударил кулаком в стол Грешник. – Я видел излеченных в сто девятнадцатом. Я видел! Я лично видел! На них отрабатывали вакцины. Как минимум три типа отработано для трех штаммов!

– Это просто те же лекарства что и везде. Задерживающие развитие вируса и снижающие его количества в крови. – Уверенно сказал Толик. – Ничего нового пока не изобретено.

– Толик… Тюрьма… колония это особый мир. И когда они исчезли из нашего лагеря, и объявились в зоне строго режима, мы об этом знали уже через неделю! Понимаешь!? Они выздоровели и их отправили туда!

Веккер молчал, не зная, что сказать. Этот фанатик верил в то, что говорил. Ему так хотелось в это верить, и он поверил. Поверил и ослепленный своей верой был готов совершить чудовищный поступок. Лихорадочно соображая Веккер выдал на гора другую параноидальную версию ничем не хуже Грешника:

– Грешник, а ты не подумал о том для чего можно послать зараженных в зону строго режима. Не в колонию обычную не на поселение, а именно на строгач? И тогда все встает на свои места. Рецидивистов заражают свои же… И больше эта уголовщина никогда из застенок не выйдет. Ведь гениальный план согласись?

Грешник задумался. Ему было плохо и Веккер видел это. Грешнику было даже больно думать, но другого способа выбить дурь из него Толик не мог пока сообразить.

– Если это так… То это преступление. Даже по вашим ублюдочным законам.

– Да? – удивился Толик. – В чем именно преступление и чье? Умышленное заражение предъявят осужденным ВИЧ инфицированным, а уж точно никак не сотрудникам УИНА. Тем только халатность предъявят. Ну и накажут так… для вида.

Грешник снова утер сочащийся гной и сказал:

– Я знаю, что вакцина есть. Как только это объявит Президент, я выпущу заложников.

Веккер посмотрел на него и потянулся рукой в карман, но медленно, чтобы не пугать и не провоцировать автоматчиков. Достал сигареты и закурив помолчал. А потом словно радуясь чему-то сказал:

– Ну, слушайте меня горе-террористы. Вакцины нет и ближайший год в нашей стране изобретена не будет. Это я вам точно говорю, хотя можете и не верить. Даже если через год случится фантастика и будет найден метод лечения, потребуется еще очень много времени на клинические испытания. И люди будут продолжать умирать. Или будут держаться на тех лекарствах, которые мы сейчас выдаем. Другого ничего пока нет. Сожалею. Но переговоров с Президентом я вам не устрою. А он разумеется с экрана врать откажется.

– А как же выздоровевшие?! В сто девятнадцатой!? – проорал на него Грешник.

– Я не знаю о чем ты говоришь… – уверенно сказал Веккер. – За всю историю этого заболевания в нашей стране есть только пара официальных случаев полного исцеления. Почему они излечились медики ответа дать не могут. Над одним из таких был произведен эксперимент, ему привили другой штамм вируса. Все надеялись, что организм подавит и его. Этого не случилось. Человек умер через два года после эксперимента. Нет, не от СПИДа. Он выбросился из окна. Это в принципе секретная информация, но это случилось при предыдущей власти и мне лично нечего стыдится. Так же замечены случаи НЕ заражения. К примеру совсем недавний прецедент. Три месяца мужчина и женщина прожили вместе. Он был заражен, она не заразилась. Они не предохранялись, но заболевание не передалось. Медики ломают голову. Случай единичный. И мы не можем себе позволить, как это было раньше просто ради эксперимента заразить ее принудительно.

Теперь… Давайте говорите, что вас еще интересует и закончим этот цирк. Ты Грешник, вернешься в колонию. Нет не в сто девятнадцатую. Ты нам нужен живым и почти здоровым. Так что в другое место отправим. Твои пионеры будут осуждены на вторые сроки, но думаю, я до конца своей работы, несколько облегчу их участь. Это все что я могу для вас сделать. Переговоров как вы понимаете, других не будет. Или эти условия или смерть. Вам, невинным заложникам и просто случайно рядом оказавшимся. Что такое двести человек заложников, когда под угрозой интересы государства? А да… кстати. Вы не зараженные ВИЧем, вы террористы с Кавказа. Мы уже объявили это по всем каналам. Так что выбирайте или сдаетесь и отправляетесь, пусть не на курорт, но на лечение и у вас будут все шансы дотянуть до нормального лекарства. Или даже на ваших могилах будут не ваши фамилии… да и фото будут бородатых моджахедов.

Тишина после этих слов продлилась не меньше трех-четырех минут. Только кивок Толика, указывающий, что надо что-то отвечать заставил Грешника очнуться.

