Текст книги "Очищение"
Автор книги: Вадим Еловенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
Больше Толик ничего не сказал. Он налил себе чаю и, помешивая ложечкой, сахар стал вдумчиво читать бумаги перед собой. Семен, предоставленный сам себе, вновь углубился в просмотр форума. Но он не столько читал, сколько размышлял, пытаясь привести мысли в порядок.
На что надеются те, кто ведет ситуацию к конфликту? На что они рассчитывают? На то, что действительно страна бросит все свои усилия на поиск лекарства? Не будет этого. И не потому что это маловажная задача. Они хотят тем самым улучшить свое существование? Но ведь это приведет только наоборот… к мести со стороны здоровых людей! Это вызовет такой социальный конфликт равному которому пожалуй никогда и не было в мире! Когда начнется настоящая охота на ведьм. Когда сплошь и рядом начнутся расправы над заболевшими. Ничего другого и не может случиться. Только общество узнает о подобных планах группы лиц… оно само, напуганное, додумает все остальное. И замыслы этой группы дурачков в глазах общества превратятся в глобальный заговор всех больных против здоровых! У страха глаза не просто велики. Они гигантские! И каждый одурманенный страхом в ближнем начнет видеть врага и больного ВИЧем. Сколько расправ случится над абсолютно здоровыми людьми, когда общество, охваченное истерикой, вдруг всколыхнется? Да речь уже идет о том устоит ли страна после такой анархии вызванной массовым страхом.
Семен читал строки сообщений на форуме и ему смертельно хотелось написать им: ЛЮДИ! ОПОМНИТЕСЬ! ВЫ РОЕТЕ МОГИЛУ САМИ СЕБЕ! И вдруг ничуть не странное откровение пришло ему в голову: так они и пишут все это уже из могилы. Они уже мертвецы. ВСЕ!
По спине Семена пробежался жутких холодок и он невольно достал сигарету и закурил. Толик, подняв на него глаза, спросил:
– Страшно? – увидев ответный кивок, он тоже удовлетворенно кивнул и сказал: – Это хорошо. Хорошо, что тебе страшно. Если бы ты пренебрежительно к этому отнесся, не было бы от тебя никакого толку. Тут надо охренеть как испугаться, чтобы понимать… чтобы понять что ты последний рубеж на пути этих бестий. Это ВИЧ-террор! Они террористы-смертники. Шахиды. И ты, твой пистолет, твои руки, твоя голова… в общем, только ты можешь вовремя остановить такого, когда он плюнул на себя и вышел на тропу в небеса.
Семен смотрел на не поднимающего голову Толика. Видел его абсолютно неуместную улыбку и думал уж не шутит ли он.
– Взрывчатку может найти сканер и собака… а как выделить в толпе больного этой заразой, как узнать что у него нет где-нибудь булавки спрятанной? Как вообще отличить его от простого человека!? – продолжал не понимать Семен. – Как распознать у него злой умысел!?
– Не знаю, Сема. – честно признался Толик. – Не знаю. И другие не знают. Та чушь, которой меня пичкают… – он выразительно посмотрел на бумаги перед собой – она ни к черту не годиться. Тут работы психологов. Но в них нет никакого прока. Каждый из этих личность… индивидуальность. И это страшное горе делает их еще более индивидуальным. Если обычных людей легко градировать по группам. То этих нет. Каждый из них уникален в своей беде. Кого-то заразила любимая женщина. Кто-то наркоман со стажем. Кто-то переспал в командировке с проституткой… ты, к примеру, знаешь, что презервативы не дают стопроцентной гарантии защиты? Не знаешь? Ну, вот теперь узнал. И каждый из них переживает свое горе по-своему. Но это не все… Ты не представляешь, как это невыносимо чувствовать вину перед другим человеком, которого ты заразил, сам не зная того. Суицид в таких случаях действительно бывает спасением от душевных терзаний.
– Но если презервативы не дают гарантии, то почему на них пишут что они защищают?!
Толик хмыкнул:
– Элементарно, Ватсон. Они же хоть как-то могут защитить… пусть не сто процентов… только хоть кто-нибудь вякнет, что презервативы не дают защиты полной и молодежь в своем гормональном угаре начнет вообще на них забивать. Смысл-то какой в них будет для нее? Лотерея и так. Заражусь не заражусь.
– Охренеть… – только и сказал Семен.
– Охренеть это не то слово. Просто писец. – усмехнулся Толик и отпив глоток чая сказал: – Но и это не самое страшное. Страшно другое. Что, как и любая эпидемия… в общем чем больше носителей ТЕМ БОЛЬШЕ они заразят. Уже через пару лет смертность от СПИДа побьет все рекорды бубонной чумы по Европе и Азии вместе взятым. И спасения нет. Понимаешь что страшно? Нет спасения. Так оно и будет. Это не остановить. Без радикальных шагов это не остановить, а радикальные шаги никто в трезвом уме и здравой памяти не совершит. Это БЕЗЫСХОДНОСТЬ, Сема. Бесчеловечная БЕЗЫСХОДНОСТЬ.
Семен смотрел на Толика и только диву давался, как такие слова можно произносить улыбаясь. Пусть грустно, но улыбаясь! Да тут орать в голос впору и требовать, чтобы хоть кто-то что-то придумал, а не так смиренно и с улыбкой говорить подобное!
– И как… как жить?
Покачав головой, Толик сказал:
– Будь я дурачком, которых в массе по телевизору показывают я бы тебя увещевал: Не греши! Не прелюбодействуй. Не одурманивай мозг свой алкоголем и наркотиками и не совершишь ты поступка непоправимого… Но я знаю, что это не спасет от дурачка с шприцом. Я знаю, что это не защитит тебя от халатности врача, припершегося на работу с похмелья. Я уверен, что это не спасет тебя от измен твоей подружки собственной и, подхватив на стороне ВИЧ, она заразит и тебя. Так что спасения нет. Точнее оно есть, как и любое лекарство настоящее довольно радикальное. Чемодан, вокзал, тайга! Кругом тайга, а буууууурые медведи… заголосили, стало быыыыыть веснааааааа!
Невольно Семен улыбнулся. Поющего Толика он еще не видел. Но улыбка сползла с его лица, когда он понял, что Толик ни на грамм не шутит. Только в самоизоляции он видит спасение для человека.
4.Мальчика звали Антоном. Он привез ее к себе домой и познакомил с еще тремя парнями. Все они, как выяснила Вика, были больны, а один из них и это показалось ей невероятным уже жил с этой болезнью ПЯТЬ лет. Именно он, кивнув Антону, взял Вику за руку и повел ее на кухонку, где стал расспрашивать. Вика еще потрясенная сегодняшним утром рассказывала все честно и без утайки. Словно самому близкому человеку. А этот Марат кивал и изредка что-то насмешливо комментировал.
Рассказывая о своей жизни, Вика все меньше и меньше сама понимала, как ее так вот угораздило. Ведь она не блядь, по рукам не ходила, как ее подружка Катька с общаги. Она вообще себя старалась блюсти. За всю жизнь она по пальцам одной руки могла сосчитать своих сексуальных партнеров. Сказав, что она даже не предполагает от кого заразилась, Вика выслушала целую лекцию о том, как и где можно подхватить эту мерзость. И что сексуальный контакт даже не обязателен.
Но из всего названного она не могла ничего примерить на себя. Все эти ужасы рассказанные Маратом были словно из другой жизни. Вика никогда не была наркоманкой. В стоматологию ходила только в лучшую. В парикмахерской ее не царапали и не резали. Контакта с явными больными у нее не было. Сдавшись, Марат сказал:
– Завтра результаты получишь, тебя направят к врачу. Он тебе сказать сможет, сколько эта гадость в тебе уже.
– Господи… как бы до завтра дожить. – всхлипывая и рассматривая потолок сказала девушка.
– До завтра ты точно доживешь! – усмехаясь, сказал Марат. – А вот дальше только твой выбор. Два моих приятеля с крыши скинулись, когда точно узнали. А я вот видишь – живу.
– Но как с этим вообще жить можно! – уже плача и никого не стесняясь, спрашивала Вика.
– Хреново, но можно. – Улыбался парень, словно получал удовольствие от ее слез. Вика даже хотела разозлиться на него, но вдруг поняла что это не так… Не получает он наслаждение. Он просто все это уже прошел. И период надежды, что врачи ошиблись. И период когда хотелось броситься с крыши. И даже слезы свои он уже прошел. Давно. Пять лед назад. И теперь глядя на нее он просто вспоминает каким сам был тогда.
Так ведь всегда… вспоминая нечто страшное в своей жизни мы невольно бывает улыбаемся. Насмешливо рассказываем об ужасах, которые пережили. И это не бравада. Это реакция здорового мозга! И Марат улыбался, просто заново вспоминая свои страдания.