– А если мы сейчас начнем по одному убивать заложников и выбрасывать их в окно? А если я сейчас кого-нибудь пристрелю? А если… тебя?

Тяжелый вздох все расслышали очень хорошо. Да и слова, последовавшие за ними, прозвучали жестко и внятно.

– Грешник. Ну, сколько у тебя взрывчатки? Ну, килограммов двадцать как показали наши эксперты, что твою лабораторию на кусочки разобрали. А знаешь, сколько сейчас уже под вашим зданием? Около тонны. Чтобы наверняка. Я простой человек, но я давно осознал, что одна личность… одна жизнь, пусть даже моя собственная ничего не стоят перед угрозой даже не стране, а всему виду человека. И когда я вошел к вам я простился по телефону со всеми. Не открыто, но так… Хоть пару слов услышать. И я буду очень удивлен и обрадован, если чудом вернусь с того света. Но если не вернусь… Все мои просьбы, которые я передал мне будут выполнены. А вы станете шахидами по неволе… Уж не знаю в кого вы там верите, но рая я вам точно не обещаю. У меня хорошие связи на небе. А теперь все… решайтесь. Думай Грешник. Жизнь и возможное скорое исцеление. Или в компании со мной на вечные муки.

Грешник еле унял злую дрожь. Он послал к окнам своих бойцов и те подтвердили, что все части спецназа отошли на приличное расстояние. На такое, на котором их не достанет мощный взрыв.

Толик взял в руки чашку и отпил большой глоток остывшего сладкого чая. Достал новую сигарету и закурил, рассматривая гладкую поверхность стола. Он все сделал. Все что от него зависело. Он сделал даже больше. А теперь будь что будет.

Ему нравился холодный чай и вкус дыма. Он надеялся, что это не последняя его сигарета.

Вместо эпилога.

«Вчера приезжал Семен. Он сказал, что у Вики все нормально, насколько это вообще может быть нормально в женской спецколонии. Мы долго с ним говорили о том, что Вика, по сути, была не виновата. Она делала свою работу. Но я задумался тогда о другом. А виноваты ли были все те, кто упек нас в это гетто. Ведь они тоже, по их собственному мнению, делали свою работу. Они считали своей работой заботу о здоровых и изоляцию зараженных. Вопрос не праздный нам всем надо хоть кого-то винить в наших бедах. Не абстрактно же ненавидеть мир. Смеюсь в этом месте. Да, я тоже хотел бы что бы во всем что со мной произошло оказался виноват кто-то один. Что бы быть может отомстив мне стало полегче…

Мальчик, которого Вика спасла, учится теперь в моем классе, как и его подруга. Хорошие ребята. Не хуже и не лучше тех, кто остался там… за полосой отчуждения. Они читали Демиурга и им тоже не понравилось. Они объяснили почему… Может и правда это нехорошая книга? Не знаю. Главное, что они действительно объяснили, почему им не понравилось. Почему не смотря на катастрофы и кризисы. Не смотря на трагедии и мерзость вокруг, всегда будут те, кто не поддастся. Кто останется Людьми. И не, потому что они одурманены вековой моралью. Не потому что они добры по своей природе. Наоборот Люди зачастую злы. Они творят человечные поступки, потому что находятся в вечной борьбе с собой, со своим нутром. Они не могут унизиться до скотства. Им и, правда, легче подохнуть. При выборе жрать своих или умереть они, наверное, с легкостью умрут. И будут счастливы, отправляясь в небытие.

Я слушал их и понимал что это… эти мальчики и девочки… удачливые и не очень. Счастливые и нет. Иногда понимают в этом мире больше чем мы все вместе взятые, такие взрослые и умные. Ведь всегда будут смертельные болезни. Не чума или ВИЧ так что-нибудь другое. Всегда будут войны и революции. Не в нашей стране, так в другой. Но всегда из тысяч людей будут находиться единицы, глядя на которых можно будет сказать: Бог не зря дал свой Обет больше никогда не устраивать Потопа на земле. Мы, удачное его творение не смотря ни на что. Мы позволим Ему отыскать в Его собственном замысле изъяны и недочеты. И я надеюсь что когда-нибудь из этих мальчиков и девочек родятся настоящие Творцы, а не Демиурги.

Кто-то назвал «Демиурга» Агонией Веры. Нет. Это не так! Эта книга – лакмусовая бумажка. Не больше. Бумажка… Отделяющая человека от нелюдя. И мне… мне горько оттого что написал ее я».

Конец.

Февраль 2008 года.

Санкт-Петербург.