На кухню вошел Антон и сказал, ставя чайник на плиту:
– Ну, чего? Наговорились? – он тоже улыбался. Поглядев на зареванную Вику, он достал чистые салфетки из шкафчика над раковиной и сам вытер девушки лицо, хотя раньше это бы ее несказанно взбесило. Как это так, кто-то чужой прикасается к ее лицу!? А он вытер и, бросив салфетку в раковину, сказал: – Не реви. Ты такая красивая, когда не ревешь. И вообще сейчас крепкого чаю налью, знаешь, как быстро отпускает? А потом вечером когда поменьше транспорта будет, поедем на Воробьевы, втихаря пикник устроим.
Вика буркнула что-то типа, что ей сейчас не до пикников и парни рассмеялись. Не понимая причин этого смеха, она возмущенно спросила, в чем дело.
– Вика, – обратился к ней с улыбкой Марат, – знаешь почему я уже пять лет живу и не жалею что живу и даже не чувствую, что болезнь во мне? Потому что я научился охренеть как ценить время. И если есть возможность поехать на пикник. Или вырваться за город искупаться… или еще что. Или просто нажраться с корешами я это делаю, а не думаю что мне лень или не до того.
Антон хмыкнул и сказал:
– Нет, если не хочешь, то мы без тебя. Просто сегодня там тебя увидел и по глазам все понял. А главное понял, что тебе нужна помощь. Любая. Мне кажется тебе даже выревется некому. Не обращай внимания, сама тоже скоро вынужденно психологом станешь. Так что вместо того, чтобы сидеть в одиночку и сходить с ума, жалея себя… лучше поехали с нами. У нас шашлыка и на тебя хватит. А там где мы делаем, нас даже менты не гоняют. Поехали, а? Все равно результаты у тебя только завтра будут. Чего сегодня тупить-то и ждать неизвестно чего. А потом я тебя завезу на машине домой. Согласна? Где ты живешь?
… Вика конечно согласилась. Не потому что так жаждала поесть шашлыков или просто поехать с четырьмя незнакомыми парнями в парк. Просто она на секунду представила, что, вернувшись в общагу ей ничего не останется, как забиться в уголок и тихонько скулить. Ведь даже подругам о таком НЕЛЬЗЯ говорить.
Глава пятая.
1.Первая ночь, проведенная под Знаком Черной Смерти, прошла на удивление спокойно. Не так как тогда, восемь лет назад, в столице. Отец Марк хорошо помнил как взбешенная закрытием города толпа громила магазинчики и салоны, дома богатой и не очень аристократии. В первую ночь король не решился давить мятеж силой. Он просил именно Церковь уговорить безумных прекратить погром. Церковь не справилась и за неделю. Вопрос уже стоял просто или король или чернь.
Король тогда был совсем юн и ему было тяжко принимать такое решение. Совесть, а может страх не давали ему совершить подобное. Но еще жила его мать. И именно она настояла на том, чтобы с вся артиллерия с крепости и с замков была выведена на улицы. Именно она призвала в столицу войска своего брата. И иноземцы с превеликим удовольствием вошли в чужую зачумленную столицу и устроили на ее улицах незабываемую бойню. А уже через неделю королевские стражники с не меньшим удовольствием насаживали на пики этих иноземцев – исключительно по секретной просьбе брата Королевы-матери не желавшего возвращения своих отрядов подхвативших чуму в его страну, которую почти не затронула Черная Смерть. Все были довольны. Ну, понятно за исключением посеченной картечью и мечами черни и чужестранцев ставших еще одной разменной монетой в цепочке укрепления добрососедских отношений.
Сам отец Марк, тогда еще молодой баронет Роттерген командовал своим отрядом именно уничтожая чужаков. Он наотрез отказался выполнять приказ Короля выступить против черни. Но совесть свою он не потревожил ни на сколько, убивая противных ему до омерзения иностранных наемников. Когда Чума ушла и настал черед Королевской благодарности, в качестве награды Король просто помиловал баронета Роттергена, но намекнул что тому не место на службе Королю и велел искать баронету подобающее его миролюбию место в святой Спасительно церкви. А баронет был и не против особо. После того как этот мир покинула его молодая жена и двое его детей совсем крошек, он слишком глубоко погрузился в горе и сам надеялся спастись, надев сутану. Так баронет Роттерген стал отцом Марком. И до определенного времени не сильно жалел о совершенном поступке.
Только вот Господь, кажется, не разделял желания отца Марка окончить жизнь не запятнав свой чести убийством несчастных. Именно отцу Марку надо было удержать Черную Смерть в городе, не дав ей вырваться дальше.
Мысли, которые не давали ему уснуть ночью, были подобны мыслям сотен, если не тысяч людей в его городе. Какой смысл в этой самоизоляции, если чума пришла извне? Упрекая себя в малодушном желании, как и барон покинуть город, отец Марк молился чтобы разум его оставался чист до последнего и он в слабости своей не приказал бы снять знак смерти с ворот города.
Ранним утром, когда приветливое солнце осветило призрачным светом башенку дворца бургомистра, ночные смены стражи сменялись утренними, а город только начинал оживать, Отец Марк уже был на ногах и шел готовиться к службе в церковь. Приготовления отвлекали его от рассеянных мыслей, а церковный сумрак не давал радости яркого утра окончательно заполонить сердце странной беззаботностью. Отца Марка поражало не то, что разум его, не смотря на чудовищное горе, пришедшее в город, был светел и чист. А то, что это прекрасное летнее утро никак не вязалось с тем мраком, что поселился в сердцах горожан. Не верилось отцу Марку, что горожане воспримут радость светлого начала дня как праздник для души. Скорее сочтут это насмешкой Всевышнего. Было бы гораздо лучше, рассуждал про себя отец Марк если бы все вокруг было залито хмурым серым светом и из облаков лил ливень… чем вот так… Видеть такое счастье утром, а в обед обнаружить у тебя странные опухоли и покраснения и уже знать что дни твои сочтены. Вдвойне обидно становится оттого, что сразу понимаешь как глубоко миру и природе, Богу, да и дьяволу плевать на страдания одного конкретного человека… одной конкретно души…
Отец Марк испуганно отогнал от себя подобные мысли, но в итоге ничего не смог поделать… вместо службы он вышел на крыльцо церкви и стоял там, греясь в лучах встающего солнца и наблюдая, как над домом хлебопека заструился жидкий дымок. Охранники непристойно зевали и, извиваясь, почесывали себя под защитными щитками. Они скорее еще спали на ходу чем осознавали что делают и обстановку вокруг. Их не радовало яркое солнце, их не радовал птичий гомон над головами. Их даже не удивляло такое прекрасное и чистое небо. Отец Марк наслаждаясь всем этим вознес хвалу Господу за созданное им и в странной теплой грусти зашел обратно через церковные двери. Он не стал продолжать подготовку к службе. Он не хотел ее проводить для себя одного, а охрана, повинуясь указам, никого бы не пустила внутрь церкви.
Не торопясь, он зашел к себе в «келью» и, разглядывая книги на сундуках, вдруг подумал, что если он заболеет, то ни в коем случае нельзя касаться будет этих драгоценных текстов. Или они тоже последуют за ним в огонь. А пока, не зная, болен он или нет, так хотелось перелистать эти труды вчитаться в их мудрость. Снова проникнуться знанием авторов. Как многого нам всем хочется, когда возникает некий запрет. Но искушения это то, что человек должен преодолевать всю жизнь. Отец Марк с божьей помощью научился их преодолевать легко. Он прошел к себе за стол и стал писать записку душеприказчику на случай своей смерти. В это странно-благодушное утро записка получалась какой-то полной доброй, теплой… тоски что ли. Словно отец Марк пытался в ней передать не только грусть этого момента, но и мягкий свет солнца, что наполнял его в тот момент.
После указаний душеприказчику – барону, которым в своем письме просил стать отец Марк, пастор написал письмо своему отцу в столицу. Он не в первый раз за свою жизнь извинялся перед тем, что так вот пошла его дорога жизни. Он передавал свое искреннее уважению отцу, который никогда, ни словом, ни делом не осудил выборов своего сына, и просил в случае смерти дозволения быть похороненным в фамильном склепе. Это были простые формальности, не более. Пастор и сам понимал, что его старый отец не допустит похорон сына в этом провинциальном городке. Он понимал, что отец и после возможной смерти не станет судить сына за то, что тот остался в зачумленном городе, хотя имел все возможности бежать. Уйти. Скрыться. Вернуться в свой дом, снять сутану… и может снова нормально зажить. Слишком много отец говорил сыну о чести. Слишком хорошим учеником оказался сын. Отступать перед лицом зла баронет Роттерген не смел. А отступать перед лицом кары Господней не смел отец Марк.
Закончив с письмами и оставив их в шкатулке на столе, отец Марк покинул церковь, и в сопровождении стражников направился по городу, осматривая его. Он чувствовал себя словно в далекой уже юности, когда он, начальником патруля объезжал кварталы столицы, высматривая в подворотнях лихой люд или непристойности. Теперь же он вышагивал по мощеным улицам и вглядывался в окна и дворы в поисках первых признаков горя… он искал взмокшие за ночь простыни больных, вывешенные во дворах. Он слишком хорошо помнил симптомы Черной смерти. Он всматривался в лица встреченных людей не промелькнет ли в них тот самый потаенный страх… Сколько он видел в столице тех, что уже знали о своей болезни и скрывали ее от всех. Скольких они по душевной слабости своей перезаразили!?
Самое страшное, когда Черная Смерть уже долго живет в человеке… тогда не только вскрывшиеся фурункулы несут смерть другим людям, но само смердящее дыхание способно губить сотни невинных, заражая их. И нет спасения. Дыхнет такой на тебя и ты знаешь что скоро, очень скоро и тебя на Страшный Суд призовет Спаситель…
Отец Марк, завидев мальчика спешащего куда-то слишком целеустремленно, остановился и поманил того к себе. Мальчишка шугнулся было в сторону, но, совладав с собой, неуверенно подошел к отцу Марку и стражникам.
– Спаси тебя Христос, сын мой. Куда ты так спешишь в столь раннее утро? – Вглядываясь настороженно в глаза мальчика спросил отец Марк.
– Отче, меня мама послала к хлебопеку, велела закупиться на все деньги, что были у нас в доме. Она собирается насушить сухарей. Говорит, что вслед за чумой всегда приходит в город голод. Я иду так рано, чтобы никто не скупил раньше нас.
Отец Марк покивал хваткости матери этого мальчика и вдруг с тоской осознал, что все именно повторяется. В столице тоже было именно так. Кто имел деньги скупали все подряд оставляя иных без возможности найти пропитание даже за деньги. Меньше двух дней понадобилось закрытому городу, чтобы скатится в массовый голод. Не помогало даже то, что стража провозила в город телеги с провизией становясь посредниками между торговцами. Скупали все еще с телег. Сколько в столице погибло от Черной Смерти неизвестно. А тех, кто погиб от голода даже считать никто не думал.
Но, рассуждая здраво, отец Марк подумал, что голод не так грозит их городу, как тогда навалился на Столицу. Ведь помимо запасов бургомистра и торговцев у них есть река, которая щедро могла кормить довольно многих людей. А к этому, сколько хозяйств было и у самих жителей. Гуси и куры так точно чуть ли не в каждом дворе. Голода можно было не сильно опасаться.
– Ступай, сын мой, передай своей матери, что она очень рассудительная женщина. – Отец Марк уже собирался отпустить обрадованного мальчика, но в последний миг спросил: – А не скажешь ли, соседи ваши все ли здоровы? Никто не захворал. Никого ли не рвет? Может, кто простыл и его лихорадит?
Мальчик соврал. Слишком взрослый мальчик, с упреком подумал отец Марк. Он видел, как в глубине глаз мальчишки отразилась правда, тогда, как уста его открыто врали:
– Спасибо, святой отец, и у нас и в доме все здоровы, и соседи наши… тоже. Милостью божьей все хорошо себя чувствуем.
– Ну и хорошо… иди с миром мальчик… Тебя же Генрих зовут? Да? Твой отец столяр хороший… это же он для церкви скамьи делал. Помню его. Хорошо, ступай с миром.
Когда мальчик скрылся в конце пустынной залитой солнцем улицы, отец Марк потребовал, чтобы стражники не расслаблялись, и повел их по памяти к дому этого мальчика. Перед тяжелыми дверьми дома столяра он остановился и сказал страже:
– Сейчас я войду один, а вы останетесь на входе. Слушайте внимательно. Услышите мой зов, немедленно поднимайтесь…
Поглядев в уже окончательно проснувшиеся лица стражников, отец Марк уверенно постучал в дверь. Ему не пришлось много ждать. Дверь раскрыла женщина – по всей видимости, мать мальчишки, ждавшая его возвращения. Но, увидев на пороге стражу и пастора, она мгновенно переменилась в лице. Но не испуг отразился у нее, а просто недоумение. Чего это пастора принесло, да еще в такую рань?
– Утра доброго тебе, дочь моя. – Сказал отец Марки и открыто улыбнулся. Он надеялся, что его улыбка заставит женщину оставить тревогу и спокойно с ним поговорить. – Можно я войду? Встретил сына вашего. Узнал, что послали вы его за хлебом, чтобы сухарей наделать да отложить на черный день. Мудрость житейская не из книг познается …
